Грибы"
[ пост ] https://pikabu.ru/story/gribyi_6129208
Ревизия нравилась мне всё больше и больше!
И я с удовольствием пошла с бабой Таей «за хусткой».
Сухенькая, лёгкая на ногу старушка не шла, а бежала. По совершенно пустой деревне, зарастающей грибами и лесом.
Домик бабы Таи с подголубленными шторками-феранками и колосящейся геранью на двух окнах был рядом, в тупичке, возле колодца на котором росли опята с человеческую ладонь. На калитке, половой краской, с потёками, было написано «Сабаки нима».
Пока она открывала хитрую щеколду я спросила:
- Баба Тая, а зачем вы это написали?
На что, баба Тая просто ответила:
- Как? Чтоб люди шли и не боялись.
(Какие тут люди?)
В обычной деревенской хате, разделенной печью на переднюю и заднюю, было образцово чисто и вышито. Вышито всё, что можно: накрывки на столы, салфетки, полотенца, рушники на божнице, покрывало на кровати.
На вышитом «рябинкой» кроватном покрывале сидели в рядок три полосатых пятиглазых кота. Нет, не так: два обычных – двухглазых и один не обычный – одноглазый, второй глаз он где-то утратил.
- Это вот коты мои, - сказала баба Тая с гордостью, - Васьки. Ты разувайся и седай, буду тебя угощать.
Целую неделю мы общались с бабой Таей посредством сбора грибов. Она – на зиму, в запас, а я просто так.
Из интереса.
Я приезжала в контору к полдевятому, вместе с Машей, Анной Григорьевной и толпой гопников: полеводов-трактористов-скотников. В восемь тридцать пять водитель забирал Анну Григорьевну «в район», по делам крайней важности и неотложности. Посмотреть не дали ли кредит, на совещание, на «отчёт». Чем занималась Маша – не могу даже придумать.
Лично я шла к бабе Тае, и мы вместе шли в грибы.
По окрестностям Прудовки.
И – разговаривать. Обо всём.
- Когда была авария, я полола, - срезая крошечные боровички рассказывала баба Тая, - Поднялась буря, ветер, и я кинула, пошла в хату. Никто ничего не сказал, думала - так. Две недели молчали. Потом стали уговаривать-выселять. Так нас ничего, по-доброму, без солдат.
И тут баба Тая, прислонясь к дереву, начинала плакать и вспоминать.
Кума бабы Таи, Вера, из Полянок, на пятнадцать километров ближе к реактору рассказывала ей страсти. Как пришли солдаты и дали на сборы личных вещей час.
Как травили коров и стреляли собак.
Как силой, под руки, садили в автобус закрывшегося в погребе девяностолетнего деда Матвея – он ни в какую не хотел уходить из радиоактивного отчего дома и кричал «Фашисты!».
С Прудовкой было проще, она не входила в тридцатикилометровую зону. Начальство обошло все восемьсот дворов и разъяснило – надо уехать, до октября.
И всё.
И закрыло магазины, почту, больницу, клуб, школу-сад.
Лена-дочь с зятем сдали свою хату сельсовету уехали в июне, жить в санаторий. И ждать там, пока из бетонных плит соберут квартиру-скворечник. Лена была беременна и писала расписки, что отказывается от аборта, всем начальникам. А все начальники стращали её до самых родов что Василёк родится уродом.
А баба Тая осталась – скопать бульбу. Которую потом не разрешили вывезти.
О городе бабе Тае говорить было не интересно.
- Сдурела я, понимаешь? – эмоционально, по-белорусски, начинала она, - К зятю жить пошла, им малую квартиру дали, однокомнатную, пока, временно. Я и дала согласие жить вместе, чтоб трёхкомнатная была.
Не ужившись с зятем в трёхкомнатной квартире баба Тая вернулась. В любимую, радиоактивную Прудовку.
- Нас тут трое было. Я, значит, Майка - она с сыном-алкашом не ужилась. И Василий Акимович, бывший председатель сельсовета, он и вовсе не уезжал, отказался. Света, правда, не было. Бедавали.
Бережно отгибая ветки ёлки над грибами баба Тая вспоминала председателей колхоза:
- Начальников сильно богат побыло! Не упомню всех! Был, один – сильно хороший, Магомед Омарович звали, не долго. Давно, акраз наш Василёк в пятый класс пошёл, так Магомед свет нам и дал. Приказал накинуть к хатам от конторы. Под свою ответственность. Дай Бог ему здоровья!
Зона отчуждения жила. Без людей.
Мы видели маленьких полосатых кабанчиков, множество зайцев и пушистых серых собачек – енотовидных. Косуль, с белой пупочкой-хвостиком. Ёжики-ужики-ящерки уже меня не удивляли.
- Я тебе Зорьку покажу, - сказала однажды баба Тая, собирая зелёнки в кошёлку за плечами, - Сдалека, она с тёлочкой, близко не подойдёт при чужих. Хорошая она, - и ласково зажмурилась.
(Зорьку, личную лосиху бабы Таи, я так и не увидела. Не довелось.)
Прощались с бабой Таей мы трогательно.
И - навсегда.
Она оставила мне на память «хустку» - белый бязевый платочек с лично вышитыми крестом вишнями.
И всю осеннюю зону отчуждения.
Пять тёплых сентябрьских дней ревизии были самыми яркими в моей жизни: зона, грибы, баба Тая, лес и абсолютный покой.
Каждый вечер я приезжала домой ПАЗиком с пакетами чудных грибов и впечатлениями. Дары леса нести в квартиру я боялась – кто его знает сколько там беккерелей.
Я отдавала грибы соседу с первого этажа: алкоголику Сан Санычу, который считал, что цезий к водке – это здорово.
