***

***

***

***

***

***

***

***
А сейчас, господа, жесть

https://www.deviantart.com/gigamessy/art/Natalia-752431674

Авторы: Владимир Лебедев, Анатолий Москаленко.

Хак!

Мощный кулак, вооруженный кастетом, впечатался в бок твари. Раскаленные угли обожгли подушечки на лапах. Короткая шерсть под воздействием огня начала курчавиться и обгорать. Запах жженой резины и паленой шерсти ударил в ноздри Штурману. Время растянулось. Какая-то часть разума кричала, что писатель вот-вот сгорит, другая – удивлялась реакции Бизона, а третья – отдала приказ телу (наконец!) двигаться на помощь. Руки толкнули автомат вперед. Штык-нож устремился в бок мутанту. Кастет Бизона плыл по воздуху к другому.

Взгляды хищника и человека встретились.

Ярость и голод встретились со страхом и жаждой выжить.

Кое-кто из излишне разговорчивых сталкеров за банкой пива в баре утверждал, что в такой момент между охотником и жертвой устанавливается невидимая связь.

Вопрос только в том: Кто охотник, а кто жертва?

В этот момент бег времени обрел прежнюю скорость.

Массивное тело псевдопса обрушилось на Штурмана. Бездонные омуты за доли секунды оказались ближе некуда. Сталкер не увидел в них откровения. Лишь отблеск от фонаря. Зеленый огонь. Затем «картинка» сузилась до малюсенькой точки, утонув в красной пелене. Уровень восприятия звуков окружающего мира упал до минимума, уступая место мучительному звону…

…звенело так, что казалось – сейчас лопнут барабанные перепонки…

Я тряхнул головой, приходя в себя после удара. Верить в происходящее я отказывался.

Почему? Почему, несмотря на то, что мы вместе делаем дела уже не первый год, меня гонят в шею, как паршивого пса?

– Гришко, ты что, все еще не врубаешься? Последний раз я тебя по-хорошему прошу. Дуй прочь, пока мое терпение окончательно не лопнуло!

Кесарь рванул меня за куртку. Занес кулак и снова, со всей души, мне врезал. В голове поплыло. Я ничего не мог сделать. Не мог его ударить. Не мог блокировать удар. То, о чем мне говорили, вышибло дух из меня гораздо сильней и больней, чем какой-то тычок в морду…

Меня гонят прочь, как паршивого пса! Выгоняют из дома, из банды. И гонит не кто-нибудь, а лучший товарищ, с которым я пришел в Зону. С которым мы и организовали эту банду.

Кесарь предал меня.

Теперь, получается, я сам по себе. А один в Зоне – это смерть. Не сегодня, так завтра. Не завтра и, даже если не через неделю – но все равно один исход.

– Кесарь, я…

Кесарь не шутил. Он и еще трое. Братки… Братишки… Колобок, Аптекарь…

Они стояли посреди грязного дворика нашей халупы и ждали, что я еще смогу сказать в свое оправдание.

От удара капюшон слетел с головы. Боль пульсировала в скуле, а я, как дурак, наслаждался дыханием ветра, что ворошил мои волосы. Не заплывшим глазом я видел прядь челки, что гладила лоб, словно заботливая рука матери… Седая…

Сейчас я уже как лунь седой. Был только чуб, а теперь вот целиком. Когда контролер увел Хмурого и Куска. Я тогда смог соскочить, но вот теперь…

– Кесарь, я без понятия, что за предъява? Может, пояснишь, за какой такой косяк? – оттирая с губы кровь, спросил я.

Я действительно не знал в чем беда. Хотя догадывался…

Но изгнание? После моих вложений в общий котел? После моих прибыльных наводок братвы на хабар? Таков итог за четыре года промысла? Вместо куска жирного хабара, гонят как вшивую дворнягу?

Кесарь сверлил меня взглядом. Массивный, коренастый. В руках молот. На иссиня-черном металле Ангел сражается с Сатаной. А ведь у нас у обоих наколота эта картина. В знак дружбы, в знак боевого товарищества.

И вот оно как обернулось. Наше товарищество.

Кесарь… Иуда, мать твою.

От правой брови до подбородка уродливый шрам… Тебе бы еще деревянную ногу и попугая на плече…

Ветер кружился вокруг него прихвостнем, гоняя листву и пыль. Я чувствовал, как в моей душе разгорается ненависть. К этому ублюдку, что бьет меня, что гонит меня прочь. Но один только его жест, и шестерки размажут меня… или в аномалию приложат.

Пыль липла к комбезу, пыталась забиться Кесарю под шейный платок. Чтоб ты наглотался этой радиоактивной заразы…

Кесарь вновь сунул мне под нос свой молот.

– Гришко, с-су-к-ка-а! Мне тут телеги тебе раскатывать недосуг. Ты меня знаешь. Не исчезнешь сам, ляжешь с дыркой в башке.

– Погоди, Кесарь. – Я смахнул со щеки принесенный ветерком пожелтевший лист. – Давай нормально поговорим. Спокойно. Что случилось? Я ведь только что вернулся с ночного дежурства! Всю ночь пас клиентов с хабаром. Так что, веришь, нет, не в курсе, что у вас тут стряслось.

– Не темни, шалава. Все ты знаешь, – влез в разговор Мешок. Его поросячьи глазки захлопали напротив моих. Я почувствовал запах гнили из его рта.

Он ударил меня своей бритой башкой. Я упал и сжался в комок, ожидая новых ударов. Звон в ушах усилился до такой степени, что превратился в свист.

– Этой ночью умер Марик.

«Умер Марик…»

Повторив про себя, я открыл глаза. Дом. Бывший домик путевого обходчика, на заброшенной железнодорожной развязке между Свалкой и Агропромом. Полуразрушенная обветшалая халупа, в которой мы отсиживались… жили… наша компания, с Кесарем во главе. Она стала мне родной. Иногда мы снимались отсюда, уходили в подземелья, в схроны, или еще куда – но всегда возвращались. Именно здесь я чувствовал себя дома. Чувствовал, что спина прикрыта. Что найдется под этой дырявой крышей, но в теплом, большом подвале, и кусок хлеба, и стопка водки. И кореш, чтобы перекинуться в карты…

Теперь этого нет.

Марик умер. Умер Немец. Кусок, Митяй, Хмурый.

Теперь есть только Зона.

Я застонал. Все правильно. Я знал, что Марик мертв. Уже знал об этом до того, как вернулся после ходки в лагерь.

Но разве я виноват?

– Но... – Вставать сил не было. Сплюнув в грязь кровь и осколок зуба, я остался лежать. – Кесарь, я же ночью в дозоре стоял! Как такой расклад? Я ведь только что…

Холодная сталь обожгла горло, не давая остальным словам выйти наружу. Чертов молоток придавил меня к ржавой створке, когда-то бывшей въездными воротами ремонтный бокс. Петли противно заскрипели, оставляя в душе неприятный осадок. Ни дать ни взять – как в пыточной камере.

– Я в курсе, – прошипел палач. – И Штуцер на вышке тебя не видел. Но как ты объяснишь вот это?

Свободной рукой он рванул ворот моей куртки и вытянул за цепочку мой медальон.

Он заискрился, заиграл всеми цветами радуги, хотя солнце пряталось в клубах туч. Я смотрел на скрюченного сталкера. Как он светится и пульсирует. Я лежал, скрючившись точно также, и все во мне пульсировало от боли.

Свояки подошли поближе, приглядываясь и перешептываясь.

– Если надо, забирай себе, – просипел я.

Кесарь ногой перевернул меня на спину. Посмотрел в глаза и отпустил цепочку. «Сталкер» упал мне на грудь. Молот вдавил его в меня.

– Благодарю, за столь великодушное предложение, Гришко. – Из-за звона в ушах мне казалось, что он шептал. – Но оно мне надо? Я не хочу закончить как Марик. Как Немец. Как еще пара надежных пацанов. Я слышал, что Штурман, отмычка твоя, живее всех живых у Долга отирается. А ты когда вернулся с Припяти, ничего мне не сказал, что он тоже живой вышел. Ну как так, Гришко?

– Зови меня Седым. – Не скрывая ненависти, я посмотрел в глаза Кесарю. – Гришко сдох там, в Припяти, когда контролер схватил нас за мозги.

Кесарь переглянулся с ребятами.

– Ты проклят Седой. Думаешь, я не заметил, как ты от артефактов шарахаться стал? Попросил как-то давеча тебя «Душу» оценить, так ты чуть истерикой не изошел. – Он отстранился от меня. – И я не хочу, чтобы твоя зараза погубила всех нас. Я не убью тебя. Даже не из-за былой дружбы. Мы топчем с тобой Зону не первый год, и знаем, как тут бывает. Уходи. Это последнее мое слово.

Я посмотрел на них всех и прочитал на их лицах свой приговор.

Изгой.

Ненависть взвыла во мне бешеной собакой. Отбросы. Вне Зоны были отбросами, сюда пришли – отбросами и остались. Комбезы и куртки цвета грязи, черные маски, грязные дождевики. Одним словом – дерьмо.

Ты покойник Седой. Скорее раньше, чем позже.

Я с тоской поглядел на свой дом. Окна халупы глядели на меня равнодушной пустотой, тем самым тоже осуждая меня. Покосившиеся бетонные столбы забора презирали меня. Осветительная вышка, и сидящий на ней Штуцер, плевали на меня. Мертвая трава шептала мне слова проклятий… Только грязь не осуждала меня. Потому что я сам стал грязью. Зона смешала меня с ней.

Молот Кесаря выбил искры из железного листа, рядом с моей головой. Ржавчина створки, смешавшись с кровью, начала потихоньку заполнять вмятину.

– Это ведь его ты выменял три дня у Марика на хавку и ствол? После того, как тебя Скорпы обобрали? А сегодня он красуется на твоей тощей шее, которую и свернуть-то в падлу. Ствол Марика тоже при тебе. – Кесарь завелся не на шутку. – А вот сам Марик синеет на шконке! Вот тебе и расклад! Что слепишь на этот раз, Седой?

«Никакой я уже не седой. Скорее рыжий», – отстраненно подумал я.

Мысль прояснила мой рассудок. Мост сожжен.

Я хочу жить!

Какие мои шансы выжить?

Высокие, если Кесарь окончательно не съедет с катушек.

Отступать некуда. Лежу на ржавых воротах, без возможности двинуться. Справа, в пяти метрах дозорная вышка. Лет сорок ей… чтобы Штуцер когда-нибудь сверзился с нее… Но сейчас он запросто подстрелит меня как дикого зайца.

Убить их всех? Нереально. Только сбежать. Уйти, как сказал Кесарь.

Надо выиграть время.

– Но... – я попытался приподняться. – Как ты узнал про медальон?

– Ты че, за дурака меня держишь!

Ошибка. Короткий размах и, – молот Кесаря прилетает в мой живот. Как больно! Хочу вздохнуть, и не могу. Остатков воздуха хватает лишь на непродолжительный стон. Я повалился обратно. Теряя сознание, услышал:

– В прошлом месяце то же самое случилось с Немцем! Ты впарил ему свою цацку, а через пару дней вертел ее в руках. Немец сдох! Ну как, а?

Вопрос Кесарь приправил ударом с ноги.

– Тут уже даже ущербный поймет, у кого рыльце в пуху!..

…Пришел в себя от хлопков по щекам. Кровь на глазах запеклась. Я с трудом осознавал, где я нахожусь. Дом, братва…

Не братва она мне больше. Изгнали меня… кореша ненаглядные.

Зеваю, как рыба на берегу. Вырвали мне жабры… Хорошо хоть по зубам не бьет… Кесарь… Выживу – убью. Убью собаку, и все припомню, падле… Как мы пришли в Зону… Как развернулись… И как он, сука, меня выгнал…

«Сталкер» обжигает кожу… Значит дело плохо…

Надо вставать. Уходить. Искать выход… решать проблему… Два раза без сил заваливался на спину, пока не догадался перевернуться на живот и не упереться на все четыре конечности. Кое-как я встал на колени. Язык распух, и не ворочался. Сейчас бы воды холодной… Но из воды – только слезы… Просить у Кесаря… это еще пара ударов…

Я не мог понять, сломано ли у меня что-то, или просто ушибы. Переломы мне не нужны… Надо уходить…

Боль когтями разрывала горло, от каждого вздоха колыхалась студнем в груди, считая ребра.

Из-за звона в ушах я не слышал, что мне говорят подельники… по губам Мешка я разобрал только «…стонать!..»

Я стону? Значит, мое горло еще не до конца разбито… раз я еще могу стонать?..

Надо бежать…

– Х.. х.. х.. хва-тит… хва-тит… Не б-бей м-ме-ня…

Хотел встать на ноги, но голову обнесло, и я снова уперся руками. В лужу слюней и крови… Как немощный калека, я дополз до опорного столба. Сел. Кое-как нашарил клок травы, и вытер рот. Порыв ветра принес так необходимый воздух. Я мог снова связно мыслить… мог слышать звуки…

Надо уходить. Иначе если еще будут бить – не выжить.

– К-кесарь… Я их и пальцем не т-трогал... Я же в банде с самого о…ос…основания...

– Да! – Кесарь размахнулся молотком. Я видел его как под увеличительным стеклом… До чего же он здоровый… Пот крупными бусинами стекал по шраму. Молот застыл над его головой. Задрожал… Удар пришелся по столбу рядом с моей головой. – Нас было двенадцать! А сейчас всего пятеро осталось. Без тебя. А это значит, что Скорп, со своими отморозками, скоро попытается сунуться к нам. Он давно уже поглядывает на наш хутор со своей болотины!

Последний шанс.

– С-со мной...

– Да, как же. – Кесарь отошел к остальным и провел большим пальцем по горлу, в красноречивом жесте. – Ты спекся, Седой. В память о нашей дружбе. – Он указал молотом за ворота. – Уходи пока цел.

Хотел сказать, – «да, ухожу», – но получилось только потрясти головой, как старому маразматику. От кивков кровь в голове зашумела целым водопадом, вытекая через нос, рот, уши…

Хорошо видать меня приложили, пока валялся без сознания…

Дрожащей рукой я дотянулся до фляги. Удалось глотнуть. Рука без сил упала. Услышал, как вода потекла из фляги.

– Мешок, помоги ему. – В голосе Кесаря слышалась брезгливость.

С трудом разлепив глаз, различил, как Мешок подошел ко мне. В лицо плеснулась холодная вода. Боль уменьшилась. «Сталкер» пульсировал. Возникло ощущение, что побрякушка что-то тянет из меня. Может быть боль… Может быть… душу… он вернулся ко мне… чтобы убить меня…

Гад поднял меня на ноги… когда-нибудь, я убью его… Плечо пронзила боль от грубо повешенного Мешком рюкзака. Я сделал шаг, оперся на столб ворот. Зона лежала передо мной. Пустошь, как застывшее море в шторм, черный лес вдалеке, рваные фиолетовые облака… Заросшая железная дорога, уходящая вдаль… Где-то там мой новый дом...

Хуже чем сейчас, в моей никчемной жизни еще никогда не было…

Надо идти.

Сделав несколько шагов, я повалился на колени. Не останавливаясь, я пополз на четвереньках. Фиолетовые облака неслись со скоростью товарняка, обгоняя меня. Молодой ясень проросший между промышленными рельсами, стал моим первым ориентиром. Я не стал оглядываться.

Крест.

«Скоро ночь. Главное не потерять сознания! Не потерять сознания! Иначе сожрут…» Повторяя про себя слова, я тупо переставлял ноги, покидая место, где была вся моя жизнь…

Nikon d5200 + Гелиос 44-2