Гуляя по московским улочкам погожим, осенним деньком, набрела на «дом-яйцо». И так домик сам по себе необычен, а отражение в луже меня порадовало особенно.)

Два фото - обработка и исходник.

#comment_253542666

Посвящается Томасу Лиготти

Высоколобый, седой, с неподвижным и холодным взглядом, с тонкими губами и по-рыбьи опущенными уголками рта - не так я представлял Учителя, коим он, конечно, себя не считал. Что поделать, наставничество не всегда двухсторонний процесс, тем более в писательском ремесле.

В единственном за карьеру интервью он жаловался, что в мире не найдётся и тысячи его преданных фанатов. Может и так, но есть один, который стоит тысячи. Я переписал все его произведения: каждый рассказ из цикла «Пьесы другой стороны», романы про Алого вестника и Дверь-всех-ключей. Последний роман - «Внутри стен» - я переписал дважды, а сколько раз перечитал - не счесть. Думаю, я знаю этот труд Учителя лучше, чем некоторые правоверные христиане знают хотя бы одно из евангелий.

По счастливой случайности мне удалось узнать, где он живет. И пусть каждый город в его творениях возникал из пепла фантазии, но у каждого вымышленного переулка был прототип. Не такой загадочный, не такой страшный, а спокойный и прозаичный, что в глазах Учителя заполнялся густым и тягучим сумраком. Благодаря многократному прочтению его работ, я вычленил некоторые черты окружения, что перетекали из одного творения в другое. Заброшенная парковая зона, гранитная набережная, психиатрическая больница, расположенная в сосновом бору. Но чаще всего в его произведениях встречалась библиотека. Думаю, дорогая лично писателю, ведь мрак и смерть ни разу не осквернили сакральной тишины, полной глухого шелеста страниц. Она служила нерушимым храмом, где его герои могли укрыться от роящегося вокруг неведомого зла, отыскать оружие против, зачастую невидимого и неведомого, противника. Именно спускаясь по высоким ступеням библиотеки, проходя мимо двух бронзовых львов, герой решался на последний бой, готовясь рискнуть жизнью, лишь бы больше не бояться.

Случай привел меня в цитадель гордых и немых знаний. Неделю назад я записался на мастер-класс одного известного графомана, под невероятно ординарным названием «Как продать роман: десять простых правил», что проходил в соседнем городке в центральной библиотеке. Не сказал бы, что я сдался. Нет, я по-прежнему был уверен, что смогу написать что-нибудь стоящее. Что-нибудь настоящее, пусть и украшенное гротескным кружевом цвета чёрного неба с оттенком свежей гематомы. Я просто хотел увидеть и другую сторону, посмотреть, что там за жизнь?

С первых же минут мастер-класс вызвал стойкое чувство скуки, припорошённой раздражением, зато библиотека поразила. Я испытал ни с чем несравнимое чувство - когда слова, заложенные в память, обволакивают внешний мир, пронизывают его, сливаются в единое смысло-чувство, точно сошлись два пазла от разных картинок, образовав нечто новое и цельное из старых образов.

Я встал посреди выступления графомана, который, кстати, оказался никудышным оратором, и пошёл вдоль книжных полок, а в голове летели слова. Нет, не лектора самоучки, а того, чьи произведения задавали тон всей моей жизни. Библиотека фигурировала почти во всех трудах Учителя. Трогая корешки книг, глядя на резные стенки шкафов, на приставленные к верхним полкам узкие деревянные лестницы, я узнавал этот мир, узнавал обитель знаний и спокойствия, что служил внепространственной точкой для героев Учителя. Учёные, врачи, детективы, проститутки, люди у черты или уже ступившие за грань рассудка также как и я бродили по этой библиотеке, пусть и запечатлённой на бумаге, в поисках ответа: всегда разного, но, по сути, одного и того же. Каждый хотел узнать свою судьбу. Ведь в конец концов все эти твари из сумрака олицетворяли именно её. Неприглядную, отвратительную, бесчувственную судьбу человека. И его герои шли к ней, вооружившись знанием. И каждая финальная схватка походила на бой пешехода с товарным поездом, что двигались навстречу друг другу. Да, от судьбы не уйти – вот главный урок Учителя.

Я бродил между стеллажами, пока не забрёл в ограниченную секцию, спрятанную в самом сердце книжного лабиринта. Там за столом сидел мужчина в старом пальто, седые волосы покрывала в кепка, глаза смотрели на мир сквозь линзы очков без оправы. В руках он держал небольшой старый томик со стёршимся названием. Взгляд холодных глаз застыл на одной странице. Брови нахмурены. Казалось, мужчина пытался добраться до самой сути озадачившего его слова, но что-то мешало вывернуть наизнанку семантическое ядро.

Пары секунд работы подсознания хватило, чтобы на свет явилась мысль: это он!

Не знаю, как, ведь узнать его я не мог – в мире никто ещё не сделал ни одной его фотографии. Цепочка рассуждений осталась вне моего разума, однако итог казался верным настолько, что я не нашел ничего лучше, чем просто сесть напротив мужчины и спросить:

— Это же вы написали «Внутри стен»?

Мужчина расслабил на миг брови, затем впился в меня холодным взглядом поверх очков.

— Кто вы?

— Никто. Я был тут на мастер-классе. Ужасном, честно говоря. Решил побродить вокруг и узнал это место… Это ведь вы, да?

Взгляд его двинулся, холодные синие глаза оценивающе бродил по чертам моего лица, по одежде, по рукам, сложенным на столе.

— Что вы хотите?

— Поблагодарить вас за талант. Он… Вы очень много мне дали. Буквально изменили мой взгляд на мир, точно прооперировали хрусталик, не прибегая к хирургии, обойдясь только печатным словом.

— Интересно, — хмыкнул он. — Почему вы решили, что это я?

— Сам не знаю. Кажется, я даже и не думал, а сразу понял, как увидел вас. Я узнал библиотеку. Это ведь её, — я обвел взглядом укромную секцию, — вы описывали почти в каждом произведении?

— Её.

Я улыбнулся, а хотел рассмеяться. Детский восторг крепко вцепился за рёбра и не отпускал. Передо мной сидел человек, показавший мне, что может слово, как оно может врезаться скальпелем в порок, но не человеческий — порок самого мироздания, и как это же крохотное слово может расширить рану до размера вселенной, заполнив вакуум туманом и тенями, что бродят, широко расставив руки, в поисках выхода, но этими же самыми руками взбивают пелену, точно масло, делая её только гуще и гуще.

— Я учусь у вас, — сказал я.

— Чему?

— Слову. Тому, как вы с ним обращаетесь. Как вы режете пространство на узоры из букв, а затем собираете мир заново, раскрывая то, чего иначе не увидеть.

— Хм, — вырвалось у мужчины напротив. Он снял очки и сложил руки в замок перед лицом.

— Я не просто читал ваши книги — я их изучал, переписывал, заучивал. Если хотите, я хоть сейчас могу процитировать любимый фрагмент из «Внутри стен». Монолог Альберта, когда он остался один в палате, окружённый шёпотом, что доносился из стен. Как там было: Я бы с радостью передал дар сознания, но кто бы тогда испытал эту радость? И с каким ужасом я бы…

— Верю, можете не продолжать, — сказал человек и вновь надел очки. — Так что теперь? Вы хотите автограф?

— Автограф?! Я хочу у вас учиться — вот что мне нужно. Хочу понять, как видеть то, что видите вы!

— О, это не трудно, — сказал он, улыбнувшись. — Труднее будет вернуть прежнюю девственность взгляда, стоит мне провести вас по точкам преломления. Говоря труднее, я слукавил, вернуть прежнюю наивность будет невозможно. А мир, который воцарится вокруг, лишится той сказочной и глянцевой белизны. Стоит ли оно того? Стоит ли?

— Стоит, — ответил я прежде, чем растаял в воздухе вопрос Учителя.

— Тогда идём, у меня как раз есть время до полуночи, — сказал он, сверившись с наручными часами. Затем достал из внутреннего кармана пальто продолговатый чёрный футляр и убрал очки. Книгу он так и оставил на столе, предварительно запомнив страницу.

Мы пошли к выходу. Проходя мимо завершающегося мастер-класса, Учитель на миг замер, глядя на оратора, снисходительно улыбнулся.

— Может, вот оно — твоё счастье? — спросил он, кивнув в сторону лектора.

— Такое счастье не по мне.

— Конечно, нет.

Он поправил кепку и толкнул тяжёлую входную дверь, что скрывала от нас царство надвигающейся ночи. Спускаясь по высоким ступеням следом за человеком, чьи миры мне так полюбились, я ощутил подлинное счастье, что соперничало с трепетным ожиданием от посещения точек преломления. Что это такое? Это какие-то конкретные места в пространстве или мысленные точки, что находятся на границе мира реального и мира вымышленного, запертого в черепе под седыми волосами провожатого? Я спросил Учителя. Он посоветовал мне набраться терпения.

Шли по незнакомым мне улицам, чужого города. От библиотеки свернули вглубь квартала. Учитель шёл быстро, я чуть отставал от него, разглядывая неоновые вывески баров, клубов и других ночных заведений, мимо которых мы следовали. Мой проводник остановился возле неприметного трёхэтажного дома из побледневшего от старости (некогда красного) кирпича, что застыл на краю неоновой улицы, будто юродивый родственник. Учитель постучал в дверь. Щёлкнул замок и дверь приоткрылась на пару сантиметров.

— Не передумал? – спросил он.

— Нет.

— Хорошо. Прежде чем мы войдём, запомни: ты можешь в любой момент убежать, в любой, ясно? Но никаких вопросов. Ни одного. Стоит тебе его задать, стоит примерить рациональное начало к увиденному – всё пойдёт коту под хвост. Ты понял?

— Вроде бы…

Учитель улыбнулся и толкнул дверь. Внутри не было никого, кто минутой ранее открыл бы для нас дверь. Конечно, за время последних наставлений Учителя, человек мог бы отойти от двери, но что-то мне подсказывало, что никого там не было. Сквозь окна в правой части здания просачивался синтетический свет от бара неподалеку, комната вспыхивала поочерёдно зелёным северным сиянием, синей глухотой океана, алым закатом умирающего дня. Но мы пошли в другое крыло, пошли в чёрный коридор, в котором едва угадывались призраки окон, среди пыльной завесы заброшенного дома. Учитель не включал свет, да и было ли электричество в этом здании? Я следовал за ним, стараясь не отставать, расставив от слепоты руки в стороны, точно клещ, готовый уцепиться за что-нибудь проходящее мимо. Мы несколько раз свернули, точно шли по квадратной спирали, пока не оказались в тупике. Учитель прижался к стене, подтолкнул меня за плечо и подвел к стене впереди. Он взял меня за кисть, поднял её на уровень лица и спросил:

— Ты когда-нибудь подслушивал через стакан?

— Нет, но я видел такое в детских…

— Отлично. Тут то же самое. Держи, — он направил мою руку вперёд. Я ощутил холодную резную стенку какого-то устройства, действительно похожего на стакан. Форма дна этого устройства идеально легла по форме уха, точно…

— Приложи и слушай, — перебил мои мысли Учитель.

Я замер в таком положении. Сначала я слышал только шаги Учителя, что отошел назад по коридору. Затем вдалеке послышались шаги. Тихие, потом все громче и громче, пока люди за стеной не остановились. Послышались голоса: говорили они, точно в спектакле, используя устаревшие фразы и обороты. Всего пять или шесть голосов. Люди по ту сторону чего-то боялись, ожидали чего-то зловещего, что должно явиться с минуты на минуту, один даже сказал, что их конец не за горами. Секунду спустя комнату заполнил жуткий крик – так кричит безумная толпа. Устройство, через которое я подслушивал, заметно нагрелось. Послышались ещё шаги: тяжелые, спокойные, мерно приближающиеся к людям за стеной, неотвратимые, как сама судьба. Кажется, люди прижались к стене по ту сторону, потому что я слышал даже их шёпот. Обречённый шёпот заполнил устройство, проник в мой мозг и рассеялся там колючей тревогой и жгучим страхом. Шёпот сменился на крик в тот же миг, когда устройство в моей руки нагрелось сильнее. Люди кричали, а между криками я слышал тихий и ровный гул, будто заработал двигатель или большой вентилятор, что гнал воздух в стену. Затем крики один за другим затихли, оставив лишь гул, да и тот миг спустя прекратился. Снова донеслись тяжелые шаги – тот, кого так боялись люди за стеной, уходил прочь. Видимо, поглощённый этим действом, я совсем не обращал внимания на пыль вокруг, потому что, как только за стеной затихло, нос начало сверлить, я не выдержал и чихнул. Шаги за стеной к тому моменту почти пропали, но после моего чиха они зазвучали громче. Нечто возвращалось.

— А-а-а, — протянул чей-то хриплый и низкий голос, — у нас гость. Это опять ты, писака?

Я решил, что голос обращался к Учителю, а потому не ответил.

— Что же ты молчишь? — прохрипел голос. — Неужели испугался? Давай, скажи мне всего одного словечко. Всего одно, чтобы я мог наконец выбраться отсюда и познакомить тебя и весь твой мир с очищающим пламенем!

Снова задул ветер. Устройство в руках раскалилось за одну секунду, я выронил стакан на пол и тот зашипел. Потрогал стену — холодная, точно ничего по ту сторону не случилось. Я наклонился за выпавшим устройством, но только протёр раскрытыми ладонями пол. Устройство исчезло.

В немом смятении я пошел обратно по коридору, держась за стены. Сворачивал только направо, пока не увидел Учителя. Он стоял ко мне спиной, стоял в дверном проёме, ведущем на улицу. Силуэт его обрамлялся холодным, чуть серебрящим лунным светом. Он обернулся ко мне и напомнил единственное правило:

— Никаких вопросов, помнишь?

— Да, — сказал я, не сдержав дрожи в голосе.

Учитель пропустил меня вперёд. Улица преобразилась. Мы пробыли в доме меньше часа, однако все вывески погасли, окна закрыли железные ставни, пьяные голоса пропали, только холодные ветер летал в переулках, подхватывая обрывки газет, швырял их об стену, точно разъяренный питбуль.

Проводник повёл меня через дорогу, в узкий переулок, освещённый лишь ледяным шариком луны, что скользила по ночному небосводу, точно между высокими параллелями крыш. Пройдя переулок, мы оказались в широком поле из сухого и невысокого сорняка. Поле ограничили сетчатым забором, что к нашему визиту зиял ржавыми язвами, в одну из которых мы и пролезли. Учитель вышел на еле заметную тропу и повел вглубь поля. Лунного света хватало, чтобы заметить, как сменился оттенок сорняка: сначала светлый, даже бледный, он становился всё темнее или даже чернее, чем дальше мы продвигались. Когда земля и растения под ногами почернели так, что стало невозможно отличить: где тут стебель, где лист, а где вырванный корень, Учитель замер. Он отошел в сторону.

— Иди вперед. И как дойдёшь до широкого камня, протяни руку.

Только я приоткрыл рот, как Учитель поднял указательный палец и поставил его поперёк своих губ. Я кивнул и пошёл дальше, оставив проводника позади.

Откуда-то спереди донёсся тихий щелчок. Затем ещё, чуть громче. Затем ещё и ещё. Они звучали через равные промежутки. Показался плоский невысокий камень, доходящий мне до колена. Под ночным светилом он казался доисторической наковальней с узкой глубокой ложбинкой точно посередине. Подойдя вплотную, я увидел, как откуда-то сверху на этот камень упала капля, что пропала в ложбинке, выбив звонкий ХЛЮП. Спустя примерно пять секунд с неба упала вторая – ХЛЮП.

Я выставил руку раскрытой ладонью вверх точно над ложбинкой в камне. Капля глухо стукнула в середину ладони. Поднес руку к лицу — в призрачной синеве луны капля казалась чёрной, с трагичным алым отливом. Она каталась по линиям на ладони, точно ртутный шарик: не растекалась, не распадалась. Тогда я сжал кисть в кулак, раскрыл вновь. На ладони застыло алое пятно, оно приятно грело руку. С каждым ударом сердца тепло поднималось вверх по руке все выше и выше. Я поднёс ладонь ко рту и коснулся капли кончиком языка – густой и солёный вкус. Кровь, понял я и задрал голову в безмятежную тьму, испещренную алмазными точками. Откуда она взялась?

Я вновь выставил руку, поймал следующую каплю. Снова поднёс ко рту, слизнул алый шарик целиком, ощутив не столько соль, сколько приятное возбуждение, где-то внутри. Сердце бешено колотилось, ожидая следующую порцию манны небесной. Я встал на камень, точно это ускорило бы миг единения моего нутра с эссенцией ночного мрака. Раскрыл рот и жадно вкушал каплю за каплей. Сердце билось все сильнее, уши заложило, по мышцам пробежал гудящий ток, требующий выхода наружу. Когда стук сердца стал таким частым, что я перестал его ощущать, когда уши заложило настолько, что даже внутренний голос не мог докричаться до разума, а мышцы сократились в едином экзальтированном спазме, я ощутил нечто доселе неизвестное. Точно открылось новое чувство. Будто где-то внутри возник новый орган, что даровал мне способность. Способность чувствовать жизнь. И пусть этой жизнью была всего лишь полевая мышь в сотне метров от меня, но я ощущал её так, словно она уже была в моих зубах. Затем явился голод. Мышцы выстрелили пружинами, направив меня к несчастной жертве. Кажется, я бежал на четвереньках. Бежал, ощущая затылком, как сверху – из ночной пустоты – за мной следит нечто, что даровало мне этот дар, и оно радовалось, ликовало, подначивало меня. Да, найди и убей! НАЙДИ И УБЕЙ! УБЕЙ!

Миг спустя крохотные косточки захрустели на зубах. Думаю, полёвка не поняла, что случилось. Рот заполнился кровью, она сочилась и лилась, утоляя страшный голод. И чем больше я насыщался, тем больше во мне становилось человека, тем ярче сиял разум. Ощутив на языке шерсть, крохотные лапки, сломанные косточки, я выплюнул всё наружу. Затем меня стошнило. Три раза подряд. Руки дрожали, по подбородку текла рвота со звериной кровью, из глаз бежали слёзы. Нечто в небесах смеялось надо мной, отправляя на землю алый яд, что разбивался где-то позади – ХЛЮП, ХЛЮП, ХЛЮП…

Кто-то взял меня под мышки и помог подняться. Протянул платок, чтобы вытереть лицо. Это был Учитель. Он сочувствующе смотрел на меня из-за очков без оправы, на лбу у него блестели капли пота, кепка чуть съехала назад, выбив седую чёлку. Видимо, он бежал за мной по полю.

— Все должно было пройти иначе, — сказал он, — я прошу прощения, но никаких вопросов, помнишь?

Я кивнул, еле сдержав очередной позыв.

Учитель вывел меня обратно в узкий переулок. Я сел на холодный асфальт, прижавшись затылком к стене. Учитель встал напротив, прислонившись спиной к граффити, изображающем красную летучую мышь. Он достал из кармана платок, снял очки и неторопливо протёр стекла.

— Обычно, в поле никто не забредает. Не знаю, в чём дело. Возможно, так даже лучше, ведь теперь у тебя больше поводов уйти. Ты всё ещё можешь…

— Я никуда не уйду, — сказал я, сплюнув в сторону остатки шерсти.

— Подумай, дальше будет только…

— Уже подумал, — сказал я, вставая. – Ведите.

Учитель улыбнулся, надел очки и указал рукой в сторону выхода на широкую улицу, что вновь гремела всполохами света.

Мы шли, обливаемые вспышками вывесок, нас встречали пьяные голоса, хрипящие динамики сыпали под ноги бессмысленные строки новомодных песен. Голова налилась тяжестью людского веселья. Захотелось тишины. Учитель, словно прочитав мои мысли, свернул за угол в небольшой сквер, что вел к двум стареньким домишкам, разделённым узким переулком. Дома эти казались близнецами, но какое-то неуловимое отличие всё же было, и от этого становилось не по себе.

Учитель выбрал скамейку под старинным уличным фонарём — точно напротив узкого переулка. Свет фонаря простирался ровно настолько, чтобы не тревожить тесный мрак между домами. Расположившись, Учитель достал из внутреннего кармана пальто пачку сигарет. Предложил мне, но я отказался, боясь в очередной раз опустошить нутро. Он взял одну сигарету и закурил.

Ещё не растворился в воздухе сизый сигаретный дым от первой затяжки Учителя, как позади послышался пьяный гул. В сквер свернула компания молодых людей. Они бессвязно галдели какую-то песню, что только что звучала в одном из баров. Компания разместилась неподалёку от нас на широкой скамейке. От компании отделился один человек, он встал за дерево неподалёку, но приятели попросили его журчать где-нибудь подальше.

Пьяница огляделся, приметил зияющую дыру между домами и направился туда. Учитель затушил сигарету, сняв алый колпачок из пепла двумя пальцами, и убрал окурок в пачку. Он наклонился вперёд, уперевшись локтями чуть выше колен. Проследив за Учителем, я также сосредоточил внимание на человеке, что пробирался в узкий проход между домами.

Прошло несколько минут. Человек выбрался наружу целый и невредимый, только, кажется, чуть более пьяный, чем зашёл в переулок. Он широко расставил ноги, встряхнул чем положено и застегнул ширинку. Шатаясь, он прошёл мимо нас, бросив невнятное добрыэчер и вернулся к компании. Я посмотрел на Учителя – тот не сводил глаз с переулка. Когда компания покинула сквер из переулка показалось лицо. Точь-в-точь, как у того пьяницы, разве что немного бледнее и трезвее. Близнец пьяницы огляделся по сторонам. Движения его были резкими, словно птичьими. Он вышел на свет, держась за стену и замер, заметив нас. Учитель улыбнулся и крикнул:

— Не бойся, мы не по твою душу!

Копия пьяницы вытаращила глаза, точно услышала самое злобное проклятье в свой адрес, развернулась и побежала вдоль дома. Бежала она как марионетка в руках новичка: широко раскидывая ноги, высоко задирая колени, махая руками, точно всё время норовила взлететь, а затем скрылась за углом дома.

— Мы почти закончили, — сказал учитель, не дав мне опомниться. — Прежде чем отправиться к последней точке, я спрошу ещё раз… но вижу по глазам, ответ будет прежним. Ну, хорошо. Тогда запомни кое-что еще: там, куда мы пойдём, ты должен будешь сделать то же самое, что и я. Ровно то же самое. Не вздумай медлить. Не допускай рассуждений, забудь о рациональности, забудь о морали. Это последняя точка, за ней нет ничего, что сдержит твой разум. После неё тебе не за что будет зацепиться. А взлетишь ты или упадешь – это на тебе, мой ученик, — сказал он, похлопал меня по плечу, поднялся с лавки и пошел обратно через сквер.

Пару секунд я приходил в себя после признания со стороны Учителя, затем подскочил и побежал следом.

Мы вернулись на улицу, занятую этиловой радостью вперемешку с низкими частотами. Учитель прошёл мимо ближайшего бара, свернул в переулок и повёл меня обратно в сторону библиотеки через уютную скрытую улочку, тихий покой которой, как ни странно, не тревожили неоновые вспышки. Пьяницы сюда тоже не забредали. Единственные обитатели этого укромного прохода – кошки – сидели на массивных подоконниках, провожая нас внимательными изумрудами хищных глаз. Вдоль домов лежали объекты, что в ночном сумраке казались мне человеческими костями. Тогда я решил, что этого не может быть. Интересно, что после всего увиденного – это мысль показалась мне чересчур.

Улица упиралась в калитку, что ограничивала небольшой сад во внутреннем дворе библиотеки. Учитель остановился у калитки и вгляделся в глубину сада. Затем посмотрел на меня и приставил указательный палец к губам. Я кивнул. Затем он достал из внутреннего кармана пальто небольшой чёрный револьвер калибра и взял его в правую руку, просунул левую сквозь прутья в калитке и открыл дверцу. Та подалась с небольшим скрипом, Учитель замер, затем продолжил чуть медленнее, отчего скрип превратился в едва слышимый треск старых петель. Он чуть пригнулся, когда пошёл через сад, я поступил также. Мы замерли у чёрного входа в библиотеку, Учитель вновь жестом напомнил мне о том, что следует соблюдать тишину. Я вновь кивнул. Учитель приоткрыл дверь и протиснулся в темноту. Бросив короткий взгляд на сад позади, я последовал за ним.

Мы шли вдоль стены, тихо, словно воры. Учитель держал перед собой пистолет. Прошли пустой коридор и оказались перед лабиринтом из стеллажей. Учитель снял ботинки, обернулся и посмотрел на мою обувь. Я снял кроссовки и поставил их рядом. Учитель глубоко вдохнул. Он сделал это беззвучно, лишь плечи его резко подались вверх, а затем он быстро зашагал вдоль стеллажей. Я последовал за ним. Примерно, через десять шагов я услышал голос. Что-то в этом голосе было знакомым. Знакомым, а потому неправильным. Это был мой собственный голос, который шёл откуда-то из-за старых, истертых корешков.

— Если хотите, — говорил некто моим голосом, — я хоть сейчас могу процитировать любимый фрагмент из «Внутри стен». Монолог Альберта, когда он остался один в палате, окружённый шёпотом, что доносился из стен. Как там было: Я бы с радостью передал дар сознания, но кто бы тогда испытал эту радость? И с каким ужасом я бы…

В этот миг мы с Учителем вывернули из-за стеллажа и оказались в том самом сокровенном месте читательского зала, где я встретился с ним несколько часов назад. Я замер, увидев за столом точную копию себя, обожающе смотрящую на точную копию Учителя. Боже, какое дурацкое лицо у меня было в тот момент, подумал я.

Учитель взвёл курок и прицелился в затылок своей точной копии.

— Ого! Значит, сегодня мой черёд… — сказала копия, услышав щелчок.

— Получается, так, — сказал Учитель — тот, что привёл меня обратно в библиотеку. – Вставайте, вы оба.

Учитель бросил взгляд на моего ошарашенного двойника. Его глаза сияли страхом. И засияли ещё сильнее, когда близнец разглядел меня позади Учителя.

— Это же… это я?!

— Более удачная копия, - сказал второй Учитель, что так и сидел за столом, подняв руки.

— На улицу, живо!

— Слышал? — сказала копия Учителя моей копии. — Другой я нервничает. Подними руки и делай, что сказали.

Мы прошли обратно к чёрному входу, что вёл в крохотный садик. Как только наши копии оказались на улице, Учитель-близнец обернулся и тут же получил пулю в лоб, в глазах на миг зажглась вспышка и тут же погасла, а тело рухнуло на укрытую холодом траву. В воздухе запахло порохом. Выстрел прозвучал тихим хлопком - даже не верилось, что от такого умирают. Моя копия застыла, глядя на тело рядом. На джинсах в паху показалось чёрное пятно.

— Твой черёд, — сказал учитель и протянул мне револьвер.

— Что? Не надо, прошу! Я же… я всего лишь… я не понимаю, что…

Я взвёл курок.

— Нет, не надо! Не…

Запах пороха снова ударил по носу. На траву упало второе тело. В тот же миг, как моя копия рухнула на траву, внутри меня что-то сломалось. Даже не так. Я ощутил, как развязался узел, затянутый ещё до первого сказанного мною слова, затянутый до первой оформленной мысли.

Учитель протянул руку и забрал у меня револьвер. Затем вынес нашу обувь, обулся, обошёл тело, взял свою копию за ноги и потащил через сад. Я сделал то же самое. Помню, как меня заворожила приминающаяся трава, что послушно склонялась, когда я тащил по ней своё тело, и тут же выпрямлялась, точно ничего и не было. Но кровь, что тянулась за телом говорила – было. Ещё как было.

Учитель бросил тело у калитки. Открыл дверцу со скрипом, что мог бы пробудить мёртвых, хотя никто из мёртвых не очнулся. Учитель придержал калитку, и та замолкла, широко раскрыв железную пасть. Мы вытащили тела на узкую улочку, где кругом сидели изумрудноглазые кошки. Трупы оставили точно посредине, точно хотели, чтобы их нашли. Прежде чем вернуться в библиотеку, я обернулся — над телами роились кошки. Хищное пиршество походило на бурлящую чёрную массу, полную сияющих глаз, голодного рыка и рычащего чавканья. Я вспомнил эти штуки, лежащие вдоль стен. Кажется, это всё-таки были кости. Краем уха я услышал тихий стон. Понадеялся, что это вышли остатки воздуха из разорванной грудной клетки. Хотелось верить, что моя копия умерла прежде, чем до неё добрались кошки... А кошки ли это вообще?

Мы вернулись в укромную часть библиотеки. Сели за стол. Учитель снял очки, стёр рукавом несколько капель крови (наверное, после выстрела в упор), надел очки обратно и посмотрел на меня.

В тот миг в голове свирепствовал ураган такой силы, что, казалось, все мои нейронные связи расплелись и сплелись заново, образовав такие пути для мыслей, которыми мой разум прежде не ходил. Я ощутил, как мир вокруг меня изменился. Он не расширился – нет, он оставался таким же, но теперь я знал, что есть такие места, есть такие карманы в пространстве, что до поры до времени свёрнуты, замкнуты сами в себе. Такие места только и ждут своего наблюдателя, ждут, притаившись в старых домах и на пустырях, в глухих переулках и тёмных подворотнях. Эти диковинные растения жаждут последней капли, что приведёт их к ядовитому цветению. Эта последняя капля – человеческий разум. Подходящая разменная монета для таких мест. Разве можно унести с собой их часть, не оставив взамен часть себя? Нельзя. Невозможно. Часть меня в тот день осталась в старом доме у стены, за которой горело адское пламя, часть растворилась в поле под каплей крови, падающей с чистого неба, часть осела на скамейке в сквере напротив тьмы, рождающей порочные копии. Капля – хотя скорее нечто большее – погибла вместе с моей точной копией, что теперь блестела начисто обглоданными костями под пьедесталами изумрудноглазых хищников. Но как это всё уместить? Как это встроить в картину мира? Где те ниши, что жаждали подобного знания?

Я взялся за голову, пытаясь, если не понять, то хотя бы принять случившееся. Учитель поднялся и обошёл стол. Он встал чуть позади меня, положил руку мне на плечо и сказал:

— Взлетишь или упадешь? Выбор за тобой.

Как сквозь дрёму, я слышал удаляющиеся шаги. Затем донеслись голоса. В каком-то полусне я побрёл к выходу, где столкнулся со слушателями только что завершившегося мастер-класса. Они оживлённо галдели, обсуждая кто инсайты, кто инсайды. Рыжеватый парень возле меня одухотворённо заявлял подруге:

— Жизнь не будет прежней. Теперь я понял…

Что он там понял, я не слышал. Пройдя массивные двери, я отошёл в сторону и простоял на крыльце пока новоиспечённые гении-романисты не разъехались. Мне не хотелось спускаться вниз, не хотелось касаться асфальта, что очерчивал передо мной мир, полный… полный чёрт знает чего… Но разве не об этом все тексты Учителя? Его герои спускались и шли вперёд. Шли навстречу чёрти чему, а порой и самому чёрту. Но герой ли я?

Я спустился и замер на последней ступени. Набрал полную грудь воздуха – стало чуть легче. Кругом темно и тихо. Мысль сбил внезапный звук: позади послышалось довольное мурчание. Я повернулся — на верхней ступени сидел чёрный кот с изумрудными глазами. Встретившись со мной взглядом, он плавно, словно видение, спустился вниз, потёрся об меня боком, изогнув горбом спину. Я наклонился, чтобы погладить ночного приятеля, но тот спрыгнул с последней ступени, так и не дав к себе прикоснуться, и сел в паре метров напротив, сияя глазами.

— Ты прав, — сказал я то ли коту, то ли себе, — нечего тут стоять.

Кот протяжно мяукнул. Я сделал последний шаг.