Серия «Антиутопия мертва»

Так может быть, хотя бы в порядке бреда, поинтересоваться кто это? И узнать, что оказывается "Мы" это не критика СССР, а критика, в том числе, идей Тейлора (в первую очередь, разумеется сциентиизма, но, во-первых, он прямо в тексте не упоминается, а потому определить его чуть сложнее чем тейлоризм, а во-вторых, тейлоризм, в целом, частный случай сциентизма), и уже только через критику тейлоризма, это критика СССР и, к слову США, применявших тейлоризм, как и фордизм. К слову обе страны применяли его не в чистом виде и пытались развивать, как говорил в своё время Ленин:

"Русский человек — плохой работник по сравнению с передовыми нациями. И это не могло быть иначе при режиме царизма и живости остатков крепостного права. Учиться работать — эту задачу Советская власть должна поставить перед народом во всем ее объеме. Последнее слово капитализма в этом отношении, система Тейлора, — как и все прогрессы капитализма, — соединяет в себе утонченное зверство буржуазной эксплуатации и ряд богатейших научных завоеваний в деле анализа механических движений при труде, изгнания лишних и неловких движений, выработки правильнейших приемов работы, введения наилучших систем учета и контроля и т. д. Советская республика во что бы то ни стало должна перенять все ценное из завоеваний науки и техники в этой области. Осуществимость социализма определится именно нашими успехами в сочетании Советской власти и советской организации управления с новейшим прогрессом капитализма. Надо создать в России изучение и преподавание системы Тейлора, систематическое испытание и приспособление ее. "

Очередные задачи советской власти

Ленин

Для тех кто прочитал ранее или после моих слов, вырванные из контекста цитаты на англоязычной Википедии И увидел противоречие в том, что Ленин в 1914 году в статье "Система Тейлора – порабощение человека машиной" критиковал систему Тейлора, а в 1918 говорил что ее нужно взять на вооружение. А в словах о том, что "Русский человек — плохой работник по сравнению с передовыми нациями" - русофобию

Предлагаю полностью прочитать обе статьи, благо они небольшие, и убедиться, что

1) русский человек - плохой работник в том смысле, что у него ниже производительность труда чем, например у немца, англичанина или американца

И причина этому то, что последние применяют методы тейлоризма, а в дальнейшем фордизма

2) Ленин критикует тейлоризм не из воздуха и не клеймит его злом воплоти, он критикует цели применения этих методов: повышение производительности труда, но только лишь ради все большей эксплуатации рабочего (как он сам приводит пример: время потраченное на работу, из-за удаление лишних движений, сократилось в 4 раза, следовательно в 4 раза повысилась производительность, но заработная плата повысилась в лучшем случае в полтора раза и то на время)

А также их радикальность, ведь то же искоренение лишних движений доходит до того, что из человека пытаются сделать машину.

Потому, учитывая, что Ленин признает успехи тейлоризма в повышении производительности труда, логично и не противоречиво, что он говорит, что из него нужно ПЕРЕНЯТЬ ЛУЧШЕЕ, но делать это не тупорого, а адаптируя и взять лучшее, чтобы повысить производительность труда, но не в целях повышения эксплуатации рабочего и не методами его расчеловечивающими

Так вот увидев имя Тейлора и загуглив его идеи и методы, критика тейлоризма и видна невооружённым глазом, да что там она сочится из каждой строчки, конденсируясь в один конкретный элемент повествования - часовую скрижаль, превращающую человека в того самого биоробота, не позволяющего себе никакого лишнего движения. И переходит все грани с появлением «человекообразны тракторов».

Критика сциентизма ещё более явная и я бы сказал основная, но для того чтобы её увидеть нужно знать что из себя представляет сциентизм. А люди знают только то, что их себя представляет тоталитаризм, им не интересно смотреть на то что за этим стоит. (Помните я говорил, что акцент на тоталитаризме, который делают авторы статьи на Википедии, при том, что тоталитаризм имеется в романе, смещает внимание  с основных тем критики? Так вот это оно) Все люди в туалет ходят по расписанию - клятый тоталитаризм, критика совка, британских, немецких и американских фашистов, а также прочих диктаторов. Какой там сциентизм...

Да в тексте прямо говорится про "математически верное счастье". Математически. Герой вместо "загадочной" использует "иксовый", вместо "плохой" и "отрицательный" - "минусовый" Может тут как-то замешана математика, которая, как бы наука?

Сциентизм

СЦИЕНТИЗМ (от лат. scientia – знание, наука), 1) мировоззренческая позиция, согласно которой наука является единственным видом достоверного и объективного знания, поэтому только на её основе и посредством основанных на ней технологий можно решить социальные проблемы, обосновать этические нормы и обустроить общество в целом.

2) Методологический сциентизм, исходящий из убеждения в том, что естественно-научные методы универсальны, применимы не только в науках о природе, но и в социально-гуманитарных науках.

3) Философско-мировоззренческая и жизненная позиция, представляющая научное знание наивысшей культурной ценностью и основополагающим фактором взаимодействия человека с миром.

Сциентизм представляет собой абсолютизацию роли науки в культурной и духовной жизни общества.

Вам не кажется что все три определения – идеально описывают мир «Мы» с его: «не научностью свободного времени», «не научностью неурегулированности секса», «математически верным государством», «математичеки выверенным счастьем», «детоводством», приведением всего на службу государству с точки зрения полезности?

Нередко сциентистами называют тех, кто считает «образцовыми науками» физику или математику и призывают строить остальные науки по их образу и подобию. Ярким примером является высказывание Резерфорда: «Все науки делятся на физику и коллекционирование марок». Ну ни разу не напоминает страх Д перед иррациональными числами.

Сциентисты считают, что только научный метод обладает интеллектуальной обоснованностью, и поэтому другие сферы, такие как искусство и мораль, должны адаптироваться к научной методологии. Тезис ни разу не продемонстрированный на примере музыки разница - между механическим, но математически выверенным подходом и живым и эмоционально-окрашенным, но несовершенным исполнением.

А как критиковали сциентизм?

Герберт Маркузе, используя концепцию «одномерного человека», показывает, что подавление индивидуальных и природных начал в человеке сводит всё многообразие человеческой личности лишь к одному технократическому параметру.

По мнению критиков, опасным результатом сциентизма может являться идеологизация и догматизация науки, превращение её в подобие религиозного культа.

Отдельно стоит отметить, что это своеобразная полемика с социалистами, в частности английскими, утверждающими, что построить более совершенное общество можно, просто подняв производственные силы и науку, забив на морально-этическую сферу. (Примером, хотя и не могу утверждать, что именно он был примером критики, может служить Роберт Оуэн, который считал, что улучшение условий труда и жизни рабочих, автоматически приведёт к их моральному и духовному развитию).

Так где тут критика СССР, США, коммунизма, напрямую, капитализма, тоталитаризма? К слову о последнем.

Не всё так однозначно.

Итак, это говорилось в прошлой части, повторим и в этой. Лучшие антиутопии – те в которых и персонажи внутри мира и читатель видят плюсы.

Антиутопия должна показывать конкретный вред. Иначе общество не есть антиутопия. Тонкая грань между просто другим временем и культурой и антиутопией.

Многие элементы кочуют между утопиями и антиутопиями взад-вперед: общественное воспитание детей, искусственная еда, свободный секс.

И нюанс в том, что это общество, не так уж и плохо:

• Общественное воспитание детей, с применением роботов-учителей, не так и плохо, позволяет, как минимум избежать субъективного изложения материала учителями.

• Искусственная еда, так же не несёт вреда в истории и была чуть ли не вынужденной мерой.

• Тотальная слежка не такая и тотальная. Герои сделали невероятно много, оставаясь незамеченными, да что там, если бы не Ю, они «ИНТЕГРАЛ» бы захватили.

• Розовые билеты. На первый взгляд дикость, но если задуматься, то это просто разность ментальностей. Выбор каждого свободен, секс не под запретом, существование материнской и отцовской нормы, приводит к тому, что среди нумеров не будет людей прям совсем на любителя (остаётся вопрос возраста, но он в книге не освещён). А если учесть, что это, вероятно последствия мер для повышения рождаемости после Двухсотлетней войны, то даже какое-то обоснование для этого есть. Да, для нас это дикость… как для дикаря пиджак… Но для них это норма, никто из них не видит в этом ничего плохого, да и главная революционерка, судя по количеству билетиков не за целибат выступала.

• Искусство на службе государству, но не под запретом. Хотя должно восприниматься как прямая угроза строю. Нет, все достаточно свободно, на Благодетеля не бузи и живи спокойно.

Отдельно стоит сказать про имена, а точнее нумера. Давайте на чистоту. Нам с вами это дико и странно, но объективно, все равно является ли вашим идентификатором - имя, т.е. набор букв или номер, т.е. набор цифр.

Если уж на то пошло, в древнем Риме были имена, в особенности женские, обозначающие просто номер ребёнка.

Так, дочерям в римских семьях имени не давали, они носили женскую форму родового имени: Юлия, Валерия, Корнелия, Флавия. Если дочерей было несколько, их называли "старшая" (Major) и "младшая" (Minor), либо давали "порядковый номер": "вторая" (Secunda), "третья" (Tertia) и так далее.

Мальчики также могли получить как личное имя порядковый номер — Квинт (5-й), Секст (6-й), Септимий (7-й), Октавий (8-й) и т.д. И ничего, да даже наши привычные имена. Это же буквально прилагательное или сокращение от фразы. Единственная причина, почему нам не кажется это диким – это то, что мы живём так долгое время и это считается нормой.

Возвращаясь к тоталитаризму, а так ли всё действительно ужасно? Ведь Единое государство, в целом, даже беспокоится и заботится о нумерах, да, беспокоится и заботиться как о винтиках в механизмах, но люди живут достаточно счастливо. И только восстание Мефи, заставляет применить более жёсткие и бескомпромиссные меры.

Я проговаривал это сотню раз, но так как сто раз мне после этих оговорок пытались предъявить одни и те же претензии, я проговорю в сто первый: я не отрицаю вкусовщину, право на мнение и на интерпретацию. Поэтому я не буду трогать те формулировки, которые являются очевидно оценочными. Но если человек формулирует свою оценку как нечто претендующее на объективность, или если он в своём оценочном суждении прямо искажает фактологию произведения, ровно как и в случае обратного, когда суждение проистекает из искажённой фактологии.

Можно сравнить что угодно с чем угодно, лишь бы был хотя бы один критерий по которому можно это сделать, а у описанных произведений таких критериев намного больше. Хоть я и склонен согласиться с тем, что «Мы» далеко не слабенькое произведение, как в сравнении, так и в отрыве от иных антиутопий это не означает, что их нельзя сравнивать.

Аргумент о том, что произведение написано многим ранее, вообще ничего не значит, если бы «Мы» было слабым произведением, то будь оно написано хоть до нашей эры, это не давало бы ему преимуществ в сравнении. При этом даже будучи слабым произведением оно могло бы стать источником вдохновения для более поздних антиутопий, пробуждая в авторах желание «написать на хорошую, но не раскрытую тему, хорошее произведение».

Весь следующий абзац просто золото. Роман не изображает наиболее вероятный прогноз развития победы революции в России, так как вообще не б этом.

При чём тут «Утопия» (Судя по контексту, Томаса Мора) и шаг от неё (которая представляет собой другой жанр, отражает другое время и другие взгляды) к «Мы» Замятина, а также как оценивать этот шаг в сравнении с шагом то «Мы Замятина к антиутопиям, которые сделали Оруэлл, Хаксли и Брэдбери (И плевать, что «Мы» антиутопия, при чём не первая, а значит шаг к антиутопиям был сделан раньше и не теми авторами, которые упоминаются в рецензии) – решительно не понятно. Да и выглядит как шизофазия.

По поводу того, что Брэдбери ученик Замятина остановимся подробней, так как таких комментариев будет много. Во-первых, стоит отметить, что при всех схожестях, обусловленных, в первую очередь, единым жанром, работа Брэдбери уникальна и самобытна. Во-вторых, эта уникальность и самобытность проистекает, во многом, из-за особого предмета критики, в частности, нацистской Германии, так как время написания романа и отдельные его элементы (сожжение книг) не оставляют сомнения в том, на что делает отсылку автор. В-третьих, если уж и выбирать из предшественников, того, на чьи работы опирался Брэдбери, то он скорее ученик Хаксли и далее Оруэлла, так как его мир во внутреннем устройстве (общество потребления, где экраны и технологии отвлекают от жизни и рефлексии) напоминает первого, а во внешней политике (вечная война) – второго. При том условии, что работа фокусируется на внутреннем устройстве – Хаксли кажется большим учителем для Брэдбери, но уж точно не Замятин, который и темами и образами и предметом критики не совпадает с Брэдбери.

Что не отрицает потенциальное влияние Замятина на всех вообще перечисленных авторов, так же как и влияние Уэллса. А что? Он тоже описывал что, в том числе, общество потребления приведёт к проблемам – элои. Одна из предпосылок которых – телеэкраны с рекламой и говорильные машины.

Мир логики и живые машины имеются в романе Замятина, только тут автор рецензии явно подменяет понятия, так как Замятин не показал этот мир, ведь он восторжествовал только после Великой операции. До этого, все без исключений герои не похожи на живые компьютеры, более того, первые такие люди пугали окружающих отталкивая от операции. Даже Д в начале романа не «машина», он чувствует привязанность, злость, заинтересованность, страх.

Ни общество, ни город не называется «Мы».

Фраза о сложности текста, является оценочным суждением и не подвергается критике, но выделена, так как помогает понять почему у автора возникли проблемы с следующим утверждением. Замятин дал достаточно подробностей о предыстории мира, что бы без проблем достроить картину: произошла война, самая разрушительная за всю историю, было применено оружие массового поражения, оставшиеся люди (по крайней мере с их точки зрения) собрались в  городе, где для преодоления проблем вызванных резким спадом производственных сил начали устанавливать жесткие порядки (возможно, из страха перед человеческой иррациональностью, начали строить общество на научных началах) и внедрят тейлоризм, повышающий эффективность одного отдельного рабочего. Спустя несколько поколений из новшества это стало нормой. Розовые талоны, вероятно, такая же защита от иррациональности, и средство повышения рождаемости.

Даже если выкинуть из этого логические переходы и додумки, мир достаточно описан и даёт общее понимание о его функционировании и воспроизводстве.

Критика тоталитарных режимов и идеологий вообще спорный вопрос в этом романе. А критика ли тут, вообще? Что касается реалистичности, то временной разрыв между нами и событиями романа позволяет предположить, что за такое-то время мог установится такой режим, а в рамках этих условий – единственное действительно нереалистичное действие – тот факт, что Д не сдал I в первую же минуту.

Оруэлл, повторил не только финал, но и весь, или почти весь, сюжетный костяк. Что касается бездушности героев Брэдбери, это, как уже отмечалось, ближе к потребительскому отношению людей Хаксли.

Мир прописан достаточно чтобы понимать механизмы его работы и достроить непротиворечивую и весьма однозначную картину его становления, функционирования и воспроизведения. И эти упрёки звучат в двойне смешно на фоне сравнения с проработанностью мира Оруэлла в «1984». Про это будет большой блок в отдельном эссе, но для понимания, несколько слов сейчас.

Так как вся информация о мире «1984» получена от ненадёжного рассказчика (Это или немногочисленные слова (при том что «1984» на треть больше по объёму, чем мы, внимание мироустройству там столько же, если не меньше) самого главного героя, который немножко сумасшедший или книга, написанная спецслужбами для ловли на живца от лица оппозиционного политика в изгнании – т.е. заинтересованными лицами, в конкретных целях (и это не описание мироустройства) от имени другого заинтересованного лица. Почитайте что обычно политическая иммиграция пишет про положение дел в стране которую они покинули и поймите, что там лжи в лучшем случае половина) мы можем или считать, что это ложь и тогда Оруэлл никак не описал мир, или принять эту информацию за правду и тогда Оруэлл описал мир так, что лучше бы не описывал, так как в этим объяснениях каждое слово противоречит двум другим, каждое утверждение опровергается одним или несколькими утверждениями в соседнем предложении (например, утверждается, что все три страны автаркии, утверждается, что они могут создать или добыть любые ресурсы на своих территориях, утверждается, что война идёт НЕ за ресурсы, а через абзац утверждается, что война идёт за редкие ресурсы, которые не могут добыть (хотя это автаркии которые могут добыть любые ресурсы) страны без тропических (если мне не изменяет память) территорий, при том, что все три страны имеют тропические территории, но вообще как мы узнаем из следующего абзаца вся война идёт только за людские ресурсы (расположенные на нейтральных территориях), но захватывать напрямую территории врага нельзя, так как их население, нельзя ассимилировать, а ещё через абзац вообще оказывается что война не несет вообще никакого экономического интереса, а призвана лишь утилизировать производственные мощности без повышения качества жизни.

Вот это, б***ь, проработка мира. И во внутреннем устройстве всё не лучше, но это тема отдельного разговора.

Про недоработку в описании людей у Замятина я вообще молчу. Он показал весь спектр от человекообразных тракторов, до гедонистиов-революционеров. Да не подробно, но в общих чертах.

Что касается «страшного тоталитаризма», который автор тут не увидел. Может это потому что его тут и не должно быть и книга не про это? Ну так в порядке бреда.

Дальше по фактологии: не ультраматериализм, а тейлоризм и сциентиизм, но если ты хочешь привязаться к слову материализм, то ест термин «вульгарный материализм», вполне подходит на мой взгляд. Про декреты коммунистов, я поздравляю тебя, ты повторил миф, который развеяли, если не сказать грубее, более чем 150 лет назад. Просто достаточно открыть программные тексты критикуемой группы: «Манифест коммунистической партии» и «Принципы коммунизма» (уж более ортодоксальных коммунистов представить сложно), прочитать (чтобы хотя бы знать, что ты критикуешь) и перестать срать людям в голову старыми байками.

Более того. Замятин большевик с 1905 года, это достаточно ортодоксальная группа коммунистов. С чего он будет их критиковать? Ещё раз, ортодоксальный коммунист, критикует ортодоксальных коммунистов за декреты ортодоксальных коммунистов? Так?

Это не первая антиутопия.

Всё, что идёт до оценки, в целом, база: лучшая антиутопия так, где персонажи и читатели видят положительные аспекты, а автор должен показывать конкретный вред от решений и институтов. С оценкой не согласен, хотя такое мнение может быть, но из ранее описанного следует, что адский ад – не реалистичен, а потому мне в миры Хаксли и Замятина верится больше.

Язык на любителя, но у меня скорее вопрос, а почему вместо принятого у нас написания Фрэнк Герберт, тут упоминается какой-то Херберт? Далее про какой именно том идёт речь? «Капитул» или «Дюна 7», так как Капитул не последний, а «Дюну 7» писал уже не совсем Фрэнк Герберт? И в любом случае, а чем написание «Дюны» что «Капитула», что «Дюна 7» схоже с «Мы» Замятина?

Не первая, да до всех них, но далеко не первая. И далеко не первая, которую можно отнести к «нашему времени». С определениями в целом согласен, хотя они и не передают суть, как критики реальности.

А дальше какой-то поток сознания, который не хочется комментировать. Наболело видимо.

При чём тут запад с антисоветчиной? Роман про тейлоризм и сциентизм, Замятин не попадал в струю, тем более что в 1920 году она не то чтобы была сильной.

Да, мир «Мы» не ад, потому в него и веришь.

Его вера не рушится. Д не сомневался в устоях Единого государства, просто будучи влюблённым дураком как собачка шёл за возлюбленной, которая им по большей части пользовалась. Но в каждом споре он неизменно выдавал позицию солидарную с ЕГ.

Максимальная субъективщина. И если автору рецензии сложными и чуждыми кажутся чувства влюблённого до безумия (в прямом смысле) Д, вдобавок к чему это вообще для него и общества это странно и неестественно, что дополнительно сводит с ума – то возможно он человекообразный трактор? Шучу. Просто тот же Хаксли в «ОДНМ» описывал такие же терзания и чувства Дикаря (Для меня поведение обоих неприятно) и мне интересно есть ли у автора такие же претензии к этому произведению?

В смысле выделить некого? У нас минимум есть: Д, I, О и врач. Чуть менее запоминаются: R, S, смотрительница старого дома. Этого мало? А напомните мне скольких героев можно выделить в «1984», «ОДНМ» или «451 градус»? Да в последнем героев меньше, чем в «Мы» можно выделить (Утрирую конечно же, но суть такова).

Спасибо за пересказ другого исследования.

Да, финал развития показан лишь в конце. Да, революционеры не лучше, а может и хуже ЕГ, так как не предлагают ничего конструктивного, сначала разрушим старое, а там придумаем.

Да, «Мы» не про кровавых совков.

Совершенно неверное описание устройства ЕГ. Нет там никакой верхушки. В книге прямо сказано, что даже Благодетель, чем бы и кем он ни был – винтик в системе, да есть условное руководство, но нет бенефициара. И да, ЕГ, не только с точки зрения руководства, но и в целом, весьма гуманно, так как до последнего не переходило к решительным, радикальным действиям.

Тот самый пример, когда советские цензоры белены объелись. Благодетеля показали на три странички и это совсем не Ленин, так как его простым винтиком в системе назвать не получится – его можно уважать или презирать, но отрицать наличие у него политической воли – нельзя и глупо. Узреть в нём Сталина – нарушение принципа историчности. Маяковский в Р может видеть кого угодно (К слову я это не проверял) – это ничего не значит так как Р – просто образ государственного глашатая-поэта.

Следующий абзац, в целом правда, Тейлоризм Замятин увидел в том числе в Англии.

Что касается цитаты Замятина, многие могут увидеть противоречия, ведь я всё время твержу про тейлоризм, а тут Замятин сам признал про фордизм. Во-первых, фордизм — это тот же тейлоризм вид сбоку, во-вторых, Тейлор, внезапно, основатель тейлоризма, сам отмечал, что подход Форда, крайне похож на его и утверждал, что фордизм основан на тейлоризме, а Форд весело утверждал, что сам всё придумал и это было, весьма вероятно.

Как итог фордизм и тейлоризм – примеры подходов с превращением работника в живую машину, что и критиковал Замятин, просто Тейлоризм в то время был более на слуху.

Каждое, где применяются расчеловечивающие методы повышения продуктивности рабочих. Цитата Замятина – база и ещё одно подтверждение к моему видению сути антиутопии – гиперболизированное представление настоящего с целью предотвращения дальнейшего развития этих тенденций (формулировка скорее всего несколько отличается от изложенной в первой части цикла, пишу из головы, так что передаю суть, а не выверенные формулировки).

Это на фоне то «1984» мир гиперболизирован? Интересно.

Посыл не такой. Посыл: расчеловечивающие методы повышения продуктивности рабочих – приведут к этому; построить государство на принципах одного лишь сциентизма – можно, но это не та утопия, что все представляют; одним лишь техническим прогрессом нельзя построить общество, если духовной сферой, надстройкой не заниматься, то она сама собой не вырастет

«451 градус» и «Мы» повествуют о разных вещах, потому «Мы» не может быть сырым вариантом первого. И если говорит о вдохновителях Брэдбери (хотя это в первую очередь независимое произведение), то ими будут в первую очередь Хаксли, а во вторую Оруэлл.

Утверждение о том, что I давно приметила Д ничем не подтверждается, да и логичней было бы в этом случае как можно дольше втираться к нему в доверие. Впрочем, даже вопрос о том полюбила ли I Д или только использовала, остаётся открытым, откуда выводы про вербовку?

Алфавиты. Потому что автор так захотел? Потому, что автор привязывал особенности внешности и характера героев к буквам? Потому что Единое государство может быть создано из остатков разных цивилизаций, использовавших кириллицу и латиницу? (К слову, почему О именно в русском алфавите?) Встречный вопрос, а какая разница? Как это влияет на качество проработки мира?

Все предпосылки есть: война, голод, нехватка населения, необходимость повышать производительность труда отдельного индивида, необходимость повышения рождаемости, борьба с иррациональными тенденциями человеческой природы, через создание равенства и тождества, а также удовлетворение и подчинение основных потребностей, в страхе перед новой войной.

Вводит и что? При этом алкоголь вообще не разу не яблочко. (К слову вот это познание в теме. Яблочко, то что на гравюрах плод познания добра и зла изображают как яблоко, не значит, что в Библии это было яблоко. Это был плод, неустановленный, от инжира и винограда, до грибов. Причина почему его изображают яблоком – созвучность латинского слова, обозначающего «зло» и заимствованного из иврита слова, обозначающего «яблоко». Аналогично обосновывают, что плод – это пшеница, (грех и пшеница на иврите созвучны).  По схожей причине Моисей стал рогатым.) Да и I может рассматриваться не как змей, ведь и Д ни разу не Адам. Чёрт, а почему нельзя рассматривать образы как образы? Необязательно, то что герой сравнивает ЕГ с раем, а I рассказывает про антихристиан (что можно рассматривать не только в плоскости религии, но и в моральной) и Мефи как продолжателей их дела означает, что какой-то герой — это буквально Иисус, другой – Ева, третий – Змей, а четвёртый – Иуда. Я не отрицаю, что в произведении есть параллели с религией, но 1) нет нужды дополнительно их выискивать; 2) то что они там ест никак не влияет на качество произведения и не является поводом для того чтобы саркастически кричать автору «браво мастер»; 3) они не составляют предмет повествования в романе.

Он не является перовой антиутопией. Даже если бы был – это не делает его великим автоматически. Что это за непонятный термин «явная антиутопия»? До него были другие «скрытые» или более корректно будет сказать «неявные антиутопии»? Можно назвать их отличия от явных? Или хотя бы примеры таких «неявных антиутопий»? И была ли первая «неявная антиутопия» такой же великой, как и первая явная антиутопия? И было ли это величие связано с качествами этого произведения или оно было велико просто потому что было первой «неявной антиутопией»?

Какие ружья Бондарчука и какие рояли в кустах? Примеры можно? Потому что без них это пустое утверждение и бросание терминами. Вот примеры хороших сюжетных ружей я могу назвать: вот Д боится, что его записи могут прочитать и всё узнать, а вот Ю читает его записи и сдаёт всех; вот Д, как ему кажется от паранойи кажется, что он видел за стеной S, а вот ближе к финалу мы узнаём что он там был; вот в начале нам тизерят, что стоило бы всем удалить фантазию давно, а вот повальное применение операции.

Также хотелось бы примеры некомпетентности Замятина в (анти-)христиантсве. Потому что пока это тоже пустые тезисы с претензией на объективность и знание. Хотя бы парочку.

Как итог автор рецензии выдаёт своё субъективное восприятие произведения за объективное положение дел. Самое главное: у меня не повернётся назвать человека, разбирающегося в (анти-)христианстве – быдлом. Судя по тексту рецензии автор, в отличие от Замятина претендует на то что он разбирается. Получается Замятин, по мнению автора рецензии, выстроил Зелёную стену не только от быдла. Более того, раз автор сумел прочитать произведение полностью (Антихристианство – далеко за половину, почти конец книги) и прорваться через все ружья Бондарчука и осознать и их и общее качество книги – то Замятину не удалось возвести эту стену, в противовес утверждению самого автора рецензии, что у него это получилось.

Вот с одной стороны тут более-менее правильная формулировка относительно первенства «Мы» как антиутопии. Как классическая антиутопия – одна из первых. Хотя и не первая как классическая и тем более не первая вообще.

Насколько эта утопия «анти-»? Сильно, полностью. Особенно в финале. Так как это антиутопия в финале своего становления. А во связи с коммунизмом в ней нет. Это критика тейлоризма, как вариант фордизма, и сциентизма. Не коммунизм показывал Замятин, не повторяйте глупости советских цензоров 1920-х.

Взять крайность и довести до крайности – основной приём антиутопии.

Схема была бы голой, в случае если бы Замятин не нарастил на неё мяса, а он нарастил.

Чистый (нет, блин, грязный) Интеграл. Судя по тому, что Интеграл написано с большой буквы – это название корабля. Шутка, просто кривое применение математического термина, по принципу: «ну он использовался в романе, будет красиво и со смыслом его ввернуть».

Да, крайности чаще всего плохо. Вот это открытие. Дайте два. Ну серьёзно. Оказывается, абсолютная свобода – это плохо, и тотальная организация всего – тоже.

Роман не показывает общество ленинизма вообще. Он рассматривает общество тейлоризма, фордизма, сциентизма.

Спасибо, что выразил как, а точнее в какой момент автору следовало бы закончить произведение. Особенно с учётом того, что события причины и следствия в рецензии перепутаны, как минимум то что его используют Д понимает уде после попыток захватить «Интеграл». Да и вообще, если у автора была задумка показать поражение, почему то что он его показывает – «комкает произведение как лист»?

Вопросов нет – это антиутопия, критикующая тейлоризм и сциентизм. Автор не должен выказывать свою позицию по поводу сторон в антиутопии. Хочет высказывает, а хочет – нет.

Есть методы помимо прямого указания, показать отношение к проблеме. Например, ужас перед «человекоподобными тракторами». При этом можно вообще ничего не комментировать. Вот вам текст – думайте. Я конечно понимаю, что каждый человек в интернете знает, как лучше писать произведение, на каком месте заканчивать историю, нужно ли выражать авторское мнение по поводу сил внутри истории и в какой форме. Так, что Замятин, где авторское послесловие? А? Чё ты не как Спинред? А?

Но раз уж тут у нас эксперты… А с какого х** книга Голдштейна – это авторская позиция Оруэлла? Это книга, которая достаточно плохо описывает мироустройство. При этом она написана от лица оппозиционера в изгнании, тайной полицией для провокации ненадёжных элементов. Это инструмент описания мира. Позиция же Оруэлла сквозит из самого произведения: в описаниях пролов, в описаниях пыток, в описаниях города, в описаниях пищи, в словах главного героя – все произведение – это отношение Оруэлла к теме. Не книга Голдштейна. Теперь вопрос можно ли так делать Оруэллу, и претензия только к Замятину, или Оруэлл тоже бездарь и не знает, как писать своё произведение?

Нет, революционер Замятин, который, к слову критиковал потом многие решения своих сторонников, что нормально, будучи соратником Ленина не боролся за создание мира сциентизма и тейлоризма, описанного в романе, так что это ложь.

Роман для людей того времени не был утопией, как минимум потому что такая «утопия», не могла стать признанным источником для антиутопий, как минимум «1984». Утопию, особенно коммунистическую не запретили бы в СССР. Да и многочисленные рецензии на «Мы» тех лет, отражают отношение к роману как к «Утопии». Но куда всему этому до эксперта на рецензенте.

Инцельные аргументы особенно порадовали. Хотя нет тут прекрасно всё: Благодетель-Ленин (Нет), ракета-фалос (Нет) (смешно, что рецензент видит везде фрейдистский подтекст, но обвиняет в этом именно Замятина), спекуляция на эмоциях в целях повышения лояльности (вот это повысил лояльность), фрэндлифайер по Оруэллу (Даже такой великий писатель может ошибаться, но не рецензент).

Герой не соглашался на операцию вообще. Она была принудительной. И объявили её принудительной после голосования – первой акции Мефи. Провалилась затея с «Интегралом» не из-за Д, а из-за Ю. Т.е. он не делал выбора кинуть Мефи и открыть путь к Великой операции. Это прямая ложь. Попытался сдать её он уже после провала захвата «Интеграла». А сдал окончательно после Операции, когда уже и фантазию и душу и любовь из него вытравили. Опят ложь.

Оценка произведения исключительно из ярлыков, навешанных на автора, и предвзятости – объективненько.

Автору рецензии всё ещё видит везде члены… тяжко ему… Ну и да «1984», ещё больше содержащий прямые описания сексуальных сцен – нужно принимать как антидот к «Мы», пропитанный, по мнению рецензента, аллюзией на секс с государством и космическими кораблями, напоминающими фалос. Золотая рецензия.

Мир прописан в достаточной мере, чтобы создать непротиворечивый и полный образ становления, действия и воспроизводства мира произведения.

Установить путь легко: произошла война, самая разрушительная за всю историю, было применено оружие массового поражения, оставшиеся люди (по крайней мере с их точки зрения) собрались в городе, где для преодоления проблем, вызванных резким спадом производственных сил начали устанавливать жесткие порядки (возможно, из страха перед человеческой иррациональностью, начали строить общество на научных началах) и внедрят тейлоризм, повышающий эффективность одного отдельного рабочего. Спустя несколько поколений из новшества это стало нормой. Розовые талоны, вероятно, такая же защита от иррациональности, и средство повышения рождаемости.

Власть, почти не следит за нумерами, до первой акции Мефи. Все подпольщики спокойно и выходили за стены и встречались и получали нужные бумажки и Д, притащили в нужный аудиториум. Если бы слежка была хотя бы на уровне современных государств, то такая организация как Мефи была бы раскрыта и ликвидирована уже давно.

Оценочное суждение, но где тогда мир главный герой? Примеры? «1984»?

Четвёртая революция – бред, который чёрт пойми кто придумал.  В тексте её нет. И вообще первые абзацы – копипаста Википедии, без такой исторической справки можно обойтись.

Эй, не ври! Это что за демократия? Какое согласие? Все принадлежат всем! Ты просто заявляешь нумер и в назначенный час идёшь к нему. Никакое согласие не нужно.

Свобода для всех равна, но действительно ЕГ – не ад на земле, и тот же Д, нормально там жил, да что там, даже подпольщики там нормально себя чувствовали, и если бы не их желание насильно всех сделать счастливыми (так же как ЕГ с «Интегралом») были бы счастливы ещё долго.

Про «1984» - ложь. Ни пролы, ни партийные не были несвободны на 98%. Пролы вообще не имели ограничений, кроме некоторых политических. А партийные… Та же Джулия неплохо крутилась. Да и главный герой и закуток нашёл и книгу купил и записками обменивался. Многое разрешено, пока не пересекает черту. Но даже со всеми запретами это не 98%.

Да это не критика социализма – это критика тейлоризма и сциентизма.

Ложь. Погонщики вели преступников на казнь. Часть прогулок обязательна, но свободна. Погонщиков нет.

Да тут нет хороших и плохих, обе стороны силой насаживают свои взгляды.

Част вещей не описана – но непротиворечивую и цельную картину мира, его генезиса, функционирования и производства сделать можно, причем достаточно легко.

Е****, к чему он вторичен? Всё к чему он вторичен, написано после него, а всё что до него сильно отличается.

Что он предсказал? В целом – ничего. Слава Благодетелю!

Зарисовка просто слабая, как по этой логике должны люди были реагировать на «Путешествия Гулливера»? Особенно часть про коней. Гораздо более странное описание. Почему рецензент считает что у людей –нет способности к абстрагированию и… ну… анализу прочитанного. Тем более, что критикуемый тейлоризм и сциентизм, в то время были на слуху, люди были больше в контексте.

Нет, «Мы» это не рассмотрение итогов революции и Гражданской войны. Это критика тейлоризма и сциентизма.

Он не предвосхитил развитие тоталитарного общества, он предупреждает об опасности игнорирования развития духовной сферы в угоду развития материальной части и повышения продуктивности труда.

Он не предвосхитил «железный занавес» - Зелёная стена такой же «железный занавес», как стеклянные купола у Уэллса – и те и те отгородились от мира где нечего нет (для первых – мир после войны, для вторых – поля полей, а следующий город на другом конце Англии).

Он не предвосхитил падение режима, как минимум потому что режим ЕГ, в финале не пал! Это ложь.

«1984»? «ОДНМ»? «451 градус»? Ну серьёзно, при всём уважении к «Мы», ну не самая знаменитая и известная антиутопия. А дальше всё про спектакль, так что неинтересно.

Слава Благодетелю, наше общество не соответствует ЕГ. Замятин не писал утопию, не потому что писал про настоящее, а потому что писал антиутопию. (К слову, как так получилось, что в логике рецензента, Замятин описал своё настоящее, а предсказал наше настоящее, т.е. его будущее – мы что не изменились за 100 лет?)

Странно, так как тут или крестик снять или штаны надеть – да тогда рецензий было меньше, но всё равно нельзя соглашаться со всей похвальбой (многие хвалят стиль) и со всей критикой (многие критикуют стиль).

Да, многое – сюжетный скелет взят полностью, но это не более качественная, не более глубокая и не переработка того же мира и той же идеи. Мир и идеи «1984» и «Мы» - разные от слова совсем. Как это вообще можно сказать, если в «Мы» подавляющее большинство нумеров – сыты и довольны, а в «1984» - вечное голодание и атмосфера уныния?

Сам в шоке – глупость цензоров.

Нет – это пинок тейлоризму и сциентизму. Хотя некая критика революции усматривается, но она вторична.

Да, Мефи такие же как ЕГ, но с другой стороны.

Слава Благодетелю, оно не актуально.

Достаточно, чтобы выстроить непротиворечивую картину становления, развития, функционирования и воспроизводства этого общества.

Ну если читать книгу, то многие вопросы пропадут – одна из целей ЕГ – добиться единообразия, для устранения зависти, а раз у всех одинаковая одежда, одинаковая прическа – меньше причин для зависти. Более того – у нас тут постапокалипсис – люди изначально выживали после войны – не до излишеств, а дальше стало нормой. И мир, в поставленных условиях достаточно натурален.

Да должна быть связана, и «ОДНМ» Хаксли тесно связан, «1984», на мой взгляд меньше, но всё же связан. А «Мы», внезапно, связан не меньше «ОДНМ», тейлоризм и сциентизм в чистом виде.

Вот ты же сам говоришь, про тейлоризм. И далее, во-первых, на каких идеях строились работы Хаксли и Оруэлла? На обществе потребления и тоталитаризме? Так и это не фундаментальные идеологии. А вот сциентизм – вполне (Замечу, что почему-то не вспомнили «451 градус», может потому что он тоже не про идеологию?). Во-вторых, что более важно, не важно, какая идея или концепция критикуется в антиутопии – главное, что она актуальна, и автор показывает её вред. Ну и на сдачу – предложение криво написано, если убрать скобки: «На мой взгляд, антиутопия Замятина построена на одной из западных идей, производит слишком абсурдное впечатление».

Так может Замятин столкнул не индивида и группу, а две группы, чтобы вы не сочувствовали одной из сторон просто потому что она в меньшинстве, может в книге нет хороших? Ну это так на подумать.

Достаточно, чтобы построить непротиворечивую и полную картину генезиса, функционирования и воспроизводства общества (Для разнообразия добавлю, что у Оурэлла с этим хуже, как минимум из-за того, что у него это заняло десятилетия, а у Замятина – столетия).

Во-первых, не забирай у людей право на мнение. Во-вторых, не всё – только сюжетный костяк истории.

Плохая, но ты искал тоталитаризм и, возможно, плевки в СССР, а критикуется тейлоризм и сциентизм. Он не известнейший советский писатель, а инженер и писал не антисоветчину, а антитейлоризм и антисциентизм.

Нет, это общество победившего тейлоризма и сциентизма.

Гей-парады не помню, а вот гей-клуб вроде бы был (если что осуждаю, ЛГБТ – экстремисты и запрещённая на территории РФ организация). Ничего не треснет у любого человека, который знает вопрос. Как советовал другому человеку читайте программные документы. «Принципы коммунизма». Отношения полов – личное дело людей. При чём тут это?

1) Тут вообще есть религиозные мотивы; 2) хранители не чекисты – это вообще правоохранительные органы, тайная полиция и, наверное правительство, в одном лице. Любого государства, не только СССР. И да, они весьма гуманны, я бы даже сказал гуманней чем чекисты, те действовали в условиях кризиса; 3) Коммунизм не квазирелигия (хорошо хоть прямо религией не называете), а идеология, а ещё точнее экономическая формация, но что важнее это не предмет критики и разговора вообще, да и в ЕГ никакой религии нет.

А знаете кто ещё поднимал вопрос соотношения прогресса и природы? Уэллс, и не только он.

Работа была предостережением от тейлоризма и сциентизма.

Сколько же мне за это в панамку прилетит.

Антиутопичный мир – главное в «Мы» и он прописан достаточно чтобы понимать механизмы его работы и достроить непротиворечивую и весьма однозначную картину его становления, функционирования и воспроизведения. И эти упрёки звучат в двойне смешно на фоне сравнения с проработанностью мира Оруэлла в «1984».

Вся информация о мире «1984» получена от ненадёжного рассказчика (Это или немногочисленные слова (при том что «1984» на треть больше по объёму, чем мы, внимание мироустройству там столько же, если не меньше) самого главного героя, который немножко сумасшедший или книга, написанная спецслужбами для ловли на живца от лица оппозиционного политика в изгнании – т.е. заинтересованными лицами, в конкретных целях (и это не описание мироустройства) от имени другого заинтересованного лица. Почитайте что обычно политическая иммиграция пишет про положение дел в стране которую они покинули и поймите, что там лжи в лучшем случае половина) мы можем или считать, что это ложь и тогда Оруэлл никак не описал мир, или принять эту информацию за правду и тогда Оруэлл описал мир так, что лучше бы не описывал, так как в этим объяснениях каждое слово противоречит двум другим, каждое утверждение опровергается одним или несколькими утверждениями в соседнем предложении (например, утверждается, что все три страны автаркии, утверждается, что они могут создать или добыть любые ресурсы на своих территориях, утверждается, что война идёт НЕ за ресурсы, а через абзац утверждается, что война идёт за редкие ресурсы, которые не могут добыть (хотя это автаркии которые могут добыть любые ресурсы) страны без тропических (если мне не изменяет память) территорий, при том, что все три страны имеют тропические территории, но вообще как мы узнаем из следующего абзаца вся война идёт только за людские ресурсы (расположенные на нейтральных территориях), но захватывать напрямую территории врага нельзя, так как их население, нельзя ассимилировать, а ещё через абзац вообще оказывается что война не несет вообще никакого экономического интереса, а призвана лишь утилизировать производственные мощности без повышения качества жизни.

Нет, это хорошая антиутопия. Новояз тут не в тему. Антиутопии рецензент просто не знает, из классических - работы Уэллса.

На какие две части разделилась территория после войны? Осталось только ЕГ и стадо бубузяноподобных дикарей. Какие обычные для антиутопии вопросы? Такие вопросы: как мир стал таким, как он работает и как воспроизводится. На эти вопросы Замятин отвечает.

Нет, первым называют «1984» или «ОДНМ». С точки зрения структуры сюжета – да, с точки зрения наполнения – нет.

Что? Тут даже не отказ в праве на мнение – это натурально ярлык, что все, кому нравится жанр, сука, целый жанр – неправильные (только подросткам понравиться, или неначитанному быдлу)! Далее – этот рецензент, сука, смешивает классические антиутопии, б****, политико-социальный, по своей сути, текст с подростковыми антиутопиями. В-третьих, возникает вопрос, а сколько антиутопий прочитал рецензент, что бы говорить, что все они, или хотя бы большинство, плохо написаны? Работы Уэллса написаны хорошо. «Мы», написаны на любителя, но лично мне нравиться. «1984» - напротив, написан неплохо, но мне не нравится. И всё –это вкусовщина, но какой-то чепух в интернете позволяет себе сказать, что все поклонники жанра или люди которым представитель жанр просто понравился – неправильные.

Утопия, особенно после «тракторов». Сразу видно начитанного и компетентного рецензента.

Да, того самого Тейлора Сциентевича Ленина. Я не знаю, кто такой Кантор, но есть вопрос к его компетентности, на основе пересказа его тейков. Ленин относился отрицательно к Тейлори и к тейлоризму, как к инструменту выкачивания из людей больше прибавочной стоимости, но относился к тейлоризму положительно, как к способы повышения производительности труда, если ВЫТРАВИТЬ из него все антигуманное. Ленин признает успехи тейлоризма в повышении производительности труда, логично и не противоречиво, что он говорит, что из него нужно ПЕРЕНЯТЬ ЛУЧШЕЕ, но делать это не тупорого, а адаптируя и взять лучшее, чтобы повысить производительность труда, но не в целях повышения эксплуатации рабочего и не методами его расчеловечивающими. Это в целом положительное отношение к Тейлору?

Нелюбовь к Канту… В романе лишь упоминается, что на словоблудие Канта люди прошлого писали трактаты, а идеи Тейлора прошли незамеченными. И то устами Д.

Вот Оруэлл, при всей нелюбви к нему как к личности, неплохо так жил, сначала в Индии, потом, бродяжничал по Лондону и Парижу, потом под бомбардировками немцев в уютной демократии. Отдельно стоит сказать, что страна развивающегося капитализма – это НЕ райское место. И да, Замятин жил в тяжкие для страны времена, но это не антиутопия и не антиутопия, которую он описывает.

Не 98%, а 80%. В романе чётко сказано, что выжило 0,2 населения Земли. А в целом, вот пример рецензента, который выстроил схожую со мной картину мира, независимо.

Да это достаточно свободная и гуманная версия тоталитарного общества. Но это далеко не тоталитаризм в конкретном понимании термина, где государство полностью контролирует общественную и частную жизнь.

Про хранителей идеальное описание.

А вот последний тезис – нагнетание на пустом месте.

Читай книгу, автор все проговорил, как мир становился, как функционирует, как воспроизводится.

Хранители компетентны в рамках их задач. Стояла бы задача давить гнид, в условиях ЕГ, всех бы передушили.

Действительно, почему они стали считать себя вершиной? Может потому, что это последний, б**** город на Земле? Читай книгу.

Читай книгу. Там было показано, что это такой же винтик системы – образ вождя.

Причинно-следственных связей не углядел, потому что невнимательно читал. Удивляюсь, что рецензент углядел, что I не ангел воплоти, а такая же как ЕГ, но с другой стороны.

Какие диктатуры он предсказал? Оруэлл писал про другое, скопировав лишь сюжетный скелет, но не наполнение.

Нет не прародитель. Сравнивать можно, было бы желание и понимание, а также критерий. Нет, последующие антиутопии из большой тройки не вбирали в себя лучшее из прошлых, у них разная тема и наполнение. Скорее они по-разному развивали общие идеи Уэллса, но и это условность. Как вообще можно сказать, что «ОДНМ» - это «Мы», поверх которых написаны нарративы и идеи Хаксли? А «1984» - это «ОДНМ» от Оруэлла? Они разные. Сравнимые, но разные. (Собственно, для сравнения нужны не только схожие черты, но и различные, нельзя сравнивать два тождественных предмета).

Можно, просто цензоры, проявили себя как идиоты и увидели в антисциентизме и антитейлоризме – антикоммунизм.

Да, мир в «Мы» - не ад на Земле.

С чего в антиутопии должен быть счастливый конец? Для них характерен или открытый финал или трагедия.

Если забыть о том, что у Великой операции небыло вредных последствий – то да.

Просто так! Цензоры накосячили. И хватит нагнетать. Мы, Слава Благодетелю, не живём в мире романа.

Субъективщина, но если подходить объективно, то главное – это мироописание. И он в «Мы» прописан достаточно, чтобы понять как мир стал таким, как он функционирует и воспроизводит себя.

Нет, не первый.

Да, она о тейлоризме и сциентизме.

Да, за тоталитаризмом – это к Оруэллу, а к Замятину – это за антисциентизмом и антитейлоризмом.

Замятин – возможно, Хаксли – скорее нет.

Вкусовщина, на мой взгляд Оруэлл – не лучший, но влияние он от Замятина испытал такое, что аж переписал весь сюжетный костяк.

Мир не особо жестокий. И личность проявить всё же можно, хотя бы в работе.

Оруэлл такую основу нашёл, что аж сюжетный костяк скопировал. А вот чего должен был боятся Замятин, в социалистическом государстве, расписывая антиутопию с критикой сциентизма и тейлоризма? Тупости и недальновидности цензоров?

Эмм… бессонница – болезнь, и что в нашем мире, что в «Мы» человеку с бессонницей выпишут лечение и больничный, причём в мире «Мы», возможно даже легче.

Не от внешнего мира забаррикадировались, а от мёртвого. Там никого с их точки зрения нет.

Нет, под Машину благодетеля попадаю за антигосударственную деятельность. Опоздание на работу – не повод для казни, минимум это не описано, так что не придумывайте.

Почему розовый? Первый цвет который приходит в голову в связи с «Мы» - зеленый: Зелёная стена, зеленые стекла домов.

Оно и не должно быть пугающим и отталкивающим – лучшая антиутопия та, в которой читатель и персонажи видят положительные моменты.

Ну да, прямые упоминания Тейлора – незаметны, а вот придуманные параллели с СССР – заметны. Это критика сциентизма и тейлоризма – не коммунизма, напрямую капитализма, или ещё чего-то.

Что захотели увидеть то и увидели, СССР не угадывается в образе ЕГ. Об нахваливании Оруэлла я даже не знаю, что сказать. Мир Замятина не ад на Земле, а мир Оруэлла – ад. Вопрос в том. Почему рецензент предъявляет «Мы» претензию, что он не «1984»? Замятин написал то, что хотел написать. Оруэлл – тоже и это критика не только на СССР, а в первую очередь на тоталитаризм вообще, на СССР на Третий Рейх, внезапно на Англию.

Антиутопия не страшилка.

***

Я ЧЕСТНО ХОТЕЛ ЗАКОНЧИТЬ С ШИЗОЙ ЗА ДВЕ ЧАСТИ ОНА ДАЖЕ СЮДА НЕ ВЛЕЗЛА! ПРОСТИТЕ, БУДЕТ ТРЕТЬЯ - ПОСЛЕДНЯЯ.

Не хочешь – не верь. В рамках логики мира, всё реалистично. Мир прописан достаточно, чтобы создать непротиворечивую и полноценную картину становления, развития, функционирования и воспроизводства мира.

Мир прописан достаточно, чтобы создать непротиворечивую и полноценную картину становления, развития, функционирования и воспроизводства мира. Читайте книгу. Хотя вы говорите, что прочитали дважды, но так и не поняли, что за война и Благодетель. Видимо не судьба. Да вы даже что такое Интеграл не поняли!

ЧТО? Какой труп R? В книге его судьба нераскрыта. Какой вопрос «Кто я?»? Это критика сциентизма и тейлоризма.

Позаботятся, но в основном – не так какой окрас рецензент этому придаёт – к врачу сводят, на больничный.

Нет, Благодетель не носитель идей вообще! Он такой же винтик системы.

Замятин прописал мир достаточно, чтобы создать непротиворечивую и полноценную картину становления, развития, функционирования и воспроизводства мира. Дата вообще ничего не сыграет.

Не родоначальник антиутопии и уж точно не утопии, чёрт да за несколько столетий до этого была работа «Утопия»!

Совпадений? Ну да, как так получилось? Оруэлл же не признавал вдохновение романом Замятина? Не скопировал весь сюжетный костяк?

В целом согласен, поверх этого добавлю, что нам это кажется проблемой в основном из-за разницы культур – перед нами просто другая цивилизация, например в Древнем Риме называли людей числительными и нормально.

Это не «идеальный социализм», а тейлоризм и сциентизм, и то до конца произведения не идеальный. Более того, то что он в конце книги был разрушен дикарями, т.е. что мефи одолели ЕГ в конце книги – ложь. Вопрос повис в воздухе, но что-то мне подсказывает – бубзянки не победят. Просто авиация уничтожит.

Тут стоит сказать несколько слов и про первые абзацы, мысль пришла только сейчас: 1) а почему чтение антиутопии должно быть приятным? 2) история не показывает, что любовь побеждает тоталитаризм, там даже наличие любви под вопросом; 3) почему суфражистки (в целом прогрессивное движение, которое даже можно назвать успешным) и парижские баррикады (Парижская Коммуна – вооружённая борьба, проигравшая коалиции нескольких стран) стоят в одной строчке с летом любви и детьми цветов, а более того противостоят, например, политике (при этом в контексте борьбы с тоталитаризмом, к которой не имеют отношения ни суфражистки, ни Парижская Коммуна, ни «Мы»)?

Более того, тут врёт уже сам рецензент: в «Мы», любовь подорвала не идеальный строй, а одного индивида, склонного к этому подрыву (что нам продемонстрировали в сцене с музыкой), а со строем боролись попыткой захвата «Интеграла» и по своей сути террористическим актом с подрывом стены. Это если забыть о том, что «Мы» не про борьбу с тоталитаризмом.

Выводы – это отдельная песня. Ни одно из перечисленных произведений не является «ремейком» «Мы», они все затрагивают разные темы и не взаимозаменяемы. Утверждение о том, что эта тема не стоит толстых романов – некорректно, так как: 1) все эти романы, не очень и большие; 2) не рецензенту это решать (в своём утверждении он претендует на объективность); 3) темы этих работ разные.

Совет посмотреть «Бразилию» - дурость. Фильм и на мой взгляд хороший, но он не заменяет ни один из перечисленных романов, даже «1984», которым вдохновлялся.

Первая часть утверждения в отчасти верна, но Замятин всё же критиковал свою реальность и весьма предметно. С тейком про то что в СССР антиутопии воспринимались с подозрением я вынужден согласиться, хотя бы исходя из судьбы самого романа «Мы». Последняя часть про абсурдность лозунгов – неверна, «Мы» - это критика тейлоризма и сциентизма, весьма конкретных идей, первая из которых вообще не связана с построением идеального общества, а вторая весьма сильно отличается от большинства утопичных учений, так как опирается не на мораль и более того отвергает её.

Чушь. Это критика тейлоризма и сциентизма. Замятин – революционер и большевик с 1905 года, можно предположить, что у него были вопросы к практике, и они были – он их прямо озвучивал, но не к теории. А вопросы к практике не перекликаются с романом.

Не первый, хоть и раньше этих двух. Сравнивать можно, было бы желание и что сказать.

Мда, что иронично – именно Замятин из них инженер. Но если предметно, как раз Оруэлл в основном давит на эмоции, вместо описания конкретных причин, следствий и вреда от событий и устройства.

Какой гражданской позиции? Антитейлоризм?

С точки зрения мира – позаимствовал не много, а сточки зрения сюжета – почти всё.

Что интересно, комментарий противопоставляется большинству отзывов о проработанности мира.

Первая строчка – поток сознания.

Вторая и дальше – ложь (почти всё), устои ЕГ не рушились, а Д в них не сомневался ни на секунду. Замятин писал не о революции, а об тейлоризме и сциентизме, а также оппонировал социалистам, утверждавшим, что духовное подтянется за материальным. Объединяет не только жанр, но и сюжетный костяк. С точки зрения построения и описания мира «Мы» намного превосходит «1984».

Не на тему социализма, а на тему сциентизма и тейлоризма, а также влажных фантазий тех социалистов, в основном, британских, которые считали, что повышение материальной базы приведёт к автоматическому развитию духовной стороны общества. И, возможно, СССР не пошёл по этой стези, в том числе, из-за этого романа.

Нет, бездушным он стал после Операции, а до этого былотносительно неплохим.

К СССР и её истории роман не имеет отношение, и вполне достоин называться классикой, хотя бы за вклад в развитие жанра. Не позволяйте своим политическим предпочтениям затмевать ваш взор.

О_о  Антиутопия. Или, по вашему мнению «1984» - утопия, причём боле приятная чем «Мы»?

Нет, Оруэлл написал страшилку, гораздо больше отдалённую от реальности чем «Мы».

Какая задача? Что за иксовость?

Он раскрывал тему тейлоризма и сциентизма. Спорно. Чушь, «Мы» точно реалистичней чем «1984».

Ага. Значит «1984» для любителей дерьмовой еды по талонам и переписывания истории? Почему предмет критики должен нравиться читателям антиутопии?

Люди не утратили индивидуальность. Хранители – не политическая полиция и контроль не неусыпный.

Или рецензент некорректно выразился или врёт: книжечка не на все нумера, просто вы можете заявить, что в этот раз пойдёте к этому нумеру.

А вот с расписанием ложь – есть свободное время, мало, но есть, а значит уже не всё регламентируется. И да, для того чтобы думать отдельное время не нужно, желательно, удобно, но не обязательно.

Опять или некорректная формулировка, или ложь. Рецензент указывает, что в день Единогласия выбирают из одного кандидата – Благодетеля – а все несогласные взойдут на Машину Благодетеля (аппарат для казни). Из этой формулировки следует, что в день Единогласия могут быть несогласные, что ложь. Единственный раз это было в рамках событий книги, до этого это было немыслимо. Хотя действительно иногда находились несогласные с режимом, которых казнили, но к дню Единогласия — это отношения не имело. Таким образом или автор рецензии некорректно выразился или прямо врёт.

Описание того, что раскрывал Замятин – также странное, илирецензент не понял про что книга, или врёт. То, что он перечислил относиться скорее к «1984», вот где было и обожествление вождя, и жестокость, как самоцель (все помнят, что цель пытки – пытка?). Но вот да, у Оруэлла, про жертвенность не было, правда и у Замятина, единственный пример жертвенности – это, внезапно, не добропорядочный нумер, а I, которая, до последнего не называла своих сообщников, не поддавшись пыткам. Но она к тоталитарному ЕГ отношения не имеет.

К слову, я так понимаю, то что в скобках это цитата, или её вольное изложение? Если да, то: 1) он её переврал, Замятин писал: «самая трудная и высокая любовь – это жестокость» (и в некоторой части с этим можно согласиться); 2) эту фразу произносит Ю – один из тех персонажей, отношение к которому Замятина можно определить – оно негативное, внимание вопрос: как следует оценивать слова, высказанные персонажем, к которому у автора негативное отношение?

Второй раз эта фраза прозвучала из уст Благодетеля: «Даже тогда – дикий, лохматый – он [человек] понимал: истинная, алгебраическая любовь к человечеству – непременный признак истины – её жестокость». Опять же, цитата звучит совершенно по-другому (Относиться вообще к рассуждениям о христианском Боге) и опять же, отчасти с этим можно согласиться – любовь, зачастую жестока.

Роман был у нас запрещён даром – это большая ошибка наших цензоров, мало того, что из-за запрета теперь куча людей думает, что это критика СССР (Сталинского, сука, в 1920-х...), несмотря на прямое упоминание Тейлора, так и вся проблема решалась по сути, просьбой добавить в текст авторское послесловие или вступительное слово, где Замятин бы в формате «для тупых», проговорил бы предмет критики.

С тезиса о том, что роман написан до сталинского режима, но очень напоминает его критику. Пророчество? Я просто в шоке. Я даже не знаю, как это комментировать. Это критика Тейлоризма, сциентизма и отдельных социалистов, предполагающих, что духовная сфера сама вырастет следом за материальной, потому на неё можно забить. Комментарий же рецензента, напоминает кал змеи с пчелиным ядом, хотя представляет собой текст. Обсёр?

Далее да, авторская позиция читается, без всяких послесловий, которые один из комментаторов требовал.

Д и I – не Адам и Ева. Любовь между ними, как обоюдное явление – под вопросом.

Фух. Это было долго и сложно. Остальные комментария я тоже прочитал, но они пустые (или субъективщина, или изложение фактов, или короткая реприза не требующая внимания).

Разумеется, есть и полноценные рецензии, на «Мы», но я сосредоточился на коротких отзывах с ФантЛаба, так как в них концентрированно выражено как положительные, так и отрицательные впечатления, а благодаря их малому объёму есть возможность показать что одни и те же мотивы повторяются во всех впечатления: критика стиля за сухость, похвала стилю за неординарность, утверждение что Замятин не выражает позицию по противостоянию, коммунизм, запрет, вопрос того что революционеры не лучше ЕГ, сравнение с «1984» и «ОДНМ», невозможность сравнения с «1984» и «ОДНМ», и полное игнорирование упоминания предмета критики в книге – это повторяется постоянно создавая некую медиану общественного восприятия романа. Я считаю, что это достаточно интересно и показательно, хотя я вряд ли захочу повторять такой перфоманс. А самое показательное в этом срезе – тот факт, что на более чем сто рецензий только 1 человек вспомнил про Тейлора и тейлоризм, прямо упомянутый в тексте и никто не увидел в работе критику сциентизма, вместо этого из раза в раз повторялось о критике абстрактного тоталитаризма (который некоторые из рецензентов там и не увидели, но считают что это именно критика тоталитаризма), или критику социализма, коммунизма и революции (от революционера и большевика (достаточно радикальной политической силы России стыка 19 и 20 веков)).

В этом плане «Мы», занимает пограничное положение между романом «Спящий пробуждается», который раскрывает основные причины и обстоятельства возникновения такого мира, и «Рассказом о грядущих днях», проливающим свет на подробности мироустройства.

Давайте в последний раз проговорим, какой мир перед нами рисует Замятин.

Произошла война, «война между городом и деревней», которая, вероятна, из абстрактной (нежелание деревни кормить город) переросла в реальную и стала самой разрушительной за всю историю человечества. В какой-то момент было применено оружие массового поражения, оставшиеся люди (по крайней мере с их точки зрения) собрались в городе, где для преодоления проблем, вызванных резким спадом производственных сил начали устанавливать жесткие порядки. Для начала они начали применять методы Тейлора, призванные повысить производительность труда, эффективность одного отдельного рабочего, за счёт стандартизации процессов и, фактического превращения работника в инструмент, машину, призванную обслуживать машины. Далее вероятно, из страха перед человеческой иррациональностью, выжившие начали строить новое общество на научных началах.

Основными целями общества стало покорения голода и любви, которые, как известно правят миром, а также достижения всеобщего равенства, а в идеале тождественности, так как в этом случае нет поводов для зависти и конфликтов.

Разрушенная экономика, достаточно легко позволила сделать всех равными экономически, так как сложно требовать большего или чего-то особого, когда нет ничего вообще. Голод был побеждён с изобретением нефтяной пищи. Любовь была покорена провозглашением права каждого на каждого, что играло роль не только защиты от иррациональности, но и средство повышения рождаемости. А заодно был разрушен институт семьи (а вместе с ним, например, и институт наследства, который стимулировал бы обогащение с целью передачи накопленного потомкам), что вязалось с идеями научного построения общества, ведь в былые времена чтобы воспитывать детей нужно было или долгое время обучаться на педагога, или… просто родить ребёнка. В новом научном обществе это невозможно – если уж мы даже скот, для еды выращиваем по определённым правилам, то воспитание нового поколения тем более должно быть научно-обоснованно. Слава общественному воспитанию детей, слава – детоводству! (Ну и да, для освобождения рабочих рук и во избежание предвзятости, при первой возможности учителей заменили роботами, которые будут излагать весь материал объективно и беспристрастно).

Спустя несколько поколений из новшества это стало нормой.

Как видно, с задачами по описыванию генезиса мира и с задачами по описыванию устройства мира, «Мы», справляется хуже, чем отдельно «Когда спящий проснётся» с первой, а «Рассказ о грядущих днях» - со второй. Но при этом высказать претензии к проработке мира в целом я не могу: мир понятен, целен, прослеживается его генезис и логика событий приведших именно к таким решениям и таким обстоятельствам. Подробностей внутреннего устройства в целом хватает и главное демонстрируется конкретный (пусть и в некотором роде относительный – для жителей этого общества это норма) вред. Единственное чего действительно не хватает – больших подробностей о сути Двухсотлетней войны. Но в целом, за мироописание Замятин получает твёрдую 4.

Вопрос оценки романа ка художественного произведения вообще даже поднимать странно. Романом, как и «Когда спящий проснётся» Уэллса вдохновлялись многие последователи (Оруэлл, вообще позаимствовал сюжетную линию). Стиль автора пусть и на любителя, но точно оригинальный и заслуживает внимания. Да что уж там, многие читают «Мы» - первооткрывателем жанра.

Что касается того как роман справляются с тем что быть антиутопией, для чего опять возвращаемся к первой части:

Т.е. хорошей антиутопией я буду называть ту, которая:

1) Определяет происходящие во время её написания процессы, качественно описывает и критикует их возможное развитие. В идеале, если в истории можно будет найти достаточно приближенные к описываемым автором ситуации.

2) Создаёт грамотный и непротиворечивый мир, в котором понятно как такое мироустройство было создано, функционирует, поддерживается и воспроизводится.

3) Оказала серьёзное влияние на жанр и культуру в целом.

Для начала давайте обсудим темы критики. В прошлой части цикла, я говорил, что стоит привыкнуть к словам: «Перед нами критика капитализма». Так как антиутопия критикует настоящее, а большинство антиутопий написаны в эпоху капитализма, так что прямо или опосредованно они будут его критиковать.

Здесь это утверждение так же будет верно, но лишь отчасти и с большой спецификой, так как это критика капитализма лишь в той степени, в которой тейлоризм является продуктом и следствием капитализма. Вообще, чтобы быть объективным следует сразу обозначить три предмета критики, три тенденции, которые Замятин подверг беспощадной критике.

Тейлоризм. Как уже говорилось, основная тема работы Замятина – критика методов и идей Тейлора (настолько основная, что он прямо упоминается в тексте, чтобы никто не ошибся… не помогло). Абзацем выше я упомянул, что отчасти критика тейлоризма является критикой капитализма, но тут стоит отметить, что явление тейлоризма не является плоть от плоти капитализма. Да, наша история сложилась так, что эти идеи появились на данном этапе развития производственных отношений и общества в целом (так как именно на нём появляются крупные предприятия с большим количеством рабочих), но само появление этих идей видится органичным и неизбежным (появились бы объективные условия на более раннем этапе – тейлоризм, или его аналог, зародился бы раньше не появись они в то время, появились бы позже, не появись в капитализме, появились бы в любой другой поздней формации, о чём свидетельствует, например, упомянутая заинтересованность молодого СССР в повышении продуктивности труда). Тот же фордизм, похожий на тейлоризм, как брат, хоть и был, отчасти продолжением его идей, зародился относительно автономно, а всё потому, что идея повышения эффективности труда объективно должна была быть поднята, а оптимизация процесса труда – один из способов разрешения проблемы.

Таким образом, корректней, было бы сформулировать первый предмет критики Замятина не как тейлоризм, а как тейлоризм, как частный пример расчеловечивающих методы повышения продуктивности рабочих. Просто Тейлор был, если не первым, то одним из первых, кто начал эти иследования.

Сциентизм. В отличие от тецлоризма, не упоминается непосредственно в тексте, а потому найти его критику несколько сложнее. Однако, это верно лишь в том случае, если читатель не знаком с идеями сциентизма, хотя бы на уровне определения. В противном случае критика сциентизма становиться даже более очевидной чем критика, прямо упомянутого Тейлора, потому что всё общество Единого Государства построено на идеях сциентизма (Тут всё даже несколько интересней, так как, хоть Тейлор и не был сциентистом, его идеи «научной организации труда» вполне можно рассматривать как применение сциентизма в плоскости производственных отношений).

Мало того, что всё в жизни нумеров научно-обоснованно (время сна, количества жевательных движений, потребность в сексе для каждого индиивда), искусство и мораль должны адаптироваться под научную методологию (машинная музыка – яркий тому пример), так ещё и науки которым всё должно уподобляться вполне конкретные – физика (Резерфорд, ярый сциентист, был её апологетом), но главное математика (хоть и среди сциентистов было немало таких, кто выступал за полное перенесение математической методологии в другие, в том числе социальные науки, но в первую очередь, тут стоит отметить представителя философского направления, предшествовавшего сциентизму и ставшему, во многом, его предтечей – позитивста Огюста Конта, бывшего апологетом математики, немногим меньше чем Резерфорд – физики (Он утверждал, что в любом разделе естествознания есть столько настоящей науки, сколько в ней математики. Социальные науки он не трогал, но вопрос о том, являются ли естественные науки, такие как география и биология достаточно научными, исходя из этой логики – остаётся открытым).

Замятин критикуя сциентизм, утверждал, что построить государство на принципах одного лишь сциентизма – можно, но это не та утопия, что представители этого общества себе представляют.

Я не уверен как корректней всего назвать третий предмет критики. Пусть будет «технологический детерминизм», причём жёсткий. Подобные идеи витали в обществе давно и оформились в начале 20 века. Суть данного подхода заключается в том, что технические средства производства (машины, механизмы, компьютеры, работы и т.д.), а также научно обоснованные технологические знания представляют собой решающий фактор, однозначно определяющий все стороны общественной жизни, характер и направление социального развития.

Выделяется два крайних течения технологического детерминизма, это технологический эвдемонизм (согласно которому, прогресс в технике и технологии автоматически устраняет социальные противоречия, классовую борьбу, неравномерное распределение богатства, культуры) и технологический алармизм (видящий лишь негативные последствия этого прогресса, то есть усиление социально-экономических противоречий, рост насилия над личностью, дегуманизацию общественной жизни и др.).

Именно технологический эвдемонизм, присущий некоторым течениям социалистов критикует Замятин. Всё устройство Единого государства кричит о том, что одним лишь техническим прогрессом нельзя построить общество, если духовной сферой, надстройкой не заниматься, то она сама собой не вырастет. Напротив, подобный подход приведёт к обнищанию духовной сферы.

Вопрос критики революции тут задевается весьма поверхностно и на мой взгляд сводиться в основном к моральному вопросу: не станьте хуже тех с кем боретесь. Также можно зацепиться за фразу: «нет последней революции» - что сложно расценивать иначе чем предупреждение о том, что социальные процессы никогда не прекращаются и если вы вдруг возомнили что наступил конец истории – вы мало того что ошиблись, вы уже проиграли. Но в целом эта тема весьма вторична и вся революция – лишь фон для происходящих событий.

Последним, что стоит упомянуть – это тот факт, что многие утверждают, будто роман был задуман как пародия на утопию, написанную идеологами Пролеткульта А.Богдановым и А.Гастевым. Главной идеей пролеткультовской утопии провозглашалось глобальное переустройство мира на основе «уничтожения в человеке души и чувства любви».

Нюанс в том, что нигде не упоминается название этой утопии; я не смог найти у этих авторов совместных работ; Гастев, вообще писал в основном стихи и статьи, а у Богданова есть единственная утопия роман «Красная звезда», который никак не соотноситься с описанием, критикуемой утопии. Так, что мной это воспринимается как вброс.

Как видим три основные темы критики были крайне актуальны в то время: тейлоризм активно рассматривается не только предпринимателями, но и на государственном уровне, сцинетизм полностью сформирован и находиться на пике, ровно как и технологический детерминизм.

Мир произведения, как я уже отметил – непротиворечив, а вклад в развитие жанра и культуры в целом – настолько велик, что его многие даже переоценивают.

Итоги.

Как и Уэллс Замятин подошёл к рассматриваемому вопросу не только с этической и моральной точки зрения, но и рассмотрел материальные основы, хотя и уделил этому на порядок меньше времени. Более того, стоит отметить, что о действительно сделал большой упор на персонажей, что сместило акценты с мира, который тем не менее можно и нужно замечать и изучать.

Я уже много раз говорил, что лучшие антиутопии – те в которых и персонажи внутри мира и читатель видят плюсы и тут этих плюсов не только больше чем в работах Уэллса, возможно их даже слишком много. Но этому есть серьёзное объяснение, которое достаточно для снятия претензий: «Мы» - единственная из классических антиутопий, показавших антиутопию в становлении. Мир «Мы» кажется не таким уж плохим, потому что это лишь этап становления и действительно, по первой в этом можно будет найти плюсы, но итог мы видим – мир «человекообразных тракторов»,

Как и в прошлый раз это был тяжёлый текст, следующий обещает быть не легче. А потому, если я где-то что-то упустил или выразился сумбурно и у вас остались вопросы – милости прошу в комментарии, также можете предполагать, какая работа будет рассмотрена следующая в цикле (Это ни разу не байт на активность в комментариях). А я пойду писать следующее эссе, как и в прошлый раз, скорее всего, возьму небольшой перерыв в цикле и напишу парочку небольших простеньких эссе на отвлечённые темы.

Про этот роман нужно говорить, по возможности, сухо, подтверждая каждое слово, и всё равно фанатики с обоих сторон напихают вам полную панамку.

Потому что многие читали «1984», составили своё мнение, которое, в общем виде, имеет не меньше прав на существование, чем любое другое. И вот он открывает текст, видит там отличное от собственного мнение, и вывод прост: автор ни в чём не разбирается и своим мнением оскорбляет его. (При этом далеко не всегда человек может аргументировать свою позицию даже без обращения к тексту книги или комментариям автора, не говоря уже об обращении к этим обоснованиям.)

Поэтому я призываю отнестись к этому тексту с максимально холодной головой. Если вы с чем-то не согласны, я всегда готов обсудить и поспорить.

Прежде чем наконец перейти к тексту, ещё несколько оговорок.

Я подробно рассказывал о своём отношении к Оруэллу здесь: «Джордж Оруэлл: Литература и тоталитаризм».

Это не просто самореклама, так как действительно важно понимать отношение рецензента к автору рецензируемого произведения. Мне не нравится Оруэлл как человек. Но я, по возможности, стараюсь разделять творчество человека и его личность (это не всегда возможно). Можно недолюбливать автора как личность, при этом хвалить одни его произведения и ругать другие. Яркий этому пример Эрик Артур Блэр... Т.е. сам Джордж Оруэлл. При том, что у меня много претензий к нему как к личности, я уважаю его эссеистику, «Скотный двор» я не считаю плохим произведением (подробней об этом здесь: Джордж Оруэлл: Литература и тоталитаризм. Часть 3 "Скотный двор").

Но, учитывая цели этого эссе, не столь важно, как я отношусь (хотя я этого тоже коснусь) к Оруэллу и к «1984» — важно, что роман представляет из себя как антиутопия.

Вторая важная вещь — концепция «смерти автора» и подходы к трактовкам. Так как это в некотором роде определяет то, посредством чего я буду разбирать произведение. Я опять же подробно говорил об этом тут: «Так мёртв ли автор? А также несколько слов про трактовки» (да, я готовился к этому эссе и в том числе для него написал несколько подготовительных работ.) Я не буду трактовать автора (т. е. не буду вместо расшифровки и трактовки произведения, трактующий начинает интерпретировать самого автора, пытаясь залезть ему в голову), буду обращаться к авторской трактовке (т. е. тому, что автор сам говорил о своём произведении, но лишь до тех пор, пока трактовка автора не будет вступать в конфликт с самим произведением) и стараться держаться в первую очередь в рамках закрытой трактовки (т. е. анализа композиционной системы произведения и предметного мира внутри него), но в некоторых вопросах переходить к открытой (т. е. предполагающей сравнение с другими произведениями и погружение в определённый контекст культуры, культурные реалии автора) трактовке.

ВВЕДЕНИЕ

«1984» — роман-антиутопия Джорджа Оруэлла, изданный в 1949 году. Последнее, самое известное и, по мнению некоторых людей, главное произведение писателя. Роман стал классикой и принёс в культуру такие вещи, как «двухминутки ненависти», «полиция мыслей», «Большой Брат», «двоемыслие», «мыслепреступление», «новояз» — сложно найти человека, который ни разу в жизни не слышал эти выражения.

Мейнстримно, «1984» — это важнейшая, наравне с «ОДНМ», антиутопия мира. Настолько важнейшая, что её берут за эталон. Мы это уже наблюдали во введении к этому циклу.: «Антиутопия мертва: Общие тезисы». Если кто-то забыл, я напомню:

«Стоит сразу сказать несколько слов о Юрьевой Лидии Михайловне, авторе монографии «Русская антиутопия в контексте мировой литературы», которая называет 10 основных жанровых признаков антиутопии:

1. Пространство антиутопии — государство с тоталитарной системой управления;

2. Территория нового государства отгорожена огромной стеной от всего окружающего мира (что сближает её с утопией);

3. Порабощение человека подчёркивает абсурд ситуации;

4. Прошлое отвергается;

5. Герой произведения либо бунтарь-одиночка, либо коллектив единомышленников, находящийся в оппозиции к действующему строю;

6. Тоталитаризму противостоит любовь;

7. Описание природы своей красочностью подчёркивает обречённость происходящего;

8. Мир нестатичен;

9. Автор часто строит повествование в форме дневника, мемуаров или монолога главного героя (который чаще всего является ярым противником системы);

10. В литературном произведении антиутопического жанра ослабевает преемственность между прошлым, настоящим и будущим».

Повторю и вывод, который я тогда сделал:

«Как итог, большая часть признаков или ложны, или сделаны на частном случае «1984» и не относятся к жанру в целом. Но, в том числе, с лёгкой руки Юрьевой эта ересь распространяется по интернету».

Т.е. признаки жанра выстраивают по «1984», не по первым антиутопиям, не анализируя весь массив классических антиутопий, нет, по одной антиутопии из середины их эволюции.

Понимая это, по сути, всё, о чём говорилось в этом цикле до, это очень важно, но не так, как творение Оруэлла, потому что если в современном мире разбирают антиутопию, её в 9 из 10 случаях будут разбирать на примере или сравнивая с «1984», если создают антиутопию или произведение с элементами антиутопии, то оно, скорее всего, будет перефразом «1984». Это самая влиятельная классическая антиутопия. Но вот вопрос. Соответствует ли её качество её влиянию? Давайте разбираться.

История создания

Архив Оруэлла, хранящийся в Университетском колледже Лондона, содержит недатированные заметки об идеях, которые легли в основу «1984». В ходе анализа было установлено, что самые ранние идеи относятся к периоду начала Второй мировой войны, а самые поздние из недатированных — не позднее января 1944 года.

В одном письме 1948 года Оруэлл утверждает, что впервые задумался о романе в 1943 году, в то время как в другом он говорит, что задумался о ней в 1944 году, и цитирует Тегеранскую конференцию 1943 года (конкретно последствия разделения мира на «зоны влияния») в качестве источника вдохновения.

В январе 1944 года профессор литературы Глеб Струве познакомил Оруэлла с антиутопическим романом Евгения Замятина 1924 года «Мы». В письме Глебу Струве от 17 февраля 1944 года Оруэлл писал:

«Вы меня заинтересовали романом „Мы“, о котором я раньше не слышал. Такого рода книги меня очень интересуют, и я даже делаю наброски для подобной книги, которую раньше или позже напишу»

© «The Collected Essays, journalism and letters of George Orwell», L., Secker & Warburg, 1968, том III, стр. 95

В 1946 году Оруэлл написал о романе-антиутопии «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли 1931 года в своей статье «Свобода и счастье» для «Трибьюн» и отметил сходство с «Мы». (о том, какого качества эта рецензия, я рассказывал тут: «Джордж Оруэлл: Литература и тоталитаризм. Часть 4 "1984"». Кратко, он не сумел опознать предмет критики в «Мы», после чего показал на красный треугольник («Мы») и синий круг («ОДНМ») и сказал, что они очень похожи. Ну да, оба геометрические фигуры. А значит, одинаковые. Прошу прощения, да, я обещал постараться без эмоций, но это и не предмет данного эссе.)

К этому времени Оруэлл добился успеха благодаря «Скотному двору», которая сделала его известным. В качестве идейного продолжения он решил написать собственную антиутопию.

На встрече с Фредриком Уорбургом, соучредителем британского издательства Secker & Warburg, в июне 1944 года, Оруэлл объявил, что написал первые 12 страниц своего нового романа. Однако работа продвигалась медленно; к концу сентября 1945 года Оруэлл написал около 50 страниц. Оруэлл разочаровался в ограничениях и давлении, связанных с журналистикой, и возненавидел городскую жизнь в Лондоне. Плюс суровая зима обострила хронические болезни.

В мае 1946 года Оруэлл с семьёй уехал подальше в глушь, где периодически работал над романом «1984». Два года он катался туда-сюда, и в 1947 он закончил первый черновик, уже в постели из-за туберкулёза.

Оруэлл был демобилизован летом 1948 года, после чего вернулся в Джуру и написал второй черновик «1984», который закончил в ноябре. Он попросил Уорбурга прислать кого-нибудь, чтобы перепечатать рукопись, которая была настолько неаккуратной, что эту задачу можно было выполнить только в присутствии Оруэлла, поскольку только он мог её понять.

4 декабря 1948 года Оруэлл отправил готовую рукопись в издательство Secker & Warburg и окончательно покинул Барнхилл в январе 1949 года. Он восстанавливал здоровье в санатории в Котсуолдсе.

Отдельно стоит сказать пару слов о названии. Изначально Оруэлл хотел назвать роман «Последний человек в Европе». Уж не знаю, была ли там отсылка на апокалиптический, научно-фантастический и антиутопический роман Мэри Шелли «Последний человек», впервые опубликованный в 1826 году, но это и неважно, так как издателю название показалось незвучным и его поменяли на «1984». Тут важно отметить, что Оруэлл не сам поменял название. Его попросили. А значит, сам он писал этот роман как «Последний человек в Европе». И мы ещё к этому вернёмся.

Сюжет

Давайте честно, все, кто читает этот текст, знает, про что «1984», большинству, как показывает опыт, из третьих рук, но, как всегда, повторим синопсис:

Действие происходит в неизвестном году, по мнению главного героя Уинстона Смита, в 1984 году, в Лондоне, который теперь известен как Взлётная полоса 1. Наш герой работает в Министерстве правды и является членом внешней партии. В его обязанности входит фальсификация истории, постоянное переписывание событий в газетных архивах. Это вызывает у него ужас и недоумение, но он вынужден разделять партийные лозунги и идеологию. Однако в глубине души он сомневается в партии, окружающей действительности и во всём, что можно поставить под сомнение.

В какой-то момент он начинает вести дневник, что является преступлением. В нём он пытается изложить все свои сомнения, но на людях притворяется убеждённым сторонником партийных идей. Он опасается, что девушка Джулия, работающая в том же министерстве, шпионит за ним и стремится разоблачить. В то же время он предполагает, что высокопоставленный сотрудник из министерства, член внутренней партии О'Брайен, также не разделяет мнения партии и является подпольным революционером.

Однажды, оказавшись в районе пролов (пролетариев, не являющихся членами партии), где члену партии появляться хоть и не запрещено, но нежелательно, он заходит в антикварную лавку Чаррингтона. Чаррингтон показывает ему комнату, свободную от следящих за всеми экранов. На обратном пути ему встречается Джулия. Смит понимает, что она следила за ним, и приходит в ужас. Он борется со страхом и желанием убить её.

Вскоре Джулия в министерстве передаёт ему записку, в которой признаётся в любви. У них завязывается роман, они регулярно устраивают свидания, а комната у Чаррингтона становится местом их встреч. Однако Уинстона не покидает мысль, что они уже покойники (свободные любовные отношения между мужчиной и женщиной, являющимися членами партии, запрещены). Они решаются на безумный поступок: идут к О'Брайену и просят принять их в подпольное Братство, хотя сами не уверены, что он в нём состоит. О'Брайен их принимает и даёт им книгу, написанную врагом государства Голдштейном.

Через некоторое время их арестовывают в комнатке у Чаррингтона, так как действия О'Брайена оказываются провокацией полиции мыслей. В Министерстве Любви Уинстона долго обрабатывают. Главным палачом, к удивлению Уинстона, оказывается О'Брайен. Поначалу Уинстон пытается бороться, но от постоянных физических и психических мучений он постепенно отрекается от себя, от своих взглядов, надеясь отречься от них разумом, но не душой. Он отрекается от всего, кроме своей любви к Джулии. Однако и эту любовь ломает О'Брайен, пытая Уинстона его главным страхом — крысами в комнате 101, заставляя отречься от любви. Уинстон предаёт её, думая, что предал лишь на словах, разумом, от страха.

Однако, будучи «излечен» от революционных настроений и на свободе, он, сидя в кафе и попивая джин, понимает, что в тот момент, когда отрёкся от неё разумом, отрёкся полностью. Он предал свою любовь. В это время по радио передают сообщение о победе войск Океании над армией Евразии, и Уинстон понимает, что теперь он полностью излечился. Теперь он действительно любит партию, любит Большого Брата.

РАЗБОР

Лёгкая часть закончилась. Теперь передо мной более 40 страниц заметок, большая часть из которых относиться сразу к нескольким темам, так что, как бы я их не группировал, будет много повторений.

Анализ

Предмет критики.

Как всегда, нам нужно определить, что именно критикуется в работе. Наша любимая Википедия утверждает, что:

И тут я должен сказать, что полуправда хуже лжи, но обо всём по порядку.

В книге есть два слоя: критика СССР, родной Англии, а также Третьего Рейха, а также критика «тоталитаризма» (я не знаю, почему массовую слежку выделили в отдельную от тоталитаризма тему, ровно как и почему они потеряли Англию). Рассмотрим их подробней:

1.1 Критика конкретных государств

Куда делась Англия? В эссе про биографию Оруэлла я частенько ссылался на Исаака Дейчера, который написал работу ««1984»: мистицизм жестокости», в которой этот человек (к слову, попавший в дальнейшем в список Оруэлла) в 1954 году сумел то, что спустя столько лет почему-то удаётся не всем: во-первых, прочитать «1984», во-вторых, прочитать его глазами! После чего он, будучи современником событий, написал:

«Легко увидеть, какие именно черты партии в «1984» скорее высмеивают английскую партию лейбористов, чем советскую коммунистическую партию. Старший Брат и его сторонники не пытаются научить рабочий класс теории — оплошность, которую Оруэлл мог бы приписать сталинизму в самую последнюю очередь. Его пролы «живут растительной жизнью»: «тяжёлая работа, мелкие перебранки, фильмы, азартные игры... заполняют их умственный кругозор». Как дрянные газеты и пропитанные сексом фильмы, так и азартные игры — новый опиум для народа — не относятся к сценам из русской жизни. Министерство правды является очевидной карикатурой на лондонское министерство информации военных лет.»

Итак, у нас опять два слоя, и опять с первым всё очевидно. Вот примеры, вдохновлённые советским опытом:

• Голдстейн — Троцкий-Бронштейн;

• Большая чистка и Ангсоц — самоочевидно «Большой террор» и большевизм в сталинской интерпретации (в восприятии Оруэлла);

• Новояз — отчасти присущие советскому государству сложные сокращения и аббревиатуры (но не только, но про новояз мы будем говорить много и отдельно);

Вот примеры английского:

• Положение пролов — это жизнь рабочего Англии 19 века, а не советского гражданина;

• Министерство правды является очевидной карикатурой на лондонское министерство информации военных лет, где работал сам Оруэлл;

Общие:

• Талонная система;

• Старший Брат – внезапно не Сталин, а точнее, не только он, а «вождизм» – целый институт разных государств того времени (при этом Старший Брат – ещё и фикция, т.е. это ширма для реализации коллективного руководства. Внимание, вопрос: был ли Сталин таким? И что важнее, так ли его воспринимали?);

• Ложь в газетах (Он видел это как со стороны советов в Каталонии, так и со стороны Англии во время Второй мировой войны);

„Я с детства знал, что газеты могут лгать, но только в Испании я увидел, что они могут полностью фальсифицировать действительность. Я лично участвовал в «сражениях», в которых не было ни одного выстрела и о которых писали, как о героических кровопролитных битвах, и я был в настоящих боях, о которых пресса не сказала ни слова, словно их не было. Я видел бесстрашных солдат, ославленных газетами трусами и предателями, и трусов и предателей, воспетых ими, как герои. Вернувшись в Лондон, я увидел, как интеллектуалы строят на этой лжи мировоззренческие системы и эмоциональные отношения.“

© Джордж Оруэлл Джордж Оруэлл о гражданской войне в Испании (1936-1939 гг.)

• Разведчики, скауты, пионеры — называй как хочешь;

• Перемена врага — судя по всему, аллюзия как на Тегеранскую и Ялтинскую конференцию, так и на советско-английские отношения вообще.

«Этот мерзкий убийца теперь на нашей стороне, а значит, чистки и всё прочее внезапно забыто», — пишет он в своём военном дневнике вскоре после нападения Германии. «Никогда не думал, что доживу до тех дней, когда мне доведётся говорить „Слава Товарищу Сталину!“, так ведь дожил!».

© Джордж Оруэлл в своем дневнике военного времени, 1941 г.

Потому как СССР потом вновь стал врагом.

Если смотреть на эту ситуацию шире в историческом контексте (я не утверждаю, но допускаю, что Оруэлл это понимал), то ситуация следующая: начало Первой мировой войны – Британия и Россия союзники, спустя 4 года Британия совершает военную интервенцию в Россию (РСФСР) (причём формально они на одной стороне с Германией и Османской империей – вчерашними врагами), в 1923 году Британия признаёт СССР (РСФСР ещё в 1921), а в 1927 уже происходит разрыв дипломатических отношений, есть угроза войны (возможно, руками ближайших держав, возможно, прямая), а после всеобщих выборов 1929 года новое лейбористское правительство Рамсея Макдональда успешно установило постоянные дипломатические отношения с СССР, в 1935 в Москву с рабочим визитом (обсуждение вопросов налаживания эффективной организации коллективной безопасности в Европе) прибыл лорд-хранитель печати Энтони Иден, далее, с одной стороны, СССР с 1933 объявил о прекращении военного сотрудничества с Германией, а с другой стороны, договора с Францией и Британией как-то не клеились (да, были локальные подвижки с Францией, но не то чтобы серьёзные, а с Британией всё и того хуже), после прихода в Англии в 1935 г. к власти правительства консерваторов, во главе которого в 1937 г. встал Невилл Чемберлен (во Франции также сменилось правительство, что свело на нет все те подвижки в создании коллективной безопасности в Европе), происходит Мюнхенский «сговор» 1938, который прямо не влияет (хотя у СССР был союзнический договор с Чехословакией), но охлаждает отношения (не секрет, что британская дипломатия относилась к развитию отношений с Москвой с предубеждением, желая направить растущую агрессию Германии в сторону Кремля; в Чехословакии достаточно сильные производственные мощности, в том числе военные, т. е. невмешательство в этот процесс – это потворство усилению Третьего Рейха; если уж Британия и Франция не помешали Третьему Рейху поглотить производственные мощности, по сути, дружественной Чехословакии, то они тем более не будут против войны Германии с СССР), а летом 1939 года происходит срыв англо-франко-советских переговоров о взаимопомощи на случай агрессии в Европе против любого из этих трех государств или против стран, граничивших с Советским Союзом, проходившие в Москве, в первую очередь, по вине Лондона (4 июля министр иностранных дел Великобритании Э. Галифакс на заседании внешнеполитического комитета британского парламента вынес на рассмотрение два варианта: срыв переговоров или заключение ограниченного пакта. Обосновывая свою позицию, он сказал: «Наша главная цель в переговорах с СССР заключается в том, чтобы предотвратить установление Россией каких-либо связей с Германией»; переговоры нарочно затягивались, даже средства передвижения выбирали наиболее медленные из возможных), и Советский Союз был вынужден заключить пакт о ненападении с Германией в 1939 году (давайте, чтобы исключить разночтения, мне в контексте эссе фиолетовы причины и мотивы заключения этого соглашения, есть факт: СССР пытались договориться с Британией и Францией, но не вышло, и пришлось договариваться с Германией), спустя год Германия нападает на Британию, а ещё через год СССР и Британия союзники в войне против Германии, а в 1946 звучит Фултонская речь, и мы снова враги. (Вот это у меня небольшая историческая справка на 4-10 минут вышла).

Т. е. ещё раз, с нестабильной периодичностью (от двух до 6 лет, но в среднем раз в 4 года) СССР становиться то врагом, то союзником.

И это не все параллели с историей, ведь Вторая мировая война со стороны Третьего Рейха уж точно велась за «жизненное пространство», т. е. за территории и их население (просто не всё население их интересовало, где-то нужно было всех поработить, где-то оставить только территории), т. е. мотив отдалённо похожий на мотивы войны в «1984» (один из, но о мотивах нужно будет говорить отдельно).

Далее, после Второй мировой войны только слепой не видел растущее влияние США в Европе, а потому Англия в «1984» — это не лидер Океании – это взлётная полоса номер один, а правительство оно на другой планете… тьфу, на другом материке живёт.

Подводя некий промежуточный итог, критикуются всё и за всё.

Как и другие авторы антиутопий, Оруэлл критиковал конкретные наблюдаемые (ну или те, информация про которые до него доходила) им явления и тенденции…

Но стоп… Ведь тут что-то не так. Где-то тут было:

„Я никогда не был в России, и все мои знания о ней ограничиваются тем, что я прочел в книгах и газетах. И будь у меня такая возможность, я все равно не захотел бы вмешиваться во внутренние советские дела: я не стал бы осуждать Сталина и его соратников только за их недемократические и варварские метод. Вполне возможно, что при том положении, в каком находится страна, они не могли вести себя иначе, даже имея самые лучшие намерения.”

© Джордж Оруэлл Из предисловия к украинскому изданию "Скотного Двора".

Странно, как это существует через абзац от этого:

Но с другой стороны, для меня было крайне важно, чтобы люди в Западной Европе увидели советский режим таким, каков он есть. С 1930 года я не видел почти никаких признаков того, что СССР движется к социализму в истинном смысле этого слова. Напротив, по всем приметам он превращался в иерархическое общество, где у правителей так же мало оснований отказаться от власти, как у любого другого правящего класса. Кроме того, рабочие и интеллигенция в такой стране, как Англия, не могут понять, что сегодняшний СССР сильно отличается от того, чем он был в 1917 году.

© Джордж Оруэлл Из предисловия к украинскому изданию "Скотного Двора".

Ну и вдогонку:

«Вы ничего не узнаете об иностранном государстве, пока сами в нем не поработаете.»

© George Orwell, Peter Davison. George Orwell: A Life in Letters. — W. W. Norton & Company С. 124.

(Я не знаю как у него уживаются эти три мысли)

Ещё раз. Человеку сложно писать про то, что он не наблюдает. Оруэлл никогда не был в СССР и описывает его из того, что ему рассказали его товарищи (а аффилирован он в основном с троцкистами «Оруэлл и троцкизм») и литература, при этом он живёт в Англии, да, поддерживает лейбористов, но не во всём, даже говорит в этом предисловии, что «надо помнить, что Англия не вполне демократическая страна», — да, там не столь ужасный контекст, и он в целом хвалит Британию, но это означает, что он видит какие-то тенденции… Плюсом к этому, его современники, как уже упомянутый Исаак Дейчера, а следом и я отмечаем, что тут немалая доля обстоятельств в «1984» гораздо ближе к Британии, чем к СССР. И возникает вопрос: а чего больше? (Вообще возникает вопрос, как он может в одном тексте противоречить сам себе, потом в другом ещё это и подчёркивать, но на него ответ не найти.)

Да сам Оруэлл утверждал, что Англию он не критиковал:

Мой роман не направлен против социализма или британской лейбористской партии (я за неё голосую), но против тех извращений централизованной экономики, которым она подвержена и которые уже частично реализованы в коммунизме и фашизме.

Но мы же не будем верить кому-то на слово, тем более, что некоторые идеи могут проникнуть в произведение несознательно, а другие могут быть общими для целого ряда объектов, в нашем случае для СССР, Германии, США и Британии, например, «вождизм».

Дальше будет много ссылок на статью  «ПРАВИЛЬНО ЛИ МЫ ПОНИМАЕМ "1984"?» за авторством Вахитова Рустема Ринатовича. Не со всем могу согласится, но как минимум представляет интерес(собственно он сам признаётся, что повторно изобрёл аргументы Дачера, но нужно же разнообразие в аргументах). Как и я он выделяет несколько элементов которые указывают на критику СССР.

Вахитов отмечает странную лингвистическую форму: почему «Большой/Старший Брат», а не «Отец», как «отец народов»? Это, как и ранее отмеченный факт того, что Старший Брат – это ширма, показывает, что Оруэлл как-то странно представляет механизм вождизма вообще. Так как брат, даже старший – это просто член семьи, а отец – глава, а в традиционном, патриархальном обществе – безраздельный глава.

Из минусов Вахитов упускает, что пролам путь в партию всё же не закрыт, да, усложнён, но не закрыт. Но верно отмечает, что среди пролов поощряются алкоголизм и азартные игры, разрешаются им разводы и разврат, для них выпускается в массовом порядке и распространяется, разумеется, от лица подпольных спекулянтов, порнографическая продукция… В то время как СССР нещадно боролся с порнографией, развратом и пьянством в среде пролетариев, которые благодаря специфике официальной идеологии должны были представлять собой образцы людей новой формации.

Наиболее странной Вахитову представляется идеология Партии ангсоца, которая откровенно противоположна ценностям европейского Просвещения (а значит, и ценностям таких феноменов Просвещения, как социализм и коммунизм). Просвещение, начиная с эпохи энциклопедистов, превозносит свободу, разум, научно-технический прогресс, мир и гармонию между людьми… Совершенно немыслимо, чтобы в СССР на официальном уровне, то есть на уровне лозунгов партии, которые висели в виде растяжек на улицах каждого города, восславлялись незнание, рабство и война.

Наконец, социалистическая Партия Дж. Оруэлла проповедует философию субъективного идеализма, да, в книге это коллективный солипсизм – философия, заявляющая, что все вещи, весь открывающийся нам через чувства мир – лишь порождение нашего сознания.

А что же указывает на то, что «Английский социализм» – это английский социализм?

Положение пролов – выходцы из народа не имели возможности подняться вверх по социальной лестнице, были лишены элементарного – медицинской помощи, отпусков, больничных, страховки (и это происходило в метрополии, о населении колоний говорить и вовсе не приходилось), и тем из них, кто сумел стать слугой богатого лондонского аристократа, очень повезло (кстати, слуга-азиат Мартин – это обычное явление именно для английского общества).

Асексуальность Партии – это указание на викторианские ханжеские нравы элиты Британии.

Философия. Мысль о том, что мир – это порождение сознания человека, столь же абсурдна для русского и советского философа, сколько и естественна, и привычна для британского интеллектуала (тут Вахитов кривит душой, у нас субъективных идеалистов более чем достаточно).

В Великобритании 1940-х гг. действительно происходили радикальные антикапиталистические преобразования. Как раз в то время, когда Дж. Оруэлл сочинял свой памфлет, страна действительно стояла на пороге не гротескного, а самого настоящего, хотя и своеобразного «английского социализма».

Война централизировала экономику, она же ввела «нормирование потребления» и талоны, после войны народ проголосовал за лейбористов во главе с Клементом Эттли, заявлявшим, что лейбористы продолжат реформы и создадут из капиталистической Британской империи «Британское Социалистическое Содружество Наций». Причем, придя к власти, лейбористы начали выполнять свое обещание: национализация предприятий создала в промышленности 2 млн новых рабочих мест, которые заняли вернувшиеся из армии мужчины; были построены более 800 тыс. новых домов для жертв бомбардировок и жителей трущоб.

На фоне этих преобразований популярность К. Эттли зашкаливала, однако у любых преобразований есть противники, в том числе Черчилль называющий Эттли - "английским Сталиным". Именно в это время на книжном рынке Великобритании появляется «1984» (который хвалил Черчилль), в котором самыми черными красками был изображён «английский социализм» и даже «английский Сталин».

Джордж Оруэлл издевательски изображал нормирование потребления (страна находились в кризисе и после войны, поэтому лейбористы были вынуждены сохранить карточную систему до начала 1950-х гг.). Реалии того времени – плохие рассыпающиеся сигареты и скверный джин по талонам.

На основании этого автор статьи утверждает, что Оруэлл на уровне сознания хотел создать антисталинский памфлет, но воспроизвел действительность его родной послевоенной Великобритании, при этом он бессознательно критиковал реформы лейбористов, хотя считал себя их сторонником.

Я же не буду столь радикален. Многие элементы Оруэлл почерпнул в своей стране, многие он видел в СССР, часть в США, а иные в Германии. Мы не можем залезть ему в голову и узнать, что откуда он почерпнул и как к чему относился.  Любая такая попытка – это трактовка автора и носит лишь вероятностный характер. Но у нас и оснований утверждать, что Оруэлл критиковал СССР больше, чем родную Англию, или перенося проблемы, которые он точно видел в Англии, на Советское государство, на основании своих домыслов и доходивших до него рассказов (именно поэтому включение на Википедии в предмет критики СССР и Третьего Рейха, но невключение Англии – это полуправда, которая хуже лжи).

Но всё становиться ещё интересней, когда мы понимаем, что первый предмет критики «отдельные государства и происходящие в них процессы» - это часть второго предмета критики, который в целом является главным – «тоталитаризма».

Продолжение

Тут необходимо небольшое отвлечение и пояснение о том, что это вообще такое. Существует две книги под названием «1985» (есть ещё роман Евгения Бенилова, но я вообще практически ничего о нём не слышал): первая, за авторством венгерского писателя и диссидента Дьёрдя Далоша, является прямым продолжением 1984 (хотя, учитывая, что она начинается со смерти Большого Брата, у меня есть серьёзные сомнения в том, насколько автор понимал, что писал Оруэлл); вторая, та самая работа Энтони Бёрджесса, которая состоит из двух частей: публицистической (около 80 страниц анализа как произведения Оруэлла, так и его самого, а также вероятных источников вдохновения. Не скажу, что я согласен со всеми тезисами, но Бёрджесс жил во времена, когда роман писался, был участником и очевидцем многого, что видел и описывал сам Оруэлл, что в купе с достаточно нетривиальным анализом делает его работу такой же обязательной к ознакомлению при анализе «1984», как работу Исаака Дойчера) и художественной (роман самого Бёрджесса, он отказался от продолжения романа Оруэлла, вместо чего, используя тот же метод и концепцию, провернул с Британией 1978 года те же манипуляции (сохранил и утрировал тенденции), что и Оруэлл с 1948. Сфокусировав внимание на растущем влиянии профсоюзов (когда-нибудь нужно будет поговорить и об этой части, но не сегодня)).

Так вот, в этой книге есть интересные мысли по анализу «1984», некоторые уникальные, некоторые — альтернативный взгляд на уже отмеченные обстоятельства. И очень хотелось бы их включить, но дочитал я её тогда, когда этот блок уже был дописан, так что, чтобы не переписывать этот текст ещё раз, мне придётся здесь достаточно кустарно и в отрыве от основного текста вывалить всё, что стоило изложить из этой работы до этого момента, так что сейчас будет много цитирования книги Бёрджесса. В дальнейшем я постараюсь вводить ссылки на Бёрджесса в общем виде и менее концентрированно.

Итак, давайте разберёмся и с ещё одним взглядом на вопрос. Энтони Бёрджесс, публицистическая часть книги «1985». Часть «1948: Интервью со стариком» начинается с громогласного заявления: «Книга Оруэлла по сути своей комична». Воображаемый интервьюер задаёт много уточняющих вопросов, чтобы осознать это, и получает много нетривиальных ответов.

Вы помните первые рецензии?

Да, по большей части они были тепловато-похвальные. Только Бертран Рассел распознал, какая это редкость, философский роман. Остальные писали, дескать, вареная капуста и тряпичные половики даются мистеру Оруэллу убедительнее тоталитаризма. Отчасти это верно: Оруэлл был известен как своего рода комический поэт захудалого и убогого. «Фунты лиха в Париже и Лондоне» и «Дорога на причал Уиган» – это же отличные скетчи для кабаре. Оруэллу всегда хорошо давались кухни рабочего класса...

Он прекрасно уловил атмосферу 1948-го. Серость будней, усталость и лишения. В них ничего не было трагичного. В то время весь трагизм приберегался для нацистских концлагерей. И русских лагерей тоже, но о них думать не полагалось. Следовательно, твои собственные беды были комичны.

Вы хотите сказать, если что-то не трагично, то оно комично?

В искусстве, пусть и не в реальной жизни. Давайте расскажу вам про 1949 год, когда я читал книгу Оруэлла про 1948-й. Война закончилась четыре года назад, и нам не хватало опасностей – фугасных бомб, например. Можно мириться с лишениями, когда у тебя есть роскошь опасности. Но теперь у нас были лишения худшие, чем в годы войны, и с каждой неделей они как будто становились все тяжелее. Мясной паек сократился до пары ломтиков жирноватой солонины. Выдавалось одно яйцо в месяц и, как правило, оказывалось тухлым. Вареная капуста стала пахучей основой британской диеты. Сигарет было не сыскать. Бритвенные лезвия исчезли с рынка. Помню, один рассказ того времени начинался словами: «Это был пятьдесят четвертый день нового бритвенного лезвия» – вот это комедия. Последствия немецких бомбежек были видны повсюду, и в воронках весело росли камнеломка и вербейник. Все это есть у Оруэлла.

Вы хотите сказать, что «1984» всего лишь комическая картина Лондона конца Второй мировой войны?

В целом, да… ». А Неделю ненависти помните? Герой книги Уинстон Смит не может подняться к себе в квартиру на лифте, поскольку отключили электричество, – мы все к такому привыкли. Но электричество в романе отключено в рамках экономии при подготовке к Неделе ненависти – типичное правительственное non sequitur. Так вот мы тогда прекрасно знали, что такое организованная ненависть. Когда я был в армии, меня посылали на курсы в Школу ненависти. Вел их подозрительно молодой подполковник – дружок того влиятельного садиста, а? Нас учили ненависти к врагу. «Давайте, ребята, ненавидьте, бога ради. Посмотрите на эти картинки зверств гуннов. Уж, конечно, вам хочется перерезать гадам глотку. Плюйте на свиней, давите сапогом». И прочая кровожадная чепуха.

Что бы это не было одним лишь цитированием, давайте подводить вот такие промежуточные итоги. Бёрджесс заявляет, что все лишения «1984» — это реалии послевоенной Британии. Оруэлл не конструирует будущее на основе настоящего, он переносит настоящее в будущее без особых изменений.

Далее подмечается интересное противоречие, которое многие не замечают:

И я полагаю, противоречие в той части книги тоже полагается считать комичным?

Противоречие?

Электричество отключено, но телеэкран выкрикивает статистические данные в пустой квартире. Трудно принять мысль о двух независимых сетях энергии.

Далее идёт размышление на две важные темы: во-первых, с точки зрения Бёрджесса, экраны из «1984» — это опять же не идея Оруэлла, а адаптация реально существующего в обществе непонимания природы ТВ (яркий пример — то, что, со слов Бёрджесса, люди, например, стеснялись переодеваться перед телевизором); во-вторых, эти следящие телеэкраны — не такие страшные, как может показаться, дело в том, что страшна сама идея того, что за вами могут постоянно следить, но эти экраны, как, к слову, и стеклянные дома из «Мы» — это гипербола, обычая незаметная прослушка или скрытая камера, о которой вы не знаете (в отличие от гигантского, разговаривающего с вами телевизора), не то что менее эффективна, она более эффективна, так как вы о ней не знаете (и сама книга это демонстрирует).

Телевидение вторгалось в дома. Первые послевоенные программы были скорее дидактическими, чем развлекательными. Экран был для лиц крупным планом, а не для маленьких фигурок из старых фильмов. Перестройка зрения, которую мы сегодня воспринимаем как должное, поначалу давалась непросто – я говорю про способность воспринимать наполеоновскую битву на карманном приборе. Телевизор в углу гостиной был глазом и вполне мог на вас смотреть. Он был членом семьи, но также и агентом огромной корпорации. Помню, как многие стеснялись перед ним раздеваться.

Вы считаете это комичным? Послушайте:

«Конечно, никто не знал, наблюдают за ним в данную минуту или нет. Часто ли и по какому расписанию подключается к твоему кабелю полиция мыслей – об этом можно было только гадать. Не исключено, что следили за каждым – и круглые сутки. Во всяком случае, подключиться могли когда угодно. Приходилось жить, – и ты жил, по привычке, которая превратилась в инстинкт, – с сознанием того, что каждое твое слово подслушивают и за каждым твоим движением, пока не погас свет, наблюдают».

Нет, не комичным, но совсем не таким пугающим. Истинное вторжение в частную жизнь – что вообще возможно попасть под электронное око. Старший Брат не идет за Уинстоном Смитом на кухню или в туалет – во всяком случае, в жилом доме «Победа». (И если уж на то пошло, на мой взгляд, неправильно, что ему позволено жить одному в собственной квартире. Не лучше ли был дортуар с полицейским громилой на кровати у входа?) В постели, в темноте можно думать какие угодно мятежные мысли. Телеэкран – не истинная опасность, не большая, чем прослушка для тех, кто знает, что происходит. Он – метафора смерти частной жизни. Важное тут то, что телекран нельзя отключить. Это как навязчивая рекламная музычка, вечное напоминание о присутствии крупных корпораций, государства, анти-«я».

С локациями всё тоже интересно:

Вот уж точно. А как насчет Министерства любви, Министерства правды и так далее?

Ну, за Министерство правды вполне можно счесть Дом радиовещания, в котором Оруэлл работал во время войны. Штаб-квартиру Би-би-си. Остальные министерства должны только походить на этот прототип. В Министерстве любви имеется ужасная комната, в которой происходят самые страшные вещи на свете, – комната 101. Из комнаты 101 в подвале Дома радиовещания Оруэлл вел пропагандистские передачи для Индии. Неподалеку от Дома радиовещания находился и все еще находится паб под названием «Джордж», излюбленное местечко служащих Би-би-си. Сэр Томас Бичем окрестил его «Липучкой», поскольку там вечно застревали его музыканты. Прилипло и само название. Так вот, в «1984» описывается место с дурной аурой, кафе «Под каштаном», где в конечном итоге оказывается в ожидании пули со своим гвоздичным джином Уинстон Смит. Кафе – тот самый паб, хотя у «Под каштаном» есть что-то от клуба «Мандрагора», где подавали джин неведомого происхождения и можно было сыграть в шахматы. Как ни странно, плохая аура у «Джорджа» появилась после смерти Оруэлла. Это был как раз такой паб, где можно было выпить с Диланом Томасом, Луисом Макнисом или Роем Кэмпбеллом, а придя туда в следующий раз, услышать, что они умерли. Помните, какую именно песню слышит с телеэкрана Уинстон Смит, когда потягивает свой джин и решает шахматную задачку?

Под раскидистым каштаном

Продали средь бела дн

яЯ тебя, а ты меня…

У нас это всегда ассоциировалось, разумеется, не с теми неприятными словами, а с королем Георгом VI в его роли вожатого скаутов. Песенку даже превратили в танец, как «Прогулку по Ламбету», и она была ужасающе и буколически невинна. Оруэлл взаправду отравляет будущее, когда подсовывает издевательский «желтый тон», как он назван в романе. Совсем не смешно.

Подводя некий итог этому блоку Бёрджесс заявляет:

Но вы бы сказали, что в остальном его книга лишь преувеличение дурных времен, ничего больше?

О нет, гораздо больше, но сразу оговорюсь, что Оруэлл на самом деле не предсказывал будущее. Романы создаются не из идей, а из сенсорных данных, и, на мой взгляд, важно тут как раз воздействие этого романа на чувства. Я про джин, от которого идет «противный, маслянистый запах, как у китайской рисовой водки» (откуда Уинстону знать, как пахнет рисовая водка? Тут вмешиваются вспоминания самого автора, еще недавно служившего в бирманской полиции.). Нехватка сигарет, и единственные сигареты в пайке называются «Победа», эту самую марку выдавали во время войны нашим солдатам, воевавшим за границей, – спорадически. Обман чувств при помощи скверной пищи, выпивки и табака, грубой одежды, дегтярного мыла, тупых бритвенных лезвий, ощущение, что ты неопрятен и грязен, – все это было взаправду, только и ждало, чтобы его перенесли в художественное произведение. Это было скверное время для тела. Ты молил о хлебе насущном минимального комфорта, а тебе протягивали камень прогресса.

После чего идёт длинный разговор о том, как настоящий «английский социализм» пришёл к власти, каковы его истоки, причины его триумфа, как он протекал и главное как он соотносился с книжным АНГСОЦем

Прогресс. Это приводит нас к ангсоцу, так?

Да. Разорванный плакат на улице, полощущийся на ветру, и на нем одно слово: «АНГСОЦ». Английский социализм. Помню, как английский социализм пришел к власти в 1945 году, – это была сокрушительная победа левых. На открытии парламентской сессии пели «Красное знамя». Песня заглушала «Боже, храни короля», «Правь, Британия» и «Страна надежды и славы». Уинстон Черчилль, лидер военного времени и глава консервативной партии, был сперва поражен, что страна отвергла его, человека, который вывел ее через долину тени на солнечное нагорье сравнительной победы, а позднее заговорил о предательстве. Оправдание того, что его отвергли, кроется в самом изумлении: он как будто просто не мог взять в толк, что происходит.

Почему главного героя зовут именно Уинстон Смит?

Мы до этого дойдем. Тема довольно каверзная. Равнозначен ли английский социализм ангсоцу? Считал ли так сам Оруэлл? Он ведь хотел прихода социализма. Мы все этого хотели. Говорили, что английский социализм победил в 1945 году благодаря голосам военнослужащих. Сложнейший механизм был создан на кораблях и в военных лагерях по всему миру, чтобы позволить британским военнослужащим осуществить свое избирательное право. Очень мало кто воздержался от голосования. Очень многие (даже те, кто, как я, был воспитан в традициях консерватизма и кто позднее к ним вернется) без раздумья проголосовали за лейбористов.

Почему?

Уинстон Черчилль сам приложил к этому руку. Офицерский состав его любил, но он не пользовался особой популярностью у рядовых. У него было много качеств народного героя: эксцентричность, дар говорить скабрезности и грубый юмор, манера речи более простонародная, чем у ряда лейбористских лидеров, хотя на деле это был аристократический налет прошлой эпохи. Он мог потреблять бренди и сигары в больших количествах. Но неразумно было с его стороны курить сигары, когда он посещал военные части. Кое-кто из нас тогда душу продал бы за затяжку сигаретой «Победа».

А помимо сигар что с ним было не так?

Он слишком любил войну. К выборам 1945 года многие из нас носили форму почти шесть лет. Нам хотелось все бросить и вернуться (а большинству вообще начать) к настоящей жизни. Черчилль разглагольствовал об опасностях слишком ранней демобилизации. На Восточную Европу опустился «железный занавес»; русский союзник вернулся к своей былой роли большевистской угрозы. Мы, простые солдаты, ничего не смыслили в новых процессах международной политики – во внезапных переменах курса. Мы считали русских нашими великими собратьями в борьбе против фашистской диктатуры, и вдруг Россия стала врагом. Мы были достаточно наивны, чтобы воображать, будто для крупных государственных деятелей, как и для нас, война необходимая, пусть и болезненная интерлюдия. Мы не знали, что крупные государственные деятели считают войну аспектом постоянной политики. С нас было довольно Черчилля. Он плакал, когда мы его отвергли.

Но Оруэлл явно им восхищался. Иначе не назвал бы в честь него своего героя.

Нет, нет и нет. Многим американским читателям «1984» казалось, что имя Уинстона Смита – символ благородной свободной традиции, утраченной навсегда. Но ничего подобного не было. Тут снова комедия. Имя «Уинстон Смит» комично и вызывает смех английских читателей. Оно намекает на нечто неопределенное, на политическое дилетантство, у которого не было ни единого шанса против современных профессионалов.

Но ведь неприятие Черчилля явилось самой малой из причин победы социализма в 1945 году? Разве в годы войны не проводились обязательные занятия по гражданскому праву? Разве не это подтолкнуло военнослужащих желать смены правительства?

До некоторой степени. Большая часть населения Англии никогда политикой не интересовалась, но во время войны действительно предпринимались шаги для внедрения обязательного политического образования, особенно в армии: еженедельные собрания, на которых под руководством взводных командиров обсуждался тематический материал, поставляемый Армейским бюро текущих событий (АБТС)…

Если ты приходил в армию умеренным радикалом, то к выборам 1945 года становился уже радикалом отъявленным. В двух словах итог этому при мне подвел один валлийский сержант: «Когда я призвался, то был красным. Теперь я, мать вашу, пурпурный». Если бы английская коммунистическая партия выставила больше кандидатов, состав первого послевоенного парламента оказался бы очень и очень интересным.

Только и всего? Английская армия привела к власти лейбористов потому, что не любила Черчилля и ей не нравилось, как ею руководят?

Нет, дело было в гораздо большем. Среди английских солдат бытовала своего рода утопическая мечта: им необходимо было верить, что они сражаются за нечто большее, чем поражение врага. Они защищали не правое дело от неправого, а неправое – от много худшего. Современная война нарушает функционирование гражданского общества и облегчает восстановление, а не переустройство. Строительство с нуля, которое гарантировало бы давно откладываемую социальную справедливость, – вот что было мечтой войны 1914–1918 годов с ее лозунгом «Страна, пригодная для жизни героев», но эта мечта так и осталась неосуществленной. Демобилизованные солдаты в трущобах или домах для инвалидов, без работы и без надежды, жалели, что не погибли на Сомме. Такого больше не повторится, сказали англичане, и действительно, – оно не повторилось. В 1945 году, возможно, впервые в истории, простые англичане получили то, о чем просили.

Дальше Бёрджесс позволил себе немного трактовать Оруэлла

Оруэлл получил то, что просил?

Оруэлл был истинным социалистом и был только рад видеть, что к власти, наконец, пришло правительство социалистов.

Но его реакцией стал пугающий роман, в котором английский социализм гораздо хуже и немецкого нацизма, и своей русской разновидности. Почему? Что пошло не так?

Не знаю. В английском социализме, который пришел к власти в 1945 году, не было ничего от ангсоца. Конечно, была жажда власти, равно как и коррупция, неэффективность, стремление к контролю ради самого контроля, угрюмое удовольствие от закручивания гаек «политики строгой экономии». Британский радикализм так и не сумел избавиться от своих пуританских корней, а возможно, того и не желал. Типичной фигурой послевоенного социалистического правительства стал сэр Стаффорд Криппс, министр финансов. Это был мрачный приверженец прогресса без радости, про которого Уинстон Черчилль однажды сказал: «Господь без благодати». Простые люди видели в нем предмет насмешек. В честь его окрестили чипсы, и в пабах спрашивали пакеты «сэров стаффсов».

Но ничего смешного в нем не было, а британский пуританизм был слишком косным и ожесточенным, чтобы отмахнуться от него со смехом. Пуританизм 1984 года, который доходит до своего предела (даже сэр Стаффорд Криппс не мог отменить секс), многим обязан 1948 году. Как я и говорил, рука об руку со строгой экономией шла нахальная бюрократия, которая становилась тем наглее, чем ближе находилась к простым людям, как, например, в местных офисах выдачи продовольственных карточек, но никакого Старшего Брата не существовало. Многие из первых читателей книги Оруэлла в Америке предположили, что перед ними едкая сатира на лейбористскую Англию; несколько британских тори поглупее даже потирали руки, злорадствуя, сколько Оруэлл принесет голосов тори. Но никто из них как будто не понимал – а ведь это лежало на поверхности, – что Оруэлл убежденный социалист и таковым останется до самой смерти. Парадокс того, что английский социализм пришел в ужас от английского социализма, так и остался неразрешенным, и разрешить очень и очень не просто.

То есть в его английском социализме было больше английского, чем социализма.

Красиво сказано, и в этом есть изрядная доля истины. Свою страну он любил гораздо больше своей партии. Ему не нравилась тенденция более ортодоксальных социалистов жить в мире чистой доктрины и игнорировать реалии унаследованной, национальной традиции. Оруэлл ценил свое английское наследие – язык, полевые цветы, церковную архитектуру, «Оксфордский мармелад Купера», невинную непристойность открыток со взморья, англиканские гимны, горькое пиво, отменную чашку крепкого чаю. Вкусы у него были буржуазные, а сам он хотел стать на сторону рабочих.

Но он не отождествлял себя с рабочими. Ужасно, что он как будто винил рабочих в своей неспособности влиться в их ряды. Я говорю про тотальное осуждение пролов в «1984»…

Не забывайте, он был сыт по горло и утратил надежду. Он пытался любить рабочих, но не мог. В конце концов, он был выходцем из правящего класса, он учился в Итоне, он говорил с аристократическим акцентом. Когда он призывал своих собратьев-интеллектуалов по среднему классу спуститься на ступеньку и принять культуру горняков и фабричных рабочих, он говорил: «Вам нечего терять, кроме произношения». Но сам-то он не мог его «потерять». Сердцем он был за справедливость для рабочего класса, но не мог принять рабочих как реальных людей. Они были животными – благородными и могучими, как конь Боксер из «Скотного двора», но, по сути, из иного теста, чем он сам. Он боролся со своей неспособностью любить их путем отчаянного самоотречения: вынудил себя скитаться по трущобам Парижа и Лондона, провел несколько месяцев в аду, плодом которых стала книга про «Причал Уигана». Он жалел рабочих – или животных. А еще он их боялся. В его произведениях силен элемент ностальгии – по жизни рабочего класса, которой он не мог жить. И эта ностальгия превратилась в неуемную тоску по дому. А она, в свою очередь, смешалась с другой ностальгией.

Вы имеете в виду ностальгию по прошлому? По смутному английскому прошлому, коего не вернуть. По диккенсовскому прошлому. Это подпитывало его социализм. Социализму следует отвергать прошлое как зло. Его взгляд должен быть целиком и полностью устремлен в будущее.

Вы правы. Оруэлл воображает невозможно уютное прошлое – прошлое как своего рода кухню, где с балок свисают окорока и пахнет старой собакой. Как социалисту ему следовало бы относиться к прошлому настороженно. Как только начнешь тосковать по доброму полицейскому, чистому воздуху, шумным вольным речам в пабе, по семьям, члены которых держатся заодно, по жареном мясу и йоркширскому пудингу, по буйству старого мюзик-холла, не успеешь оглянуться, как станешь ломать шапку перед сквайром. Этому прошлому приходится противопоставлять настоящее – настоящее с его политическими догмами, вооруженными полицейскими, выдохшимся пивом, страхом перед прослушиванием, рыбными сосисками. Помните героя «Глотнуть воздуха»? Он откусывает от такой дряни и говорит, что ощущение такое, будто у тебя на языке современный мир. Оруэлл, кажется, боится будущего. Он хочет противопоставить ему прошлое, точно прошлое было реальным миром с неподдельными предметами.

Мы не можем судить насколько эта трактовка верна, но местами, в частности, когда речь заходит о страхе будущего о том, что Оруэлл больше был англичанином, чем социалистом (какая неожиданность, никогда такого не было (второй интернационал) и вот опять) – звучит правдоподобно (для меня правдоподобно звучит и аналогия отношения Оруэлла к рабочим, по одной простой причине – он действительно изображает людей максимально несубъектными, что через образы животных в «Скотном дворе», что через образы пролов в «1984»).

Ну и дальше мы возвращаемся к началу: нелепости и комичности:

Вообразите: группа интеллектуалов вокруг «Нью стейтсмена» захватила не только Великобританию, но и весь англоговорящий мир. Поскольку Англия, или Взлетная полоса I, оказывается всего лишь придатком Америки, следует предположить, что олигархи из «Нью стейтсмена» сначала одержали верх в Соединенных Штатах и уж затем, наделенные властью, вернулись домой. Не может быть ничего абсурднее, и Оруэлл это понимает. Была великая ядерная война, но после нее большая часть викторианского Лондона еще стоит – опять же абсурд. Сохранились смутные воспоминания о политических чистках в пятидесятые годы, но личные воспоминания Уинстона Черчилля – да и практически всех остальных – имеют оттенок тускнеющего сна. Абсурд. Всех как будто охватила амнезия, даже когда они не практикуют «самостоп». Своего рода отражение это находит в нашей готовности признать, что мы не знаем и что нам нет дела до того, как совершилась революция. Это просто необходимый прием, чтобы привести к власти интеллектуалов. Абсурдно, комично. Я возвращаюсь к тому, с чего начал.

Так, по-вашему, в «1984» нет ничего «тысяча девятьсот восемьдесят четвертого»? Что все уже было в 1948 году и только ждало своего часа?

В каком-то смысле да. Достаточно было импортировать в Великобританию то, что в реальности существовало лишь в газетах или официальных заявлениях, – пытки или концентрационные лагеря. Интеллектуальный тоталитаризм следовало реализовать средствами художественной литературы. Но романы действительно пишутся на основе повседневного опыта, и недовольство Уинстона Черчилля вызвано тем, что вызывало недовольство и у нас: грязные улицы, ветшающие здания, тошнотворная еда в заводских столовых, правительственные лозунги на стенах…

Лозунги вроде «СВОБОДА – ЭТО РАБСТВО» или «НЕВЕЖЕСТВО – ЭТО СИЛА»?

У нас они тогда были не совсем такие. Те, что вы назвали, чистой воды нацистская Германия. Но помню, что, когда я только-только демобилизовался и вернулся домой из-за границы, на первом же правительственном плакате мирного времени, какой я увидел, была изображена осунувшаяся горюющая женщина в черном, а подпись под ней гласила: «НЕ ПУСКАЙ СМЕРТЬ НА ДОРОГИ». Разумеется, кто-то зачеркнул лозунг и подписал ниже: «ОНА ГОЛОСОВАЛА ЗА СОЦИАЛИСТОВ». Мы привыкли к плакатам, которые вывешивало Министерство информации, по большей части топорным, далеким от тонкой двусмысленности плакатов ангсоца: «ВАШЕ УСЕРДИЕ, ВАШЕ ТЕРПЕНИЕ, ВАШЕ УПОРСТВО ПРИНЕСУТ НАМ ПОБЕДУ». «Вы» и «мы» – понимаете? Неудивительно, что все мы стали чертовски пурпурными. «БУДЬ КАК ПАПА, ДЕРЖИСЬ МАМЫ». Это едва не вызывало бунт среди работающих матерей. Лозунги стали частью британского образа жизни. Оруэлл не дал нам ничего нового.

Разве предостережение не было новым?

Какое предостережение? Он говорил нам лишь то, что сказал Англии эпохи Кромвеля Мильтон: держитесь за свои свободы. Возможно, Оруэлл даже этого не сказал. Он играл в интеллектуала, создавая действующую модель утопии или какотопии. Скорее он хотел показать, как далеко можно зайти, прежде чем рухнет тщательно выстроенная структура. А ведь он уже заставил животных разыграть Октябрьскую революцию. Еще одна игра. Он изображал из себя Свифта de nos jours[5]. Стройте собственное жуткое будущее, развлекайтесь. Все сработало, и Оруэлл должен быть доволен. Но удовольствие не имеет никакого отношения к политике.

Продолжение