Серия «Исторические панорамы»

Продолжаем знакомиться с книгой британского историка Яна Кершоу "Американские горки".

Ссылки на предыдущие части: 1  2  3  4

Краткое содержание: Горбачёв, начав коммунистом, а закончив "рыночником", демонтировал социализм в Европе, окончил холодную войну и принёс свободу гражданам СССР, который этого всего не выдержал и развалился. Мир перестал быть биполярным, коммунисты сошли с арены.

Над Восточной Европой поднялся ветер перемен. И раздул его всего один человек, оказавшийся на вершине пирамиды власти в СССР - Михаил Сергеевич Горбачёв Тогда, в 1985 году, он и сам не мог себе представить, во что превратится его страна, да и многие другие страны, всего несколько лет спустя. Наверх, в Политбюро, его вытащил Андропов, который тоже пытался что-то изменить. Он подкупал своей энергичностью и убедительными речами, и потому после смерти Черненко он стал безальтернативным кандидатом на пост генсека. Будучи избранным, он оказался окружённым консерваторами. Нелегко было что-то сделать в таком окружении, однако и у консерваторов не было чёткого представления, куда двигаться. Положение в стране было не ахти. Низкая рентабельность производства, бюджетный дефицит, стагнирующее сельское хозяйство на фоне заоблачных военных расходов - всё это было использовано Горбачёвым в качестве аргументов за проведение реформ внутри страны и новый курс на договорённости с американцами во внешней политике. Ему удалось со временем окружить себя союзниками, в числе которых были Лигачёв, Яковлев, Рыжков и Ельцин, а также отправить на пенсию или на не имеющие реального влияния должности своих оппонентов.

Проблема была в том, что у него самого не было плана. По идее, ему надо было начинать с экономики, но как раз в этой области поначалу было сделано совсем немного. Было намерение ослабить централизованное планирование - но не было конкретной поэтапной программы достижения этого. Он учился сам по ходу проведения реформ, и в конце концов пришёл к выводу, что экономические реформы должны сопровождаться политическими. Определённо, Дэн Сяопин вполне мог думать о Горбачёве, как об идиоте, a тот в свою очередь считал политику китайцев легкомысленной. Время их рассудило. А тогда, в 1988 году у Михаил Сергеевича сложилось мнение, что советская система должна быть полностью переделана. Пошли речи о рыночном социализме. На самом деле слово "рынок" - было заменителем слова "капитализм". Горбачёв сознательно пошёл на слом социализма в СССР, имея образцом правление социал-демократов в буржуазных демократиях скандинавских стран. Думаю, вряд ли он до этого дошёл своим умом. Советников навроде Раисы Максимовны или Черняева у него хватало. Вот так с течением времени стремления улучшить советскую экономику переросли в желание радикально изменить политическую систему, с надеждой, что "рынок" всех накормит.

Чернобыльская катастрофа убедила его в том, что во всём виновата старая система. В этом я и с автором, и с Горбачёвым не могу согласиться. Страна хорошо справилась с преодолением последствий аварии. Просто всё познаётся в сравнении. Об этом стало ясно лишь спустя годы, когда перед глазами всего мира случилась авария в Фукусиме. В числе конкретных действий Михаила Сергеевича - политика гласности и закон о государственном предприятии вводивший децентрализацию и элементы демократии. Благие намерения, о который позитивно отзывается и Кершоу, вымостили, по моему мнению, дорогу в ад. Гласность не только позволила пролить свет на недостатки, но и открыла дорогу антисоветской и националистической агитации, а экономические законы, хоть и создали частный сектор,  за короткий срок разрушили советскую экономику, не произведя на свет полноценной замены.

На международной арене Горбачёв стал быстро себе находить друзей на Западе. С Тэтчер он познакомился ещё в 1984 году, и та заметила после встречи, что с ним можно иметь дело. Автор пишет, что доброжелательные отношения у него завязались и с Рейганом, начиная с Женевской встречи 1985 года, хоть поначалу ни о чём договориться не получалось (американцы не шли на компромиссы), и лишь на третьем саммите был подписан договор о РСМД.

В то время, как дела в родной стране пошли вразнос (население стояло в очередях - спасибо премьеру Рыжкову), что выразилось и в де-факто поражении ортодоксальных коммунистов на выборах в Совет Народных Депутатов в 1988 году, Михаил Сергеевич уже не видел пути назад, сталкиваясь с нарастающей критикой дома и продолжая феерить за рубежом, останавливая кортежи и выбегая на улицы говорить с толпой. Партнёрам по социалистическому лагерю он дал понять, что доктрина Брежнева, оправдывающая военное вмешательство заботой о сохранении социализма, ушла в прошлое. Политика перестройки не нравилась руководству стран "народной демократии". Чаушеску, заставивший свой народ мёрзнуть в квартирах зимой, чтобы расплатиться по западным долгам, прямо-таки поссорился с Горбачёвым в 1987 году. Другие лидеры были не в восторге от того, что их оставляют беззащитными перед потенцильной и реальной оппозицией в стране. Особенно это касалось Венгрии и Польши, где просматривалось наличие гражданского общества (я бы скорее сказал, что у  них часть элиты не теряла связи с Западом). Дела в экономике и у них не шли на поправку, и правители этих стран нехотя стали разрешать участие оппозиции в политической жизни страны, надеясь в целом сохранить власть коммунистов. Они ошиблись. В целом нежелание Горбачёва "держать" соцстраны быстро ввергнуло весь советский блок в кризис и привело правление коммунистов в Европе к концу. Автор ставит ему в заслугу, что радикальные преобразования случились относительно бескровно. На мой взгляд, это служит слабым утешением на фоне бедствий, в который он вверг миллионы. Несомненно, старая система нуждалась в реформировании или даже сломе. Но сделано было это опрометчиво и без головы, за что мы расплачиваемся до сих пор. Опыт дальневосточных товарищей говорит нам, что руководить страной нужно продуманно и потихоньку. Когда течёт крыша - не нужно сразу же ломать стены, а для начала хотя бы заделать дыры в ней.

На Западе и лидеры, и публика встречали Михаила Сергеевичасо всё возрастающим восторгом. Им нравился улыбчивый, открытый и словоохотливый лидер страны Советов, но ещё больше нравилось то, что жуткая угроза всеуничтожающей войны исчезала на глазах по мере разрушения социалистического лагеря и ядерного разоружения. Тем более, что и Тэтчер с Митерраном, и Коль не были высокого мнения об американской программе "Звёздных войн". Но даже самые ярые антикоммунисты не ожидали, что всё изменится так быстро.

Начиная с 1989 года, события стали выходить из-под контроля. Спутники СССР стали сходить с орбиты. Тон задали поляки, где Солидарность превратилась из профсоюза в партию, выигравшую первые свободные выборы в сейм. Польская республика перестала быть "народной" в результате переименования страны. Коммунисты самораспустились, чтобы переучредиться под именем социал-демократов. Ярузельскому, организовавшему весь это процесс и не допустившему кровопролития, пришлось всё же досрочно уйти с поста президента, который получил на волне популизма Лех Валенса. Новая власть стала лечить экономику шоковой терапией. В Венгрии сценарий был похож. На правящих коммунистов давили набравшие силу неправительственные организации. Проводились массовые митинги, переговоры с опрозицией, потом свободные выборы. Коммунисты переучредились в социалистов, Венгерская Народная Республика. Вот только шоковой терапии у них не было: МВФ и Западная Германии вовремя перезаняли денег для выплаты долгов. Кстати, Польше Запад в девяностых тоже здорово помог деньгами, иначе они бы и не выплыли. Не знаю, напишет ли ниже об этом автор. Западные немцы дали денег венграм не просто так: те открыли свою границу с Австрией, и этой дырой стали пользоваться тысячи восточных немцев, уезжая в ФРГ в качестве беженцев.

Свою специфику имели события в ГДР, где не было организованной оппозиции. Демонстрации начинались после церковных проповедей. Власти стали было их жестко разгонять, но из Москвы было приказано кровь не проливать. Венгерское окно, пробившее брешь в Берлинской стене, попытались закрыть, запретив выезд в ЧССР без визы, но народу это не понравилось, и запрет долго не продержался. 9 ноября правительство приняло постановление об отмене ограничений на поездки в ФРГ и Западный Берлин. Постановление вступало в силу на следующий день, но пресс-секретарь не разобрался в тексте, и сказал журналистам на пресс-конференции, что можно ехать прямо сейчас. Ну народ и повалил в Западный Берлин. А пограничники-то не в курсе! Они поначалу сопротивлялись, потом пытались штампы ставить в паспорта, ну и наконец просто сдались перед напором толпы, ломившейся посмотреть на богатую жизнь за стеной. Кстати, каждому свежепришедшему соотечественнику давали по сотне дойчмарок, которые те тратили в ближайших супермаркетах. Вот это-то событие отмечается теперь ежегодно как падение Берлинской стены, а как раз в эти дни сейчас помпезно отмечают его тридцатилетие. С того дня судьба ГДР шла по наклонной. Свободные выборы, переучреждение компартии - выше я уже про такое писал. Массовые демонстрации в ЧССР заставили и там коммунистов исправлять конституцию, стирая из неё их руководящую роль. Угрозы забастовок положили конец на потугах старого руководства сохранить свою власть. Президентом избрали диссидента Вацлава Гавела, недавно выпущенного из тюрьмы. В Болгарии протесты не были столь широки, и коммунистам, перекрасившись, удалось сохранить власть под новой вывеской. Во всех этих странах смена власти прошла бескровно, потому что коммунисты во-первых, не стали за неё мёртвой хваткой держаться, а во-вторых, поняли, что на помощь СССР надеяться не стоит. Но была одна страна, где и на СССР не очень-то надеялись, и власть была "махровая". Я имею в виду Румынию. Там режим был устранён в результате заговора, который сегодня тоже освещают, как революцию. Фронт Национального Спасения по-быстрому приговорил и расстрелял Чаушеску и его жену. По всей стране в перестрелках погибло около десятка тысяч человек. Переход к демократической системе в Румынии длился несколько лет.

При всей массовости этих событий мне трудно отделаться от мысли, что это были всецело спонтанные протесты народных масс. Оппозиция была организована, а это всегда стоит приличных денег. Надо ведь печатать газеты, листовки, нанимать транспорт, распространять агитацию и т.д. Не думаю, что неправительственные организации делали всё за свои кровные членские взносы. Конечно, без иностранной помощи не обошлось. В конце концов после отмены доктрины Брежнева получилось так, как опасался сам Брежнев в 1968 году - режимы пали один за другим, как костяшки домино. Значимую роль сыграла надежда простых граждан достичь сравнимый с Западом уровень материального благополучия. Захотели изобилия и супермаркетов, забыв, что так хорошо, как на Западе, они никогда и не жили вообще.

Однако было ещё одно событие, выбивающееся общей картины: ГДР была поглощена ФРГ. Берлинскую стену снесли, свободные выборы провели - но ведь это не имеет ничего общего с прекращением существования государства. Объединение немцев было, однако, не только в их собственных руках, но зависело от позиции держав-победительниц во Второй мировой войне. На встречах с Бушем Горбачёв упирался, отказываясь согласиться на членство объединённой Германии в НАТО. Но время шло, и по мере ухудшения положения в самом Советском Союзе он становился всё более сговорчивым, согласившись в конце концов на продвижение границы НАТО на восток до Польши, выторговав взамен количественное ограничение Бундесвера, а также отказ Германии от обладания ядерным, химическим и бактериологическим оружие. И деньги на обустройство выводимых военных. И ещё кредиты, ставшими необходимыми в условиях развала советской экономики. 15 миллиардов немецких марок - такой была цена роста угрозы безопасности страны на долгие годы. Коль, вероятно, потирал руки, видя как дёшево обошлось ему немецкое единство. Восточногерманские выборы в марте 1990 года положили конец надеждам многих местных коммунистов на новый, осовремененный социализм. Победу одержали новосозданные по западным лекалам христиан-демократы, обещающие быстрое введение западноевропейской марки по весьма выгодному для восточных немцев курсу 1:1. Разумеется, все понимали, что какой шаг подразумевался следующим. Новое руководство страны быстро дало зелёный свет на поглощение. Опьянённые резким удорожанием своих сбережений, бывшие граждане ГДР лишь потом заметили, что, получая выросшую в реальном выражении зарплату, они удорожают себестоимость своей продукции настолько, что её никто больше не возьмёт, тем более, что традиционный рынок сбыта в СССР уже практически был потерян. Ведь производительность труда по-прежнему отставала от западной. За короткое время миллионы бывших "гэдээровцев" стали безработными. Но эти проблемы выносила (и выносит до сих пор) на плечах уже вся Германия, ставшая 3 октября 1990 года единой страной.

Ну вот мы и добрались до развала Союза. За годы перестройки Горбачёв нажил себе врагов и  среде ортодоксальных коммунистов, и среди внезапно народившихся демократов с Ельциным во главе, не простившим Горбачёву своего смещения. На фоне жуткого дефицита товаров в 1990 году многие граждане РСФСР стали связывать надежды на улучшение именно с Ельциным. Ну а многие граждане союзных республик стали надеяться на то, что жизнь станет лучше только после отделения от Союза. Сепаратизм поднял голову и расцвёл буйным цветом не только в республиках Прибалтики, но и в Грузии, и на Украине. Литва объявила в одностороннем порядке свою независимость ещё в марте 1989 года. В Вильнюс отправили было танки, но потом отозвали, заменив их экономической блокадой. В Средней Азии тоже было неспокойно: узбеки начали резать турок-месхетинцев. Начались столкновения между армянами и азербайджанцами. Вдобавок ко всем этим бедам стали бастовать шахтёры Кузбасса и Донбасса, ещё больше ухудшая экономическое положение. В 1990 году вслед за Вильнюсом независимости стали требовать Рига и Таллинн. Даже Россия и Украина приняли свои декларации о независимости, не обращая, однако внимание на несоответствие их текущему членству республик в СССР. Когда в Прибалтику в 1991 году ввели войска, они были встречены там широкими протестами. Ельцин публично встал на сторону прибалтов, а Горбачёв не решился на окончательное силовое подавление сепаратизма в Прибалтике. Позиция его становилась всё более шаткой, с ним всё меньше считались. Ещё в апреле 1990 года он добился многопартийности и упразднения поста генсека, заблаговременно перескочив на новый пост Президента СССР.  Но параллельно Ельцин стал председателем Верховного Совета РСФСР. Россия сразу стала меньше платить во всё скудеющий союзный бюджет. Его команда экономистов-советников ориентировалась на неолиберализм и свободный рынок, и не в последнюю очередь - на помощь Запада. Надежды эти были тщетны, но это стало ясно лишь потом. А тогда, после павловского повышения цен, население (прежде всего москвичи) верило, что Ельцин и его команда приведут страну к лучшему и выходило на массовые акции поддержки. А Горбачёв надеялся на новый Союзный Договор, который должны были подписать 20 августа 1991 года. Этого не случилось, потому что за пару дней до того состоялся путч ГКЧП. Заговорщики верно поняли, что новый договор положил бы конец старому Союзу. Они блокировали Горбачёва, уехавшего в отпуск и объявили всей стране о возвращении старых порядков. Однако организован заговор был из рук вон плохо. Не блокировали связь, не арестовали ни Ельцина, ни тех, кто был лоялен Горбачёву, а командовать военными доверили вообще Павлу Грачёву, который не входил в число сторонников ГКЧП. Напротив, реакция Ельцина была смелой и решительной. В условиях, когда военные стали отказываться исполнять приказы, Янаев сотоварищи пошли сдаваться. Горбачёв, выйдя вроде бы победителем, реально остался проигравшим: речи о новом Союзном Договоре уже и быть не могло. 23 августа Ельцин запретил КПСС. Начался парад суверенитетов остальных союзных республик. Референдум о независимости Украины 1 декабря забил последний гвоздь в союзный гроб. 8 декабря был организован СНГ, но это уже была не страна, а лишь средство для смягчения фантомных болей для многих простых граждан, которых просто одурачили. Горбачёв ушёл с поста под Новый 1992 год, не устав повторять, что его реформы были оправданы и исторически необходимы. Был разрушен тоталитаризм и открыта дорога к демократии и либеральным свободам, окончена холодная война. Месидж был тепло принят на Западе, но не у себя в стране. Ценой этого всего стали массовое обеднение и капитуляция во внешней политике.

Это был исторический момент. Здание, выстроенное Лениным и его соратниками в упорной и кровопролитной борьбе, обещало грядущую утопию, построенную на равенстве и справедливости. А теперь оно тихо сдулось, потому что было построено на гигантской машине принуждения. В европейских странах, имеющих свою культуру, свои общества, она прижилась плохо, и как только Горбачёв снял советский "зажим", всё сразу развалилось.

Консерваторы на Западе праздновали победу в холодной войне. Либералы тоже не лили слёз. Но большинство не проявляло радости, помимо облегчения, вызванного прекращением угрозы войны. А выдающийся британский историк Эрик Хобсбаум провидчески заметил, что в числе проигравших оказались не только бывшие граждане СССР, но и бедняки всего мира. Уже тогда многие осознавали, что эра противостояния двух систем закончилась. Фукуяма заявил в этом смысле о своего рода конце истории - триумфе либеральной демократии (последовавшие события убедили нас, что он ошибался). Европейский железный занавес ушёл, континент больше не был разделён надвое. Вместо этого наметилось разделение на четыре группы: классический Запад, страны-осколки СССР, и бывшие соцстраны, разделившиеся на северную и южную группы. Отдельным следствием развала был конец апартеида в Южной Африке. Коммуниста Манделу выпустили из тюрьмы и позволили стать президентом, зная, что на помощь СССР ему уже надеяться нечего. Как не на что уже было надеятся ни африканским друзьям Союза, ни Фиделю Кастро. Мир стал однополярным на продолжительное время. Американские неоконы, отпраздновав победу, потирали руки от возможности править миров в одиночку. Наступил Pax Americana.

Надо сказать, Ян очень неплохо рассказал о том времени. Я то и дело ловил себя на мысли, что да, так и было. Сказывается, что он был очевидцем многих событий. Он верно подметил, что Советская власть пала из-за того, что была построена на принуждении. Если попытаться развить его мысль, то можно прийти к выводу, что принуждение было необходимо ввиду того, что люди думали и действовали чаще по своим эгоистическим мотивам, нежели во благо всего общества, как это требовал кодекс строителя коммунизма. Главное, чего не удалось добиться при строительстве нового общества - это воспитать нового человека. Разруха в головах привела с течением времени к разрухе в стране. Потому, если мы хотим что-то хорошее в нашей жизни построить - нужно начинать с воспитания своих детей. А лучше всего это делать своим личным примером. Начинать надо с самих себя.

Продолжаем знакомиться с книгой британского историка Яна Кершоу "Американские горки".

Ссылки на предыдущие части: 1 2 3

Как известно, экономика влияет на историю и наоборот. Наглядным образом это было проявилось в семидесятых годах. Нефтяной шок в результате эмбарго арабских стран подрезал крылья экономикам европейцев. Темпы роста упали, кое-где даже в минус. Но надо сказать, что и до 1973 года экономику уже трясло. Бреттон-Вудская система с её привязкой мировых валют к доллару затрещала по швам и стала историей уже в 1971 году. Неудивительно: доверие к доллару на фоне роста торгового дефицита США, вызванного ростом социальных и военных расходов, падало, и многие уже требовали не бумажку, но звонкую монету, то есть слитки. Французские фрегаты грузились золотом в гавани Нью-Йорка. Впрочем, про падение доверия к доллару Ян пишет вскользь, говоря главным образом о том, что жёсткие межвалютные курсы плохо отражали экономические реалии. На самом деле эти курсы потихоньку корректировались, конечно. Привязка курса имеет серьёзное преимущество: она снижает валютные риски, и европейские страны не просто так вошли в валютный союз и ввели евро годы спустя. Но вернёмся в начало семидесятых. Я не нашёл у Яна внятного объяснения причин нарастающих проблем. Что ясно: появились проблемы с избыточным ростом денежной массы. Доллар падал в цене вместе с импортом, потому у европейских предприятий упал сбыт.

Государства начали бороться с угрозой кризиса проверенным кейнсианским способом: печатать деньги. И не добились роста производительности. Всё ушло на зарплаты и пособия, особенно в тех странах, где после бунтов 1968 года разрослась социалка: в Италии и Франции. Ну а где рост денежной массы не сопровождается ростом производства - там весь этот рост уйдёт в инфляцию. Так и получилось. А уж когда нефть подорожала в разы - тогда никто не обрадовался. Все реагировали по-разному, координированный ответ на действия арабских членов ОПЕК не получился. Для Советского Союза же нефтяной кризис был бальзамом на душу. Пролился неожиданный золотой дождь, который позволил закрыть глаза на неувязки в экономике и дал пожить стране в своё удовольствие в застойные семидесятые. Своим партнёрам по соцлагерю отпускная цена на нефть тоже была поднята, хотя и не настолько, насколько выросли мировые цены. Но и этого хватило для того, чтобы у тех не сошлись бюджеты. И им пришлось залезать в долги западноевропейским банкам. За семидесятые-восьмидесятые долги Венгрии выросли в 18 раз, Польши - в 20, ГДР - в 40. Ничего хорошего это не сулило.

Воскресный запрет автотранспорта в Западной Германии

Когда нефть дорожает (при нефтяном шоке - вчетверо), дорожают и все прочие продукты, ведь энергия нужна для любого производства. Разумеется, покупатель будет вынужден от чего-то отказаться. У кого-то упадёт сбыт, и неизбежно ему придётся сокращать производство, увольняя при этом работников. В капиталистических странах так и произошло: безработица резко скакнула. Скакнуло и число забастовок. Тем, кого не сократили, пришлось платить больше зарплат, но этот рост съедался инфляцией. Получившееся сочетание экономической стагнации и инфляции сталоло для экономистов громом среди ясного неба: ведь они думали, что, напечатав денег, можно хотя бы избежать массовых увольнений. Не получилось. Феномен назвали стагфляцией. Британии в таких условиях пришлось унижаться и пойти по миру с протянутой рукой просить МВФ о кредите, чтобы свести концы с концами. Положение ухудшилось после второго нефтяного шока, когда в 1979 году случилась революция в Иране, а затем и ирано-иракская война. Избрание Маргарет Тэтчер премьер-министром Великобритании послужило поворотным пунктом. Её политика провозгласила начало неолиберализма с контролем инфляции, сокращением госрасходов и вообще влияния государства. В 1980 году в США президентом стал Рейган, который делал в принципе то же самое за одним исключением: он не жалел денег на военку, и в результате долги США пробили потолок. Мы знаем из дальнейшего хода истории, что тот потолок был не последним, но начало было положено.

Народам Европы пришлось несладко в новых условиях. Люди теряли работу и пособия и с трудом сводили концы с концами. Кершоу пишет, что хуже пришлось соцстранам, и причиной называет "негибкость" социалистической экономики, не уточняя, что главная негибкость состоит в том, что при социализме людей не лишают работы, перекладывая убытки на плечи государства. Но государству тоже надо сводить концы с концами, и потому оно добирает недостающие средства одним из двух способов - либо влезть в долги, либо поднять цены. Где тонко - там и рвётся, и первым рваться стало в Польше, у которой и долги в 8 раз за 5 лет выросли. Цены на еду подняли в полтора раза и выше. Населению это не понравилось, и начались сначала неорганизованные забастовки, а затем появился знаменитый профсоюз "Солидарность", получивший среди всего прочего существенную поддержку ЦРУ. А тут ещё поляка выбрали новым римским папой, и Иоанн Павел Второй стал раз за разом наведываться на родину, собирая огромные толпы во время своих визитов.

Иоанн Павел II в Варшаве в 1979 году

Польские коммунисты, а также их партнёры по соцлагерю, были встревожены взрывоопасным положением вещей. Пошли разговоры о новом военном вмешательстве со стороны СССР. Мне один знакомый поляк рассказывал, что на территории Польши уже были советские военные части, замаскированные под Войско Польское. Но поляки справились сами. Новый лидер генерал страны Войцех Ярузельский закрутил гайки, объявив военное положение и запретив "Солидарность".

В Западной Европе разные страны были затронуты кризисом по-разному. Крепкая немецкая экономика лишь пошатнулась, выиграв от роста экспорта тем же арабам, значительно разбогатевшим в семидесятые. А вот французам и итальянцам пришлось резать социалку и вообще затягивать пояса. Всей Европе пришлось в какой-то мере заниматься тем, чем занималась Тэтчер в Великобритании, но лишь в какой-то мере, в целом сохраняя важную роль государства в экономике. Голый неолиберализм не прошёл, но и попытка Миттерана откатить время и действовать по заветам Кейса в начале восьмидесятых с треском провалилась и убедила другие страны, что нужно жить по средствам. Правительства почти повсюду поправели, и даже Скандинавию не обошёл этот процесс. Наиболее ярко процесс протекал, конечно, в Великобритании. У Тэтчер, надо сказать, поначалу ничего не получалось, но через пару-тройку лет положение стало налаживаться. Ей удалось поднять свой рейтинг успешной войной за Фолкленды - по выражению автора "последнее ура" колониализма, а также очень здорово помогла начавшаяся добыча нефти в Северном море. Выборы 1983 годы были выиграны с лёгкостью, и уж потом Маргарет серьёзно взялась за главное, по её мнению, препятствие на пути к британскому величию - сильные профсоюзы. В условиях новой политики с её девизом "выживает сильнейший" угольная отрасль была обречена в силу своей  слабой конкурентноспособности: и шахты выработаны, и шахтёры получают больше, чем у конкурентов. Попытка горняков бастовать против дальнейшего закрытия шахт встретила жёсткий отпор готовому на конфликт правительства, заблаговременно создавшего запас угля. Шахтёров били дубинками и арестовывали многими тысячами. Пробастовав год и ничего не добившись, они вернулись в забои. Политика Тэтчер расколола страну. Не каждый смог разделить тезис о том, что он - кузнец своего счастья. Ведь если у кого-то не получается - он, выходит, сам виноват, так ему и надо. Спустя годы, думаю, можно констатировать, что ориентация на "невидимую руку рынка" и частную собственность оставила в Великобритании по большому счёту лишь одну конкурентноспособную отрасль - финансовую. Да и по всей Западной Европе стали умирать целые отрасли производства, прежде всего энерго- и материалоёмкие, которые не смогли уже диктовать свои условия на мировом рынке. Появление зелёного движения, заставившего капиталистов выделять средства на экологию, ускорил этот процесс. Начался подъём сферы услуг.

Автор на уровне полунамёков про "международные условия", ограничивающие возможности национальных правительств, даёт нам идею, в каком направлении думать: эти условия, а именно конкуренция на мировых рынках - вот что принесло проблемы европейским производителям. Семидесятые годы стали свидетелем торгового триумфа Японии и других азиатских тигров, подвинувших и Европу, и США на рынках. Южнокорейские металлурги и судостроители заставили закрываться заводы Круппа и бастовать Гданьские судоверфи. Глобализация набирала свой ход.

Семидесятые годы ознаменовались уходом с политической арены авторитарных режимов Греции, Португалии и Испании. Греческие чёрные полковники дискредитировали себя неудавшейся попыткой присоединить Кипр, что кончилось вводом турецких войск на север острова и фактическим расколом страны. Португальцы, терявшие деньги и жизни своих парней в своих всё-ещё-колониях: Мозамбике, Анголе и Гвинее-Бисау, покончили с авторитаризмом революцией и чередой путчей. А испанцы дождались смерти Франко, оставившего после себя Хуана-Карлоса. На похороны Франко приехал один лишь Пиночет, которого в свою очередь не пригласили на коронацию Хуана-Карлоса четыре дня спустя, и куда съехались все остальные. Во всех трёх странах в конце концов установились демократические режимы. Все три страны стали членами НАТО и ЕС. В числе причин смены режимов в этих странах автор называет общественное и культурное давление со стороны населения. Мне трудно судить, но, думаю, ближе к истине будет предположить, что главную роль послужила поддержка элит, и даже порой самих военных. В Испании, например, дело решило то, что сам новый король в критический момент встал на сторону демократических сил. Элиты почувствовали, куда дует ветер и поставили на евроинтеграцию, т.е. на расширение рынков сбыта своей сельхозпродукции и на развитие туризма. Разумеется, на членство в ЕЭС у авторитаризм с его ставкой на автаркию надежд не питал.

Начавшаяся в отношениях Восток-Запад разрядка не получила развития. Большую роль в этом сыграл ввод советских войск в Афганистан в 1979 году. Уже подписанный президентом договор ОСВ-2 не был ратифицирован, были наложены первые санкции, и даже московской Олимпиаде был объявлен бойкот. Но, думаю, нельзя валить всё на то решение советского руководства. Не последнюю роль играла и решимость американских политиков на возобновление конфронтации с их стратегией обескровить Союз экономически путём втягивания его в гонку вооружений. Теперь мы знаем, что стратегия эта была выбрана верно. Но это станет ясно лишь потом. А пока после череды смертей кремлёвских старцев править страной был выдвинут Горбачёв Михаил Сергеевич, с которым партийное руководство, да и чего греха таить, и советский народ, связывали большие надежды.

Продолжаем знакомиться с книгой Яна Кершоу "Американские горки".

Ссылки на предыдущие части: 1 2

Краткое содержание: и Запад, и Восток в 1968 году буянили, но всё устаканилось.

Прошло два десятка лет после окончания войны. Выросло новое поколение бэби-бумеров. Росло оно в новых условиях ослабевшей дисциплины и уже со своими ценностями, к числу которых не обязательно относились повиновение и долг. Очень многих тянуло учиться в университете, и государство их принимало. Но была проблема: аудитории и общежития не были рассчитаны на столь большое число студентов, и это выразилось в незавидных условиях учёбы и проживания, а также нехватке профессоров, которые в свою очередь смотрели на студентов чаще всего с пренебрежением, свысока. Молодые люди, выросшие в атмосфере свободы и благополучия, стали протестовать против не всегда уместной дисциплины, основанной на старых порядках. Эти протесты так и остались бы локальным явлением, если бы на них не наложилась эскалация войны во Вьетнаме, с которой были согласны не только молодые американцы, но и в большой массе их европейские ровесники.. В результате такие страны, как Италия, Франция и ФРГ, оказались захлёстнуты волнами протестов 1968 года. Это был скорее мятеж, чем революция: действия были чаще спонтанны и без чётких целей. Протестующим не нравился местный порядок, и они хотели ни много, ни мало, а положить конец капитализму. Тон задавали коммунисты местного разлива, а именно троцкисты с маоистами, а также анархисты.

В Италии после жестоких столкновений с полицией студенты стали призывать к солидарности рабочий класс, подтянулись профсоюзы. Вся страна стала бастовать. Власти постепенно пошли на уступки, нарастив социалку и облегчив условия труда, и протесты постепенно сошли на нет. Те, кто остались недовольны, ударились в левый и правый террор. В ФРГ и Западном Берлине молодёжь поднялась после убийства одного из студентов на демонстрации протеста против приезда иранского шаха. Они требовали в числе всего прочего, национализации всесильного медиа-концерна Шпрингер. Но западные немцы ограничились одними лишь студентами с далёкими от масс лозунгами критики всей системы. Движение предсказуемо захлебнулось, не выдержав прессования со стороны государства и оставив после себя, как и в Италии, террористов в качестве неприятного послевкусия.

Протесты студентов и молодёжи против Шпрингера.

Во Франции студентов, построивших баррикады в защиту своих товарищей, выступавших за совместное проживание полов в одном общежитии и критиковавших авторитарные университетские порядки, жёстко разогнала полиция. Мужество студентов нашло отклик в сердцах рабочих, и страну потрясли массовые забастовки. Движение пошло на убыль после объявления де Голлем новых выборов. Пойдя на некоторые уступки, система устояла.

В целом, поколение шестидесятников привнесло свежий ветер в европейскую политику, сдвинув систему влево и приведя в ряде стран к власти социал-демократов. При новом канцлере из социал-демократов Вилли Брандте Западная Германия пошла на улучшение отношений со своими восточными соседями, признав послевоенные границ. На этом позитивном фоне Брежнев с Никсоном начали разрядку. Подули тёплые ветра, но, как оказалось, ненадолго.

Беспорядки в Париже в 1968 году

Слома старого капиталистического порядка не произошло, да и, думаю, не могло произойти. Протестовать против самих основ своего благополучия может лишь лишённый жизненного опыта вчерашний школьник. Выйдя из университетских ворот, большинство вчерашних протестантов влилось в систему, став её послушными винтиками и не помышляя больше об "упразднении боссов". Троцкистко-анархистские фантазии уделом маргиналов. Сексуальная революция, наркотики - всё это, спустя годы, потеряло свой былой шарм перед лицом угрозы СПИДа и государственных репрессий. Но идеи свободы, они не умерли. Многие вчерашние бунтовщики пошли в учителя, в массы, и приложили руку к созданию зелёных и прочих левых партий. И вот уже сегодня их духовные наследники продолжают общее дело, достигая всё больших успехов в поощрении сексуальной свободы и легализации наркотиков.

В странах "народной демократии" на восток от железного занавеса 68-й год тоже был неспокоен. Первое, что приходит на ум при этом - это, конечно, Пражская весна, хотя у неё были отголоски в Польше, где в марте буйствовали студенты (не нашедшие, врочем, отклика у других групп населения) и даже в ГДР. В ЧССР всё начали тоже студенты, недовольные условиями в общежитиях и вышедшие протестовать в конце 1967 года. Движение в сторону реформ там, однако, нашло поддержку не только среди всего общества, но и в руководстве страны, где сталиниста Новотного сменил сторонник реформ Дубчек. Изначальной целью было не ввести капитализм, а привнести больше элементов демократии в социализм. В апреле 1968 года принял программу действий по строительству "социализма с человеческим лицом". Первое, с чего начали - это отмена цензуры. Помню, подобно начинал и Горбачёв с его гласностью. Ослабевание власти коммунистов было замечено в Москве. В июле чехословацкое руководство предупредили, что тем нужно положить конец "контрреволюции". В начале августа Брежнев потребовал от Дубчека восстановить цензуру и вообще навести порядок в партии. Думаю, чехам могли позволить всё, но только не выход из Варшавского Договора и русофобию, что встало уже тогда на повестку дня. Не получив ожидаемой реакции, СССР вместе с другими странами-соседями Чехословакии ввёл войска числом до полумиллиона.

Чехи и словаки значительного сопротевления не оказали. 26 августа пражское руководство приняло советский ультиматум. Братские отношения были восстановлены. Так появилась на свет доктрина Брежнева, предполагающая совместные международные обязательства для защиты соцстран от сил контрреволюции. После Пражской весны западноевропейское левое движение предпочло дистанцироваться от советской модели социализма как примера для подражания. Им было лучше, чтобы их била дубинками своя милиция, а не давили танками чужие танки.

Положение в других соцстранах было всяко-разно, но в целом без серьёзных эксцессов, если не считать беспорядков в 1970 году в Польше, приведших к отставке Гомулки. В двух словах можно сказать: там, где руководство страны сделало инвестиции в перспективные отрасли экономики, это принесло прибыль и благополучие. Это касается прежде всего Чехословакии, Венгрии, Болгарии, Югославии и ГДР. Там же, где это не удалось - в Румынии, Польше, Албании - там пришлось давить народное недовольство и залезать в долги. В Югославии стал поднимать голову хорватский сепаратизм, Румыния старалась шагать не в ногу со всеми (хоть и в ту же сторону), демонстрируя таким образом свою независимость, а албанцы прозябали, разорвав связи с европейскими соседями и ориентируясь на далёких китайцев.

Продолжаем знакомиться с книгой Яна Кершоу "Американские горки".

Ссылка на предыдущую часть

Краткое содержание: после смерти Сталина и некоторой турбулентности в странах соцлагеря установилась долговременная стабильность, основанная на устойчивом экономическом росте. Росла вся Европа, в обществах было достигнуто неслыханное благосостояние. Послевоенное развитие сопровождалось миграциями, расширением торговли и европейской интеграцией. Европейцы предпочитали не вспоминать о неприятных моментах прошлого, а думать о будущем. Рок-н-ролл, телевизор, стиральная машина и противозачаточная таблетка, войдя в повседневный быт, изменили и ценности европейцев.

В очередной главе автор обратился к событиям, происходившим по "нашу" сторону железного занавеса. Власть коммунистов автор описывает не иначе, как "зажим", который, то сжимаясь, то расслабляясь в ходе истории, держал в повиновении население стран. Сталин в своё время очень туго затянул его в СССР, а после его смерти зажим несколько расслабили. После окончания войны западные районы Советского Союза лежали в развалинах. Одних бездомных насчитывалось свыше 25 миллионов. Но восстановление хозяйства шло бурными темпами, хотя и в условиях жёсткой дисциплины. Победивший Берию в борьбе за власть после смерти Сталина Хрущёв, начиная с ХХ съезда партии, занялся разоблачением и преодолением последствий культа личности. Это, конечно, был шоком для советских людей, когда в момент исчезли статуи и портреты, были переименованы улицы и города. Во внутрипартийной политике он шёл по стопам своего предшественника, расставляя своих людей на важных должностях, что помогло ему отбить мятеж "антипартийной" группы Молотова, Маленкова и Кагановича. С культом Сталина, его методами управления страной было покончено. Зажим медленно разжимался. Экономика росла темпами, опережающими Западную Европу (автор избегает сравнивать СССР с Западной Европой в плане роста, но не забывает упомянуть о благосостоянии, т.е. СССР рос быстрее, но уровень жизни всё ещё не дотягивал до европейского). Баланс правления Хрущёва был отягощён его ошибками в сельском хозяйстве, как то поспешным и необдуманным освоением целинных земель или повсеместным внедрением кукурузы. Его оппонентам в партии не понравилось и импульсивное поведение на международной арене, как то стучание башмаком по столу в ООН (на самом деле это миф - он не стучал, а положил его на стол) и потеря лица в Карибском кризисе. На смену ему в 1964 году пришло трио Брежнев-Подгорный-Косыгин, разделившее верховную власть в стране. Они не стали возвращать сталинский произвол с его ночными арестами и приговорами "троек", но и не дали зажиму разжиматься дальше. С хрущёвской оттепелью было покончено. Открытая критика системы жёстко преследовалась, инакомыслие как минимум не поощрялось. Жаль, что автор говорит о нашей стране, выбирая преимущественно негатив, но тут уж удивляться не приходится.

Страны социалистического лагера не были одним монолитным целым. Югославия шла своим путём после того, как Тито отказался безоговорочно подчиниться Сталину. Социализм там имел свою специфику, выражавшуюся в том, что коммунисты не занимались централизованным планированием, позволяя предприятиям более-менее самостоятельно осуществлять свою деятельность. Экономика росла двузначным процентом, и немалую роль в этом сыграла финансовая помощь США, пытавшихся глубже вбить клин между Югославией и СССР. Отмечая успехи югославской модели, автор напоминает, что и там система базировалась на принуждении. В Румынии, Болгарии и Албании зажим оставался твёрдо сжат: тамошние режимы жёстко держали ситуацию под контролем, не забывая "вычищать" несогласных сталинскими методами. То же можно сказать и о Чехословакии пятидесятых.

Но были и страны, в которых социалистическому порядку был брошен вызов. Так было в ГДР, где разногласия в партийном руководстве дали повод к восстанию 1953 года, которое было легко подавлено советскими танками. Последствиями этого восстания были не только репрессии, но и снижение норм выработки (против повышения которых и восставали), а также увеличение инвестиций на потребление, что позволило облегчить жизнь населению. И после прекращения курса на единую нейтральную Германию и строительства Берлинской стены у Москвы не было более преданного союзника, чем ГДР. После того, как 1955 году подписали Варшавский договор, казалось бы, ситуация в соцлагере окончательно устананилась, но тут грянул Двадцатый съезд КПСС, и поляки, а за ними и венгры, решились бунтовать. Полякам Хрущёв пошёл на уступки, отозвав маршала Рокоссовского с поста министра обороны ПНР, в свою очередь их руководитель Гомулка самостоятельно восстановил порядок. Сговорчивость Хрущёва была вызвана обострением ситуации в Венгрии, которая и до того была не на высоте из-за кризиса в экономике (замечу, что венгры платили репарации) и сопротивления коллективизации и индустриализации. Бунтовщики требовали среди всего прочего вывода советских войск и свободных выборов - того, чего СССР никак не мог обеспечить без угрозы своей безопасности. Венгры, в отличие от немцев, не устрашились простой демонстрации советской военной мощи и стали сопротивляться после ввода войск, что выразилось в двадцати с лишним тысячах пострадавших в течение трёх дней подавления мятежа. Ну и репрессии, которые, будучи поначалу весьма жёсткими, постепенно сошли на нет. Международному престижу системы социализма был нанесён ощутимый удар. Коммунисты в Западной Европе массово расставались с партбилетами. Руководство Советского Союза учло уроки восстаний, позволив своим западным сателлитам развивать производство ширпотреба и разрешив ослабить роль централизованного планирования. Уже после пражской весны система социализма вошла в равновесие, не сталкиваясь с серьёзными вызовами, но и не угрожая политическим системам на Западе.

Неудивительно: Западная Европа в первые послевоенные десятилетия пережила взрывной рост экономики и благосостояния. В числе причин, его вызвавших, автор перечисляет "естественное" восстановление разрушенного хозяйства, внедрение инноваций, появившихся во время войны, выросшая роль государства с его инфраструктурными проектами и перераспределением доходов в пользу беднейших слоёв населения. Всё это благотворно действовало на экономику, порождая своего рода добродетельный круг. Но главным фактором было расширение международной торговли. К сожалению, Ян не говорит нам о причинах этого процесса, упоминая лишь "либерализацию", сопровождавшую принятие плана Маршала. На самом деле открытие рынков - процесс субъективный, он базируется на конкретных политических решениях. В ходе войны Британия вынуждена была открыть рынки своих колоний взамен на помощь США. В процессе послевоенного противостояния Советам Штаты решили "прикормить" Западную Европу, формируя в то же время политический союз. Результатом такого решения было открытие своего рынка для европейских товаров, а также предоставление жизненно необходимого капитала для инвестиций в производство. Крушение мировой системы колониализма позволило свободно торговать уже в планетарных масштабах. В таких условиях, особенно немецкая экономика пережила чудеса роста: ведь из-за недостатка колоний и рынков сбыта немцы и начинали мировые войны, а теперь они это и получили. Технологическое преимущество, квалифицированная рабочая сила и обильный поток американского капитала выдвинули Германию в ряды мировых экономических лидеров, "задвинув" одновременно бывшую мировую державу Британию, получившую весьма скромный рост. Рост в Восточной Европе был не столь высок, как в Западной, но тем не менее достаточно внушителен. Кершоу сравнивает при этом ВВП на душу населения. Советские учебники, как я помню, сравнивали промышленное производство, и здесь цифры роста были в пользу Восточного блока. Факт, благосостояние населения было выше на Западе, но оно ведь всегда было выше, в том числе до войны. Далее, не будем забывать, что при социализме главное внимание уделялось развитию тяжёлой индустрии, а не ширпотребу, что имело причиной повышение обороноспособности страны. Не забываем, что свирепствовала гонка вооружений, развязанная США. И если Западную Европу Штаты взяли под свой ядерный зонтик, позволив своим союзникам по НАТО расслабиться, то СССР не мог быть столь великодушен, что выразилось в том, что страны социалистического лагеря были вынуждены производить пушек вместо масла.

Хорошие времена сопровождались трудовыми миграциями из села в город и из аграрных стран и областей - в промышленно развитые. Турки, югославы и восточные немцы переселялись в Западную Германию, алжирцы и марокканцы - во Францию. В метрополии прибывало население бывших колоний. Роста хватило всем, в том числе самым низам общества. Социальные программы и прогрессивное налогообложение позволили населению облегчённо вздохнуть и положили начало того, что мы называем обществом потребления. Исчезли трущобы на окраинах городов, началась массовая автомобилизация, появился массовый туризм. В политической сфере происходила постепенная интеграция Западной Европы, толчок которой дали США, вынудившие Францию пересмотреть своё отношение к Германии как к вечному сопернику. Европа виделась Штатами в качестве антисоветского бастиона, и потому стратегический интерес был в том, чтобы этот бастион был единым. Интерес Франции был в её доминировании в ЕЭС, включавшим в себя ещё ФРГ, Бенилюкс и Италию, и последующих интеграционных образованиях, потому де Голль не позволял англичанам вступать, когда они в свою очередь "дозрели" до этого. И только в семидесятых годах, обеспокоенные "восточной" политикой западногерманского лидера Вилли Брандта, французы дали "зелёный" свет на принятие в ЕЭС новых членов, и в первую очередь Британии. Англичане, однако, остались в "полусоединённом" состоянии после своего вступления, главным образом ввиду того, что очень многие там не видели себя частью Европы.

В культурном плане континент хотя и смотрел в будущее, тем не менее не мог отделаться от памяти недавнего прошлого. В литературе превалировало чувство отчаяния и фаталистического идеализма, в философии - экзистенциализм (не говоря, конечно, о марксизме). Наряду с Брехтом, умы европейцев будоражили Камю, Сартр и Оруэлл. Кершоу приводит интересный перечень "слепых пятен" в отношении разных стран к своему недавнему прошлому. В социалистических странах фашизм виделся главным образом как неизбежное следствие хищного капиталистического империализма, а не как расовая теория с антисемитизмом в сути, что, по словам автора "признали последующие поколения". Действительно, могу подтвердить, что в Германии в настоящее время национал-социалистическое прошлое видится в основном через призму уничтожения евреев, а остальные деяния находятся в тени. Поставлено много памятников жертвам Холокоста, в настоящее время планируют поставить памятник польским жертвам. Голоса тех, кто выступает за увековечение памяти всех без исключения жертв нацизма, не доходят до умов принимающих решения. Но вернёмся к слепым пятнам. Кершоу пишет про умалчивание про антифашистов-некоммунистов на восток от железного занавеса (по правде говоря, однако, наиболее способными бойцами были именно коммунисты). Франция предпочла закрыть глаза на своих коллаборантов, составлявших существенную часть общества, прославляя в то же время своё Сопротивление. Италия принижала ключевую роль коммунистов в своём антифашистском движении. Западные немцы превозносили (и превозносят сейчас) "другую Германию", действия которой выразились в покушении группы офицеров на Гитлера в 1944 году. Нацизм виделся, таким образом, "злым" отклонением от позитивного немецкого курса истории. Это напоминает мне высказывание современного лидера партии AfD о "птичьем помёте на славной истории Германии". Справедливости ради следует вспомнить о появлении исследования Фрица Фишера, вызвавшего в шестидесятые годы серьёзные споры в немецком обществе. Этот историк обосновывал, что и Первая мировая война велась немцами за мировое господство. Англичале видели в прошлой борьбе главным образом свою борьбу плечом к плечу с союзниками из США, превознося героя Черчилля, лишь годы спустя постепенно подходя к мысли, что и Британия внесла свой вклад в развязывание войны.

Простых людей, однако, мало интересовали философские дискурсы. Массовая культура пережила революцию в музыке, принесённую из-за океана рок-н-роллом с его новыми ритмами, экспериментами и инструментами. Эта революция не признавала государственных и возрастных границ, она распространилась по всей Европе и нашла себе поклонников всех возрастов. В квартиры внесли Его Величество телевизор, который изменил под себя семейный досуг и заставил уйти на второй план кино с театром. Рост материального благополучия заставил медленно, но уверенно измениться всю систему ценностей современного человека. Расселение социально сплочённых трущоб в отдельные квартиры и пенсионное обеспечение не требовали более от людей взаимопомощи и преждей сплочённости. Перестали в массовом порядке ходить в церковь, несмотря на её попытки удержать прихожан, не так активно участвовали в профсоюзной деятельности. Снижение военных расходов снизило роль и военно-патриотического воспитания. Молодые люди получили возможность прохождения альтернативной службы. Изобретение противозачаточных таблеток дало возможность девушке самой контролировать, когда и от кого она будет иметь детей и положило начало сексуальной революции. К этому я бы добавил прогресс бытовой техники, существенно увеличивший время для досуга и позволивший женщинам активно включаться в социальную жизнь, служа одним из оснований для эмансипации. Все эти изменения были весьма глубокими и важными, они происходили повсеместно, медленно, но верно, по мере смены поколений. Однако многим молодым людям этого темпа было недостаточно. Они предпочли бунтовать против родительских норм. Что из этого вышло - узнаем в следующей части.

Заканчиваем знакомиться с книгой Яна Кершоу "В ад и обратно"

Предыдущие части можно найти по тегу "в ад и обратно".

Война оставила европейцев перед грудой развалин. Технический прогресс продвинулся и в возможностях разрушения. Поэтому и материальные и человеческие потери Второй Мировой намного превзошли вызванные Первой. Но по окончание войны мир не погрузился снова в кризис, а встал на устойчивую дорогу процветания. Почему? Ян видит в первых послевоенных годах ключ к ответу на этот вопрос.

Но до того, как начать восстанавливаться, европейцы были заняты сведением счетов. Сразу после освобождения банды бывших угнетённых занялись грабежом и избиением немцев. Если в Германии оккупационные войска быстро укротили эту вакханалию, то в исстрадавшихся странах Восточной Европы дело обстояло хуже. В Югославии бывшие партизаны Тито устроили резню усташей и коллаборантов из числа словенцев, с числом жертв порядка 70 тысяч. Подобные расправы, хотя и не в таком масштабе, были в Италии и Франции. Но эта волна насилия была краткой. Получив карт-бланш от союзного командования, руководство Польши и Чехословакии занялось депортацией этнических немцев с территории стран. Но немцами дело не ограничилось. На историческую родину депортировали и украинцев, и чехов и словаков и венгров. Удивительным образом, страдания остававшихся в Польше двухсот тысяч евреев не окончились с концом войны, и по стране прокатились погромы, вызвавшие за собой массовый исход в Палестину. Выселение немцев, сотни лет живших на территории Польши, Чехословакии, Венгрии и Румынии, сопровождалось волной насилия. Немцев унижали, убивали, выгоняли из домов и лишали всей собственности. У меня, кстати, есть один знакомый, переживший депортацию, и он говорит, что всю жизнь после этого не может нормально относиться к полякам. Всего выгнали 12 миллионов немцев, и полмиллиона из них погибло при депортации. После всех этих процессов население стран Восточной Европы стало гораздо более однородным, времена пёстрого национального состава ушли в прошлое. Это положительно повлияло на ситуацию в обществе, многие застарелые конфликты ушли в прошлое. Исключение составила Югославия (которая заплатила свою цену в более позднее время). Ян рассказал нам и о процессе денацификации в Германии. Это была трудная задача, если учесть, что в рядах НСДАП было 8 миллионов членов. У американцев, англичан и французов в зонах оккупации наиболее одиозных расстреляли или посадили на длительный срок, но подавляющее большинство было или оправдано, или отделалось лёгким наказанием. Союзники не имели средств, чтобы основательно заниматься этим делом. Они даже не смогли обработать все анкеты, которые заполняли бывшие нацисты. Уволенные со своих должностей, в том числе, например, учителя,  в большинстве своём были снова приняты на работу. В советской зоне оккупации дело было поставлено более основательно. Автор пишет о десятках тысяч погибших в лагерях и полмиллионе потерявших работу. Повезло лишь тем, кого трудно было заменить, например врачам. Я со своей стороны не могу не прокомментировать, что, несмотря на проваленную денацификацию, в ФРГ смогли хорошо поставить воспитательную работу, и новые поколения немцев вырасли в высокой степени толерантными. Чего не скажешь о тех, кто родом из ГДР. Именно Восточная Германия является сейчас опорой новых крайне правых течений сегодняшнего дня.

Сразу после войны в освобождённых странах состоялись новые выборы. На волне победы СССР предсказуемым образом выросла популярность коммунистов. Но всё равно почти повсюду они уступили социал-демократам. После разгрома фашизма исчезла важная причина держаться вместе, и старые разногласия и "фамильные дрязги" снова вышли на первый план. Коммунисты обвиняли эсдеков в оппортунизме, а те упрекали в ответ связями со сталинским режимом. Следствием победы левых сил стала политика расширения систем социального обеспечения и национализации стратегических отраслей промышленности. И если касательно первого в обществе наблюдался определённый консенсус, то по второму вопросу были конкретные споры и критика со стороны правых. Кстати, о правых. В силу полной дискредитации тоталитаризма правые избиратели, никуда не девшиеся во время войны, стали отдавать голоса новой силе, появившейся с последними залпами уходящей войны: христианским демократам. Ещё в рождественской проповеди 1944 года римский Папа замолвил добрые слова в пользу демократии, и вот уже в нескольких странах появились сходного профиля христианские партии, декларирующие приверженность демократическим принципам. На волне выросшей популярности церкви эти новые партии стали выигрывать выборы в одной стране за другой. Сформировался правый центр, быстро покончивший с засильем левых в парламентах и формировавший правительства стран Европы долгие годы послевоенного развития. И только сейчас популярность у них начинает уходить, на волне евроскептицизма и нового подъёма радикализма.

В Восточной Европе коммунисты, пользуясь широкой поддержкой СССР, всё равно не смогли добиться полного доминирования на политической арене. В советской зоне оккупации для получения желаемого эффекта пришлось силой объединить в одну партию коммунистов и социал-демократов в СЕПГ, которая правила в ГДР вплоть до сноса Берлинской стены. Кершоу пишет про тактику давления и запугивания, приведшую к тому, что политический ландшафт стран будущего социалистического лагеря был зачищен. В Чехословакии в 1948 году произошёл "коммунистический мятеж" (здесь с автором согласны далеко не все историки), причём там советских оккупантов не было. Коммунисты в "странах народной демократии" были тесно связаны со Сталиным. И только Тито в Югославии добился независимости, пользуясь заслуженным во время авторитетом в своей стране, которую по большей части освободил самостоятельно. Соответственно, отношения между СССР и Югославией быстро ухудшились. Кершоу пишет ещё о голодных послевоенных годах в Союзе, о надеждах на расслабление политического климата после войны (где он вообще прочитал об этих надеждах?), которых не суждено было сбыться. Но, несмотря на голод и трудности, страна быстро восстанавливалась. Автор сообщает, в каком году отменили карточки в европейских странах, не упоминая, что первым был СССР. То, что коммунисты в Восточной Европе пользовались поддержкой СССР, было, с точки зрения Кершоу, конечно плохо, ну а поддержка их противников в Западной со стороны США - хорошо. Впрочем, удивляться не приходится.

В результате войны в политическом пространстве Европы образовался вакуум, вызванный окончательным поражением Германии и ослаблением Британии и Франции. И в этот вакуум вошли США и СССР. Автор, не забыв сказать о колоссальном ущербе, причинённом Союзу войной, не задаёт вопрос, почему СССР всё-таки остался в числе мировых держав. Но факт был налицо: в течение войны СССР удалось построить мощную военную машину, и эта машина, этот паровой каток, способный без особых проблем прокатиться до Атлантики, внушала страх бывшим мировым европейским державам. США стали неоспоримым флагманом мировой экономики. Новые супердержавы разделили Европу по своему вкусу и неизбежно должны были столкнуться друг с другом (империализьм, друзья мои, империализьм). В этом противостоянии у США изначально были лучшие карты: арена его находилась гораздо ближе к Москве, нежели к Вашингтону. Европе, и прежде всего Германии, предстояло быть будущим полем сражения. Уже в 1946 году в политике США появились признаки, говорящие о стремлении "сдерживания" СССР (заметьте, автор пишет уже о СССР, а не "большевистской угрозы"). Первым опытом такого противостояния была гражданская война в Греции 1946-49 годов. Коммунистическое восстание, поддерживаемое не столько Сталиным, сколько Тито другими соседями, не оставило американцев в стороне, и они оказали военную помощь монархистскому режиму, которые подавили восстание. Автор лапидарно сообщает о 45 тысячах жертв. После такого успеха Трумэн и объявил свою доктрину поддержки "свободных людей" против "тоталитаризма".

Ну а потом был план Маршалла, который, несмотря на пропагандистскую шумиху, не восстановил Европу, а, скорее, накормил её, позволив фермерам и промышленникам США нарастить экспорт. Сталин справедливо опасался роста влияния Штатов на страны-получатели помощи (бесплатный сыр сами знаете, где) и, не приняв сам этот план, принудил отказаться от него и будущие страны социалистического лагеря. План позволил послевоенной разрухе смениться интенсивным строительством, и мир стал свидетелем послевоенного экономического чуда в Западной Европе. Автор признаёт, что соцстраны тоже впечатляюще росли, но я думаю, стоит признать, что финансовая и технологическая помощь США не была сравнима с той помощью, которой оказывал полуразрушенный Советский Союз своим новым союзникам - странам СЭВ. Важно, что планом была предусмотрена экономическая интеграция стран Западной Европы, но европейцы, по крайней мере поначалу, были слишком заняты своими узконациональными интересами, и только потом жажда Франции до рурского угля побудила бывших врагов пойти на сближение. Организация ФРГ на территории "западных" зон оккупации зацементировало раздел Европы на два враждебных блока. Кершоу не распространяется насчёт оснований такого решения (думаю, они поняли, что без состоятельной Германии послевоенное восстановление Европы не удастся), но по факту была введена немецкая марка. Советы ответили тоже новой валютой и блокадой Берлина, которую пришлось отменить после успешной организации воздушного моста. Потом было создание ФРГ и ГДР. Параллельно было организовано НАТО против советской угрозы. Эту угрозу даже Кершоу признаёт маловероятной. Думаю, угрозу представлял Советский Союз своей мощью, своим существованием. Это у них всегда так: кто-то большой и сильный воспринимается как потенциальный агрессор независимо от его настоящих намерений. Раньше был СССР, теперь янки забоялись Китая. Создав НАТО, страны Запада подумали, наверно, что всё в шоколаде, но не прошло и полгода, как СССР взорвал свою первую атомную бомбу, и страх снова поселился в европейских домах. Надо сказать, чувство страха является сильнейшим движущим мотивом западного человека. Месье, мистеры, сеньоры и герры знают толк в ужасах. Я до сих пор с трудом понимаю эту их мотивацию, но могу уверенно сказать, что главное отличие "нашего" человека от западного - что наш не боится. Впрочем, я отвлекаюсь. Железный занавес, как ни парадоксально, послужил основой стабильного существования. Автор приводит пять оснований последующих трансформаций:

- конец великодержавных амбиций Германии,

- очищение от военных преступников и коллаборационистов,

- раздел Европы,

- экономический рост и

- угроза атомной войны.

Ну вот и перевёрнута последняя страница. В турбулентном водовороте первой половины двадцатого века Европа священных камней горела в двух мировых войнах, потеряв в итоге мировое лидерство и разделившись между новыми сверхдержавами. Обе войны были в моих глазах империалистическими, вторая при этом носила ещё и антикоммунистический и расистский характер. Убедившись в неспособности победить Советы силой, Западная цивилизация приняла правильный выбор победить не военным, но мирным, экономическим путём в условиях холодной войны.  США стали помогать своим европейским союзникам, взяв их при этом под ядерный зонтик (и только сейчас Трамп пытается прикрыть это дело, ставшее откровенно убыточным). И стратегия сработала в условиях разрушающей экономику гонки вооружений и обнажения утопизма социалистического пути развития. Но это уже совсем другая история.

Кершоу выпустил в этом году продолжение своей истории, достигающее сегодняшних дней. Я, попробовав пару страниц "на вкус", решил всё же сделать паузу и не покупать книжку: написано явно слабее (в конце концов Ян специалист по Гитлеру сотоварищам), да и вычурный его английский мне порядком надоел. Будем что-то другое "посмотреть". Всем спасибо за внимание, до встречи.

Продолжаем знакомиться с книгой Яна Кершоу "В ад и обратно"

Ссылки на предыдущие части:

Перед Первой Мировой

Первая Мировая

Турбулентный мир

Послевоенное оживление

Великая Депрессия

Подъём правых

Перед Второй Мировой

Вторая мировая

Закончив с Второй Мировой, Ян взял паузу, рассказав нам об общем развитии Европы в течение этого бурного полувека. Конечно,  рамки популярного изложения заставили его быть кратким и не говорить, например, про живопись или архитектуру, но лишь про самое важное.

К этому важному относится, например, демография. Несмотря на две мировые бойни, население Европы выросло с 1913 по 1950 годы на сотню миллионов и достигло 600 миллионов человек. Главным фактором роста был прогресс в медицине, резко снизивший смертность. Поэтому прогрессирующее падение рождаемости не оказало пока своего эффекта. Я бы к медицине добалил ещё увеличение производительности сельского хозяйства: эту лишнюю сотню миллионов ртов нужно было как-то прокормить. И не сказать, что плохо ели: средний рост вырос на 4 сантиметра. Что уж говорить о средней продолжительности жизни и уровне благосостояния, выросших на целую четверть. Теперь о миграции. В двадцатых годах эмиграция в Штаты в итоге введённых ими ограничений резко снизилась, потому "лишним" людям из деревни пришлось искать занятие в европейских "точках роста" - промышленных центрах. В результате войн многие миллионы людей были вольно или невольно перемещены на новые места проживания, являясь либо жертвами, либо беженцами, либо предметом обмена населением или этнических чисток. В целом, народ перемещался из деревни - в город, из сельского хозяйства - в промышленность и с юго-востока - на северо-запад.

Экономика, отскочив после Первой, отскочила и после Второй мировой войны, но характер отскока был на этот раз более быстрый и устойчивый. Ключевую роль сыграла экономическое (и я добавлю ещё политическое) доминирование США, экспорт идей, технологий и капитала. Замечу: "экспорт идей" звучит лицемерно, на самом деле это был элементарный диктат. У полностью обанкротившейся Западной Европы появился новый благодетель, который начал помогать деньгами и товарами, диктуя при этом, соответственно, как их тратить и каким образом строить свою политику. Банкир, ссужая заёмщику деньги, тоже требует, чтобы он поступал с ними соответствующим образом.

Условия войны, когда для фронта, для победы массово вбрасываются деньги, не уходящие на потребление, а идущие на развитие производства, дали мощный импульс экономического роста и технического прогресса. Были разработаны и реактивный двигатель, и ракеты, и атомная технология. Кершоу ещё умудрился написать о росте механизации сельского хозяйства в Британии, в то время как на континенте крестьянам пришлось подождать, обходясь ручным трудом где членов семей, а где - и подневольных рабочих, согнаных оккупантами из захваченных стран. Я думаю, то, что Британия произвела три тысячи тракторов в течение первого года войны, многое говорит об их реальном намерении воевать на континенте. Среди дымящихся ещё развалин европейцы стали строить планы послевоенного восстановления, и приоритет был отдан крупным инфраструктурным государственным проектам. Так делали уже и нацисты, придя к власти, и администрация Рузвельта.

В западноевропейских обществах конец войны ознаменовал возвращение людей к своим старым, довоенным занятиям. Структуры обществ и элиты не претерпели значительных изменений, лишь в Германии проявилать некоторая социальная мобильность как результат возможности сделать карьеру по партийной линии. В опустошённой Восточной Европе речи о привычном возвращении к довоенному быту не было. Советское население с одной стороны ликовало, одержав победу, а с другой - скорбело по потерянным близким. Сам сталинизм как таковой мало изменился, лишь сдвинув границы на восток.

Прошедшая война, разрушив половину Европы, снова дала возможность американской экономике сделать внушительный рывок и стать мировым флагманом. Обанкротившаяся Британия была вынуждена полностью сдать свои позиции: мировой валютой стал обеспеченный золотом доллар, к которому жёстко привязали большинство остальных валют. Другим главным призом, который сорвали американцы, было снятие торговых ограничений по всему миру. Была создана Бреттон-Вудская система, лежавшая в основе послевоенного экономического чуда. Европейцы получили капитал, американцы - рынки. Они же банковали. А в Восточной Европе банковал СССР. Таким образом, я бы подытожил, что старушка Европа, организовав две бойни мирового масштаба, потеряла изрядную долю независимости. Но зато она получила десятилетия спокойного мирного развития и небывалый рост благосостояния.

Обратясь к духовным материям, автор интересно повествует о судьбе христианских церквей в условиях катаклизмов прошлого века. Ницше, сказав "Бог умер", поторопился в своё время. Церкви продолжали держать в своих руких души многих миллионов европейцев и в двадцатом веке. Ужасы войны, казалось бы, неизбежно должны были усилить религиозность людей, но с другой стороны, многие и разочаровывались, увидев, до каких чудовищных деяний довёл Господь человечество. Большевизм и прочие левые движения своим появлением поставили церкви перед вызовом, и они этот вызов приняли, при любой возможности выступая против безбожных смутьянов. Духовенство вставало на сторону правых сил. Так, англиканская церковь «подпирала» партию консерваторов. В Германии в условиях кризиса веры времён Веймарской республики в кругах преобладающей протестантской конфессии взошла мечта о сильной руке. Победа Гитлера разбудила мечту о национальном возрождении, которое оживит веру. Появилось даже нацистское крыло, называвшее себя «немецкие христиане». Но в ответ появилась и своего рода оппозиция, пусть она и была немногочисленной. В целом немецкие протестанты были лояльны к нацистской власти (добавлю, что и власть не осталась в долгу, введя церковный налог, сохранившийся и по сей день). Жестокое обращение с евреями, а также военная экспансия не вызвали публичных протестов ни у протестантов, ни у тем более католиков, озабоченных прежде всего стремлением противостоять коммунистам. Муссолини задобрил католическую церковь , основав Ватикан и признав католицизм единственной государственной религией, и духовенство вело себя смирно. Во Франции церковь весьма тепло отнеслась к коллаборантской власти, в Испании она предоставила Франко идеологическую опору. Лишь в Германии католики предупреждали об антихристианстве наци, но Гитлер, придя к власти, быстро заткнул им рот и заставил попридержать язык и папу Пия XI. Духовенство боялось преследований и держало рот на замке, благословляя в то же время солдат, идущих на войну с большевиками. Похоже дело обстояло и в странах-сателлитах Германии. Лишь Болгарская церковь воспротивилась депортации немногочисленных болгарских евреев. На оккупированных территориях дело обстояло по-разному. Ян пишет о молчащем перед лицом истребления евреев духовенстве Украины и Прибалтики, о противоречивой реакции польских священников и о протестах со стороны голландцев. Несмотря на это в целом незавидное поведение, католическая церковь не испытала оттока верующих после войны, скорее наоборот, несколько укрепилась, давая прихожанам чувство безопасности после пережитого. Отток прихожан начнётся позже, в шестидесятых.

Великая Депрессия, обнажив кризис капитализма, поставив под удар ценности, на которые опиралась либеральная демократия. Интеллектуалы, вдогонку за электоратом, стали дрейфовать в крайности. Большинство находило спасение для мира в коммунистической идеологии, но были и те, кому суждено было встать под знамёна нацистов. Быть левым - не значит быть коммунистом в ортодоксальном смысле. Достаточно иметь эмоциональную привязанность, а также ненавидеть нацизм. Автор в числе видных левых мыслителей называет Анри Барбюса, Андре Жида, Ромэна Роллана, Бертольта Брехта, Джорджа Оруэлла и других. Многие видели в СССР общество, идущего по дороге в светлое будущее впереди всего человечества. Но, посмотрев на то, что происходит в Союзе своими глазами, многие из этих многих теряли свой энтузиазм на этот счёт. Среди них были Бертран Расселл, Андре Жид, Артур Кёстлер и другие. Фашизмом же восхищались такие деятели, как Филиппо Маринетти, Мартин Хайдеггер, Карл Шмитт. Что касается ставших редкими либералов, то Кершоу упоминает в этой связи Джона Кейнса, хотя он был скорее финансистом, чем философом. С разгоранием Второй Мировой интеллектуальная жизнь замёрзла, начав оттаивать лишь в 1945 году.В числе важнейших книг, появившихся сразу после войны, называются "1984" и ""Истоки тоталитаризма" Анны Арендт.

В заключение Кершоу кратенько набросал развитие масс-культуры, вошедшей в жизнь людей. Простой человек не интересовался попытками интеллектуальной элиты осмыслить кризис цивилизации. Ему нужно было  забыться, отвлечься от мрачной действительности. В этом помогали популярная музыка,  кинематограф, спорт. Технический прогресс сделал возможным развить индустрию развлечения. Микрофон разгрузил голосовые связки певца, граммофон дал возможность услышать артистов простой публике. Изначально музыка чёрных, джаз прогрессировал до уровня больших оркестров белокожих музыкантов. В танцевальных залах суетный чальстон уступил место более уравновешенному фокстроту. Каждая страна имела свои особенности масс-культуры. Германия отфильтровала своих артистов по принципу расовой чистоты и ввела цензуру, как и Италия. С усилением госконтроля креативность в культуре при Сталине была задавлена. В нетоталитарных режимах ограничений не было, и в условиях свободной передачи информации местные индустрии фильмов неизбежно попали в кильватер Голливуда.

В таком вот духе. Мне понравилась эта глава своим взвешенным, бесстрастным изложением. Автору неплохо удаётся смотреть с высоты птичьего полёта.