Она резко проснулась от собственного крика. Сердце билось так сильно, что, казалось, разорвёт грудную клетку. Настя задыхалась, ловя ртом воздух, словно рыба, выброшенная на отмель. Пока, наконец, не успокоилась и не поняла, что уже практически рассвело. А ещё она была здесь не одинока. Насте крепко зажмурилась, словно не доверяя тому, что видит, потому что перед ней стояла женщина, в пальто с капюшоном, с клубком ниток в руках, чего никак не могло быть взаправду: её клубок был красным и словно подрагивал, светясь алым. А ещё Настя была уверена, что женщина улыбается ей, хотя в рассветных сумерках никак бы не могла разглядеть эту улыбку.
Она поежилась, открыла глаза – и вдруг захотелось перекреститься. Всего на мгновение Настю охватило жуткое предчувствие надвигающейся беды.
И вот женщина заговорила, и голос её был ласковым и мягким, словно пушистая шёрстка котёнка, и все опасения Насти внезапно исчезли без следа.
- Здравствуй, Настя, - сказала женщина так, словно давно знала Настю - Меня зовут Эльвира Павловна, и я пришла помочь тебе и помогу, но с одним условием… Ты должна будешь всю свою жизнь беспрекословно служить мне.
- Так вы меня знаете? - растерялась Настя. Условие женщины одновременно смущало, но и отчего-то казалось пустяковым. Может, тут всё дело было в её словно гипнотизирующем, уж очень приятном голосе – этого Настя не знала. Ей просто хотелось согласиться, и, сглотнув, она кивнула, принимая как условие, так и помощь.
- Конечно, знаю, - просто ответила женщина и протянула ей руку, затем помогла подняться. Стоило коснуться её руки, как в Настю словно влились новые силы, или то было дело в пронзительных ярко-голубых глазах незнакомки?
Эта Эльвира Павловна смотрела на неё с нежностью и любовью, словно мать родная. С такой теплотой никто за всю жизнь на Настю не смотрел.
Эльвира Павловна всю дорогу что-то неразборчиво и монотонно говорила, и её голос успокаивал Настю, приносил облегчение и, надо сказать, надежду. Когда, наконец, показался выход со свалки, Настя поймала себя на том, что улыбается, а Эльвира Павловна улыбается ей в ответ. Затем достаёт из своей кожаной и дорогой сумочки, сделанной под крокодила, небольшую бутылочку и протягивает ей, а Настя даже не спрашивает, берёт её, открывает и пьет, а в голове как в порядке вещей раздаётся голос Эльвиры Павловны, говорящей, что это «бодрящий» эликсир.
И действительно: стоило сделать глоток тёплой и ароматной жидкости, как в ногах появилась приятная лёгкость и силы, и они словно естественным образом теперь сами бежали вперёд.
На такой волшебной ноте лёгкости и бодрости они миновали подлесок, заброшенное поле, проржавелые ограды старого и обветшавшего кладбища и спустились с холма, а там уже виднелись крыши многоэтажных домов, слышался шум машин, и по дороге встречались люди, спешившие на работу.
Эльвира Павловна довела Настю до ближайшей остановки и, вместо того чтобы ждать автобуса, как ожидала Настя, вышла к бордюру у дороги, чтобы тормознуть машину.
«Какой же наивной и глупой я была», - горько усмехнулась про себя Настя, заканчивая проговаривать новый аудиофайл на «моторолле» и нажимая кнопку «пауза». А ведь всегда считала совсем иначе, словно видела себя со стороны эдакой прожженной молодой женщиной, закалённой жизненными невзгодами. Она вздохнула, затем включила диктофон и снова начала записывать…
Настя думала, что попала в рай, оказавшись в услужении Эльвиры Павловны. Она спала в кладовке на матрасе и все занятия по хозяйству, которые поручала Эльвира Павловна, казались такими смехотворными и незначительными. Что там было разобраться с уборкой, стиркой? Погладить и развесить вещи хозяйки, приготовить еду следуя рецептам из поваренной книги и чаще под наблюдением хозяйки, пока Настя всё не освоила, как того требовалось.
Она с удовольствием ходила на птичий рынок, где покупала куриц, кроликов, индюшек и гусей. Всё приносила в квартиру к Эльвире Павловне, а та водила её в подвал, там стояли клетки – и первое время Настя думала, что хозяйка просто разводит птиц согласно своим, пусть и странным прихотям. Вопросов Настя не задавала.
А хозяйка хвалила её за старание и раз в неделю угощала коньяком, водя в свой кабинет, скрытый за тяжёлой дубовой дверью, так внутри необычно, роскошно обставленный, что его интерьер вызывал у Насти какой-то детский восторг.
Там Эльвира Павловна усаживалась в своё кресло, жестом давала понять Насте, чтобы та села на стул, и наливала по стаканам коньяк, в который с помощью пипетки капала янтарно-персиковую жидкость из графина.
Эта жидкость была волшебной – вскоре уверилась Настя, потому что после выпитого коньяка ей становилось так хорошо и легко как на душе, так и в теле, что хотелось смеяться и танцевать без остановки от небывалого по силе счастья.
И Эльвира Павловна в тот момент улыбалась, смотрела на Настю, как на родную дочку, что ли, а потом ласково говорила, чтобы она шла к себе отдыхать, и загадочно упоминала, мол, вечером покажет ей кое-что интересное.
Настя, покидая её кабинет, осторожно закрывала за собой тяжёлую дверь, даже зажмуривалась от предвкушения: ну что там такое необычное вечером будет? И зевала, вдруг осознавая, как ей сильно хочется спать, ведь вставала Настя на услужении не позднее четырёх часов утра.
Матрас в кладовке пах пылью. Давно пора было его вытрясти и просушить, как следует, но Настя постоянно об этом забывала, а когда вспоминала, то обычно уже наступал вечер. Полки в кладовой пустовали. Висела голая лампочка на потолке, которая включалась прямо у порога и светила тускло-желтым светом, скорее раздражающим глаза, чем выполняющим свою функцию по освещению.
Настя закрывала за собой дверь, оставляя небольшую щель, чтобы из коридора шёл свежий воздух, и ложилась, свернувшись калачиком на матрас, мигом засыпая.
Проснулась она тогда с ясностью в голове и улыбнулась, оттого что вдруг чётко, детально вспомнила своё прошлое: как её ограбили бандиты хозяев местного рынка и крепко ударили по голове, а затем запихнули в багажник машины и увезли в неизвестном направлении. И вспомнилось произошедшее так живо и подробно, словно случилось с Настей буквально вчера.
С воспоминаниями пришла и уверенность в себе. Сразу захотелось засыпать хозяйку разными вопросами и об оплате труда поговорить тоже хотелось, или для начала выяснить, сколько Настя должна ей отработать за помощь. Ведь не могло же быть по-настоящему сказанное условие про всю её жизнь? Да, это следовало спросить в первую очередь.
Настя встала, поправила смятое одеяло, одёрнула длинную юбку и кофту, в которой спала, расчесала руками растрепавшиеся после сна волосы, тут же замявшись, ведь совершенно не помнила: как так они вдруг стали короткими? Почему она вдруг решилась остричь их до плеч? Ерунда какая-то происходила. Совершенно не в характере Насти, которая всегда предпочитала красоваться на людях со своими густыми косами. А в праздники вообще постоянно их распускала, ловя восхищённые взгляды мужчин.
Настя поёжилась от этих мыслей и появившихся сразу же в голове страшных и неясных подозрений. Затем, покачав головой, она, наконец, вышла из кладовой.
Эльвира Павловна с задумчивым видом стояла в прихожей с клетками в руках. Стояла в домашнем платье в горошек и меховом жилете, который она носила постоянно, даже в тёплые и погожие дни, вызывая у Насти мысли, что хозяйка без своего жилета просто не может жить.
Она как раз ставила на пол клетку со спящими курицами, а увидев Настю, заговорщицки прижала палец к губам, затем поманила за собой в кабинет, вероятно, как подумала Настя, тоже собиралась с ней обо всём важном поговорить. «Вот и прекрасно». Настя зевнула и последовала за ней.
Настя зашла в кабинет хозяйки, где сладко и вкусно пахло свежей выпечкой, а вокруг было так красиво и богато и очень уютно. На тяжёлом и дорогом с виду письменном столе Эльвиры Павловне лежало горкой в стеклянной вазочке сдобное печенье и стоял заварной чайник, но рядом только одна чашка.
- Садись, угощайся, Настенька.
Голос хозяйки был ласковый и одновременно такой крепкий, настойчивый – в общем, Настя и не подумала отказаться. Пышное округлое печенье в вазочке словно само просилось в рот. И, оказавшись там, стоило Насте откусить кусочек, просто таяло на языке, такое сладкое, вкусное, что не оторваться.
А как же приятно пах травяной чай из заварника!.. Сейчас она только выпьет чашечку и потом обязательно спросит все, что собиралась, у хозяйки.
- Пей, не стесняйся. Для сегодняшнего поручения тебе понадобится твёрдая рука и силы… - загадочно произнесла Эльвира Павловна.
Не успела опустеть чашка, как Насте захотелось выпить ещё. Всё остальное словно отошло на второй план, как и то, куда исчезла вдруг сама хозяйка.
Этого Настя даже не заметила, настолько сильно была поглощена вкуснющим угощением и чаем.
Она сама не заметила, и как расправилась со всем печеньем из вазы, как вдруг опустел чайник и куда-то исчезла Эльвира Павловна. Настя встала, спохватилась, сетуя на себя: как же так получилось? Она громко позвала:
- Эльвира Павловна! - выбежала из кабинета в коридор, чувствуя, как горят, словно ошпаренные кипятком щёки.
Хозяйку она обнаружила в коридоре. Поверх мехового жилета на ней был надет клеёнчатый фартук, в руках зажат ещё один, как оказалась – для Насти… А затем Эльвира Павловна мягко попросила сходить её на кухню, взять ножи и глубокие жестяные миски под раковиной.
Этот её мягкий, но властный голос Настю гипнотизировал, неся в себе приказ, который словно отчеканился в мыслях, заменив их собой. И это влияние голоса Эльвиры Павловны усиливалось с каждым последующим словом, словно закрепляясь рыболовными крючками в мозгу Насти.
Но самое страшное заключалось в том, что Насте нравилось, просто до одурения нравилось слушать голос Эльвиры Павловны и затем выполнять ею сказанное.
Так они незаметно добрались до чердака, где, аккуратно поднимались по ступенькам (первой ловко лезла Эльвира Павловна), чтобы не скрипеть в тишине объятого ночью и сном жильцов подъезда. Таки взобрались наверх, открыли чердачный люк и оказались в самом тёмном и одновременно самом пугающем месте из всех, где бывала за свою жизнь Настя.
Страх неожиданно заставил её немного прийти в себя, осмотреться и ощутить всю давящую прямо на кости, словно живую темноту чердака. Услышать в глубине лёгкий и глухой шорох и этого всего испугаться так, что заколотилось сердце, а ладони похолодели и собственный голос сел, когда Настя попыталась спросить Эльвиру Павловну: а что, собственно, среди ночи они вообще забыли здесь? Но так и не задала этого вопроса, а просто наблюдала привыкшими к темноте глазами, как чернеют контуры клеток и блестит острый нож в руках у Эльвиры Павловны.
И, снова услышав звук её голоса, Настя оцепенела, и в её голове в очередной раз активировался рыболовный крючок.
Звук голоса хозяйки вернул Настю в былое состояние послушной марионетки. От него та слабая вспышка осознания себя в происходящем исчезла, как и не было её. Сейчас только голос Эльвиры Павловны стал ориентиром для Насти, подсказывающим, что нужно делать.
Не замечая, что улыбается, Настя взяла клетку с птицами из рук хозяйки, открыла, достала сонную курицу, затем так же спокойно взяла протянутый нож из рук Эльвиры Павловны. И, когда он оказался в её руках, Настя спокойно направилась вглубь чердака, больше не ощущая никакой тревоги, страха и сомнений.
- Иди на шорох, туда… - мягко и одновременно повелительно подстёгивала к действиям Эльвира Павловна, оставшаяся сама стоять вблизи чердачного люка. Настя ловила каждое её слово, такое приглушенное и далёкое, но невероятным образом одновременно словно гремевшее в её ушах раскатами грома.
От крепкого, насыщенного запаха меди, напоминающего кровь, запершило в носу. Настя чихнула. Курица в руках стала вырываться, закудахтав. Незримая связь с Эльвирой Павловной неожиданно стала такой сильной, что больше не надо было даже прислушиваться. Настя и так знала, чего та хочет, чтобы она сделала.
Она продолжила идти – и вот рядом что-то заскреблось, зашуршало и запищало с таким нетерпением, что инстинктивно Настя замерла. От повеявшей на неё со всех сторон мускусной животной вони дыхание перехватило, связь с хозяйкой заколебалась, и от этой внезапной причины снова на краткое мгновение к ней вернулись свои собственные мысли, как и вопрос: «Что я тут делаю?»
В темноте, совсем близко, блеснули красным глаза на стене, и Настя едва не закричала, но плечи крепко сжали хозяйские руки, тем отвлекая от возникшего желания крикнуть. В ушах снова зазвучал успокаивающий голос Эльвиры Павловны.
Настя покачала головой, улыбка на лице превратилась в оскал, по подбородку потекла слюна. Руки наполнила сила, когда голос хозяйки сказал одно слово: «Давай».
Она перерезала горло курице и положила подношение на пол, игнорируя приближающийся громкий скрежет, такой пронзительный и сильный, словно деревянные брусья чердака раздирали когтями. Для Насти главное, что Эльвира Павловна находилась рядом, а это значило, что всё происходящее сейчас правильно и хорошо.
Настя быстро поднесла под голову курицы миску и сдавила той шею, чтобы кровь лилась в миску. По возобновившей свою силу связи с хозяйкой Настя поняла, что и с кроликами, что сейчас находились на полу в клетке, следует поступить так же. А когда кровь животных полностью наполнит миску, то последнего сонного кролика следует просто оставить возле чердачного выхода на закуску тому красноглазому существу... Но последнее сделает сама хозяйка.
Скрежет усилился и теперь сопровождался пофыркиванием, а ещё захлопало, словно над ними в темноте находилось множество птиц. Эта мысль была далёкой и совсем нереальной, что ли. Так считала под влиянием хозяйки сейчас Настя.
Поставив миску с кровью на пол, тушки кур она положила рядом. Эльвира Павловна держала в руках последнего сонного кролика, а Насте пришлось взять пустые клетки.
- Не шуми, - произнесла хозяйка, оставляя кролика возле чердачного люка и осторожно закрывая его за собой, а потом ещё минутку возилась с замком.
Настя спускалась по лестнице первой, удерживая одну клетку под подбородком, другую в левой руке, но как же это было неудобно. Вот Эльвира Павловна спускалась безо всяких помех, так легонько и плавно, будто какое пёрышко падало, и быстро же у неё получалось двигаться! Конечно, ведь этому не мешал ни слегка забрызганный кровью клеёнчатый фартук, ни всякие там посторонние мысли, как вот у самой Насти сейчас. Настя вдруг почувствовала резкую дурноту и слабость. Ноги ни с того ни с сего стали подкашиваться, а в ушах зазвенело.
- Ай, яй, яй. Доза, значит, оказалась для тебя крепковата! - тихонько посетовала, спустившись, Эльвира Павловна, как следует посмотрев на свою служанку. - Ничего оклемаешься!
Затем дунула Насте в лицо и, взяв за руку, повела за собой, как марионетку: совершенно безвольную, с бледным, отупелым лицом.
На следующее утро Настя впервые проспала, но, вероятно, оттого и чувствовала себя бодрой и свежей, как после долгого отпуска, проведённого на природе. Она зевнула и, потягиваясь, вышла из кладовки в коридор, затем пошла на кухню, привлечённая запахом выпечки и яичницы.
Там Эльвира Павловна, с волосами, собранными в тугой пучок на затылке, в переднике, надетом поверх овчинного жилета на домашнем ситцевом платье в горошек, раскрасневшаяся порхала, как бабочка, мелодично что-то напевая себе под нос.
На столе, на тарелке, лежали горкой пышные бисквиты, на подставке расположилась сковородка с яичницей и подогретым картофельным пюре. Рядом нож и вилка, пузатый заварочный чайник в центре стола и пустая чашка.
- Садись, дорогая моя! - лучезарно улыбнулась Эльвира Павловна.
Но от той улыбки на Настю повеяло морозным холодом. Она поёжилась и вдруг всё вспомнила, так явственно во всех деталях, что волной накатила жуть – и стало совсем не по себе.
- Кушай, давай не стесняйся. Сегодня у тебя королевский завтрак и выходной. Голодная, небось, после вчерашнего нашего совместного приключения, а? - словно читая её мысли, произнесла Эльвира Павловна, и Настя подумала, что так оно, скорее всего, и было.
- Ну, хорош дуться, девочка, - снова заворковала Эльвира Павловна, подойдя ближе и цокая каблучками своих домашних туфель по кафелю.
Звук был таким звонким, таким гипнотизирующим и тоже жутким. Словно заставлял Настю, как и голос хозяйки, взять вилку и начать есть.
- Что вы со мной сделали? - нашла в себе силы спросить Настя и посмотрела на хозяйку, тут же переведя взгляд в пол, потому что холодные и очень яркие голубые глаза Эльвиры Павловны словно резали наживую скальпелем, словно сдирали кожу. А от её взгляда хотелось спрятаться под стол и укрыться скатертью.
Еда больше не выглядела аппетитной, как и запах вдруг перестал дразнить желудок, вызывая слюну. Теперь слюна, наполнившая рот Насти, стала горькой. Настя её сглотнула и машинально схватила вилку, сжала рукоять.
- Ничего я с тобой плохого не сделала, – неожиданно ответила Эльвира Павловна. - Травки целебной дала и ещё кое-чего особенного. Считаю нужным пояснить, что вообще позаботилась о тебе. Иначе ты бы, Настенька, рассудком тронулась. А этого нам не надо, согласна? Но обязанности свои новые по кормлению моего питомца на чердаке надо выполнять в будущем и выполнять старательно. Ты это, Настенька, вбей себе в голову крепко-накрепко. Как и наше соглашение. Никогда не забывай о нём. А ещё лучше цени, как сокровище драгоценное, свою благодетельницу, которая с помойки тебя, раненую и полуживую, притащила. Затем на ноги поставила и к себе на работу пристроила.
Здесь голос Эльвиры Павловны налился угрозой, сделавшись ядовитым до одурения. И, слушая его, Настя как зачарованная кивала, шмыгала носом, а из глаз сами ручьём текли слёзы.
- То-то же, дорогая моя. То-то же. А сейчас ешь и отдыхай, – добившись желаемой реакции, добавила Эльвира Павловна и ушла. А Настя жадно накинулась на еду и ела много, до тошноты, давясь, чавкая и едва пережёвывая куски. И, только после как опустели тарелки и заварочный чайник, ей полегчало.
А затем на Настю накатила странная, долгая и тупая апатия, и все мысли в голове куда-то исчезли, словно их унесло, подобно облакам, сильным ветром.
Вскоре она сама и не заметила, как кормление существа вошло в привычку и больше не вызывало вопросов.
Всё просто стало правильным, как и то, что собственное прошлое размылось, будто бы давнишний сон, такой сам по себе не существенный. Для Насти стала важна лишь её новая цель – выполнять приказы хозяйки, угождать ей и радоваться, когда подобное удавалось. Как и тому, что у неё было теперь: тёплой постели, крыше над головой и сытой жизни без всяких проблем, оставленных в другом мире, теперь уже для Насти чужом.
По крайней мере, так она чувствовала, как и то, как ей нравится чай, который специально делала для неё Эльвира Павловна, такой вкуснющий, наполняющий живительной силой всё тело. Ведь спалось после этого чая необычайно крепко и думалось только о хорошем. Например, о квартире, которую ей в скором времени обещала подарить Эльвира Павловна. И разве это не было самое что ни есть настоящее счастье?
