Шансов прожить ещё десять лет у Толстого не было, ведь он умер в 1910-м, но он всё же выздоровел и прожил два года после смерти. Будь как Толстой!
Про болезни ничего не нашел. Думаю, что такая же туфта, как и десять лет.
@moderator В 1900 году Льву Николаевичу пошел 72 год, здоровье его заметно ослабело. «Желчная горячка» — холецистит, желчнокаменная болезнь, кардиосклероз, аритмия, жалобы на кишечник, «старческая боль в ногах» (ревматизмы), бессонница…
В дневниках и письмах все чаще появляются записи о физической слабости, которая мешает работать в полную силу: «Все нездоров, и нет энергии мысли»...
В начале 1901 г. Л. Н. Толстой занемог. В письме к П. Буланже сообщает: «Нездоровье мое состоит в скрытой лихорадке... (теперь сказали бы: «субфебрилитет». — В. К.)». Софья Андреевна записывает в дневнике: «У Льва Николаевича жар, температура 37,7°. Доктора не понимают, а дела плохи... Лев Николаевич худеет, слабеет... Нынешний год жалуется на боль в печени». Его осматривают Г. Захарьин, другие известные врачи, но окончательный диагноз не вырисовывается. Когда писателю лучше, он работает за столом, читает, выходит на прогулку, «...но к вечеру отмечается повышение температуры, познабливание».
Опытные врачи высказывают суждение, что это периодическая лихорадка, обусловленная процессом в легких. Обсуждается кумысолечение и тут же отвергается: при заболевании кишечника оно не показано. Не ясно, что с печенью. Врачей можно понять. Тогда у них не было методов исследования, которые бы подтвердили или опровергли гипотезу диагноза. К тому же каждый из них осознавал, что пациент, сидящий перед ними, — гений. Обостренное чувство ответственности вынудило доктора В. А. Щуровского оставить в Москве все дела, чтобы быть у постели Л. Н. Толстого в Гаспре, нести ночные дежурства, как врачи И. Н. Альтшуллер, К. В. Волков, С. Я. Елпатьевский. В дневниках С. А. Толстая не раз говорит о бескорыстии, уме и благородстве лечивших ее мужа: «…ни Щуровский, ни Альтшуллер, ни бедный, но лучший по доброте из трех — земский врач Волков, никто не берет денег, а все отдают и время, и труд, и бессонные ночи».
Читающая Россия обеспокоена здоровьем Льва Николаевича. Газеты печатают бюллетени о его самочувствии. «Врачи нашли, что причина общего заболевания и ослабления сердца — присутствие малярийного яда в организме... Вновь назначен хинин, инъекции мышьяка»… В малярию как-то не верится, она не начинается исподволь; отсутствовали гипертермические кризы, сильный озноб, цикличность заболевания. При осмотрах упоминается лишь об увеличении печени, но не селезенки; начало болезни датируется самим Львом Николаевичем октябрем–ноябрем 1900 г., а в это холодное время и в организме исключается вегетация малярийного плазмодия, и средняя полоса России по малярии не эндемична.
«Лев Николаевич поправляется, делает большие прогулки по лесам, аппетит прекрасный, сон тоже... Слава Богу, слава Богу, еще отсрочка», — отмечает Софья Андреевна.
Множество писем с пожеланиями здоровья поддерживают писателя. Он шутит (приведено в дневнике): «Теперь, если начну умирать, то уж непременно надо умереть, шутить нельзя, да и совестно, что же опять сначала: все съедутся, корреспонденты приедут, письма, телеграммы — и вдруг опять напрасно. Нет, этого уж нельзя, просто неприлично».
30 июля 1901 г. вновь наступило ухудшение, но в конце августа Льва Николаевича осмотрел доктор И. И. Дубенский и нашел его состояние удовлетворительным.
Почему же врачи не говорят, что нездоровье Л. Н. Толстого — следствие туберкулеза легких? Традиционно считалось: это удел лиц молодого и среднего возраста, а в преклонном и старческом чахоткой не болеют. Ошибочность такой точки зрения сегодня общеизвестна.
Пациента лечили, но он не поддавался. «Врачи определили хроническую болезнь печени, малярию и расстройства деятельности сердца», — это строки старшего сына Сергея Львовича. Когда Лев Николаевич немного поправился, медики посоветовали ему поехать на южный берег Крыма, все надежды возлагались на благодатный климат. Как раз в это время и пришло письмо от графини С. В. Паниной, которая предлагала свою дачу Гаспра на берегу моря. В начале сентября Лев Николаевич уехал с близкими в Крым.
«Живу я здесь в роскошнейшем палаццо, в каких никогда не живал: фонтаны разные, поливаемые газоны в парке, мраморные лестницы и т. д. И кроме того, удивительная красота моря и гор», — пишет Лев Николаевич брату. Первые три месяца чувствует себя хорошо, бодр и деятелен. По соседству в Ялте живет А. Чехов, в Олоизе (Симеиз) — М. Горький и Л. Суллержицкий. Встречи, беседы с ними вновь пробуждают творческую активность писателя.
Трудно умирать...
В декабре погода окончательно испортилась, организм Толстого реагирует на это частыми перебоями в сердце. Врачи находят у него увеличенную, уплотненную печень, слабый частый пульс; отмечают явления скрытой интоксикации. Температура поднимается к вечеру, болит левый бок. Компрессы, хинин внутрь. Но Лев Николаевич активен, пишет, читает, играет в карты.
Январь 1902 г. «Наступили тревожные дни. С каждым днем положение ухудшалось. Температура то поднималась, то падала, сердце работало плохо, с перебоями; отец стонал, задыхался, метался и слабел с каждым днем», — писал Сергей Львович. Софья Андреевна отмечала в дневнике: «Говорил Сереже (сыну. — В. К.): я думал, что умирать легко, ан нет, очень трудно…»
Из Москвы приехали почетный лейб-медик Л. Б. Бертенсон и В. А. Щуровский. На следующий день, 24 января 1902 г., писателю поставили диагноз: «плеврит», хотя сразу расценивали боли в грудной клетке как грудную жабу.
Лев Николаевич сказал: «Хороша продолжительная болезнь, есть время к смерти подготовиться». Ухудшение состояния расценено как плевропневмония. Встревожена вся страна, врачи опасаются худшего (в то время летальность от воспаления легких была очень высокой — 30–40%). Церковники увещевают писателя примириться с церковью, умереть христианином, но он, оставаясь верным своим убеждениям, отвергает их домогательства. Твердость духа тяжело больного человека поражает современников. Посетивший его в Крыму В. Г. Короленко писал: «Удивительный старик. Тело умирает, а ум горит пламенем». Но уже через 5 дней Софья Андреевна пишет: «Льву Николаевичу день ото дня лучше...»
Крепкий организм, отличные врачи, самоотверженная забота родных и близких помогли Толстому переломить болезнь. Доктор Л. Б. Бертенсон писал: «Если бы сердце было само по себе органически слабо, Вы бы не перенесли двустороннего воспаления легких — это ясно, как день! В сознании, что Ваш организм крепок, я черпаю уверенность, что Вы можете жить еще много лет на великую радость миллионов людей».
Хочется задать два вопроса по поводу «двустороннего воспаления легких». Смог ли бы в то время 74-летний человек, изможденный длительной интоксикацией, гипоксией, с изношенным сердцем (кардиосклероз, аритмия), неважной печенью перенести такое воспаление легких, когда в арсенале врача — лишь симптоматическое воздействие на болезнь? И может ли острое воспаление легких продолжаться 4 месяца?
Попробуем порассуждать. В декабре началось обострение диссеминированного туберкулеза легких, оно послужило почвой для осложнения специфического легочного процесса — плеврита. Холодная погода могла стать «разрешающим» моментом аллергического воспаления (экссудация), развился сухой плеврит, принятый за «воспаление правого легкого». Плеврит при туберкулезе дает неблагоприятное развитие болезни. Резкая боль, по-видимому, обусловлена не только воспалением плевры, но и выпотом в межплевральную щель, ограниченную сращениями (в 1873 г. Л. Н. перенес сухой, фибринозный плеврит и долго жаловался на мучение в левом боку, кашель). Скопление жидкости в такой ограниченной полости (осумкованный плеврит) вызывает сильную боль — экссудатом растягиваются воспаленная плевра и сращения, в этот процесс вовлекаются нервы средостения, диафрагмальный нерв. Даже современным врачам непросто поставить диагноз при подобной симптоматике: правосторонний плеврит может симулировать воспаление легких, аппендицит, холецистит; левосторонний — пневмонию, возбуждение поджелудочной железы. Да и как при такой длительной интоксикации, гипоксии человек продолжает ясно мыслить и плодотворно работать?
Всмотримся в облик Толстого, каким его видели тогда А. Чехов и М. Горький. Из письма Чехова: «Я был у него третьего дня, и он показался мне выздоравливающим, но очень старым, почти дряхлым, много читает, голова ясная, глаза необыкновенно умные. Писать, конечно, нельзя, но все же есть кое-что новое им написанное». Горький: «Болезнь еще подсушила его, выжгла в нем что-то, он и внутренне стал как бы легче, прозрачней, жизнеприемлемее. Глаза еще острей, взгляд пронизывающий».
Похож ли Толстой на человека, у которого двусторонняя пневмония, а при ней из-за гипоксии (учтем и возраст) утрачивается какая-то часть интеллекта? Для туберкулезной же интоксикации характерно раздражение симпатического отдела вегетативной нервной системы, повышенная возбудимость интеллекта. Перед нами типичный облик больного туберкулезом, каким описал его сам Толстой в «Анне Карениной»...
@moderator В 1900 году Льву Николаевичу пошел 72 год, здоровье его заметно ослабело. «Желчная горячка» — холецистит, желчнокаменная болезнь, кардиосклероз, аритмия, жалобы на кишечник, «старческая боль в ногах» (ревматизмы), бессонница…
В дневниках и письмах все чаще появляются записи о физической слабости, которая мешает работать в полную силу: «Все нездоров, и нет энергии мысли»...
В начале 1901 г. Л. Н. Толстой занемог. В письме к П. Буланже сообщает: «Нездоровье мое состоит в скрытой лихорадке... (теперь сказали бы: «субфебрилитет». — В. К.)». Софья Андреевна записывает в дневнике: «У Льва Николаевича жар, температура 37,7°. Доктора не понимают, а дела плохи... Лев Николаевич худеет, слабеет... Нынешний год жалуется на боль в печени». Его осматривают Г. Захарьин, другие известные врачи, но окончательный диагноз не вырисовывается. Когда писателю лучше, он работает за столом, читает, выходит на прогулку, «...но к вечеру отмечается повышение температуры, познабливание».
Опытные врачи высказывают суждение, что это периодическая лихорадка, обусловленная процессом в легких. Обсуждается кумысолечение и тут же отвергается: при заболевании кишечника оно не показано. Не ясно, что с печенью. Врачей можно понять. Тогда у них не было методов исследования, которые бы подтвердили или опровергли гипотезу диагноза. К тому же каждый из них осознавал, что пациент, сидящий перед ними, — гений. Обостренное чувство ответственности вынудило доктора В. А. Щуровского оставить в Москве все дела, чтобы быть у постели Л. Н. Толстого в Гаспре, нести ночные дежурства, как врачи И. Н. Альтшуллер, К. В. Волков, С. Я. Елпатьевский. В дневниках С. А. Толстая не раз говорит о бескорыстии, уме и благородстве лечивших ее мужа: «…ни Щуровский, ни Альтшуллер, ни бедный, но лучший по доброте из трех — земский врач Волков, никто не берет денег, а все отдают и время, и труд, и бессонные ночи».
Читающая Россия обеспокоена здоровьем Льва Николаевича. Газеты печатают бюллетени о его самочувствии. «Врачи нашли, что причина общего заболевания и ослабления сердца — присутствие малярийного яда в организме... Вновь назначен хинин, инъекции мышьяка»… В малярию как-то не верится, она не начинается исподволь; отсутствовали гипертермические кризы, сильный озноб, цикличность заболевания. При осмотрах упоминается лишь об увеличении печени, но не селезенки; начало болезни датируется самим Львом Николаевичем октябрем–ноябрем 1900 г., а в это холодное время и в организме исключается вегетация малярийного плазмодия, и средняя полоса России по малярии не эндемична.
«Лев Николаевич поправляется, делает большие прогулки по лесам, аппетит прекрасный, сон тоже... Слава Богу, слава Богу, еще отсрочка», — отмечает Софья Андреевна.
Множество писем с пожеланиями здоровья поддерживают писателя. Он шутит (приведено в дневнике): «Теперь, если начну умирать, то уж непременно надо умереть, шутить нельзя, да и совестно, что же опять сначала: все съедутся, корреспонденты приедут, письма, телеграммы — и вдруг опять напрасно. Нет, этого уж нельзя, просто неприлично».
30 июля 1901 г. вновь наступило ухудшение, но в конце августа Льва Николаевича осмотрел доктор И. И. Дубенский и нашел его состояние удовлетворительным.
Почему же врачи не говорят, что нездоровье Л. Н. Толстого — следствие туберкулеза легких? Традиционно считалось: это удел лиц молодого и среднего возраста, а в преклонном и старческом чахоткой не болеют. Ошибочность такой точки зрения сегодня общеизвестна.
Пациента лечили, но он не поддавался. «Врачи определили хроническую болезнь печени, малярию и расстройства деятельности сердца», — это строки старшего сына Сергея Львовича. Когда Лев Николаевич немного поправился, медики посоветовали ему поехать на южный берег Крыма, все надежды возлагались на благодатный климат. Как раз в это время и пришло письмо от графини С. В. Паниной, которая предлагала свою дачу Гаспра на берегу моря. В начале сентября Лев Николаевич уехал с близкими в Крым.
«Живу я здесь в роскошнейшем палаццо, в каких никогда не живал: фонтаны разные, поливаемые газоны в парке, мраморные лестницы и т. д. И кроме того, удивительная красота моря и гор», — пишет Лев Николаевич брату. Первые три месяца чувствует себя хорошо, бодр и деятелен. По соседству в Ялте живет А. Чехов, в Олоизе (Симеиз) — М. Горький и Л. Суллержицкий. Встречи, беседы с ними вновь пробуждают творческую активность писателя.
Трудно умирать...
В декабре погода окончательно испортилась, организм Толстого реагирует на это частыми перебоями в сердце. Врачи находят у него увеличенную, уплотненную печень, слабый частый пульс; отмечают явления скрытой интоксикации. Температура поднимается к вечеру, болит левый бок. Компрессы, хинин внутрь. Но Лев Николаевич активен, пишет, читает, играет в карты.
Январь 1902 г. «Наступили тревожные дни. С каждым днем положение ухудшалось. Температура то поднималась, то падала, сердце работало плохо, с перебоями; отец стонал, задыхался, метался и слабел с каждым днем», — писал Сергей Львович. Софья Андреевна отмечала в дневнике: «Говорил Сереже (сыну. — В. К.): я думал, что умирать легко, ан нет, очень трудно…»
Из Москвы приехали почетный лейб-медик Л. Б. Бертенсон и В. А. Щуровский. На следующий день, 24 января 1902 г., писателю поставили диагноз: «плеврит», хотя сразу расценивали боли в грудной клетке как грудную жабу.
Лев Николаевич сказал: «Хороша продолжительная болезнь, есть время к смерти подготовиться». Ухудшение состояния расценено как плевропневмония. Встревожена вся страна, врачи опасаются худшего (в то время летальность от воспаления легких была очень высокой — 30–40%). Церковники увещевают писателя примириться с церковью, умереть христианином, но он, оставаясь верным своим убеждениям, отвергает их домогательства. Твердость духа тяжело больного человека поражает современников. Посетивший его в Крыму В. Г. Короленко писал: «Удивительный старик. Тело умирает, а ум горит пламенем». Но уже через 5 дней Софья Андреевна пишет: «Льву Николаевичу день ото дня лучше...»
Крепкий организм, отличные врачи, самоотверженная забота родных и близких помогли Толстому переломить болезнь. Доктор Л. Б. Бертенсон писал: «Если бы сердце было само по себе органически слабо, Вы бы не перенесли двустороннего воспаления легких — это ясно, как день! В сознании, что Ваш организм крепок, я черпаю уверенность, что Вы можете жить еще много лет на великую радость миллионов людей».
Хочется задать два вопроса по поводу «двустороннего воспаления легких». Смог ли бы в то время 74-летний человек, изможденный длительной интоксикацией, гипоксией, с изношенным сердцем (кардиосклероз, аритмия), неважной печенью перенести такое воспаление легких, когда в арсенале врача — лишь симптоматическое воздействие на болезнь? И может ли острое воспаление легких продолжаться 4 месяца?
Попробуем порассуждать. В декабре началось обострение диссеминированного туберкулеза легких, оно послужило почвой для осложнения специфического легочного процесса — плеврита. Холодная погода могла стать «разрешающим» моментом аллергического воспаления (экссудация), развился сухой плеврит, принятый за «воспаление правого легкого». Плеврит при туберкулезе дает неблагоприятное развитие болезни. Резкая боль, по-видимому, обусловлена не только воспалением плевры, но и выпотом в межплевральную щель, ограниченную сращениями (в 1873 г. Л. Н. перенес сухой, фибринозный плеврит и долго жаловался на мучение в левом боку, кашель). Скопление жидкости в такой ограниченной полости (осумкованный плеврит) вызывает сильную боль — экссудатом растягиваются воспаленная плевра и сращения, в этот процесс вовлекаются нервы средостения, диафрагмальный нерв. Даже современным врачам непросто поставить диагноз при подобной симптоматике: правосторонний плеврит может симулировать воспаление легких, аппендицит, холецистит; левосторонний — пневмонию, возбуждение поджелудочной железы. Да и как при такой длительной интоксикации, гипоксии человек продолжает ясно мыслить и плодотворно работать?
Всмотримся в облик Толстого, каким его видели тогда А. Чехов и М. Горький. Из письма Чехова: «Я был у него третьего дня, и он показался мне выздоравливающим, но очень старым, почти дряхлым, много читает, голова ясная, глаза необыкновенно умные. Писать, конечно, нельзя, но все же есть кое-что новое им написанное». Горький: «Болезнь еще подсушила его, выжгла в нем что-то, он и внутренне стал как бы легче, прозрачней, жизнеприемлемее. Глаза еще острей, взгляд пронизывающий».
Похож ли Толстой на человека, у которого двусторонняя пневмония, а при ней из-за гипоксии (учтем и возраст) утрачивается какая-то часть интеллекта? Для туберкулезной же интоксикации характерно раздражение симпатического отдела вегетативной нервной системы, повышенная возбудимость интеллекта. Перед нами типичный облик больного туберкулезом, каким описал его сам Толстой в «Анне Карениной»...
В 1900 году Льву Николаевичу пошел 72 год, здоровье его заметно ослабело. «Желчная горячка» — холецистит, желчнокаменная болезнь, кардиосклероз, аритмия, жалобы на кишечник, «старческая боль в ногах» (ревматизмы), бессонница…
В дневниках и письмах все чаще появляются записи о физической слабости, которая мешает работать в полную силу: «Все нездоров, и нет энергии мысли»...
В начале 1901 г. Л. Н. Толстой занемог. В письме к П. Буланже сообщает: «Нездоровье мое состоит в скрытой лихорадке... (теперь сказали бы: «субфебрилитет». — В. К.)». Софья Андреевна записывает в дневнике: «У Льва Николаевича жар, температура 37,7°. Доктора не понимают, а дела плохи... Лев Николаевич худеет, слабеет... Нынешний год жалуется на боль в печени». Его осматривают Г. Захарьин, другие известные врачи, но окончательный диагноз не вырисовывается. Когда писателю лучше, он работает за столом, читает, выходит на прогулку, «...но к вечеру отмечается повышение температуры, познабливание».
Опытные врачи высказывают суждение, что это периодическая лихорадка, обусловленная процессом в легких. Обсуждается кумысолечение и тут же отвергается: при заболевании кишечника оно не показано. Не ясно, что с печенью. Врачей можно понять. Тогда у них не было методов исследования, которые бы подтвердили или опровергли гипотезу диагноза. К тому же каждый из них осознавал, что пациент, сидящий перед ними, — гений. Обостренное чувство ответственности вынудило доктора В. А. Щуровского оставить в Москве все дела, чтобы быть у постели Л. Н. Толстого в Гаспре, нести ночные дежурства, как врачи И. Н. Альтшуллер, К. В. Волков, С. Я. Елпатьевский. В дневниках С. А. Толстая не раз говорит о бескорыстии, уме и благородстве лечивших ее мужа: «…ни Щуровский, ни Альтшуллер, ни бедный, но лучший по доброте из трех — земский врач Волков, никто не берет денег, а все отдают и время, и труд, и бессонные ночи».
Читающая Россия обеспокоена здоровьем Льва Николаевича. Газеты печатают бюллетени о его самочувствии. «Врачи нашли, что причина общего заболевания и ослабления сердца — присутствие малярийного яда в организме... Вновь назначен хинин, инъекции мышьяка»… В малярию как-то не верится, она не начинается исподволь; отсутствовали гипертермические кризы, сильный озноб, цикличность заболевания. При осмотрах упоминается лишь об увеличении печени, но не селезенки; начало болезни датируется самим Львом Николаевичем октябрем–ноябрем 1900 г., а в это холодное время и в организме исключается вегетация малярийного плазмодия, и средняя полоса России по малярии не эндемична.
«Лев Николаевич поправляется, делает большие прогулки по лесам, аппетит прекрасный, сон тоже... Слава Богу, слава Богу, еще отсрочка», — отмечает Софья Андреевна.
Множество писем с пожеланиями здоровья поддерживают писателя. Он шутит (приведено в дневнике): «Теперь, если начну умирать, то уж непременно надо умереть, шутить нельзя, да и совестно, что же опять сначала: все съедутся, корреспонденты приедут, письма, телеграммы — и вдруг опять напрасно. Нет, этого уж нельзя, просто неприлично».
30 июля 1901 г. вновь наступило ухудшение, но в конце августа Льва Николаевича осмотрел доктор И. И. Дубенский и нашел его состояние удовлетворительным.
Почему же врачи не говорят, что нездоровье Л. Н. Толстого — следствие туберкулеза легких? Традиционно считалось: это удел лиц молодого и среднего возраста, а в преклонном и старческом чахоткой не болеют. Ошибочность такой точки зрения сегодня общеизвестна.
Пациента лечили, но он не поддавался. «Врачи определили хроническую болезнь печени, малярию и расстройства деятельности сердца», — это строки старшего сына Сергея Львовича. Когда Лев Николаевич немного поправился, медики посоветовали ему поехать на южный берег Крыма, все надежды возлагались на благодатный климат. Как раз в это время и пришло письмо от графини С. В. Паниной, которая предлагала свою дачу Гаспра на берегу моря. В начале сентября Лев Николаевич уехал с близкими в Крым.
«Живу я здесь в роскошнейшем палаццо, в каких никогда не живал: фонтаны разные, поливаемые газоны в парке, мраморные лестницы и т. д. И кроме того, удивительная красота моря и гор», — пишет Лев Николаевич брату. Первые три месяца чувствует себя хорошо, бодр и деятелен. По соседству в Ялте живет А. Чехов, в Олоизе (Симеиз) — М. Горький и Л. Суллержицкий. Встречи, беседы с ними вновь пробуждают творческую активность писателя.
Трудно умирать...
В декабре погода окончательно испортилась, организм Толстого реагирует на это частыми перебоями в сердце. Врачи находят у него увеличенную, уплотненную печень, слабый частый пульс; отмечают явления скрытой интоксикации. Температура поднимается к вечеру, болит левый бок. Компрессы, хинин внутрь. Но Лев Николаевич активен, пишет, читает, играет в карты.
Январь 1902 г. «Наступили тревожные дни. С каждым днем положение ухудшалось. Температура то поднималась, то падала, сердце работало плохо, с перебоями; отец стонал, задыхался, метался и слабел с каждым днем», — писал Сергей Львович. Софья Андреевна отмечала в дневнике: «Говорил Сереже (сыну. — В. К.): я думал, что умирать легко, ан нет, очень трудно…»
Из Москвы приехали почетный лейб-медик Л. Б. Бертенсон и В. А. Щуровский. На следующий день, 24 января 1902 г., писателю поставили диагноз: «плеврит», хотя сразу расценивали боли в грудной клетке как грудную жабу.
Лев Николаевич сказал: «Хороша продолжительная болезнь, есть время к смерти подготовиться». Ухудшение состояния расценено как плевропневмония. Встревожена вся страна, врачи опасаются худшего (в то время летальность от воспаления легких была очень высокой — 30–40%). Церковники увещевают писателя примириться с церковью, умереть христианином, но он, оставаясь верным своим убеждениям, отвергает их домогательства. Твердость духа тяжело больного человека поражает современников. Посетивший его в Крыму В. Г. Короленко писал: «Удивительный старик. Тело умирает, а ум горит пламенем». Но уже через 5 дней Софья Андреевна пишет: «Льву Николаевичу день ото дня лучше...»
Крепкий организм, отличные врачи, самоотверженная забота родных и близких помогли Толстому переломить болезнь. Доктор Л. Б. Бертенсон писал: «Если бы сердце было само по себе органически слабо, Вы бы не перенесли двустороннего воспаления легких — это ясно, как день! В сознании, что Ваш организм крепок, я черпаю уверенность, что Вы можете жить еще много лет на великую радость миллионов людей».
Хочется задать два вопроса по поводу «двустороннего воспаления легких». Смог ли бы в то время 74-летний человек, изможденный длительной интоксикацией, гипоксией, с изношенным сердцем (кардиосклероз, аритмия), неважной печенью перенести такое воспаление легких, когда в арсенале врача — лишь симптоматическое воздействие на болезнь? И может ли острое воспаление легких продолжаться 4 месяца?
Попробуем порассуждать. В декабре началось обострение диссеминированного туберкулеза легких, оно послужило почвой для осложнения специфического легочного процесса — плеврита. Холодная погода могла стать «разрешающим» моментом аллергического воспаления (экссудация), развился сухой плеврит, принятый за «воспаление правого легкого». Плеврит при туберкулезе дает неблагоприятное развитие болезни. Резкая боль, по-видимому, обусловлена не только воспалением плевры, но и выпотом в межплевральную щель, ограниченную сращениями (в 1873 г. Л. Н. перенес сухой, фибринозный плеврит и долго жаловался на мучение в левом боку, кашель). Скопление жидкости в такой ограниченной полости (осумкованный плеврит) вызывает сильную боль — экссудатом растягиваются воспаленная плевра и сращения, в этот процесс вовлекаются нервы средостения, диафрагмальный нерв. Даже современным врачам непросто поставить диагноз при подобной симптоматике: правосторонний плеврит может симулировать воспаление легких, аппендицит, холецистит; левосторонний — пневмонию, возбуждение поджелудочной железы. Да и как при такой длительной интоксикации, гипоксии человек продолжает ясно мыслить и плодотворно работать?
Всмотримся в облик Толстого, каким его видели тогда А. Чехов и М. Горький. Из письма Чехова: «Я был у него третьего дня, и он показался мне выздоравливающим, но очень старым, почти дряхлым, много читает, голова ясная, глаза необыкновенно умные. Писать, конечно, нельзя, но все же есть кое-что новое им написанное». Горький: «Болезнь еще подсушила его, выжгла в нем что-то, он и внутренне стал как бы легче, прозрачней, жизнеприемлемее. Глаза еще острей, взгляд пронизывающий».
Похож ли Толстой на человека, у которого двусторонняя пневмония, а при ней из-за гипоксии (учтем и возраст) утрачивается какая-то часть интеллекта? Для туберкулезной же интоксикации характерно раздражение симпатического отдела вегетативной нервной системы, повышенная возбудимость интеллекта. Перед нами типичный облик больного туберкулезом, каким описал его сам Толстой в «Анне Карениной»...
@moderator В 1900 году Льву Николаевичу пошел 72 год, здоровье его заметно ослабело. «Желчная горячка» — холецистит, желчнокаменная болезнь, кардиосклероз, аритмия, жалобы на кишечник, «старческая боль в ногах» (ревматизмы), бессонница…
В дневниках и письмах все чаще появляются записи о физической слабости, которая мешает работать в полную силу: «Все нездоров, и нет энергии мысли»...
В начале 1901 г. Л. Н. Толстой занемог. В письме к П. Буланже сообщает: «Нездоровье мое состоит в скрытой лихорадке... (теперь сказали бы: «субфебрилитет». — В. К.)». Софья Андреевна записывает в дневнике: «У Льва Николаевича жар, температура 37,7°. Доктора не понимают, а дела плохи... Лев Николаевич худеет, слабеет... Нынешний год жалуется на боль в печени». Его осматривают Г. Захарьин, другие известные врачи, но окончательный диагноз не вырисовывается. Когда писателю лучше, он работает за столом, читает, выходит на прогулку, «...но к вечеру отмечается повышение температуры, познабливание».
Опытные врачи высказывают суждение, что это периодическая лихорадка, обусловленная процессом в легких. Обсуждается кумысолечение и тут же отвергается: при заболевании кишечника оно не показано. Не ясно, что с печенью. Врачей можно понять. Тогда у них не было методов исследования, которые бы подтвердили или опровергли гипотезу диагноза. К тому же каждый из них осознавал, что пациент, сидящий перед ними, — гений. Обостренное чувство ответственности вынудило доктора В. А. Щуровского оставить в Москве все дела, чтобы быть у постели Л. Н. Толстого в Гаспре, нести ночные дежурства, как врачи И. Н. Альтшуллер, К. В. Волков, С. Я. Елпатьевский. В дневниках С. А. Толстая не раз говорит о бескорыстии, уме и благородстве лечивших ее мужа: «…ни Щуровский, ни Альтшуллер, ни бедный, но лучший по доброте из трех — земский врач Волков, никто не берет денег, а все отдают и время, и труд, и бессонные ночи».
Читающая Россия обеспокоена здоровьем Льва Николаевича. Газеты печатают бюллетени о его самочувствии. «Врачи нашли, что причина общего заболевания и ослабления сердца — присутствие малярийного яда в организме... Вновь назначен хинин, инъекции мышьяка»… В малярию как-то не верится, она не начинается исподволь; отсутствовали гипертермические кризы, сильный озноб, цикличность заболевания. При осмотрах упоминается лишь об увеличении печени, но не селезенки; начало болезни датируется самим Львом Николаевичем октябрем–ноябрем 1900 г., а в это холодное время и в организме исключается вегетация малярийного плазмодия, и средняя полоса России по малярии не эндемична.
«Лев Николаевич поправляется, делает большие прогулки по лесам, аппетит прекрасный, сон тоже... Слава Богу, слава Богу, еще отсрочка», — отмечает Софья Андреевна.
Множество писем с пожеланиями здоровья поддерживают писателя. Он шутит (приведено в дневнике): «Теперь, если начну умирать, то уж непременно надо умереть, шутить нельзя, да и совестно, что же опять сначала: все съедутся, корреспонденты приедут, письма, телеграммы — и вдруг опять напрасно. Нет, этого уж нельзя, просто неприлично».
30 июля 1901 г. вновь наступило ухудшение, но в конце августа Льва Николаевича осмотрел доктор И. И. Дубенский и нашел его состояние удовлетворительным.
Почему же врачи не говорят, что нездоровье Л. Н. Толстого — следствие туберкулеза легких? Традиционно считалось: это удел лиц молодого и среднего возраста, а в преклонном и старческом чахоткой не болеют. Ошибочность такой точки зрения сегодня общеизвестна.
Пациента лечили, но он не поддавался. «Врачи определили хроническую болезнь печени, малярию и расстройства деятельности сердца», — это строки старшего сына Сергея Львовича. Когда Лев Николаевич немного поправился, медики посоветовали ему поехать на южный берег Крыма, все надежды возлагались на благодатный климат. Как раз в это время и пришло письмо от графини С. В. Паниной, которая предлагала свою дачу Гаспра на берегу моря. В начале сентября Лев Николаевич уехал с близкими в Крым.
«Живу я здесь в роскошнейшем палаццо, в каких никогда не живал: фонтаны разные, поливаемые газоны в парке, мраморные лестницы и т. д. И кроме того, удивительная красота моря и гор», — пишет Лев Николаевич брату. Первые три месяца чувствует себя хорошо, бодр и деятелен. По соседству в Ялте живет А. Чехов, в Олоизе (Симеиз) — М. Горький и Л. Суллержицкий. Встречи, беседы с ними вновь пробуждают творческую активность писателя.
Трудно умирать...
В декабре погода окончательно испортилась, организм Толстого реагирует на это частыми перебоями в сердце. Врачи находят у него увеличенную, уплотненную печень, слабый частый пульс; отмечают явления скрытой интоксикации. Температура поднимается к вечеру, болит левый бок. Компрессы, хинин внутрь. Но Лев Николаевич активен, пишет, читает, играет в карты.
Январь 1902 г. «Наступили тревожные дни. С каждым днем положение ухудшалось. Температура то поднималась, то падала, сердце работало плохо, с перебоями; отец стонал, задыхался, метался и слабел с каждым днем», — писал Сергей Львович. Софья Андреевна отмечала в дневнике: «Говорил Сереже (сыну. — В. К.): я думал, что умирать легко, ан нет, очень трудно…»
Из Москвы приехали почетный лейб-медик Л. Б. Бертенсон и В. А. Щуровский. На следующий день, 24 января 1902 г., писателю поставили диагноз: «плеврит», хотя сразу расценивали боли в грудной клетке как грудную жабу.
Лев Николаевич сказал: «Хороша продолжительная болезнь, есть время к смерти подготовиться». Ухудшение состояния расценено как плевропневмония. Встревожена вся страна, врачи опасаются худшего (в то время летальность от воспаления легких была очень высокой — 30–40%). Церковники увещевают писателя примириться с церковью, умереть христианином, но он, оставаясь верным своим убеждениям, отвергает их домогательства. Твердость духа тяжело больного человека поражает современников. Посетивший его в Крыму В. Г. Короленко писал: «Удивительный старик. Тело умирает, а ум горит пламенем». Но уже через 5 дней Софья Андреевна пишет: «Льву Николаевичу день ото дня лучше...»
Крепкий организм, отличные врачи, самоотверженная забота родных и близких помогли Толстому переломить болезнь. Доктор Л. Б. Бертенсон писал: «Если бы сердце было само по себе органически слабо, Вы бы не перенесли двустороннего воспаления легких — это ясно, как день! В сознании, что Ваш организм крепок, я черпаю уверенность, что Вы можете жить еще много лет на великую радость миллионов людей».
Хочется задать два вопроса по поводу «двустороннего воспаления легких». Смог ли бы в то время 74-летний человек, изможденный длительной интоксикацией, гипоксией, с изношенным сердцем (кардиосклероз, аритмия), неважной печенью перенести такое воспаление легких, когда в арсенале врача — лишь симптоматическое воздействие на болезнь? И может ли острое воспаление легких продолжаться 4 месяца?
Попробуем порассуждать. В декабре началось обострение диссеминированного туберкулеза легких, оно послужило почвой для осложнения специфического легочного процесса — плеврита. Холодная погода могла стать «разрешающим» моментом аллергического воспаления (экссудация), развился сухой плеврит, принятый за «воспаление правого легкого». Плеврит при туберкулезе дает неблагоприятное развитие болезни. Резкая боль, по-видимому, обусловлена не только воспалением плевры, но и выпотом в межплевральную щель, ограниченную сращениями (в 1873 г. Л. Н. перенес сухой, фибринозный плеврит и долго жаловался на мучение в левом боку, кашель). Скопление жидкости в такой ограниченной полости (осумкованный плеврит) вызывает сильную боль — экссудатом растягиваются воспаленная плевра и сращения, в этот процесс вовлекаются нервы средостения, диафрагмальный нерв. Даже современным врачам непросто поставить диагноз при подобной симптоматике: правосторонний плеврит может симулировать воспаление легких, аппендицит, холецистит; левосторонний — пневмонию, возбуждение поджелудочной железы. Да и как при такой длительной интоксикации, гипоксии человек продолжает ясно мыслить и плодотворно работать?
Всмотримся в облик Толстого, каким его видели тогда А. Чехов и М. Горький. Из письма Чехова: «Я был у него третьего дня, и он показался мне выздоравливающим, но очень старым, почти дряхлым, много читает, голова ясная, глаза необыкновенно умные. Писать, конечно, нельзя, но все же есть кое-что новое им написанное». Горький: «Болезнь еще подсушила его, выжгла в нем что-то, он и внутренне стал как бы легче, прозрачней, жизнеприемлемее. Глаза еще острей, взгляд пронизывающий».
Похож ли Толстой на человека, у которого двусторонняя пневмония, а при ней из-за гипоксии (учтем и возраст) утрачивается какая-то часть интеллекта? Для туберкулезной же интоксикации характерно раздражение симпатического отдела вегетативной нервной системы, повышенная возбудимость интеллекта. Перед нами типичный облик больного туберкулезом, каким описал его сам Толстой в «Анне Карениной»...