Дом, милый дом...⁠⁠

- А ты расскажешь мне сказку?

- Сказку? – Чуть полноватый мужчина лет сорока-сорока пяти поправил край одеяла в ногах Томми. – А тебе разве не поздно слушать сказки? Вон какой большой уже, скоро шесть, да? Давай лучше я расскажу тебе историю.

- А она интересная? – Мальчишка чуть приподнялся над подушкой, но сильная прохладная ладонь мягко вернула его голову на место.

- Очень. – Мужчины чуть улыбнулся. Будь в комнате больше света, можно было бы сказать, что губы его, обрамлённые эспаньолкой, скривились иронично и с лёгкой примесью грусти. Но полумрак детской нарушался лишь желтоватым квадратом окна и лицо мужчины Томми почти не видел. Да и не разобрался бы в оттенках эмоций, на миг скользнувших в глазах и улыбке так внезапно появившегося в его комнате незнакомого дяди. – Это будет история нашего дома. Ты ложись удобнее, глазки прикрывай и слушай.

- Да, история моя будет о нашем доме. Ведь он теперь наш, Томми. А началась эта история когда-то давно, я тогда был ненамного старше тебя… Точнее, намного, но не то, чтобы взрослым. Мне было чуть больше шестнадцати, когда в поисках приключений я сбежал от родителей и отправился путешествовать по Америке. Искали они меня или нет, даже не думал, просто забыл о них. Хотя, теперь-то, уверен, что искали.

Но это сейчас. А после побега я их не видел никогда. Скитался, бродяжничал, были и приключения, разные – и хорошие, и не очень, но о них я расскажу тебе как-нибудь потом. У нас ещё много времени будет, чтобы рассказывать истории в нашем доме.

Вырос, нашёл работу, даже женился. Представляешь? Женился, да… Много лет прошло, я построил свой дом, открыл собственную мастерскую сначала в пристройке, потом снял ангар, потом выкупил его. И, так странно, ни разу за все эти годы не вспомнил о родителях. Как, почему… Детей у нас с Элли не было, может поэтому я и не вспомнил ни разу такие слова, как «отец» или «мать».

Элли оставила меня одного, когда ей исполнилось шестьдесят три. Она была на пару лет младше, но болезнь какая-то, тебе не интересно, да и мне тоже уже не до того.

Через пару недель после того, как я остался один, в почтовом ящике обнаружилось письмо. Простой белый конверт, без марок и штемпелей. А в нём – пара листков, исписанных витиеватым стариковским почерком. Мой отец написал, представляешь. Не знаю, как это письмо дошло до меня, как он нашёл адрес, но отец написал мне письмо. Он звал меня приехать.

Писал, что они искали меня, подавали в розыск. А спустя три года уехали из Висконсина и купили вот этот дом. Писал, что они с мамой никогда не переставали ждать меня. И она не дождалась… А отец надеялся всё же увидеть меня, доживая последние дни в уже начавшем коситься доме. В этом доме. Что на меня нашло – я не понимаю до сих пор. Но я сорвался, прыгнул в пикап и полетел, только шины по асфальту шуршали. Полторы тысячи миль за трое суток, представляешь?

Опоздал. К моему приезду перед домом уже стояла табличка «Продаётся», а калитка висела на одной петле. Наверно, кто-то ненароком зацепил её, а поправить было уже некому. А войдя в дом, я понял, что теперь – дома. Странно звучит, правда же?

Ходил по комнатам, открывал двери, заглядывал в шкафы и всё глубже и глубже проникал в жизнь моих стариков. Они прожили здесь больше полувека и каждая вещь напоминала мне о них. И об упущенных годах родительской и сыновней любви.

Оформить наследство мне помог мистер Брайен – старенький, небрежно одетый нотариус, так и не снявший ни разу свою странную шляпу-котелок.

Получив на руки документы и вернувшись домой, я увидел… маму. Она вышла по мне навстречу, обутая в мягкие шлёпанцы и махровый халат с вышитыми на нём птицами. А светившее через открытую дверь солнце пробивало своими лучами и фигуру, и одежду, делая птиц почти живыми. Как и её саму…

Мама улыбнулась, кивнула как так и надо, будто и не было долгих лет разлуки. И позвала на кухню – кушать оладьи с кленовым сиропом. Словно сомнамбула, я пошёл за ней и в дверях столкнулся плечами с отцом. Конечно, не столкнулся, а прошёл сквозь него, но ты понял, о чём я, верно?

Так мы и жили здесь втроём, полной семьёй. Что стало со мной, с моим телом? Не знаю, не помню и не хочу вспоминать. Мама сейчас в основном готовит на кухне, отец столярничает в мастерской и лишь изредка заходит в комнаты, а я брожу по дому, открываю двери, заглядываю в шкафы, навожу порядок. Дому стало немного лучше, но всё равно – выглядит он ещё очень старым. Нужны, понимаешь, новые силы, силы жизни. Так что пришлось снова выставить его на продажу.

И вот теперь нас будет пятеро: ты и твоя мама – просто молодцы, что купили его. Ты уже с нами, а мама – её же Мэри зовут, да? – скоро присоединиться. Она мне нравится, да и я будто помолодел здесь, в родительском доме. Мэри найдётся здесь работа по душе, уверен. Думаю, что в кладовой и подвале много ещё чего, чему требуется хозяйственная женская рука. А ты сможешь кататься по коридору на велосипеде и ещё… На чердаке можно построить вигвам индейцев! Это же наш дом, Томми. Что хотим, то и делаем.

- Томми? – Из-за двери послышался женский голос. Полоса света от коридорного бра скользнула к кровати. – Ты о чём там болтаешь?

Молодая стройная женщина заглянула в комнату. Томми был с головой укрыт одеялом, его силуэт лишь смутно угадывался в полумраке комнаты. Он мерно сопел во сне и даже не шевельнулся на голос мамы. Мэри ласково улыбнулась, плавно прикрыла дверь. «В кладовой надо ещё сегодня навести порядок». За своими мыслями она не услышала, как стукнул, задвинувшись до упора, бельевой ящик шкафа.

**** спустя несколько лет ****

- Милый, а как тебе этот вариант?

Автомобиль остановился на обочине улицы в пригороде разраставшегося Тэнвилля. Посреди плохо подстриженного газона торчала палка с прибитой к ней табличкой «Продаётся». Калитка на входе во двор чуть провисла на верхней петле. Но дом за оградой выглядел милым, ухоженным, входная дверь и крыльцо явно были недавно покрашены. В чердачном окне мелькнул отблеск солнца, как раз вышедшего из-за облака.

- Неплохо. Давай на завтра закажем просмотр, там телефон указан.

- Мне нравится. Я уже хочу жить в этом доме…

Рваная печенька Пикабу, июнь