Бабушки⁠⁠

БАБУШКИ

У меня было две бабушки - своя и чужая. Еще была третья бабушка - мертвая, я ее никогда не видела, она умерла до моего рождения.

Живые бабушки научили меня двум самым важным вещам. Своя бабушка научила ненавидеть, а чужая - любить. Своя бабушка меня не любила, она до беспамятства любила моего брата-двойняшку, - там было тяжелое какое-то месиво из казачьего полового шовинизма (девка - отрезанный ломоть, на рождение дочери земельный пай семье не выделяли, только на рождение сына) и непростых взаимоотношений бабки с невесткой - моей матерью. "Терпи, терпи, - говорила бабка, - мальчики всегда бьют девочек, а те терпят". Я терпела и пока нас не отдали в сад, ходила как жеребенок "в яблоках" - круглых лиловых следах укусов оборзевшего от безнаказанности братца. Родители работали с утра до вечера и защитить меня было некому.

Операция "Возмездие" свершилась год спустя, на глазах моей матери, когда она привела нас домой после первого дня в детском садике. Мне было около четырех, и кажется, что я навсегда запомнила те победные фанфары, что стучали в висках, когда я торопливо сбрасывала в коридоре шубейку, припорошенную снегом, твердым шагом прошла в бабкину комнату, где уже отирался с набитым ртом ее любимчик, и звенящим от волнения голосом выдала: "И всё ты, бабушка, влёшь! Девочки мальчиков бьют!" и подкрепила этот тезис звучной оплеухой братцу, от которой тот так и сел. С тех пор я не оставляла без ответа ни одного тычка, ни одного. Бабушка громко сокрушалась: "Спортили в садике девку!".

После этого она как-то быстро убралась к праотцам. Говорили: кровоизлияние в мозг. Типичная смерть старых вампиресс. Мы с братом не простились с ней, родители посчитали, что похороны - слишком тяжелое испытание для детской психики, и нас на время отдали к чужой бабушке-соседке. Которая вся была - Любовь. Она была маленькая, круглая и всё в ней было маленькое и круглое - глазки, носик-картошечка, очечки аля Крупская. У нее были полупарализованы ноги, она передвигалась по дому, опираясь на венский стул. Хлопотунья, она не минуты не сидела без дела. В доме восхитительно пахло чистотой, яблочными пирогами и духами "Красная Москва" (пустые пузырьки закладывались в комоды между тугими стопками простыней - для ароматизации). В спальне, как сейчас помню, висела большая репродукция "Всадницы" Брюллова, и я была уверена, что там изображена сама хозяйка в молодости. А девочка в панталончиках и розовом платье на балконе, восхищенно смотрящая на элегантную всадницу, - это была я. Кто же еще?

Я очень любила чужую бабушку. Ревновала к родным внукам и правнукам. И когда ее взрослые дети продали квартиру и увезли мать куда-то в Копай на дожитие, а она не хотела ехать, но вынуждена была смириться, я мечтала, как вырасту, накоплю денег и увезу мою бабушку в домик на море, в каком она жила еще девочкой. Она рассказывала, что домик был белый и веселый, а мое воображение рисовало брюлловские особняки. "Ты только дождись, когда я вырасту, не умирай", - шептала я, засыпая. Колдовала так, по-детски. И бабушка терпеливо ждала. Не умирала. Говорили, что сын, который ее забрал, крепко пил, и житье ее на новом месте было не сладкое. На новый год она всегда передавала гостинцы - конфеты и яблочные пирожки, а на 1 мая как-то прислала почти полный пузыречек "Красной Москвы", велев, чтобы передали Верочке.

Она умерла, когда я заканчивала школу.

Не знаю подробностей. Эта печальная новость потонула в подготовке к выпускному балу, важнее которого на тот момент ничего не было и не могло быть. И пузыречек с духами куда-то запропастился, как в воду канул. Я не переживала по этому поводу: "Красная Москва" считалась "отстой" и "бабкин сундук", тогда в моду вошли порочные заграничные "Фиджи", - опытные девочки, душась в школьном туалете, делали загадочные глаза и говорили, что это духи французских проституток, и эта деталь придавала особую пикантность, особый шарм. На нас, вчерашних детей, визжа неисправными тормозами и паля из всех "пушек", стремительно летели лихие 90-е, и было страшно и бесстрашно одновременно, и не всем молодым суждено было выйти живыми и невредимыми из этого лихолетья.

Родную бабушку звали Вера, а любимую - Валя.

Покойтесь с миром.

Валентина Тимофеевна, пусть земля будет тебе пухом, парадной периной, взбитой сноровистыми руками, и пусть в раю твоем комнаты пахнут яблочными пирогами и простыни твои - "Красной Москвой"

(с) взято с FB автор Vera Gavrilko