Борьба с сектой⁠⁠

Как это часто бывает, секта обнаружилась совершенно случайно. Помещик объезжал свои имения, к нему подошла крестьянка и пожаловалась, что ее муж попал в секту и по своим верованиям его кастрировали. Удивившись, Турчанинов проверил информацию, которая, к его удивлению, подтвердилась. Тут же он пишет в Орловское управление донос. Орловская канцелярия не замедлила уведомить о таком важном сообщении Петербургское начальство.

Тут же в Петербург приходит еще один донос, со схожими обстоятельствами. Священникам села Сосновки Герасиму Лазареву и Иоанну Емельянову обратилась супруга местного жителя Трифона Емельянова, и сообщила о том, что ее мужа незаконно забрали в рекруты лишь потому, что он узнал тайну местных еретиков, которые сами себя скопили. Сказанное звучало не столько странно, сколько дико. Но, женщина стала называть фамилии односельчан примкнувших к секте. Само собой прозвучали фамилии местного дьякона и дьячка. Сообщила женщина и место их сбора - дом Софона Попова, и даже их название, коим они себя именовали - «белые голуби», в честь их невинности.

Священники незамедлительно написали рапорт тамбовскому епископу Феодосию. Архиерей о сосновских крестьянах сообщил тамбовской провинциальной канцелярии, а принадлежавших к духовному сословию сам допросил в консистории и представил сведения о них в Святейший Синод.

Из Петербурга в губернское управление пришло распоряжение проверить полученную информацию. В Сосновку выехал врач, для осматривания крестьян, который выяснил, что названные мужчины действительно были кастрированы. Указом от 2-го июля 1772 года Екатерина II поручила произвести судебное следствие об открывшихся скопцах статскому советнику полковнику Александру Волкову.

Следствие проявило необыкновенную дотошность в деле установления истины. В течение месяца была раскрыта широкая сеть скопческих общин, распространившихся чуть ли не в половине Орловской и Тамбовской губерниях. Удалось установить, что «скопческие семьи» проживали в 24 деревнях и помещичьих имениях. Численность секты составляла более 100 человек, и еще около 50 человек были склонны, принять идеи, но не успели это сделать. Вероятнее всего, Селиванова предупредили о надвигавшемся на него аресте. Поэтому, вместе с Шиловым им удалось скрыться незадолго до того, как на «корабль» придет Волков. Руководителем секты представился Андрей Иванович Блохин последователь идей Кондрата Селиванова и его ближайший друг. Фактически, он взял всю вину на себя, поэтому, Волкову ничего не оставалось, как наказать именного его за создание секты.

Согласно повелению императрицы Екатерины II, полковник должен был «удушить зарождавшуюся заразу на месте». Причем, императрица была уверена, что наказанию подлезать лишь основатели секты. Блохин был наказан кнутом и потом сослан в Нерчинск на каторжные работы. Первые вступившие в секту «белых голубей» и склонявшие в нее других, были биты батогами на торгу и сосланы в крепостную работу в Динаминд. Этой участи подверглись: Софон Потов, Пимен Плотицын, Иван Прокудин, Кузьма, неизвестный по прозванию, дьякон Семен Алексеев и дьячок Алексей Савельев. Всем остальным, кто жил при «корабле» было велено покаяться. После чего, с них было взято обещание, что они более не будут никого уклонять оскопляться. Далее им было разрешено возвращаться на их прежние места жительства. Начались поиски сбежавших.

Важно отметить, что следствия шли не только в одной Сосновке и Богдановке. Над скопцами, обнаруженными в других деревнях Орловской, Тамбовской и Тульской губерниях, производили следствия особые комиссии, действовавшие под руководством того же Александра Волкова. Чаще всего, здесь также подвергали наказанию лишь верхушку секты, ее последователей отпускали домой.

В результате таких поисков, вскоре в деревне Маслово Алексинского уезда был обнаружен предтеча Селиванова Шилов. Он был публично наказан и сослан все в ту же Динаминдскую крепость. Сам же Кондратий попался спустя почти три года – в 1775 году. Причем, стоит отметить, что это время он провел весьма продуктивно: за это время им были «убелены» еще триста человек.

Подробности своего ареста Селиванов описывает в «Страдах». Согласно им, после своего побега, он скрывался в Туле у некой Федосьи Иевлевой, которая, впрочем, не принадлежала не к хлыстам, не к скопцам. На место нахождения главного скопца, полиции указали некоторые враждебно настроенные хлысты. Однако, и имея неопровержимые доказательства, Кондратия не сразу смогли схватить. Все дело в том, что он прятался в подвале, дверь в который, была тщательно спрятана. Дважды поиски не давали результата. На третий раз, вместе с солдатами были приведены сами сектанты, которые под страхом смерти и выдали укромное место. Солдаты вскрыли полы в избе Федосьи и обнаружили беглеца. «Били меня всем чем попало под руку, без всякой пощады, — рассказывает Селиванов в своих «Страдахи», — сорвали пояс и крест, а к рукам связанным сзади, привязали гирю, и в таком обличии повели конвоем. Некоторые солдаты обнажили свои шпаги, один из стражников чуть и вовсе не заколол меня».

На допросе Селиванов также был окутан оковами: был препоясан железным поясом в пятнадцать фунтов; шея, руки и ноги были прикованы к стене. Интересно отметить, что допрошен он был по делу в доме фабриканта Лугинина, других обвинений ему представлено не было. После серии допросов, Селиванова перевели в Тамбовскую тюрьму, где по истечении двух месяцев было принято решение о его переводе в Сибирь.

Интересно описывает свое конвоирование на место ссылки сам арестант. «Повели меня конвоем сначала в Сосновку. Как с преступником со мной шли полки солдат с оголенными шпагами, — рассказывает Селиванов в своих «Страдах», — и везде меня встречали сосновские детушки, плакали и говорили: «ведут нашего родного батюшку. И в это самое время, откуда не возьмись поднялась великая буря, в воздухе поднялся такой шум, что за тридцать саженей никого не было видно. И привезли меня в Сосновку, где долгое время секли кнутом так, что рубашка была моя вся в крови». Интересно отметить, что эта самая кровавая рубашка, снятая с Селиванова, станет именоваться «крестная риза», и впоследствии храниться в «корабле» рижских скопцов, как святыня.

Во время исполнения наказания, Селиванов почти без чувств был положен на плечи первого попавшегося - Ивана Прокудина. А Ульян Попов, сын Софона Попова, держал его за голову. Однако должного эффекта на оставшихся «верующих» это не произвело, они лишь сильнее уверовали в правильность своего пути. День, когда Селиванова секли кнутом - 15 сентября, считался у скопцов постным днем, днем страданий своего искупителя. На месте наказания, по словам самих сектантов, была построена церковь. Однако, согласно документам розыска 40х годов не какого храма построено на этом месте не было. Некоторые скопцы в своих песнях утверждали, будто наказание Селиванов принимал не в Сосновке, а в Моршанске Тамбовской области. И именно на этом месте, стоит выстроенный скопцами Плотицыными великолепный собор.

После того, как его прилюдно выпороли розгами, он был отправлен в Сибирский город Нерчинск. Далее сведения разнятся. По одним сведениям, он отправился в ссылку с теми 300ми последними последователями; другие сведения утверждают, что на вечную ссылку в Сибирь он был отправлен один. Интересный факт, по дороге Селиванов встретился с Пугачевым, которого везли тогда в Москву на казнь. Возникает вопрос: не тут ли пришла ему мысль назваться императором Петром III?

Тем не менее, до Сибири он не доехал, а остановился в Иркутске. Что послужило причиной не известно. Толи он сбежал, толи конвои подкупили влиятельные покровители Кондратия. Однако, именно здесь он провел следующие 22 года. По словам современников, здесь Селиванов чувствовал себя отлично, он был на свободе, наслаждался скопчеством, оскоплял новых членов секты. В своих проповедях он периодически называл себя чудом спасшимся Петром III, и обещал вернуться в Москву и создать скопческое царство.

Пять лет спустя после ссылки Селиванова, скопцы стали подумывать, как бы возвратить его из Иркутска. Вскоре было найдено и место его пребывания; были найдены и люди, согласившиеся отправиться в Сибирь; были собраны и необходимые для путешествия деньги. Было решено уговаривать Кондратия совершить побег. Однако, вскоре посланные видели Селиванова, но бегство тогда оказалось совершенно невозможным.

При правлении Павла I, в 1796 году из ссылки был вызван Шилов, в след за ним, в 1797 году в Москву прибыл и сам Селиванов. До императора Павла Петровича и ранее доходили слухи, что его отец Петр III жив и находится в Сибири; теперь же появилась молва, что он в Москве. Вскоре Селиванов был вывран во дворец и представлен императору. На насмешливый вопрос Павла: «Ты мой отец?» Селиванов ответил: «Греху я не отец. Вот если примешь оскопление, тогда я признаю тебя своим сыном». Итогом стало повеление Павла отправить Селиванова в дом сумасшедших при Обуховской больнице, с запрещением кому либо рассказывать о их разговоре, под страхом лишения языка. Здесь, Кондратий вел себя тихо и услужливо, скромно и набожно, во всем помогая своим надзирателям.

Расцвет секты пришелся на царствование Александра I. В 1802 году Селиванов стал писать письма о его переводе в тихое место, где бы он мог молиться до самой смерти. Вскоре, сам император навестил его в больнице, потом освободил его и распределил на постоянное место жительства в богадельню при Смольном монастыре. Однако, здесь Селиванов пробыл недолго. Вскоре к себе в дом его взял камергер бывшего польского короля Станислава Понятовского статский советник Елянский, принявший скопчество. Здесь, Елянский преподнес Селиванову проект полного преобразования государства в скопческом духе, по которому, вся Россия должна была обратиться в некий скопческий корабль. Император, должен управлять государством по гласу небесному, а для этого при нем должен постоянно находиться искупитель Кондратий Селиванов. Себе самому, Елянский скромно предоставлял второе место после искупителя и власть над войсками. Результатом этого сумасбродного проекта было то, что автор его был отправлен в суздальский монастырь, а с Селиванова взято обещание не производить оскоплений. Обещание это, конечно же, при первом удобном случае было нарушено.

Вскоре, скопцов совсем перестали преследовать, а в доме Селиванова запретили появляться полиции. Кондратий больше ничего не опасался и лично оскоплял мужчин и юношей. Жил он все это время то в доме купца Ненастьева; то в доме купца Кострова, прозванного «рождественским девичьим монастырем»; то в доме миллионера Солодовникова, у которого была устроена некая «сионская горница», отделанная неслыханной роскошью, имевшей надпись из золотых букв «святый храм».

«Нередко, - пишет историк Мельников, - по нескольку карет запряженных четвернями и шестернями лошадей, стояло в Басковом переулке, у дома купца Ненастьева. Это были петербургские барыни и купчихи, толпами осаждавшие «праведника», добиваясь его благословений, поучений и пророчеств». По сообщению сенатора Лубяновского, посещал Селиванова и сам государь перед отъездом к армии под Аустерлиц.

Сохранилось и описание этого «Дома Божия», который помимо «Горнего Сиона», именовался еще «Новым Иерусалимом». Стены комнаты этого «хоама» были выкрашены небесно-голубой краской. Вверху находились золотые багеты и лепные карнизы. Потолок был расписан херувимами. Пол был покрыт ковром с вытканными ангелами и архангелами. В центре комнате стояла высокая кровать, с кисейными занавесками и золотыми кистями. Это было место возлежания искупителя - Селиванов лежал на ней во время собраний. Чуть ниже, как бы в нижнем этаже было два зала: по правую сторону зал для мужчин, по левую - для женщин. Причем эти залы располагались так, что не мкжчины не видели женщин, не наоборот. Видели они лишь своего искупителя, лежавшего как раз по центру в кровати, приходившего на «радения» благословить их своей милостью и покровом.

Селиванову с этой кровати было видно и мужчин и женщин. После молитвенной пляски, он раздавал своим ученикам кусочки «освященного» хлеба и маленькие образки. Причем, интересно отметить, что скопцы-учителя, получали деревянные крестики с изображением самого Селиванова.

Чтобы опровергнуть ходившие в городе слухи о подобных собраниях и рассеять подозрения властей, Селиванов распорядился собирать иногда иные «радения», на которые скопцы приглашали к себе высоких лиц. Так, например, на «особых» радениях побывали: граф П. А. Толстой, князь А. Н. Голицын, А. Д. Балашев, граф М. А. Милорадович, обер-полицмейстер И. С. Горголи и многие другие. Эти «службы» разительно отличались от настоящих. На них, скопцы чинно молились и слушали поучения. Таким незамысловатым образом, они вскоре, в этих высокопоставленных лицах нашли себе защитников, которые долго отрицали всякий вред их учения. Особую для себя поддержку находил Селиванов и в лице известной русской религиозной деятельнице XIX века, организаторе общества «духовных христиан» в аристократической среде Санкт-Петербурга Екатерины Филипповны Татариновой. Казалось бы, их никто и ничто не сможет сокрушить. Однако, на деле оказалось не так.

Первый «гвоздь в крышку гроба» заколотил митавский мещанин Рассказов, который в июне 1818 года подал Санкт–Петербургскому митрополиту Михаилу письменное раскаяние в заблуждении. В нем, он подробно указывал место жительства Селиванова, изложил учение и обряды скопцов, раскрыл некоторых высокопоставленных членов секты. Окончательный конец благоденствию скопцов и лично Кондрата Селиванова положил один из царских фаворитов, герой войны 1812 года генерал Михаил Милорадович. Однажды, случайно узнав, что в эту секту оказались втянуты его два племянника - полковник Дмитрий Григорьевич и поручик Семеновского полка Алексей Григорьевич Милорадовичи, он положил много труда, сил и времени, чтобы собрать достаточную доказательную базу и начать массовые аресты. Сначала, Милорадович написал князю А. Н. Голицыну донос, о полученных сведениях, которые исходя их того, что в дом Селиванова доступ полиции был запрещен, просил доложить государю, что злая ересь растет с каждым днем, и вред, наносимый ею обществу, долее терпим быть не может. Князь согласился с доводами Милорадовича, и вспомнил свое посещение этого дома.

«Вполне согласен с тем, что необходимо принять деятельнейшие меры, - писал Голицын к Милорадовичу, - дабы они прекратили скопление друг над другом; а со старика, называемого Искупителем, взять обещание не позволять делать ни над кем своей операции, под опасением ссылки в Сибирь».

Вскоре документы были поданы императору. Здесь уже не помогли скопцам не подкуп, ни клевета. Милорадович был непреклонен. 13 июня 1819 года последовало Высочайшее повеление провести обыск в домах сектантов. Уже в ноябре того же года, Милорадович узнал, что в Петербурге существует несколько домов наполненных скопцами. Особняком в них были дома Солодовникова и Васильева, причем в последнем, жила «девица редкой красоты», называющаяся одновременно и «богородицей» и «разведенной супругой цесаревича Константина Павловича, великой княгиней Анной Федоровной, и царевной Еленой Павловной». После расследования выяснилось, что это была мещанка Катасанова, которая, наравне с Селивановым принимала от скопцов божеские почести.

7 июля 1820 года Высочайшим повелением, обер-полицмейстером Горголи был взят под стражу сам Кондратий Селиванов, и помещен в Суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре. По пути, в городе Тосна, ересиарха догнали скопцы Солодовников и Кузнецов, которым он дал последние наставления.

После того, как арестант был доставлен, министр внутренних дел дал секретное особое распоряжение управляющему Владимирской губернией:

1) чтобы Селиванов ни с кем не имел никаких сношений,

2) чтобы ему не было доставляемо ни писем, ни посылок, ни подаяний,

3) чтобы было скрыто его нахождение в монастыре,

4) чтобы в случае необходимости Селиванову была предоставлена охрана.

При этом, интересно отметить, что архимандрит обители, игумен Парфений, получил личный наказ от митрополита Михаила воздействовать на Селиванова ласковостью и христианским расположением сердца, чтобы он раскаялся в своем заблуждении. Так же, на содержание ересиарха в монастыре высылалось ежегодно 550 рублей ассигнациями.

Поняв скоро, что ему уже отсюда не выйти, Кондратий довольно скоро стал каяться, и был допущен к Причастию, от которого уклонялся последние 18 лет. Однако, его поступки, и частое вспоминание единомысленников, заставляли сомневаться в искренности этих покаянных слов. Спустя пару месяцев, скопцы прознали о месте заключения своего искупителя, и пытались попасть к нему. Пытался повидать Селиванова и сенатор Горголи, некогда его арестовавший. После того, как его не пустили, он передал Селиванову «подушку, две пары рубашек, теплые чулки и платок на шею». Однако, посылка была возвращена отправителю.

Но, при всей строгости, были и те в монастыре, кто тайно благоволил Селиванову. И вскоре главный скопец, стал продолжать пропаганду своего учения. Существуют письменные свидетельства того, что Нижегородские скопцы приезжали к своему учителю, и получали маленькие финифтяные образа в знак благословения, и какие-то пирожки, которые почитали и употребляли вместо просфор».

Таким образом, Кондратий Селиванов прожил в Спасо-Евфимиевом монастыре 13 лет, после чего умер в ночь на 20 февраля 1832 года, исповедавшись и причастившись Святых Христовых Тайн.

Как пишет А.А. Половцев в своем «Русском биографическом словаре», хотя и родоначальник ереси умер, его секта продолжила жить. Зараза уже разошлась по всей России матушке и дала свои отнюдь не удивительные плоды. И, действительно, могила Селиванова долгое время была местом паломничества. Рядом с ней скопцы рыли небольшие ямки, куда на веревочке спускали баранки, а затем ими причащались. Община уже без своего основателя продолжала расти, и хотя ушла в подполье, но менее опасной не стала. Своей внешней добротой, вкрадчивостью, обещанием богатства скопцы вовлекали в свои ряды новых адептов. Завещая друг другу имущество, они аккумулировали огромные состояния, что тоже служило своего рода пропагандой. К сектантам относились купцы-миллионщики: Кобычев, Васильев, Антонов.

Император Николай I еще более ужесточил преследование секты. По уложению 1845 года скопцы не только лишались гражданских прав, но и подлежали ссылке в самые глухие места Сибири. За оскопление других приговаривались к кнуту, клеймению и 6ти годам каторги. Однако, как и всегда, это было лишь на бумаге. На самом деле, как указывает Илья Андреевич Александров в своем труде «Ответственность скопцов согласно Уложению о наказаниях 1845 года», это исполнялось не всегда. Согласно данным, в 1867 году в центральной России присутствовало не менее 7 тысячи скопцов. Причем, желающих вступить в общину не пугали ни преследования, ни ссылка в Сибирь. Вероятно, это потому, что человека выжившего после обряда посвящения - оскопления, едва ли можно было чем-то напугать.

Читайте далее "Современное состояние секты"