Грибы⁠⁠

Из всех работ, что у меня были, не считая повара завтраков, самой лучшей и самой дурацкой была работа ревизора.

Ревизора-аудитора.

Сидеть в кабинете управления, в четырёх стенах, слушать рецепты закаток и сплетни, восхищаться пушистостью начальничьего кота Огги – я не могла. Чувствовала, как схожу с ума, а жизнь утекает сквозь пальцы.

И я выбрала ревизора, на которого никто и не претендовал.

Ревизор совершенно свободно перемещался в пределах района, даже больше – кочевал как цыган. Согласно квартального плана, который сам себе и составлял.

Смыслом ревизорской работы была кровь.

После недельного сидения в колхозе обязательно должна была пролиться кровь (виновного лица в базовых величинах). И выявиться хищения, злоупотребления и нарушения.

Я специализировалась на максимально отдалённых предприятиях – час-полтора на ПАЗике туда, три часа имитации бурной деятельности в актовом зале колхоза, обед в комбайнерской столовой и – снова ПАЗик, домой.

Новые люди, движение. Здорово!

Темой сентябрьской ревизии в СПК «Прудовский» были грибы.

Белые, подберёзовики и подосиновики. Можно, маслята или зелёнки.

(Наслушавшись от случайного дяденьки-попутчика о грибном царстве в деревне Прудовка я запланировала себе ревизию.

На начало сентября, сразу после августовских тёплых ливней.

Я, просто, раньше никогда не собирала грибы в зоне отчуждения и в рабочее время. А - очень хотелось.)

Ревизия всегда начиналась одинаково – с представления. Председателю. С главными бухгалтерами мы были знакомы много лет.

Бессменный главный бухгалтер – Анна Григорьевна, закончившая в 1965 году двухнедельные бухгалтерские курсы, уже прошедшая огонь, воду и медные трубы многократно, вела меня в кабинет председателя.

Представляться – «к нам приехал ревизор».

Председатели менялись. За год доходило до десяти штук. Их обычно садили или перемещали: отправляли поднимать/разваливать другую организацию.

Представившись пятому с начала года председателю я мило беседовала с Анной Григорьевной в обшарпанной приёмной колхоза, среди портретов передовиков и графиков дежурств на опоросах.

- В актовый сядете? – любезно спрашивала Анна Григорьевна, - В мой нельзя – ремонт. (Врёт!)

- А больше некуда, Анна Григорьевна? Там холодно, зачахну как в прошлый раз, - отвечала я, несмотря на безвариантность.

- Я вам калорифер принесу, а Маша - папки, - убедительно отвечала она (чтобы отвязаться).

Я шла в пыльный пустой актовый зал, в кожаное кресло между вазой с селекционной пшеницей и сейфом, где ничего не лежало. Прямо под портрет президента.

Маша (выпускница легендарной сельхозакадемии, сосланная сюда по распределению) и Анна Григорьевна в четыре руки тягали папки: балансы, банк, счета.

- Анна Григорьевна, а в Прудовке есть грибы? – наконец спросила я сокровенное, - Далеко? Тут мне говорили… Может я в обед…

- Вы каких хочите? – преодолевая желание смыться немедленно в банк, исполком, статистику (куда угодно, от вопросов) спросила Анна Григорьевна, - Если зелёнок, то - прямо за конторой, туточки. А если белых – то в детский сад надо идти или на братскую могилу.

- Это далеко? – уточнила я, поражаясь количеству внесенных папок.

- Маша покажет. Покажешь, Маш, проверяющей?

- Угу, - ответила худенькая Маша, мотающая трёхлетний срок отработки в отселённой Прудовке.

Какой-то властный идиот точно знал, что выращенная здесь рожь, рапс, кукуруза и мясо пригодны к употреблению. А 30-40 кюри на квадратный километр – это мелочи. И оставил колхоз в отселённой Прудовке.

Людям жить в Прудовке было нельзя, по крайней мере, официально.

Вокруг конторы стояли пустые отлично сохранившиеся дома, школа, больница, детский сад, клуб. С наступающей на них со всех сторон природой как-то боролись: косили, высекали.

Своих тружеников СПК привозил из райцентра, ПАЗиком, неотступно в семь утра – с главной площади.

На работу брали всех, без исключения.

Весь сброд: многократно судимых, алкоголиков в минуты просветления, матерей-кукушек, лиц без документов. Всех, кто пришёл сам или заставило работать государство.

«Прудовский» был самым убогим колхозом района, с задолженностью по зарплате, антикварной техникой, но - обилием радиоактивных посевных площадей. Старушечья фантазия Анны Григорьевны не могла родить достойных показателей в сводках, и он тупо отставал во всём: в привесах, надоях и урожайности.

Посидев в актовом зале для приличия полчаса и даже разложив папки по хронологии, я решила – пойду, прогуляюсь. Скажу - «Осмотрюсь».

Сказать «осмотрюсь» было совершенно некому – Маша, Анна Григорьевна и председатель уехали. Я закрыла актовый зал на ключ и пошла.

В грибы.

Грибы росли повсюду.

Прямо у крыльца конторы разбегались кольцами сыроежки: розовые, зелёные, фиолетовые. Никто из колхозников не обращал внимания на них, раскрошенные обувью, огромные и маленькие они громоздились друг на друга. У здания бывшей почты, под берёзками, земля была жёлтой от чудовищного размера лисичек. Подберёзовики лезли из земли семьями, поднимая асфальт у клуба с раскрытой крышей и у сельской амбулатории.

Я хотела белых.

Маленьких, крепеньких боровичков.

И шла вниз по улице Ленина, где по словам молодого специалиста Маши, должны были быть братская могила и детсад. Дома на центральной улице Ленина были не разграблены, хотя на соседней Школьной уже были без окон. Слепые.

Справа, на высоких филенчатых воротах дома № 4 было написано краской «Прощай родная хата!!! 1986 г.», слева, на заборе дома под раскидистой елью – «Женя и Серёжа приезжайте на Радуницу – повидаемся. Броновы.»

(На Радуницу в зону пускали беспрепятственно, всех.)

У братской могилы, в маленьком берёзово-дубовом парке, среди выкрашенных к девятому мая скамеек, были белые.

Всё в белых.

Многодетными семьями, большие и маленькие, огромные – с трёхлитровую банку и крохотные – с каштанчик. Только белые.

Невиданно много!

Я достала телефон и фотографировала, фотографировала, фотографировала. Справочник «Макромицеты Беларуси», наверное, позавидовал бы качеству и количеству отснятых белых.

Вокруг меня кипела жизнь.

Ежики, целой семьёй, не обращая внимания на фотосессию, шли по своим ежиным делам. Ужи, скрутившись в мотки, грелись на солнце. Ящерки, догоняющие по размерам варана, шныряли среди грибов.

В кустах орешника, за памятником солдатам-освободителям, рылось в листве пушистое серое животное. Вроде, собака, но - не собака, а полоски на морде и лисий хвост.

Ножа у меня не было. Забыла. И я стала выкручивать из земли белые-каштанчики. Только самые красивые, в пакет.

Между корней берёзы они как-то были ещё мельче, и шляпка светлее. Ну, да ладно.

Вдруг, среди полной тишины, мне сзади сказали:

- Это «зайцы», не бери. Горькие.

Я не испугалась, не помню почему, но, резко обернулась и увидела самого миролюбивого вида сухонькую старушку, в клетчатом платочке и вязаной жилетке-«двойке».

- Вы кто? – спросила я, вставая.

- Я? Таисия Павловна, хочешь - баба Тая. Живу я здесь. А ты конторская? Заместо Машки приехала?

Я путанно объяснила кто я, и что – да, конторская, но не «заместо Машки», а на неделю.

- Командировочная, значит! – резюмировала баба Тая и утратила интерес к моему возникновению, - Высыпай грибы, переберём, «зайцев» твоих выкинем.

Через десять минут я и баба Тая были почти друзьями – побочный эффект перебирания грибов вприсядку. Часть моих белых была «зайцами» - желчными грибами, очень похожими на белый пока не куснёшь. Горькие!

- Ты чего, молодица без хустки? Клещи кругом! – сказала мне новая знакомая, - Пошли ко мне, дам на время.

Продолжение следует