Трындец
Дождь всё-таки пошёл, правда, стремительно короткий. Налетел, погромыхал и испарился. К моменту, когда он вышел из части, дорожки успели не только просохнуть, но и покрыться новым слоем пыли.
«Вот и хорошо, что не взял», — удовлетворённо размышлял Лёва, вспоминая утренний спор с женой. — «А то бы сейчас шёл, как дурак с зонтом. Лишний груз. Зонт в руках человека в форме смотрится глупо. Словно он дождя боится. Офицер ничего не боится. Так-то!»
Лёва посмотрел на приближающийся к остановке автобус, прицениваясь — успеет ли на него, если будет идти в том же темпе. Следующий автобус подъедет в лучшем случае только через полчаса, а опаздывать на ужин не хотелось. Иля обещала сюрприз, если он не задержится на службе, а поспеет к семи, разогретую пищу Иля не признавала. Сегодня его ожидал какой-то особенный «открытый» пирог и окрошка. С окрошкой, конечно, ничего не случится, а вот пирог… Иля пригрозила, что скорее выбросит пирог в мусорку, чем подаст его остывшим.
Проведя математический расчёт, Лёва понял, что к автобусу не поспевает. Требовалось прибавить скорость, но он и так шёл довольно бодро, и прибавить, значит, побежать. А бежать он не мог. «Бегущий в мирное время полковник вызывает панику», — слова начальника курса он усвоил, и, хотя до полковника ему ещё было далеко, но позволить себе бегать в форме он не мог. Форму он уважал, потому и зонт не носил, и никакой другой предмет тоже. «Руки офицера должны быть свободны, чтобы честь отдавать», — так же приговаривал начальник курса.
Но, похоже, сегодня удача ему улыбалась. Большой жёлтый автобус подкатил к остановке и зашипел раздвижными дверями. С высокой ступеньки из салона на волю выпрыгивали люди. Когда поток выходящих закончился, к дверям засобиралась бабуля с гружённой мешком двухколёсной тележкой. Скрючившись и шаркая растоптанными башмаками, она тянула за собой тяжёлую поклажу. Доковыляв до задней двери, бабуля замешкалась. Закинув на ступеньку ногу и схватившись тощей рукой за поручень, попыталась забраться в автобус, не выпуская ручку тележки. Громко хрякнув, она сделала рывок и взобралась на ступеньку, а тяжёлый мешок съехал с тележки и остался лежать на земле.
Помочь бабуле никто не торопился. Те, у кого совесть в данный момент отдыхала, с интересом наблюдали, чем закончатся бабулькины кульбиты, остальные, глядя в сторону, делали вид, что не замечают старушечьих мучений.
Закинув пустую тележку на площадку, бабка попыталась дотянуться до мешка, и уже схватилась за его край, но не удержалась и съехала со ступеньки, повиснув на поручне, следом на неё съехала тележка и, побренчав по ступенькам, грохнулась на асфальт рядом с мешком. По времени всех этих пертурбаций хватило как раз на то, чтобы Лёва ускоренным строевым шагом дошёл до остановки.
Автобус недовольно попыхивал, бабка удручённо охала, пассажиры нервно фыркали. Разрядил обстановку молодой и сильный парень в форме. Взяв бабулю с её мешком и тележкой, он одним лёгким движением поставил всё это на площадку. Пассажиры облегчённо выдохнули и заулыбались, автобус радостно зашипел, закрывая двери, бабка благодарно похлопала Лёву по спине.
— Спасибо, сынок!
И тут случился трындец. В пояснице хрустнуло, острая боль заточкой вонзилась в основание крестца.
Через час он неподвижно лежал на диване и давил в себе рвущиеся наружу стоны. Иля кружила над ним с какими-то мазями, примочками, припарками, от которых ему становилось только хуже. Это была не просто боль, без крика он не мог повернуться на бок. Впервые в жизни Лёва был беспомощен, жалок и несчастен.
Публикуется на Литрес, Ридеро, Амазон.