Ванька мамку свою любил. Не было в его недолгой жизни человека главней. Мамка была с ним с самого первого момента, когда себя помнил. Всегда. А больше родных у него и не было. Трудно они жили с мамкой, бедно, тоскливо. Это Ванька потом начал понимать, а пока каждый вечер забирался в скрипучую мягкую кровать у окна, прижимался к мамкиному плечу щекой, дышал любимым запахом уставшего тела и банного мыла. Долго грел заледенелые ноги о теплые мамкины колени и рассказывал о своих приключениях за день, пока глаза не слипались и Ванька не проваливался в сон. Не видел, как мамка смотрела на него спящего, отодвигалась на край, снимала обнимающие ее руки и отворачивалась до утра. Плакала.
До пятого класса Ванька жил беззаботно пока не услышал от пьяной соседки, что он обуза. Значение этого слова он понимал плохо, а вот о том, что ненавистным камнем висит на шее бедной женщины до него дошло сразу. Ну, а потом мамка, отхлестав мокрым полотенцем за прожженные сигаретой единственные штаны, крикнула в сердцах: мол, жалко не утопила тогда в коровьем сливе, не мучилась бы теперь с ним всю жизнь.
Ошарашенный Ванька долго потом был послушным. Испугался. Не собирал больше бычки у клуба, не лазил по чужим садам, не дрался с деревенской шпаной. Старался стать хорошим изо всех сил. Но уставшая мамка его стараний не замечала. И специально оставленный с заработанной четверкой дневник на столе не посмотрела, а только накричала, что порядка в доме нет никогда, что устала она быть мужиком, и пора Ваньке взрослеть, зарабатывать себе на пропитание. Ничего с ним не случится, пойдет завтра после школы на колхозный ТОК. Там помощники нужны.
Сначала Ванька учился и работал, через год в школу почти не ходил, а в седьмом классе совсем забросил. На что она ему, ученым все равно не быть? Аттестат о семилетнем образовании ему выдали как всем. На этом Ванькино детство закончилось.
Мамка из колхоза ушла. Устроилась в магазин уборщицей. Легче стало жить, сытнее. Только добрее она не стала. Радовалась, когда Ванька оставался на Току всю уборочную страду. Оживала, расправляла плечи, молодела даже. Генералила дом, оставшийся в наследство от бабки. Белила кухню и печь, стирала занавески, подзоры с кровати, расставляла по дому банки со срезанными в палисаднике цветами. Жила, будто освободилась от повинности – легко, красиво. С возвращением Ваньки снова чернела, закрывалась.
Не любила она сына. Однажды в пылу ссоры рассказала ему, что больно ей, когда тот рядом. Уж так сильно на отца – змея походит повадками, вихрами на голове дурной, да глазищами черными. Ухмыляется так же злобно с малолетства самого. Как сложно порой сдержаться от желания стереть эту ухмылку противную с рожи навсегда. С самого рождения Ванька – наказание ей. Кара божия. И никуда ни деться, ребенок же. Он ручки тянет к маме, ласки требует, а ее при виде него в холодный пот кидает.
Рассказала, какой страшный человек отец его был. Лишний человек, случайный в ее жизни. Сиделец, не ценивший ни жизни человеческой, ни знавший, ни любви, ни доброго слова. Чудовище без души. Рассказала, как напал на нее, почти девчонку после похорон матери прям на кладбище. О том, как выжила чудом, как лечилась потом долго в психической лечебнице. А потом оказалось, что не одна она уже.
Когда Ванька народился, пришлось уехать в деревню в бабушкин дом подальше от глаз. Выжила. Только с каждым днем все сложнее получалось уживаться ей с сыном. Однажды, нашло не нее помутнение. Схватила вечно орущего Ваньку, завернула в шаль, да и побежала к ферме. Бросила в жижу, даже не думая, что кто-то увидит. Лишь на мгновение испытала облегчение, когда тот умолк и руки освободились.
Увидел их тракторист. Ваньку спасли, подумали, что выронила доярка случайно. Уставшие руки не держат. Быстро спасли, ребенок даже не нахлебался. С годами боль не утихала, с каждым взглядом сына, с каждым жестом, неудачей становилась только сильнее.
Ванька слушал мать и кривился от брезгливости. Выскочил в сени, еле сдерживая дурноту. Когда его перестало выворачивать. Молча, покидал в рюкзак вещи и ушел из дома. Освободил мать.
В военкомате его не приняли. Не дорос. Получил расчет на ТОКу, как раз хватило на билет до края света. Тогда все ехали на коммунистическую стройку. Вот и Ванька нашел себя на БАМе. Работал, завел друзей, получил койку в общежитии. Увидел жизнь, людей узнал. Профессию освоил. Только с женщинами не везло ему. Не получалось. Каждый раз как знакомился с девушкой, вспоминалась мать и ее ненависть, и не любовь. Накатывал на Ваньку страх, немело тело и кроме злости ничего он больше не чувствовал и выразить не мог. В таком месте слухи расползаются быстро. Стали девушки Ваньку сторониться. Однажды, ему повезло. Нашлась барышня и для него. Только, снова все пошло не так как хотелось, не совладал с собой Ванька. Девушка сопротивлялась. Ванька сердился. Не рассчитал…
Посадили Ваньку за убийство на долгие-долгие годы.
Василиса, узнав о судьбе сына, не удивилась. Плакала горько. Винила себя. Нельзя было отпускать мальчишку из дома. Не справилась, не вынесла свой крест до конца. Может быть, уберегла его от беды, если бы молчала. Если бы терпела.
После тюрьмы Ванька вернулся домой. К матери. Решил отдать ей долг. За то, что детства лишила, за то, что жизнь испортила. И отдавал методично, сразу после пенсии. После очередных побоев увезли Василису в больницу с открытым переломом, множественными ушибами и сотрясением мозга. Возвращаться домой она больше не захотела. Привезли Василису на проживание к нам в усадьбу. Всю неделю бабушка, словно исповедовалась, рассказывала свою горькую жизнь. Через неделю умерла.
И сразу судмедэкспертиза инициировала расследование ее неестественной смерти Наверное, это первый случай в усадьбе за много лет. Заинтересовались в морге синяками, старыми порезами и сломанной рукой старушки. Искренне удивились, что каждый десятый поступающий в дом престарелых приезжает в таком состоянии.
Их, как правило, привозят уже из больницы, или паллиативного отделения, когда ушибы, синяки, переломы почти зажили. И все же каждая отметина на теле тщательно описывается принимающим доктором, как раз на такой случай. Только все эти описульки остаются в личном деле не востребованными: синяки стирает время, душевные раны обиженные старики прячут поглубже, не жалуются, не обвиняют и стараются как-то жить вопреки.
Случай с Василисой все изменил. После вскрытия затребовали документы с описанием физического состояния во время поступления, контакты родственников, медицинское заключение комиссии ВТЭК при оформлении. И скорее всего за нашу Василису заступятся хотя бы после смерти. Виновные, обидившие старого человека, будут наказаны.
Нет не так. Сын ответит за убийство матери.
