Ещё одна история из жизни
В те счастливые времена, когда полиграфия была весьма востребована, а у меня была своя типография, я решил, пользуясь наличием полиграфических мощностей, организовать своё издательство. Этому решению предшествовал отрицательный опыт общения с издательствами меня как писателя – книги нещадно редактировали, изменяли имена героев, а публиковаться вынуждали под принадлежащими издательствам псевдонимами, думая тем самым привязать меня к себе. Должен сказать, что если бы я не умел ничего другого, кроме как сочинять беллетристику, им бы это удалось, но я, как в своё время будущий Ленин, пошёл другим путём. Желающих издаться, помимо меня самого, было множество. Люди были готовы сами платить деньги, чтобы окупить полиграфические расходы, но я-то понимал, что без реализации через книготорговую сеть такая «издательская деятельность наоборот», то есть, не когда издательство платит автору, а когда автор платит издательству, будет сплошной профанацией.
Сунувшись в Букву и Лас-Книгас, я не встретил энтузиазма, и хотя я и не получил отказа, было понятно, что книжки просто пролежат на дальней полке до определённого договором срока возврата, а потом мне придётся заняться обратным экспедированием просроченной литературы. И тогда я решил и тут пойти своим путём: напечатал кучу микролистовок, бывших с одной стороны уменьшенной копией обложки, а с оборота содержавших убойную аннотацию и призыв: спрашивайте в магазинах «Лас-Книгас».
Листовки эти тайно раскладывались моими сотрудниками, роющимися на полках под видом покупателей, между страницами книг, сходных по тематике с моими и с книгами моих авторов.
Результат был мгновенный. Уже на другой день мне позвонили из отдела комплектования Лас-Книгаса и спросили, когда же я принесу обещанные издания.
Теперь я мог использовать Лас-Книгас как рекламную площадку, уже не прибегая к партизанским действиям, а прибегая к полупартизанским: чтобы не делиться с книготорговлей большей половиной прибыли (книготорговля накидывала 80% на мою цену, а тогдашний 24-процентный налог превращал мои 55,5% в 44,8), я от партизанских действий перешёл к полупартизанским: первую часть книги, как первую серию многосерийного фильма, я заканчивал на самом интересном месте и предлагал заказать продолжение по почте. Таким образом, я застраховался от кризиса перепроизводства. Дело в том, что моя типография славилась тем, что могла сделать заказ дешевле любых других типографий. Этой дешевизне способствовал ряд нехитрых технологических приёмов, который при небольшом увеличении трудозатрат, давал существенную экономию материалов. Одна из фишек заключалась, например, в том, что вместо использования дорогого фотовывода, я по старинке выгонял диапозитиве на кальке.
Здесь надо сказать, что к тому времени мой заграничный советский паспорт, с которым я вернулся из США, уже был просрочен. Ни русского, ни казахского гражданства мне не давали – казахская сторона считала, что я не имею оснований для получения казахского гражданства, поскольку родился не в Казахстане, а российская утверждала, что право на гражданство я утратил на том основании, что на момент развала Союза находился вне пределов РСФСР.
Ни вступить в брак, ни оформить на своё имя недвижимость я уже не мог.
Весь бизнес, и всю покупаемую недвижимость приходилось оформлять на гражданскую жену, и однажды она решила, что если меня убить, то убийство человека без паспорта расследовать никто не будет, а она так и останется владелицей всего нажитого имущества. Однажды в конце августа, за день до того, как я должен был ехать за сыновьями, проводившими каникулы у моей матери, она разбудила меня среди ночи и попросила сходить в аптеку – она и раньше так часто делала, мотивируя это внезапно возникшей головной болью. В тот момент, когда я выходил из двери, она всадила мне в спину кухонный нож. Не зная анатомии, она воткнула его ниже сердца, и я остался в сознании и на ногах. Добежав бегом до аптеки, я попросил вызвать скорую. Аптекарша, увидев торчащий из спины нож, упала в обморок. Падая, она ударилась о головой подоконник, и скорую пришлось вызывать для двоих.
Попав в Склиф, я познакомился с лежавшим там раненым в покушении Авраамом Руссо и казахским олигархом, порезанным драке в ресторане Прага. Последний познакомил меня с навещавшим его вице-консулом Казахстана и тот помог вступить мне в казахское подданство. Так что теперь я был с паспортом, хотя и с иностранным.
Когда я вышел из Склифа, жить мне было негде и не на что. Поэтому сразу из больницы я через четверть Москвы пошёл пешком в типографию своего ближайшего конкурента Стапаныча. Тот с радостью взял меня на работу и разрешил жить в цеху. Карьера на новом месте начала складываться удачно. Степаныч, ставший теперь моим работодателем, перевёл меня из цеха в офис, назначив старшим дизайнером, и поселил меня у себя на даче, с которой он с наступлением холодов переехал на городскую квартиру.
Вскоре Степанычу с моей помощью удалось обойти в конкурентной борьбе мою бывшую типографию, которая к ноябрю полностью лишилась заказов. Однако оставаться у Степаныча надолго я не имел возможности – сыновья, уехавшие к моей матери на каникулы, так и оставались в Алма-Ате. Забрать их к себе мне было некуда, и надо было ехать в Казахстан. Добравшись до Алма-Аты на поезде, я из дождливой московской поздней осени попал в тёплый алма-атинский ноябрь, где можно было ходить в одном пиджаке. Однако пиджака-то у меня и не было – вся одежда, кроме тех джинсов и рубашки, в которых я попал в Склиф, да потрёпанной офицерской куртки, презентованной Степанычем, осталась у бывшей сожительницы. Поэтому первым делом, обменяв на тенге оставшуюся наличность, я поехал на знаменитую алматинскую барахолку, где за восемь тысяч тенге приобрёл вполне приличный костюм-тройку, пошитый в соседней Киргизии. Ещё пара тысяч ушли на галстук и пару рубашек. В таком костюме я мог устраиваться и на приличную работу. В газете «Вакансия» на моё счастье уже три номера подряд висело объявление о том, что автомобильному журналу требуется главный редактор.
Оказалось, что журналом владеет тот самый казахский олигарх, с которым я познакомился в Склифе.
На первом фото я в той самой рубашке. Делалось оно для пропуска в типографию Степаныча. На втором я первый день в новом костюме. На третьем я с тем самым журналом, который в Алма-Ате ещё многие помнят, а на четвёртом - в марте следующего года со своими сыновьями и матерью.
