Его величество, благословенный король Сфальской Империи Фергюс Третий
Его величество, благословенный король Сфальской Империи Фергюс Третий барабанил по подлокотнику трона, стараясь не смотреть на стоящую перед ним четверку оборванцев. Сегодня был не самый лучший день для аудиенций. Утренняя каша оказалась пересоленной, скворечник вышел кривым, трон был особенно неудобным. И даже тот факт, что он король при империи сегодня особенно раздражал.
Когда-то, Сфальская Империя, действительно была Империей – самым большим государством Материка Богов (народы других материков пытались это оспорить, но когда на твоем континенте располагается Корона Богов, другим просто нечем крыть). Государство основал Сфалий Первый и Последний – знатный мегаломаньяк со способностями. И ему почти удалось объединить земли всех людей на материке. Сфалий умер, когда на очередной пирушке начал разговор о том, что-де, подчинив все человеческие государства, он пойдет войной на Корону Богов. Поговаривали, что жесточайшее отравление алкоголем ему послали сами боги, то ли обидевшись на планы смертного (впоследствии, любая авантюра невероятных масштабов стала «сфалевской»), то ли будучи не в силах стерпеть махровый расизм Первого и Последнего (запомните – если кто-то отличается от вас цветом кожи или шкуры, формой ушей или ростом – это не повод лишать его права быть растоптанным сабатонами вашей армии).
Не успело тело остыть, как склоки разорвали империю на много маленьких частей. И лишь в качестве уступки перед авторитетом великого полководца, сыну Сфалия позволили сохранить за своим государством право называться Сфальской Империей. Это, фразеологизм про грандиозные планы да летоисчисление от года своего рождения на всех человеческих территориях – вот все, что оставил в наследство Император Сфалий Первый и Последний. Один большой город (но не самый большой в Мырре), два небольших, да россыпь деревень – все, что осталось от Сфальской Империи.
Исторические факты конкретно сейчас очень бесили Фергюса Третьего, пытающегося поудобнее устроиться на маленьком тесном троне, сделанном под его отца Фергюса Второго, на чей портрет король упорно взирал (генеалогическое древо, изображенное на одной из стен тронной залы по праву считалось одним из произведений искусства Сфальской Империи), стараясь не встречаться глазами с приведенной к нему четверкой.
С портрета на Фергюса смотрел его отец – маленький тщедушный человек с холодным мстительным взглядом. Так смотрит на вас в общественной карете почтенная матрона, прежде чем станцевать джигу на вашей ноге за то, что вы, как ей кажется, испытываете меньше дискомфорта в переполненном транспорте, чем она. Даже нарисованный, этот взгляд нес в себе огромную силу, поэтому Фергюс Третий спустя минуту перевел взгляд на портрет своей матери, которую он почти не знал. Ему говорили только то, что она очень любила лошадей – настолько, что Фергюс был поразительно похож на дюжего немого конюха Гюнера, который скончался во время эпидемии той же загадочной болезни, от которой умерла его мать.
Король вздохнул. Скорбные мысли лавиной неслись по его усталому разуму, который желал вернуться в мастерскую и быть поглощенным переделкой этого чертового скворечника с механизмом почасовой раздачи еды. Ну почему государственные дела всегда возникают так невовремя?
Фергюс Третий наконец обратил внимание на уже знакомых нам воина, клирика, вора и мага, вздохнул и проворчал ни к кому не обращаясь:
- Значит, эти?
- Эти, Ваше Величество, - с готовностью склонился рядом с ним главный советник. – Они…
Король махнул рукой, останавливая советника. Тот изъяснялся так витиевато, в соответствии со сфальским придворным этикетом, что невольным желанием собеседника спустя пару минут разговора становилось желание выбить этому извивающемуся, словно уж на сковороде, человечку все зубы, чтобы посмотреть, как будут звучать…Кого он обманывал? Фергюсу просто хотелось выбить советнику все зубы, потому что эта змея ему совершенно не нравилась. Как и его матери, королю нравились лошади и другие благородные животные.
- Да, да. Сожгли заповедник моего деда, в частности Лиану Хищную, которая обошлась нам…
В соответствии со сфальской традицией, короли отождествляли себя со всеми предыдущими властителями, чтобы подчеркнуть величие государства (на самом же деле, эту традицию ввел король Каф, чтобы не казаться незначительным на фоне своих предков, так как его главным достижением было скоростное ковыряние в носу и, как следствие, постоянные носовые кровотечения, от одного из которых он впоследствии и умер – по крайней мере, так гласил официальный некролог).
- …в целое состояние…
- Да, да, в целое состояние.
Дед короля – Фергюс Первый – потратил огромные деньги и массу людей, чтобы переправить Лиану Хищную с Двойственного Материка (он назывался так, потому что выглядел словно автокатастрофа двух материков поменьше – поперек континента от края до края, тянулись высоченные горы, которые могут образоваться только от столкновения того, что находилось под землей – название этим штукам ученые Мырра еще не дали).
Фергюс Первый придерживался традиции, что король, не придумавший своего наказания – и не король вовсе. Поэтому он приволок злобное тропическое растение, которым можно было бы наказывать неугодных и пугать детей. Эта милейшая традиция была заложена еще Фергюсом Минус Третьим (вообще-то, Фергюсов – от отсутствия воображения - в роду было штук пятнадцать и Первый должен был быть Тринадцатым, но его эго требовало первенства, поэтому нумерация предыдущих Фергюсов с легкой руки Первого пошла в отрицательную сторону), поставившим в Столице (так она и называлась), огромный стеклянный куб с медленно вращающимися шестеренками внутри. Неугодный, помещенный в куб, рано или поздно уставал бежать от безжалостных зубьев, и его перемалывало в кашу на глазах у возбужденных (но уже сонных, потому что казнь иногда занимала пару суток) зевак. Фергюс Минус Второй куб велел разобрать, а особо отличившихся казнил через сумасшествие. По всей стране он собирал особо вредных тещ и сажал к ним осужденного, который спустя некоторое время накладывал на себя руки от постоянных унижений.
Фергюс Первый использовал вместо виселицы Лиану Хищную, которая теперь была безвозвратно утеряна.
- Я вот чего не понимаю, как вы пробрались в заповедник. Там же забор, - король, наконец, соизволил напрямую обратиться к четырем приключенцам.
Ф, Симеон, Грум и Кэррия недоуменно переглянулись. Варвар подтолкнул волшебника, который более всех поднаторел в искусстве слова, пусть и волшебного. Барка отряхнул от пыли изорванную мантию. Перед тем как отвести к королю, их неделю продержали в королевской темнице, потому что ни один уважающий себя король не станет встречаться с нарушителями сразу – заточение в темнице было настолько скучным, состоящим из ковыряния в ушах и пресной пищи, которой брезговали даже крысы, что мы его опускаем. Если же кто-то спросит, почему нельзя было взорвать стену и сбежать, отвечаем – порядочного приключенца отличает от разбойника его желание разрешать конфликты с сильными мира сего мирно. Симеон сделал шаг вперед и прокашлялся.
- Ваше Величество, там не было никакого забора.
На самом деле забор там, конечно, был. Но наши приключенцы просочились в заповедник через пространственно-временной парадокс, присущий всем заборам и именуемый «дыра в заборе». Причем дыра была настолько большой, что можно спокойно сказать, что отсутствовал целый участок забора.
Фергюс Третий покосился на советника, который по совместительству заведовал казной (это был очень трудолюбивый человек), и с удовлетворением отметил небольшие капли пота, выступившие у государственного мужа на лбу.
- Наглая ложь, - произнес советник, умело скрывая дрожь в голосе. – Эти мордовороты, скорее всего, просто прошли сквозь него, даже не заметив. Неужели вы поверите варвару, двум оборванцам и этой…этой…
- Кому? – осведомился король, замечая, как Кэррия напряглась и подалась вперед.
- Этой женщине, - нашелся советник. Он не сомневался, что стража не остановит Кэррию
- Неужели вы поставите слова каких-то проходимцев выше, чем слова истинного патриота, служившего еще вашему отцу?
Фергюс знал цену патриотизму советника и патриотизму вообще. Истинными патриотами, не устававшими напоминать всем окружающим о собственном патриотизме, по его мнению, являлись люди, любившие свою страну настолько, что не стеснялись раздевать ее догола и пользоваться ей у всех на виду. Он бы с удовольствием проверил на прочность шею советника, но прекрасно знал, что эта крыса при первой же опасности смоется, прихватив с собой всю казну.
И как бы правитель не был уверен в правоте приключенцев, подозревая, что если забор и был когда-то, то теперь это куски дерева с дырами, заткнутыми плакатами «Здесь забор» - он не мог ударить в грязь королевским лицом и отпустить нарушителей, опорочивших память его деда.
- Отрубите им головы, - махнул рукой Фергюс, чувствуя себя крайне паршиво. Вернуться бы уже в мастерскую.
Приключенцев грубо схватили и поволокли в сторону выхода. Правитель смотрел им в спины, особенно в спину Кэррии. Королевский долг боролся в нем с…
Вместо королевской сволочности и отсутствия стыда, присущего его отцу – Фергюсу Второму, Фергюс Третий унаследовал от матери любовь к лошадям и вообще всем живым существам. А еще в нем жили Совесть и Чувство Справедливости, которые ну совсем не красят короля и не являются характерными чертами, передающимися с голубой кровью. За спиной подданные строили теории об этом странном положении вещей, но сказать об этом вслух, естественно, никто не решался.
Сделав что-то плохое, Фергюс не мог успокоиться, пока не исправлял положение. Однажды, повелев сжечь деревню, которая вот уже два года не платила налоги, правитель настолько усовестился, что повелел отстроить ее заново, несмотря на яростные протесты советника, который уже распланировал утекающие сквозь пальцы деньги. Бедная деревенька вышла настолько пряничной, что ее пришлось переименовать из Гнилого Зуба в Здоровый Зуб.
В другой раз, он повелел отрубить голову человеку, которого советник обвинил в измене. И так сильны были страдания короля от этого приказа, что он повелел пришить голову обратно и найти некроманта, который будет способен воскресить мертвеца (некромантия не была запрещена в Мырре – колдунам от мира мертвых просто запрещалось поднимать больше одного мертвеца за раз, во избежание катастроф и потенциального набора армии, равно как запрещалось воскрешать отдельных исторических личностей). Эксперимент был признан крайне неудачным ввиду плохо сохранившегося вследствие треволнений мозга несчастного.
С тех пор Фергюс старался обойтись без смертных казней для неявных преступников, обходясь приговорами, в которых был хоть малый шанс на спасение (например, бросание скованного человека в бочке в реку – существовал шанс, что преступник сумеет сломать оковы и бочку – если нет, что ж, на все воля богов). Лиана бы сейчас была как нельзя кстати, так как все бочки королевства были экспроприированы советником для проведения Праздника Вин.
Наконец, мысль, нет, МЫСЛЬ, озарила чело монарха.
- Стоп!
Стражники остановились.
Фергюс вспомнил, что три месяца назад его стража накрыла странный культ, который поклонялся глубокому и темному колодцу, из которого доносились нечеловеческие вопли. Нет, не то, чтобы это были религиозные гонения, просто культу непосчастливилось принести в жертву колодцу сделанный собственными руками короля скворечник с птицами внутри. По поводу этого культа, король не испытывал никакой жалости.
Вот оно. Возможно, этот колодец может стать тем самым новым видом казни, который он так страстно искал, пытаясь не уступать всем своим великим предкам. А, самое главное, никто же не знает глубины колодца. И что там на дне. Может быть там мягкие перины. Или он бесконечно глубокий (это, конечно, бред, потому что все знают, что Мырр – это шар, но люди любят тешить себя странными мыслями). Короче, судьбу брошенных туда решал случай, а не король. Фергюса это устраивало.
- Бросьте их в колодец культа. Если выберутся, значит, они ни в чем не виновны.
……………………………………………………………………………………
- Лучше бы голову отрубил, - пробурчал Симеон, глядя в черную, как ночь, дыру. – Напомните мне еще раз, почему мы не оказываем сопротивления?
- «Потому что каждый приключенец должен надеяться на лучшее», - менторским тоном процитировала Кэррия какого-то древнего героя. – Плюс, может, там на дне перины. Это всяко лучше, чем болт в спину. Или десяток.
Словно в подтверждение, в спину ее ткнулся арбалет, ненавязчиво предлагая сделать последний шаг. Стража превосходила приключенцев числом десять к одному. Даже для Грума такой перевес был более чем достаточным, чтобы «надеяться на лучшее». Да и мгновенное превращение в лепешку представлялось менее болезненным.
- Я сама! – рявкнула Кэррия, оборачиваясь к стражнику. Молодой парень попятился от неожиданности, и сразу получил затрещину от старшего товарища.
Довольная результатом, клирик сделала шаг вперед. За ней шагнули по очереди Грум и Ф. Симеон пробормотал проклятие. Направленное тебе в спину оружие совершенно не способствует сосредоточенности, необходимой для призывания магической чумы на голову всей этой земли, которой правит король, чья мать – шлюха, не отказывающая даже гномам (если бы Барка знал, насколько он близок к истине).
Симеон сделал шаг в надежде на перины. Пусть несильная, но надежда всегда живет в человеке, даже когда над ним занесен топор палача. А вдруг лезвие упадет с топорища и воткнется в спину исполнителя, вопреки всем законам физики?
Тьма, бесконечная всепоглощающая тьма сомкнулась вокруг четверых приключенцев, стремительно унося их от крошечного кругляша света наверху, который вскоре совсем исчез…