Серия «Проза»

Как раз в минуты тягостных размышлений в Курске 24 июня 1926 года Лепарскому доставили письмо от генерал-адъютанта И. И. Дибича, барона и начальника Главного штаба. Барон писал о столь странных вещах, что их даже не стоило бы рассматривать, если бы предложение не исходило от самого Государя. Лепарскому предлагали занять пост в коменданта Нерчинских рудников. Государственные преступники, требующие особого надзора, будут отправлены на тамошние рудники.

Господи, Лепарский должен стать тюремщиком! Но долг, честь…

Император назначал ему жалованье в 8000 рублей, сверх того генерал-майору полагались столовые деньги – 12000 рублей в год. Дибич также сообщал, что государь Император готов уважить возможные просьбы генерал-майора, которые успокоят его при этой должности.

Может быть Император знал о долге Лепарского?

После недолгих колебаний Станислав Романович уведомил барона Дибича о своём согласии письмом к Императору, где отдельным абзацем уведомил о своём стеснённом положении и имеющихся долгах. Письмо своё генерал заканчивал просьбой об отпуске ему 25 тысячи рублей сверх назначенных.
После доклада Императору начальник Главного штаба известил генерала, что Император повелел выдать Лепарскому 25 тысяч рублей безвозмездно.

Так генерал-майор Лепарский на семьдесят втором году своей жизни стал комендантом Нерчинских рудников и отправился из Санкт-Петербурга в неведомую ему и всему дворянскому сословию империи Читу.

Прибыл он на место назначения в январе 1827 года. И сразу обнаружил, что в этой глухой деревушке, именуемой Читинским острогом, затерянной среди тайги, в котловине окружающих гор, для приёма государственных преступников ничего не готово. Генерал насчитал 75 изб. В деревне жили 393 человека. А где тюрьма? Нет тюрьмы. Нет квартир и домов для охраны... Не было определено квартиры даже для самого генерала. Придётся все строить и обустраивать заново, на месте, самому.

Для начала пришлось купить дома крестьян, разбирать строения старого острога, расчищать место для новых изб. Прибыла военная команда, казаки, наняли местных жителей. Как ни странно, но с устройством тюрьмы жизнь глухой деревни стала оживать и приобретать какие-то культурные очертания…

Через три недели после появления генерал-майора в Читинский острог, как бы вслед за ним, прибыла первая партия осужденных – Иван Анненков, Константин Торсов, Алексей и Никита Муравьёвы…

Так начался читинский период декабристов, который повлиял всю дальнейшую судьбу огромного края, особенно его центра – города Читы, выстроенного впоследствии по чертежам обитателей тюрьмы.
Именно декабристы позаботились о первом топографическом плане Читы. Чертежи делали Петра Фаленберг, Михаил и Николай Бестужевы, позже Дмитрий Завалишин, который стал коренным жителем города.

Но, может быть, если бы не деятельность Станислава Романовича Лепарского, назначение которого декабристы восприняли одобрительно и уважительно, мало что в судьбе Читы изменилось бы. Волей судьбы он стал устроителем жизни декабристов в ссылке и на каторге и показал себя, возможно, одним из самых человечных тюремщиков в истории России.

В трёх или даже меньше километрах, через перевал, находится Горный Зерентуй, в центре которого возвышается белокаменная тюрьма, всё ещё не разрушенная временем. Но входить туда уже опасно для жизни. Для более определённой характеристики правителей России и Забайкальского края добавим, что в тюрьме в годы (за весь период) советской власти размещалась местная школа. Ничего другого, более красивого, прочного и архитектурно-правильного Россия здесь не построила, а теперь вряд ли построит. Тем более никаких культурных и крепких строений не было и в Благодатке, которая сегодня выглядит хуже, чем на рисунках декабристов.

Для несведущих читателей добавим, что места, описываемые нами, находятся в километрах 30 от реки Аргунь, за которой сразу начинается Китай. Это самая Восточная окраина России, куда и были высланы первые 8 декабристов, осужденные по 1 разряду на каторжные работы.

Их отправили из Санкт-Петербурга в июле 1826 года двумя партиями по четыре человека (21 и 23 июля) на подводах в сопровождении жандармов и фельдъегерей. Это и было началом этапирования декабристов в Сибирь.

Первыми на двух подводах отправили: В. Л. Давыдова, А. З. Муравьёва, С. П. Оболенского и А. И. Якубовича. За ними последовали П. И. и А. И. Борисовы, С. Г. Волконский, С. П. Трубецкой, тоже на двух подводах. Люди состоятельные, хоть и осужденные, они, естественно, везли на каторгу разнообразные скарб, даже не предполагая ужасов, которые их ожидают.

До Иркутска добирались 37 дней. В первое время работали на солеваренном и винокуренном заводе близ Усолья, но за послабление начальства были отправлены в Благодатку.

Туда они прибыли в октябре 1826 году. Что они увидели? Деревушку с кривыми избушками, кривую же улочку у подножия горы, где каторжники добывали серебросвинцовую руду и оголённые сопки, на которых лес практически был вырублен для заводских печей.

Мария Волконская, а вслед за ней и наши современники, утверждают, что лес вырубали в целях предотвращения побегов каторжников. Если бы они оказались там в роли каторжников, то сами бы отказались от побегов: бежать некуда, а в тайге ждёт неминуемая гибель. Могла ли Мария Волконская представить, что она одна окажется в любом месте Забайкалье XIX века, где на сотни километров нет людей, а морозы доходят до 50 градусов?

В наше время тайга в Благодатке разрослась и буйствует красками, растениями, живностью.

О Благодатском руднике есть воспоминания Марии Волконской, Михаила Бестужева, Евгения Оболенского, может быть, и других декабристов.

По свидетельству М. А. Бестужева в Благодатке их поместили: «В тесную грязную каморку, на съедение всех родов насекомых и буквально задыхались от смраду…» Единственным их отдыхом был вывод на работу, когда они имели возможность дышать свежим воздухом.

Полагаю, что эти восемь декабристов, а также сосланные на каторгу солдаты, о которых сведений значительно меньше, в полной мере испытали ужасы каторги именно в период пребывания в Благодатском руднике. Вряд ли такие тяготы они испытывали позже…

Евгений Оболенский писал в своих воспоминаниях о том, что их спускали на глубину более 70 сажен, местом их работы был Крещенский провал. Место можно увидеть и сегодня. Режим работы – с 5 утра до 11 часов дня. Кандалы не снимались. Норма – добыть 3 пуда руды и перенести на носилках. (Три пуда – 48 килограммов). Записи тюремного врача свидетельствуют, что очень скоро после прибытия все они заболели.

А вот абзац из воспоминаний о Благодатке Марии Волконской: «Тюрьма находилась у подножия высокой горы; это была прежняя казарма, тесная, грязная, отвратительная. Трое солдат и унтер-офицер содержали внутренний караул; они никогда не сменялись. Впоследствии поставили 12 казаков при унтер-офицере для наружного караула. Тюрьма состояла из двух комнат, разделенных большими, холодными сенями. Одна из них была занята беглыми каторжными; вновь пойманные, они содержались в кандалах. Другая комната была предназначена нашим государственным преступникам; входная ее часть занята была солдатами и унтер-офицером, курившими отвратительный табак и нимало не заботившимися о чистоте помещения».

Описание изб, помещений, условий работы и проживания, сделанные позже декабристами и их жёнами, немногим разнятся от бытовых условий, которые можно было наблюдать в Благодатке в середине ХХ и начале XXI столетия за исключением технологий, предметов быта, мебели и посуды, которые соответствуют времени.

Эти восемь декабристов мучились на Благодатском руднике с октября по сентябрь 1827 года. Единственным светлым периодом этого по-настоящему мрачного периода в жизни восьмерых декабристов был приезд к своим мужьям Марии Волконской и Екатерины Трубецкой.

Вероятно, влиятельные чины дворянской и образованной России, сделала всё возможное для того, чтобы облегчить участь осужденных по первой категории декабристов.

На это указывают время и география: их отправили на самую ужасную каторгу того времени, первыми из всех, причём на самый край России (от Читы до Благодатки – 600 км), но вернули в Читу и соединили с остальными. Пробыв там 11 месяцев, сентябре 1827 года, они прибыли в Читинский острог, где и попали в объятья своих друзей по несчастью.

Но ужасы Благодатки были для них уже безвозвратно позади…

Юнкерами она стали в 1816 году. Вместе посвящены в масоны, в 1818 году вместе основали Общество, которое называлось Первого согласия, ставшее позже Обществом друзей природы. В 1823 году братья, теперь уже с Ю. К. Люблинским, основали Общество соединенных славян. От увлечения природой перешли к увлечению политикой?

Известно, что на следствии каждый из них пытался взять вину другого на себя… Закованными в кандалы братья были отправлены в Сибирь в конце июля 1826 года, они ещё не дошли до Иркутска, как 22 августа того же года император смягчил им вечные каторжные работы до 20 лет. 29 августа они пришли в Иркутск и до начала октября работали на Александровском винокуренном заводе. Оттуда братьев отправили на Благодатский рудник.

Они прошли через настоящий ад этого рудника, где жили в избах, в которых по признанию очевидцев, было столько насекомых, что не видно было полов. Какие философские мысли или слова отца могли они вспоминать в этих условиях? Первые признаки помешательства старшего брата, возможно, стали заметны там.

Жизнь грубых существ не для тонких натур, которые они же и пытаются изменить. Возможно ли «подправить» природу? Если бы обстоятельства не изменились, то можно предположить, что никто из восьмерых декабристов, находившихся на этом руднике вместе с неунывающими преступниками, не выдержал бы более одного или двух лет мучений. Но обстоятельства изменились…

Почти через год мучений узники Благодатки, в числе которых были и братья Борисовы, были переведены в Читинский острог, где содержались остальные их соратники. Через три года вместе с остальными они отправились в Петровский Завод. Сроки каторги император сокращал: в 1832 году – до 15 лет, в 1835 году – до 13 лет.

Они стали первыми регулярными метеорологами Сибири, позднее их наблюдения позволили определять средние показатели температуры ежемесячно. Они собирали гербарий, занимались ремёслами. Младший брат рисовал.

Ровно через тринадцать лет после приговора закончился срок каторги братьев. По одним сведениям, они пытались попасть в Кяхту, но туда их не пустили. 10 июля 1839 года они были отправлены на поселение в село Подлопатки, которое сегодня входит в Мухоршибирский район республики Бурятия.

Полные надежд, они вышли за ворота острога, даже не предчувствуя новых страданий, которые их ждали впереди. Они оторвались от привычной им среды и попали в совершенно непонятный им мир физически больными и надорванными морально. Жизнь в Подлопатках оказалась невыносимой, обострилось помешательство Андрея Ивановича, его помещали в больницу, Пётр Иванович следовал за ним. Братья возвращались обратно в Подлопатки, жить было не на что. Они просились в другое место, ближе к Иркутску.

В марте 1841 года их перевели в селение Малая Разводная, которое стало их последним пристанищем. 30 сентября 1854 года здесь скончался от удара Петр Иванович Борисов. В тот же день в припадке умоисступления покончил жизнь самоубийством и Андрей Иванович Борисов.

Мучения братьев закончились.

Их похоронили на кладбище деревни Большая Разводная. Могила неизвестна. Где-то в иркутской земле, в черте города, покоятся кости двух братьев, патриотов своей Отчизны, учёных, художника, так много сделавших для Сибири, находясь здесь на каторге и ссылке в невыносимых условиях, которые и довели их до смерти.

Младший Борисов оставил 600 удивительных рисунков флоры и фауны. Перед смертью он держал в руках кисть! Им написаны фундаментальные труды «Орнитологическая фауна Восточной Сибири», «Букет Восточной Сибири», «Очерки изящной флоры Забайкальского края», трактат «О муравьях». И это только те труды, названия которых отражены в энциклопедических сведениях, где после названия двух-трёх трудов пишут «…и других».

Они коллекционировали растения и насекомых, разработали новую, более точную, классификацию, принятую впоследствии Академией Наук Парижа. Будучи на каторге и ссылке, они имели связи с обществами испытателей природы и с Ботаническим садом Санкт-Петербурга, поставляли им коллекции насекомых и гербарии.

Они жили в крошечном домике, занимаясь научными работами, переплетая книги и делая мелкие заказы. По свидетельствам очевидцев вся возможная «рабочая» площадь, включая подоконники, была завалена грудами рисунков и коллекций, которые они классифицировали и приводили в порядок. Они никого не хотели видеть и слышать. Только познавать и отражать познанное, с утра до поздней ночи рисуя у окошка, читая и составляя коллекции в окружении сделанных ими же чучел птиц…

Великие умы России, медленно сходившие с ума от общего безумия и создавшие удивительные труды.

Из имеющейся литературы выясняется о неровном отношении декабристом к Завалишину: от презрения до уважения. Можно даже найти предположения о его фискальстве и доносах. Тем более он не состоял в декабристских обществах и не был в Санкт-Петербурге в день восстания. Но он одобрял их идеи и общался с будущими государственными преступниками. Описал же он их весьма далёкими от образов первенцев и рыцарей свободы России. Тем не менее они остались в истории таковыми. И другого взгляда нет.

Другое дело, что автор воспоминаний в своих воспоминаниях стоит над борющимися сторонами. Он как бы выше их, тем самым лишает себя всяческой ответственности.

Он прибыл в острог в сопровождении жандармов, вернулся в Читу на поселение из Петровского Завода, женился и остался здесь. И был настолько активен в общественной жизни, что стал пользоваться снисхождением властей. А потом до того усложнил свою жизнь критическими публикациями, что доносы стали писать на него. Но он продолжал сражаться за справедливость и защищал всех обездоленных, учил других жить и хозяйствовать. Вникал во всё и меры, видимо, в этом не знал. Клеймил губернатора Муравьёва-Амурского.

Его активность в Чите завершилась тем, что его выслали… из Восточной Сибири в Казань. Возможно, это первый случай, когда выслали в обратную сторону. Из Казани он переехал в Москву. Пережил всех товарищей по несчастью, умер в 1892 году. На сайте написано, что могила его ликвидирована в 1930 году. Декабристы не признавали его декабристом. Может быть, признаем мы?

Вот его краткая биография.

Родился в 1804 году. Учился в Морском кадетском корпусе. Гардемарин, унтер-офицер, мичман, преподаватель в том же корпусе. Участник кругосветного плавания в 1820-1824 годах. Путь: Кронштадт-о. Ситха-Калифорния-Ново-Архангеольск. В 1824 году стал лейтенантом. Известно, что создавал организацию с названием «Орден восстановления», писал из Лондона царю и просил его о встрече с ним. Такая встреча состоялась, царь сказал, что он признаёт идею «Ордена восстановления» «неудобоисполнимой».

В день восстания был в имении близ Симбирска. Арестован 30 декабря 1825 года в Симбирске. Но вскоре его отпустили. Второй раз его арестовали 2 марта 1826 года, 4 апреля посажен в Петропавловскую крепость. Все прошения о невиновности не возымели никакого действия.

10 июля 1827 года его осудили на вечные каторжные работы. Позже, как и во многих случаях, срок сократили до 20, далее – до 15 лет, до 13 лет. Отбывали наказание в Читинском остроге, в Петровском Заводе. 10 июля 1839 года отправлен обратно в Читу на поселение. После известной амнистии от 26 августа 1856 года остался жить в Чите. Критиковал власть. 14 августа 1863 года выслан в Казань, в октябре 1863 года переехал по разрешению властей в Москву.

***

О декабристах уже забывали, многие из них были похоронены на погостах деревень и городков Сибири, живые вернулись в центральную Россию. Завалишин продолжал бороться за справедливость и не умолкал, писал стихи, статьи, мемуары. Я бы назвал его блогером XIX века.

Его первая жена А. П. Смольянинова 1812 года рождения, умерла в 1847 году. Завалишин женился на ней сразу по прибытию в Читу в августе 1839 году. Вторично он женился в 67 лет на З. П. Сергеевой, она умерла в 1890 году. Всего у Завалишина было 6 детей, три брата и две сестры.

Родился он в Зюзино (ныне Татарстан). На картах можно найти бывшее имение его родителей, где значится часовню Николая Чудотворца, на реставрацию которой, конечно, нет денег. Поэт Ф. И. Тютчев приходился ему двоюродным братом.

Удивительно, но власти действительно думали, что нахождение его в Чите (середина XIX века!) опасно.

Он прожил 88 лет. Видимо, обладал крепким физическим здоровьем и никогда не изменял своим взглядам, а только развивал их, несмотря на противоречивость своего характера. Вся литература о нём говорит об этой противоречивости и загадочности его личности. Живя в Москве он публиковался во многих периодических изданиях страны, но его воспоминания в России старались забыть. Изданы в 1904 году в Мюнхене, в Санкт-Петербурге в 1906 году, видимо, по частной инициативе заказчиков.

Одно несомненно – он был уникальной личностью, обладавшим энциклопедическим складом ума, поразительными способностями и приверженностью к умственному труду. Эти качества могут быть только при железной воле. Надо полагать, что у такого человека не могут быть никаких компромиссов ни в чём. Только при таком фанатизме можно изучить, будучи на каторге (!), 14 языков.

Наверное, о нём есть литература. Думаю, что ещё ни один автор  не раскрыл потрясающий образ великого одиночки – Дмитрия Завалишана. А потому продолжение о нём обязательно будет в истории…

Перед ним мог оживать убитый им на дуэли однополчанин, с которым должен был стреляться его двоюродный брат, но Оболенский решил спасти брата и стрелялся вместо него. Могли появляться и образы всех замученных, в том числе и повешенных, друзей-декабристов, которых он перечислил в покаянном письме царю: список чуть ли не всех мятежников. Сдаётся мне, что царь и без всякого списка повесил бы и отправил на каторгу тех, с кем он хотел расправиться, тем более убийц генерала Милорадовича, который умирая попросил царя отпустить на волю всех его крестьян. В этой просьбе характер и судьба.

Но факт ранения штыком Милорадовича не раскрывает образа автора покаянного письма, князя и декабриста, застрелившего на дуэли человека, хотя пистолет должен был быть в руке его двоюродного брата. Тоже характер?

Если читатель наберёт в поиске браузера строки – Варвара Самсонова Баранова, то обнаружит непонятное пристрастие пишущих к этой простой русской женщине из Ялуторовска: от презрения до восхищения, будто она тоже обидела всю Россию. Она была женой князя Евгения Петровича Оболенского, которому годилась в дочери. Но не в этом дело, а в том, что эта женщина обыкновенная крестьянка, прислуга господ. Имя её осталось в истории и всякий причастный к истории декабризма склоняет это имя на свой лад и своё разумение.

В этом посте я приведу факты из её биографии, полагая, что после этого читатель сам составит себе образ князя, который, кстати, после освобождения занимался освобождением крепостных крестьян в 1861 году. Милорадович, которого он ранил, сделал это намного раньше…

О Варваре Барановой известно, что она дочь крепостного крестьянина, вольноотпущенная, родилась в 1821 году. Почти поневоле выйдя замуж за князя, который был старше её на 25 лет, она родила ему 9 детей.

Очевидцы пишут, что это была некрасивая крестьянка, зарабатывающая на жизнь тем, что няньчила детей опальных господ. К некрасивому же Оболенскому 47-лет она не могла иметь никаких чувств. Но говорили, что князь хочет принести себя в жертву простому народу. Декабристы же полагали, что лучше бы он помог девушке материально. Но Оболенский и раньше не раз желавший жениться на крестьянках (были попытки), не отступал. Видимо, Баранова была его последней надеждой. Ради женитьбы на крестьянке он даже поссорился со своим другом Пущиным, с которым делил дом.

6 февраля 1846 года, в 25 лет, нянька Варвара Баранова стала Оболенской. С этой фамилией она прожила почти полвека. О её душевных страданиях от этого брака история умалчивает. Родила она княжескому роду 9 детей.

После амнистии 1856 года Оболенские уехали из Ялуторовска в Россию. Царь амнистировал их детей, но княжеское звание не вернули их отцу, не стала княгиней и мать их. О том, как князья Оболенские ждали невестку-простолюдинку можно только гадать. Но Варвара Самсоновна выглядела настолько достойно, что Пущин был извещен письмом о том, что в княжеском роде обворожены не только умом, но и наружностью невестки и полагают, что Евгений Петрович Оболенский совершенно счастлив.

Тем не менее, она до конца своих дней, вероятно, оставалось чужой среди князей, которыми были и её дети. Муж её умер в конце февраля 1865 года. Она прожила после него почти тридцать. Похоронила за это время всех своих детей. Умерла в 1894 году, прожив 73 года.

О князе, оставшемся без титула, написано множество исследовательских работ с разными подробностями, уточнениями и рассуждениями как о замечательном русском офицере, руководителе восстания. Отец его был тульским губернатором, мать – дочерью генерал-аншефа, у него были четыре брата и пять сестёр. Их воспитывали гувернеры и лучшие учителя, служили братья в лейб-гвардии, были блестящими офицерами, а сестры – светскими дамами.

Осужден был князь по первому разряду на вечную каторгу, которую, как известно, превращали в невечную, вплоть до полного освобождения. Во время восстания он был начальником штаба, ранил штыком генерала Милорадовича. Вот его путь: Петропавловская крепость – Иркутск – Усолье – Благодатка – Читинский острог – Петровский Завод – Итанца (Турунтаево) – Туринск - Ялуторовск – Калуга. Долгая дорога выпала на долю князя.

Он родился в Калуге и умер в Калуге. Принимал активное участие в подготовке документов во время крестьянской реформы 1861 года.

Любая поисковая система выдаст тысячи ссылок на материалы о нём. Каждая из них – замечательное и ценное исследование. Заминка возникает при упоминании о его жене. Но ведь это можно пропустить…Портрета её я не нашёл, хотя думал написать о её муже. Его портрет есть.