Даже будучи большим любителем военной истории, трудно припомнить такую войну, которая называлась бы по имени одного человека, как Война Ван-Кифта (или Ван-Кейфта), о которой пойдет этот рассказ. Трудно также найти войну более бессмысленную и жестокою, чем эта, и столь же мало известную. А между тем она проходила в местах, которые сегодня знакомы всему миру, как районы современного Нью-Йорка: Манхэттен, Лонг-Айленд, Бронкс, Нью- Джерси, и другие. Когда-то на их месте находилась голландская колония и город Нью-Амстердам.
Голландская колонизация Северной Америки - это особая страница в освоении европейцами великого северного материка. Они были там не первыми. До них на берегах Северной Америки уже успели обосноваться испанцы (во Флориде и Нью-Мехико) и англичане - на берегах залива Чесапик и реки Коннектикут.
Испанская колонизация, основанная на поисках золотых и серебряных россыпей, не найдя таковых, в Северной Америке, быстро заглохла.
Английская, питаемая, главным образом, массовым потоком в Новый Свет безземельных фермеров, напротив, бурно развивалась.
А вот голландская была не похожа ни на первую, ни на вторую, ни на третью. Нидерланды, тогда они назывались Генеральные Штаты Объединенных Провинций, пришли в Новый Свет не заселять его, а с одной целью – торговать. Сначала они основали торговый пункт на берегу реки Гудзон, Форт Нассау (позже - Форт-Орандж), и вступили в активную меновую торговлю с двумя крупными племенами: могиканами и могавками (одно из пяти племен конфедерации ирокезов). Последние вскоре вступили между собой в войну за право монопольно покупать у голландцев предметы европейского производства, прежде всего - оружие, особенно - огнестрельное, а также - за новые охотничьи территории, чтобы добывать больше шкур, с тем, чтобы покупать все то же европейское оружие. Победили в этой войне более сильные ирокезы.
Но голландцы продолжали торговать с обоими и другими племенами.
Питер Минёйт покупает остров Манхэттен у индейцев
В обмен в Европу хлынул поток мехов и других лесных даров североамериканских лесов.
С 1621 года всю здешнюю торговлю в своих руках монополизировала новая голландская Вест-Индская компания. Она стала назначать своих губернаторов, вернее, совсем как в современных коммерческих компаниях - "директоров". Зарождающейся колонии присвоили статус провинции и первые голландские поселенцы высадились на американских берегах. Но Форт-Орандж оставался лишь торговым пунктом, центром голландской колонизации стал остров Манхэттен. У голландцев были все шансы избежать войн с индейцами, поскольку их, по крайней мере на первом этапе колонизации, в отличие от англичан, интересовала не сама американская земля и не природное золото, как испанцев, а торговля. Индейцев же они рассматривали прежде всего как поставщиков естественных даров континента, то есть - своих прямых торговых партнеров.
Третий по счету губернатор (или директор) Новой Голландии Питер Минёйт приложил немало усилий, чтобы наладить дружеские отношения с местными племенами и побудить их поставлять шкуры ценных животных, пользующихся с спросом в Европе. Минёйт купил Манхэттен у индейцев за кучку безделушек, общей стоимостью 60 гульденов. Нам, из нашего времени, подобного рода сделка кажется смехотворной, но в то время, очевидно, она выглядела вполне честной. Дело было не в пресловутой "кучке безделушек", через эту сделку сами индейцы рассчитывали получить доступ к европейским товарам, в особенности, изделиям из железа, столь для них ценным, и огнестрельному оружию. То есть, они были прямо заинтересованы, чтобы голландцы создали в их черте свое торговое поселение. А сундучок с товарами, которые презентовал им Минёйт, следует рассматривать как своего рода - аванс, вступительный взнос в обмен на торговые отношения. В результате на южной оконечности острова Манхэттен, почти в самом устье реки Гудзон и возникло европейское поселение - Новый Амстердам.
Население его увеличивалось чрезвычайно медленно. Монополия Вест Индской компании препятствовала притоку новых торговцев, религиозные, демографические или иные причины, вызвавшие волну английской эмиграции, в экономически благополучных Нидерландах того времени отсутствовали и к 1630 году все население колонии насчитывало всего лишь 300 человек, главным образом – торговцев, и небольшое число фермеров. В то же самое время в одном только английском Джеймстауне к 1630 г. проживало до 3000 колонистов.
В 1637 году на берега Манхэттена прибыл новый губернатор – Уилльям Ван Кифт (или Ван-Кейфт - Willem Kieft), он стал пятым по счету наместником Новой Голландии. Его губернаторство совпало с одним важным событием, изменившим статус колонии – в 1639-м году Вест-Индская компания утратила свою монополию на торговлю в Америке, хотя сохранила здесь свое влияние.
В Новый Амстердам начался приток частных торговцев всех национальностей и вероисповедания, население городка выросло до 700 жителей, говоривших на 10 языках, в нем насчитывалось 15 улиц, 2 таверны, выросла новая церковь и появилась своя пивоварня. Первое американское пиво произвели в Новом Амстердаме.
Нью - Амстердам в первые годы своего существования - реставрированная и раскрашенная современными средствами часть географической карты Новой Голландии того времени. Внимательно присмотревшись, можно увидеть позади жилых домов деревянную стену форта, за которой стоит церковь
Когда Ван Кифт вступил на Манхэттен, сойдя с палубы корабля «Херринг», который доставил его на остров, колония процветала, о войне здесь никто не помышлял. Хотя те же англичане в Америке уже выдержали две войны с индейцами - город Джеймстаун ранее воевал с поухотанами, а незадолго до прибытия Ван-Кифта на место своего назначения, английские колонии Плимут и Бостон вели войну с племенем пекотов в долине реки Коннектикут, которое в результате прекратило свое существование, а их главный укрепленный поселок, Мистик, был сожжен карательной экспедицией капитана Андерхилла вместе с 700 его обитателей.
У голландцев же, интересовавшихся в основном торговлей, а не захватом новых территорий, до сих пор не было трений с коренными обитателями Америки, а следовательно - и повода для военного конфликта.
Портрет Уилляма Ван Кифта
С прибытием Ван Кифта в отношениях между новым Амстердамом и индейцами вскоре начала нарастать напряженность. О человеке судят по его поступкам и по последствиям этих поступков. Так мы можем составить мнение и Ван Кифте. Его поступки выдают в нем типичного самодура, деспота и, что в нашем случае особенно важно - откровенного расиста. Индейцев Кифт боялся, презирал и ненавидел. Недавняя война с англичан с пекотами насторожила его и он начал свое правление с усиления обороноспособности колонии. Город защищало небольшое деревянное укрепление - "Амерсфорт". Кроме того, Ост-Индская компания держала здесь постоянный наемный гарнизон в 100 солдат - случай для раннего периода колонизации Северной Америки редчайший.
Ни Новая Англия, Ни Новая Франция, Ни Новая Швеция не имели здесь профессиональных войск.
В случае военной опасности все колонисты мужского пола призывались в ополчение со своим оружием. Исключение составляли: испанская колония во Флориде - Сан-Августин (но это было особое, военное поселение, содержавшееся за королевский счет), и небольшой контингент наемников в Новой Голландии, нанятый Ост-Индской кампанией, как сейчас бы сказали, для "защиты своих инвестиций" в Новом Амстердаме.
Проинспектировав колонию, Ван Кифт счел ее оборону недостаточной.
«Форт - просто развалина, – писал он в своем первом письме в Голландию. – Пушки не исправны.…».
И он принялся деятельно перестраивать городские укрепления, опасаясь прежде всего индейцев - их в окрестностях Нового Амстердама обитало более 10 000.
Да и близкое соседство с англичанами не сулило добра.
Но этим, в общем-то разумным, планам губернатора мешало отсутствие средств в городской казне. Тогда он решил поправить дела за счет... индейцев, против которых, собственно, эти меры и были в первую очередь направлены.
Вождям (сашемам) окрестных мелких племен Ван Кифт объявил, что отныне они обязаны платить Новому Амстердаму налог- мехами и продовольствием. Каждый год шлюп с солдатами на борту стал совершать обход побережья и под дулами мушкетов индейцы несли на его борт плоды своего урожая и охоты.
Но неорганизованные и не имевшие единого вождя, они смирились со своей участью голландских данников. Несмотря на эти поборы, долгое время между белыми в районе Манхэттена и коренными американцами сохранялись мирные отношения.
На собранные таким образом средства Кифт действительно укрепил форт и город. Безропотность, с которой индейцы платили дань, и присутствие постоянного наемного гарнизона на острове, возбудило в нем ложное чувство, что он - полновластный хозяин здешних мест. Точно также он вел себя и по отношению к жителям колонии. В Новом Амстердаме не было даже подобия хотя бы совещательного органа из представителей голландской общины. Кифт правил единолично, открыто заявляя: «В этой стране хозяин - Я!»
Первые симптомы войны проявились на 4-й год правления Ван Кифта. Причина была ничтожная. Скот, который европейцы разводили для своих нужд, бродил где попало, топтал кукурузные поля индейцев и вторгался в их традиционные охотничьи угодья. В свою очередь, те забивали на мясо забредавших в лес свиней и коров, которых считали своей естественной природной добычей. Эти мелкие конфликты множились и напряжение вдоль границ Нового Амстердама постепенно нарастало.
После того, как пропало, повадившись пастись в лесу, несколько свиней с фермы Ван Рейса, одного из основателей и старожила колонии, губернатор обрушил свой гнев на племя раритан. Их владения простирались от низовьев реки Гудзон до острова Стайтен-Айленд, там, где сейчас находится Нью-Джерси, район современного Нью-Йорка. Выполняя приказ губернатора, отряд солдат выступил против раритан. Сам Ван Рейс и другие влиятельные колонисты энергично возражали против акции устрашения, указывая, что она лишь вызовет ответный удар индейцев, но губернатор с их мнением не посчитался. Солдаты окружили поселок раритан, застав их врасплох, убили сашема и нескольких жителей - в наказание за пропавших свиней!
Когда солдаты ушли, обозленные индейцы взялись за томагавки и напали на ферму Рейса, спалив ее дотла, четыре фермера при этом погибли. Так пролилась первая кровь между белыми и индейцами на берегах Манхэттена.
Кифта этот набег ничему не научил, только разгневал. Он немедленно назначил награду за голову каждого раританина, которую ему принесут. Ему действительно принесли голову, но только одну и то, не известно чью.
Более того, губернатор обнаружил, что даже в лице своих соотечественников он не встречает понимания. Против него сформировалась оппозиция, которую возглавил пастор Нового Амстердама Эвардус Богардус.
Самолюбие Ван Кифта дало трещину. Властолюбивый и гордый, он все же понял, что без поддержки поселенцев ему не обойтись и впервые в истории Новой Голландии разрешил сформировать Совет, который бы решал вместе с губернатором важнейшие вопросы жизни колонии, в том числе войны и мира.
В его состав вошли 12 самых уважаемых граждан, председателем единодушно избрали Ван Рейса. Хотя его фермы пострадали от нападения индейцев, Ван Рейс упорно стоял за мир, большинство членов «Совета двенадцати» его поддерживали. Совет также разработал проект реформы управления колонией по парламентскому принципу, как в Нидерландах.
Такой неожиданный поворот событий Ван Кифта, разумеется, не устроил.
Он вскоре распустил Совет, продолжая править единолично.
Летом 1642 года на Манхэттен внезапно прибыл Миантономо, вождь наррагансеттов из залива Чесапик. Его сопровождало около 100 воинов. Это "вторжение" чрезвычайно напугало мнительного голландского губернатора.
В появлении военного отряда наррагансеттов он усмотрел за заговор с целью поднять индейцев на восстание и уничтожить Новую Голландию. Однако Миантономо ничего такого не замышлял. Причина его визита была совершенно иная. После того, как англичане уничтожили племя пекотов, возникшим вакуумом силы в Коннектикутской долине воспользовался самопровозглашенный вождь Ункас - прототип известного литературного персонажа Фенимора Купера.
Полная противоположность своему литературному тезке, хитрый, коварный, жестокий и вероломный - он основал собственное племя, установил военный союз с англичанами и вошел в конфликт с другими племенами, которые сформировали коалицию во главе с вождем Миантономо - для войны с Ункасом. Но, считая себя недостаточно сильным, Миантономо отправился в вояж по побережью, в поисках союзников, в ходе которого побывал и на Манхэттене. Помощи у здешних сашемов он, однако, не получил, и вскоре мирно удалился со своим эскортом.
(Впоследствии Миантономо проиграл Ункасу сражение в битве племен на т.н. "Равнине Сашемов" и был казнен своим заклятым врагом - )
Но Ван Кифт, однако, его визитом чрезвычайно встревожился.
В Новом Амстердаме подняли тревогу, форт запер ворота, солдаты напрасно жгли фитили, ожидая нападения, которое так и не последовало.
С тех пор Ван Кифт жил в состоянии, которое, наверное, можно назвать паранойей, навязчивым, не преходящим страхом индейского нападения.
Драма произошла зимой 1643 г., когда большая группа индейцев- ваппинегров, 500 человек, перебралась на остров через узкий пролив и разбила два лагеря, один в местечке, которое называлось Павония, другой на мысе Корлер Хук.
Но это были беженцы, спасавшиеся от ирокезов, а не военный отряд, воинов среди них было совсем не много, большинство - старики, женщины и дети.
Для Ван Кифта этого, тем не менее, оказалось достаточно, чтобы, не выяснив в чем дело, почему и зачем явилась эта горстка краснокожих, вновь объявить военное положение. В форте бил барабан, лязгало оружие. Совет Двенадцати более не существовал, никто не смог удержать губернатора от неразумного и жестокого решения – уничтожить оба индейских лагеря.
На самом деле, миграцию ваппингеров косвенно вызвали сами голландцы. Прошло уже немало лет, с тех пор, как завершилась война между могавками и могиканами за контроль на прямой доступ в Форт-Орандж. Оба племени заключили мир между собой, но стали энергично притеснять своих малых соседей. Ружье стоило дорого, индейский воин выкладывал за него голландскому торговцу целый ворох первосортных шкур. Природные источники пушнины, однако, были не беспредельны и быстро истощились. Начались «бобровые войны», вооруженные мушкетами и стальными томагавками, могавки и могикане принялись активно вытеснять с исконных земель своих более слабых братьев по крови, захватывая их охотничьи территории и облагая данью. Большинство небольших и разобщенных береговых племен в устье реки Гудзон смирились с оброком, но племена покрепче, такие как ваппингеры и делавары, пытались оказать сопротивление.
Зимой 1643 года могавки выслали очередной отряд, вооруженный мушкетами, чтобы собрать дань. Крупное селение ваппингеров отказалось ее платить, его воины, имея лишь луки и стрелы, напали на могавков, но потерпели тяжелое поражение. Потеряв 70 соплеменников убитыми, опасаясь массовой резни, ваппингеры всем селением снялись с места и пустились бежать к морю. Во всем Заливе не нашлось бы племени, которое могло бы взять их под крыло,
и, не зная, куда податься, в полном отчаянии беглецы устремились под защиту пушек Нового Амстердама. Худшего убежища им трудно было найти.
Здесь они обрели не защиту, а смерть.
Резня в Павонии.
Ван Кифт горел желанием поквитаться с индейцами за прошлые обиды: "кражу" свиней и мнимый заговор Миантономо. Но более всего он хотел преподать урок устрашения другим племенам, продемонстрировав им силу и мощь европейского оружия. Одним словом, весь смысл карательной экспедиции сводился к тому, чтобы показать, кто хозяин на берегах Манхэттена. Пастор Богардус тщетно пытался предотвратить побоище, но губернатор, как и прежде, игнорировал чужие советы.
В ночь на 23 февраля 1643 года из Нового Амстердама выступили два отряда. Одним командовали лейтенант Ван Тьенховен, он направился к Павонии, взяв с собой 80 солдат. Другой вел лейтенант Мариан Адриансен, который командовал городским ополчением (49 человек), он двинулся к мысу Корлер Хук.
Ван Кифт всех запугал призраком индейского вторжения. Адриансен и его ополченцы считали, что защищают свой город, свои семьи. Ван Тьенховен слепо исполнял приказ, который каждый из двух офицеров понимал по-своему.
Отправляя их на бойню, Ван Кифт дал указание убить всех воинов, но не трогать женщин и детей. Андриансен так и поступил. Его отряд атаковал лагерь ваппингеров у Корлер Хук, перебил до 40 индейцев, взял 30 пленников, но не тронул женщин и детей.
Резня в Павонии - иллюстрация к книге XIX века
В Павонии же произошла форменная кровавая вакханалия.
Солдаты Ван Тьенховена, не замеченные, подобрались к индейскому поселку. Ваппингеры чувствовали себя в безопасности, с голландцами у них не было вражды, местные племена считались их союзниками. Они, к тому же, находились на острове и полагали, что пролив надежно охраняет их от врагов. Поэтому свой лагерь они охраняли крайне беспечно. Солдаты внезапно ворвались в становище и февральский снег густо окрасился кровью. Пики и мушкеты разили без разбора: сонных воинов, женщин, детей, стариков. У кормящих матерей вырвали из рук младенцев, рубили их на куски, бросали в реку или нанизывали на шпаги. Мертвецам отрубали головы и гоняли ногами, словно футбольные мячи.
Пошли в дело факелы, тростниковые хижины-времянки одна за другой охватывало пламя.
Довольный Ван Кифт со стены форта наблюдал отдаленное зарево. Не в силах сдержать радость, он лично встретил у ворот возвращающихся солдат, осыпал похвалами, совал в руки деньги и подарки.
Тьенховен убил в Павонии 80 человек и убил бы больше, если бы успел.
Но обитатели индейского лагеря в ужасе бежали. Они не знали, кто на них напал, и часть из ваппингеров, решив, что их атаковали англичане или могавки, пытались искать спасения в Новом Амстердаме. Там их тоже ждала смерть - солдаты, которые остались охранять форт, безжалостно перекололи и перестреляли беглецов.
После резни в Павонии уцелели лишь те немногие, кто смог пробиться через частокол голландских пик, рассеялись по острову и нашли пристанище у дружеских племен. Резня в Павонии была и остается одним из самых позорных и кровавых эпизодов в истории североамериканской колонизации.
Ночь длинных ножей 23 февраля вызвала эффект, прямо противоположный тому, на который рассчитывал Ван Кифт. Индейские племена сплотились на почве общей ненависти к бледнолицым. Против голландцев ополчились не только ваппингеры, но и все окрестные племена, даже такие, с которыми у них вообще не было контактов, или которых они считали традиционно дружескими.
В том же 1643 году коалиция из 7 племен, насчитывающая 1500 воинов, вторглась с материка на Манхэттен. Разумеется, это была не единая армия, за этой цифрой стоит примерное общее число воинов, которое могли выставить индейские союзники. Индейцы, за всю историю колонизации, крайне редко собирались в крупные отряды, а если такое и случалось, то только на короткое время. Обычно же они действовали мелкими, подвижными, неуловимыми группами. В поход выступали не все боеспособные мужчины, а только часть из них, обычно - молодежь под предводительством избранных на время похода военных вождей. Большая часть оставалась, чтобы защищать свои поселки и добывать охотой пропитание своему племени. Такие военные отряды различных племен и начали просачиваться на Манхэттен, проникая во все его не защищенные уголки.
Жертвами как всегда оказались фермеры, жившие удаленно от города, или случайные путники, застигнутые войной врасплох.
Индейские войны практически всегда отличались жестокостью, которую в равной степени практиковали обе стороны. Правых и виноватых в них не искали, а на этом этапе колонизации не брали и пленных. Только позже, во времена англо-французских войн, племена стали брать заложников - для последующего получения выкупа. На какое-то время для индейцев это стало весьма прибыльным бизнесом. Но не сейчас. Устроенная Ван Кифтом резня вызвала ответную резню. Рассыпавшиеся по огромному острову и соседним островам, индейские военные отряды безжалостно убивали каждого встречного европейца, без различия пола и возраста. Так от их рук трагически погибла на своей ферме и Энн Хатчинсон.
Это имя достаточно широко известно в истории. Для своего времени, когда женщина из обычной семьи не пользовалась никакими политическими правами, да и не думала о них, вела исключительно домашний образы жизни, Энн Хатчинсон (Anne Hutchinson) была фигурой крайне яркой, энергичной, обладала собственным видением жизни и религии, а также красноречием, не стесняясь высказывать свои взгляды. Ее в полной мере можно назвать одной из первых феминисток в истории. С другой стороны, как и большинство женщин своего времени, она была примерной многодетной матерью, воспитывая 14 детей.
Перебравшись в 1634 г. с мужем из Англии в колонию Бостон, Энн вскоре собрала небольшой кружок из женщин, где поначалу обсуждались только проповеди, которые читались в местной церкви, но затем и иные темы: положение в колонии, распоряжения и деятельность властей.
Харизма, ум и природное мастерство собеседника, вскоре сделали Энн Хатчинсон столь популярной, что послушать ее приходили и мужчины, а ее общественный клуб, если его так можно было назвать, насчитывал до 60 человек. Однако довольно смелые высказывания Энн, особенно ее трактовка пуританских религиозных постулатов (а Бостон был основан пуританами), вызвало раздражение как здешней церкви, так и правящей элиты.
Над Хатчинсон учинили суд, который признал ее виновной в ереси и приговорил к изгнанию за пределы колонии. Приговор достаточно мягкий, учитывая, что, спустя полвека в той же колонии начнутся знаменитые суды над "салемскими ведьмами" и ни в чем не повинные женщины пойдут на виселицу.
Так что, Энн, можно сказать, легко отделалась.
Однако над ней словно витал злой рок. Изгнанная твердолобыми бостонскими пуританами, она решила вообще покинуть Новую Англию и переселиться туда, где можно было начать новую жизнь и где ее не стали бы попрекать ее прошлым. Так Энн Хатчинсон в 1642 г. оказалась в Новой Голландии, с большей частью семьи, включая мужей ее старших дочерей, и всеми младшими детьми. Хатчинсоны поселились в месте, где сейчас находиться Бронкс - район современного Нью-Йорка, построили здесь ферму и зажили жизнью самых обычных колонистов.
Убийство индейцами Энн Хатчинсон и ее семьи - иллюстрация к книге XIX века
После резни в Павонии, которую устроил Ван Кифт, ферма Хаитчинсонов оказалась в самом эпицентре зловещих событий. Не ясно, почему Энн не переселилась, как многие, в Новый Амстердам, когда индейцы начали разорять дома колонистов и убивать их самих. Эта ошибка стоила жизни не только ей.
На ферму нагрянул военный отряд индейцев сиваноев (Siwanoy). По легенде, ибо живых свидетелей не осталось (но у всякой легенды есть свои корни - А.М.), Энн вышла им навстречу, спросив, что им нужно. Вождь индейцев потребовал, чтобы она увела собак, бросавшихся на непрошенных гостей, а когда его приказание было выполнено и псов привязали на поводок, началась бойня. Саму Энн вместе со всеми обитателями фермы, включая нескольких слуг и пятерых детей, безжалостно убили, оскальпировали, затем трупы оттащили и бросили недалеко от дома, который тотчас сожгли. Уцелела (опять же по легенде) только девятилетняя дочка Энн - Сюзанна. Индейцев поразили ее золотисто-рыжие волосы и они забрали ребенка с собой, дав девочке имя "Осенний Листок". Только через несколько лет ее выкупили дальние родственники Энн из Бостона.
Нью-Амстердам в осаде.
Непрерывные индейские рейды быстро загнали голландцев в стены Нового Амстердама. Их фермы и сады превратились в пепелище, их скот был вырезан, дома разграблены, поселенцы, кто не успел бежать в город, погибли.
Ван Кифт оказался в сложной ситуации. Новый Амстердам фактически находился в осаде. Сотня его солдат не могла подавить восстание. Всего, считая гарнизон форта и городскую милицию, колония могла выставить не более 250 боеспособных мужчин. Индейцы же вовсе не принимали открытого боя, но активно разоряли окрестности. Они сожгли все, что можно было сжечь, что находилось вне пределов досягаемости городских пушек.
Разоренное и напуганное население покидало Новый Амстердам, его жители садились на корабли, приходившие из Европы и навсегда оставляли Америку. Неприязнь к губернатору была всеобщей. Двое заговорщиков даже пытались убить его, причем один был лейтенант городского ополчения Мариан Адриансен, который участвовал в избиении ваппингеров 23 февраля 1642 года. Адриенсен пытался застрелить губернатора, но ему помешали. Отделался лейтенант достаточно легко – штрафом в 500 гульденов и тремя месяцами тюрьмы.
Кифт боялся, что более суровый приговор вызовет открытый бунт.
