Год второй, месяц шестой, день первый.⁠⁠

Время бесконечно тянется за одними и теми же событиями. Пронзительный писк телефонного динамика изрыгает волны средоточия зла, однообразной, повторяющейся, сделанной для повышения настроения и веселья, доброй, но уже отвратительной мелодии. Прорываясь в твоё сознание, она бесконечно глубоко пронзает тебя своей силой, хватая твою душу за самое дно и выворачивая наружу, отчего медленно, но очень резко для привычного состояния человеческого бытия, ты пробуждаешься. Противней этого чувства нет на земле. Это ад, который мы носим с собой. Ты сгибаешь ногу и пяткой бьёшь прямо в грудь этому звуку, нажимая на кнопку выключения будильника и твоя душа медленно возвращается обратно в своё привычное состояние в это время суток – в сон. Затем всё повторяется. Столько раз, сколько ты не сможешь выдержать спросонья, чтобы не сдаться и не встать с кровати. Ведь иначе, незачем заводить будильник. Иначе, лишь тишина и покой, и ты бы проснулся под щебет птиц в солнечное утро в весеннем лесу, в абсолютной безмятежности бытия, но ты сидишь на кровати. Несчастный и злой. Ты поднимаешься на ноги и выключаешь остальные 72 будильника потому что вокруг тебя спят ещё 5 человек в маленькой комнате и их время ещё не пришло. Им спать ещё целую вечность, но ты не думаешь о них. Ты не думаешь ни о чём кроме пяди сантиметров пути перед тобой, вот сейчас надо одеться, потому что выходить из комнаты в трусах – моветон. В соседней комнате теперь живут три новых девушки и стеснять их своими трусами невежливо, как в принципе и других уже знакомых, но никакого отношения к тебе не имеющих девушек, а также ещё восьмерых парней, мужчин и людей преклонного возраста. Даже будучи в огромной квартире, встав с кровати ты уже на улице, выйдя в коридор ты в чужой стране, а кухня – город в котором персонажи не рождаются, но, когда прокачиваются до определённого уровня настолько, что в городе появления уже делать нечего, приходят туда, и там есть арена. Ты одеваешься в одну и ту же одежду, потому что, когда будильник достаёт тебе душу по утрам, крайне индифферентно во что ты будешь одет, бегло оцениваешь, не торчит ли из штанов яйцо и, положив телефон в карман, выходишь в коридор. В коридоре есть туалет, которому ты относительно рад каждое утро и ванная комната. Ванной ты тоже рад, но ты хорошо знаешь, что, если ванная изменит тебе с кем-то ещё, у тебя всегда есть раковина на кухне, из которой можно вытащить горы грязной и жирной посуды и умыть лицо. Ты идёшь обратно в комнату вытереть лицо и руки полотенцем, потому что оно висит на дверце шифоньера и возвращаешься в коридор потому что нужно на кухню. В кухне тебя ждут твои любимые мюсли, потому что углеводы по утрам, а белки на ночь и мюсли это 100 рублей на целую неделю, и ещё, это овсяная каша, притом сделанная так, что от неё не тошнит. На третий месяц завтраков мюслями от них тошнит, но ты запихиваешь их в себя потому, что квинтэссенция нехватки времени, экономии денег и последовательности говорит тебе что если положил в тарелку то, что запланировал съесть, то нужно съесть это. Ты доедаешь, задумываешься на мгновение о смысле жизни, и тут звенит будильник, который заведён для того чтобы ты не засиживался в кухне по утрам за завтраком, в размышлении о том почему твоя жизнь так несчастна. Ты повинуешься себе тому, кто поставил для себя этого тот будильник, встаёшь, моешь тарелку, ставишь обратно на верхнюю полку, заходишь в комнату за рюкзаком и носками, выносишь их из комнаты, вешаешь рюкзак на ручку открытой настежь вовнутрь внутренней второй входной двери, опираешься на дверной косяк плечом и одеваешь носки. Силы покинули тебя ещё в далёком шестьдесят восьмом, и сейчас, надеть носки утром в будни – тяжелейшее испытание, но ты справился и остались только ботинки. Надев куртку, ты снимаешь рюкзак с ручки двери, одеваешь его на плечо, затыкаешь подушечкой среднего пальца левой руки правое ухо и тянешь правую руку к ручке входной двери. Входная дверь тяжело и пронзительно визжит при её открытии и у тебя всегда наглухо закладывает правое ухо если ты не закрыл его пальцем. Ты придерживаешь дверь чтобы не хлопнуть ею потому что около двенадцати человек ещё спят, быстрыми шагами доходишь до лифта, и нажимаешь кнопку. Появляется время, когда можно залезть в телефон и посмотреть кто ещё помнит о том, что ты жив, пара сообщений с вечера от тех, кто не смог тебя застать до того, как ты отключился, незаконченный диалог, но ты уже знаешь, что делать. Открывается лифт, ты пишешь доброе утро лишь тому, кто, как ты думаешь, останется, когда все остальные умрут, и лифт закрывается, медленно начиная спуск. Ты живёшь на 11-ом этаже, а значит, если ты никого не встретил на лестничной клетке, то лифт откроется на ещё как минимум девяти этажах прежде чем достигнет первого. На этажах, где тебя либо упакуют такие же как ты, либо ты будешь целую вечность нескольких секунд созерцать пустоту не дождавшихся лифта людей на каждом этаже. Лифт приходит на первый, пора убирать телефон в карман, ведь там за магнитным замком открытый космос, и ты потуже затягиваешь свой скафандр пуховика, потому что зима, а ты без шапки и перчаток, потому что, когда твоё утро начинается с мюслей и будильника, ты будешь крайне равнодушен к лопающимся трещинам на коже на поверхности кистей и стекающей по коже крови, запекающийся реже чем замерзающей, и ты просто кладёшь их в карманы подогнув пальцами стяги краёв рукава. По запаху воздуха ты определяешь пора ли тебе высморкаться. Если чувствуешь, что воздух перестал пахнуть, то самое время, ты вдыхаешь обеими ноздрями безоглядно чистый по меркам Красноармейского района города Волгограда воздух, и чувствуешь, что это всё уже так не важно. Ты идёшь на метро, через переход, вокруг много людей, а ты идёшь, а люди идут вместе с тобой. В переходе жизнь идёт своим чередом. Абсолютно бесконечная вереница пытающих счастье людей, загораживает своим бытом тебе проход. Они стоят у стены и просят твоих денег, вымаливая твоих денег, смотря на тебя с укоризной с просьбой получить твоих денег, ничего кроме твоих денег им не нужно. Это пожилые бабушки, тётки. Мужчины чьё лицо, организм и душу изуродовал алкоголь настолько, что держать в руках шапку пока гитарист играет – это уже подвиг. В этом переходе нет энтузиастов, желающих поделиться своей музыкой. Здесь поют Цоя так, как никто и никогда не поёт Цоя в Волгограде. Поют то что играют на радио, что играло когда-то и очень давно. Орут, стучат по гитаре, смотря в стену на против, не важно. Главное всем своим видом показать, что человек с шапкой подкладывает вам эту шапку под нос не просто так, а потому что вон тот музыкант для вас крайне активно трудится и причём в поте лица. Человек с шапкой, без музыканта у стены получил бы в бубен быстрее и ловчее, но у людей взыгрывает чувство вины бить человека с шапкой если рядом рвёт струны какое-нибудь существо. Ты проходишь ещё пару человек, которые просят ради Христа, ради помощи Украине, ради беременных ещё не родившихся детей, мимо человека, который продаёт лупу за 50 рублей, человека, который торгует зонтом, человека, который играет на аккордеоне, баяне, мимо пары крутых джазовых тру-советских гитариста, которые знают только четыре песни, которые теперь знаешь и ты, даже если ты никогда не знал нот, аккордов, ладов и тональностей, и подымаешься наверх. Между переходом и зданием входа в метро Алексеевская стоит Совунья, у которой на груди динамик, в голове перья, а на лице совокупность эмоций которая состоит из чувства вины, воли к победе, улыбке соседей, уважительного отношения к тебе и бесконечной любви к листочку которым она непременно хочет поделиться с тобой. Ты обходишь её по касательной чтобы ненароком не стереть её в пыль со злости и от крайней ненависти, но у метро тебя ожидает полу-босс – бабка которая вещает о том, что детский дом принимает вещи для детей, при этом она всё время повторяет: «Запишите наши координаты». Люди, несогласованное восприятие повелительного наклонения которых я слышу каждый день, будут гореть в кремационной печи после смерти, а лучше перед ней, за всё то неуважение, которое они причиняют своим невежеством и бестактностью другим людям. Но самое главное – это реклама в метро во время спуска по эскалатору. Это босс. Чтобы не слышать её ты должен зайти в метро с мороза, остановиться, поставить на подоконник свой рюкзак, достать из одного кармана наушники, протянуть их штекером под рубашку, вставить штекер в телефон, а уши в уши, и включить что-нибудь. Но даже тогда рекламу ещё будет слышно, поэтому из другого отдела рюкзака ты достаёшь строительные наушники с шумоподавлением в 26 децибел, надеваешь их поверх наушников-вкладышей и только после этого направляешься вовнутрь метро. Поднеся рюкзак к турникету, ты касаешься его поверхностью магнитного замка турникета и карточка метро, лежащая в крайнем кармане, открывает тебе проход. Ты встаёшь на эскалатор, немного притормаживая прежде чем встать, чтобы предыдущий уже вставший человек отъехал чуть вперёд, а ты встал как бы поодаль от него, затем за тобой встал бы следующий, а ты бы при этом сделал шаг вперёд к спине предыдущего, но сделав так, что теперь за твоей спиной есть небольшое пространство до следующего за тобой человека, чтобы за спиной у тебя никто не стоял, и он не подойдёт ближе к тебе, как сделал ты – ему лень. Уже более четырёхсот раз ты это проверял и твой алгоритм тебя ещё ни разу не подвёл. Теперь, у тебя есть твоё личное, личное пространство, шириной в одну ступень эскалатора. Ты снимаешь куртку, потому что в метро очень жарко, и совсем не нужно потеть ведь ты приедешь в офис, а там будет много людей. Куртка в руках, ты едешь дальше и рекламы в голове нет. Когда заканчивается трек приходится шуметь прокачиванием слюны во рту сквозь щели между языком и дёснами нижних зубов, чтобы звук плеска слюны по полости рта отдавался в уши так, что пока нет звука в плеере и на тебе строительные наушники, ты не слышал бы слова рекламы. Время покатушек на эскалаторе подходит к концу, и ты просыпаешься чтобы сделать шаг на каменный пол, сворачиваешь к