Седьмая камера
Унылые стены штрафного изолятора никак не расстроили Серёгу Ляпу. Это была неотъемлемая часть его сегодняшней жизни. Тем более, что отсюда не выводили в цеха и можно было отдохнуть от этой чёртовой работы.
Когда прекратили грохотать замки и засовы у закрытой двери, и контролёр, наконец-то, отошёл от “хаты”, арестант окинул взглядом своё временное жилище…
Седьмая камера, куда он “заехал”, была на четверых, и именно в ней он ещё не сидел. Впрочем, все эти “жилища” кроились на один лад и обнаружить в их убогом убранстве что-то новое было невозможно. В лагере он пробыл всего лишь месяц, поэтому ориентировался здесь ещё плоховато, хотя и успел за это время один раз отсидеть в ШИзо за нарушение формы одежды.
Зона была “режимной”, перекрикиваться с другими хатами на “киче” было чревато для здоровья, поэтому Серёга занялся тем, что, как следует, осмотрел камеру...
Спустя двадцать минут он являлся обладателем затаренных предыдущим владельцем нескольких спичек, серного “чиркаша” от коробка и двух пожелтевших от времени сигарет с фильтром. Находка для него была бесполезной, ибо сам он не курил, но, подумав о возможном шмоне, заныкал найденное в прежнее место под рассохшейся половицей среди песка и всякого мусора, а сам принялся за уборку, в которой эта камера нуждалась так, словно её не приводили в порядок много дней…
Едва он закончил и присел на лавку передохнуть, как голоса баландёров и звон кастрюль в коридоре оповестили о начинающемся обеде…
После того, как шныри собрали посуду, сидельцев начали выводить на прогулку. Двориков было всего четыре, поэтому гуляли партиями, а не все сразу. Ляпа слышал лязганье дверей у соседей, голоса контролёров, выводящих зэков из камер, звуки шагов…
Внезапно заскрежетавший засов его собственного узилища заставил зэка испуганно вздрогнуть и вскочить на ноги.
Ключ провернулся ещё дважды, и тяжёлая дверь распахнулась.
— Купеев, — лениво произнёс прапор, — выходим на прогулку…
Застегнув верхнюю пуговицу на лагерной куртке, так называемом “лепне”, Ляпа вышел на продол и в сопровождении ментов прошагал по направлению к дворам, куда выводил другой конец длинного коридора.
Свободным был только четвёртый, в котором он и оказался. Дверь закрылась, и прапора удалились, позвякивая ключами и негромко переговариваясь друг с другом. Над его головой раздался чей-то кашель. Ляпа поднял глаза и на верхнем “мостике” — настиле, уложенным вдоль всей “прогулки” — увидел ещё одного мусора, что с ухмылкой смотрел на него сквозь сетку-рабицу, накрывшей собой всё пространство дворов, небо над которыми было в этот час абсолютно серого цвета. Наверняка прольётся дождь, подумал он.
Ляпа отвёл взгляд и принялся сосредоточенно пересекать дворик по диагонали, из угла в угол. Мент наверху прошёл дальше. Серёга продолжил ходить.
Прогулка длилась уже, наверное, с полчаса, когда задумавшийся о своём Ляпа услышал осторожное постукивание в стену и чей-то приглушённый голос:
— Уру-ру… Сосед… — хрипло донеслось до него с другой стороны стены. — Слышь…
— Говори, — так же тихо ответил ему Серёга.
— Это Фил Васька из четвёртого барака, в восьмой хате сижу. С кем говорю?
— Серёга Ляпа, второй отряд. Я в седьмую заехал.
— Один? — спросил собеседник.
— Да…
— Ааа… — отреагировал тот и добавил: — А мы вдвоём, только у меня сокамерник болеет, на прогулку не ходит… За мента не переживай, он спустился чая попить с остальными. Минут пять ещё можно пообщаться, но всё-равно надо потише, у них в кабинете окно сюда выходит…
— Откуда знаешь, что он ушёл? — спросил его Ляпа.
— Знаю, — с усмешкой сказал Фил и добавил: — Как там в хате?
— А что в хате? — переспросил Серёга. — Как обычно…
— Ясно… Курить-то нет?
— Да нашёл в нычке пару сигарет… Наверное, ещё от царя Гороха остались, — фыркнул он.
— Да уж, — непонятным тоном отреагировал Васька. — Ты на следующую прогулку прихвати курево с собой. — И после недолгого молчания добавил: — А в хату, где ты сидишь, уже месяца полтора никого не закрывали.
— Оно и видно, — усмехнулся Ляпа, — заманался там убирать… А чо туда не сажали? Аварийная, что ли?
Теперь смешком ответил собеседник:
— Ещё какая…
— В смысле?
— Да в прямом, — сказал новый знакомец и загадочно добавил: — Ты там будь повнимательнее…
Едва только Серёга хотел спросить, почему, как по металлическому трапу наверху прозвучали шаги вернувшегося попкаря. Оба арестанта сразу замолчали.
Вскоре прогулка закончилась. Ляпа проделал обратный путь и вновь оказался наедине с пустой камерой во всём убожестве казённого антуража. Здесь остро пахло пылью и железом, а ещё запустением… и тревогой.
За покрытым рабицей и двумя решётками окном виднелись кольца колючей проволоки. Небо стало ещё темнее и в хате также стало сумрачнее, всё-таки слабый свет в окне помогал тусклой лампе справляться с освещением гораздо лучше.
Пошёл дождь, капли с силой ударяли по жестяным колпакам отсекателей со стороны улицы. Ляпа передёрнул плечами и отвёл взгляд от окна на раздавшийся звук открывающейся “кормушки”. В её проёме показалась рожа какого-то зэка, который скороговоркой произнёс:
— Библиотека. Книги будешь брать?
Обрадованный сиделец поспешил к нему:
— Конечно, буду! А что есть?
— Это всё, — тот выложил на кормушку четыре потрёпанных тома. Серёга быстро пролистал их и разочарованно сказал:
— Да это ещё до моего рождения написали…
— Берёшь или нет?
— Возьму, — буркнул Ляпа и взял самую толстую из книг — больше одной на человека не давали.
— “Поднятая целина”, — прочитал он вслух, — Михаил Шолохов. Ну, посмотрим…
Он постарался как можно удобнее устроиться на узкой лавке и погрузился в чтение, которое прерывал только для того, чтобы походить по камере и размяться. К его удивлению, старый советский роман оказался увлекательным. И когда в коридоре вновь загремели бачки с вечерней баландой, он с неохотой оторвался от книги.
Расправившись с перловкой и куском солёной селёдки, он снова вернулся к чтению, которое не прерывал уже до самого отбоя.
На ночь книги забирали. Раскладывая матрац на откинутом лежаке, сваренном из железных полос, Ляпа почувствовал, что устал, и с наслаждением зевнул, предвкушая скорый отдых.
Быстро снял штаны с курткой и кинул их на лавку у стола.
Умащиваясь на тощем матрасе, подумал о том, что день прошёл спокойно и с этой мыслью заснул.
Пробудился он среди ночи с переполненным мочевым пузырём и ещё какое-то время лежал, с головой закутавшись в тонкое одеяло, не желая прерывать сладость сна. Но надо было встать и дойти до туалета, если он не хотел напрудить в постель.
Наконец, он в раздражении рывком откинул одеяло и, сев на лежак… замер, в изумлении глядя на стол посреди камеры, на котором стоял какой-то зэк в нательной рубашке и подвязывал к решётке, закрывающей лампу в хате, верёвку. Было понятно, что скручена она из полос ткани, что надрали из лепня, остатки которого валялись тут же.
Стоя спиной к Ляпе, незнакомец суетился, пытаясь просунуть конец самодельной верёвки в маленькие отверстия решётчатого плафона. Серёга видел лишь его бритый затылок да лихорадочно мельтешащие кисти рук, покрытые наколками.
Что ещё удивило проснувшегося сидельца, так это то, что незнакомец был одет в нательную рубаху, хотя все в лагере в это время года под куртками носили майки.
Но самым странным и пугающим для Ляпы было то, что зэк этот, как видно, замысливший повеситься, не производил никакого шума. То есть абсолютно! Дождь давно закончился и с улицы доносились только далёкие приглушённые звуки автомагистрали, проходящей за лагерем.
Серёге показалось даже, что он ещё не проснулся и это лишь продолжение сна, настолько бесшумно всё происходило. Он ожесточённо потёр лицо и убедился, что все ощущения вполне реальны. Ляпа снова обратил взгляд на незнакомца и только сейчас подумал о том, что никаких других людей в камере быть просто не может…
Кончики пальцев на руках онемели, дыхание на миг пресеклось и зазвучало прерывисто, стараясь поспеть за молотящимся в груди сердцем. И почему-то вдруг очень захотелось, чтобы незнакомец наконец обернулся… и показал своё лицо.
И желание это было таким острым и настоятельным, что он уже почти решился окликнуть того, заранее обмирая от предстоящего ужаса… как внезапно скрипнул дверной “шнифт” — контролёр совершал обход, бесшумно двигаясь по длинному коридору и заглядывая в каждую камеру.
Подспудно Серёга ожидал, что прапор распахнёт кормушку, закричит или поднимет тревогу, увидев потенциального висельника, но голос дежурного, приглушённо прозвучавший в коридоре, был обращён только к нему:
— Чего расселся? Почему не спишь?
Ляпа сглотнул пересохшим горлом и, не сводя взгляда с неведомого сокамерника, хрипло ответил:
— На “дальняк” хочу, начальник…
— Ну так иди! Хули ты расселся?
— Я иду, — произнёс Серёга, по-прежнему оставаясь на месте.
Контролёр несколько секунд взирал на него через глазок, после чего с матерным возгласом открыл кормушку, заставив наконец Ляпу отвести глаза от странного зэка, сооружавшего себе петлю.
— Ты чо, сука — злым шёпотом спросил прапор, — бессмертный? Или такой наглый?
— Командир, а это кто? — отозвался на сказанное сиделец и кивнул головой в сторону стола. — Я ведь один был…
— Ты про кого? — оторопело произнёс тот. — Ты и так здесь один… “Крышу” сдуло, падла?
Серёга вновь обратил взгляд туда, где до этого копошился с верёвкой незнакомец и похолодел — там никого не было. Контролёр между тем продолжил говорить:
— Через минуту подойду снова и если ты не будешь в койке, вызову наряд и уботаем тебя здесь. Понял?
Не отвечая, Ляпа кивнул и поспешил на дальняк. Кормушка захлопнулась.
Сиделец быстро отлил, стараясь не выпускать из поля зрения стол и каждую секунду ожидая, что на его поверхности вновь появится странный висельник, но ничего не происходило. Ничуть не успокоенный этим, он вернулся к лежаку и лёг лицом к столу, покрепче завернувшись в одеяло. Сна как не бывало.
Едва слышные шаги попкаря приблизились к его двери. Серёга закрыл глаза. Снова скрипнул шнифт. Ляпа как будто воочию видел прапора, приникшего к смотровому глазку, и лежал тихо и неподвижно, стараясь выглядеть спящим.
Едва дождавшись, когда контролёр наконец отойдёт от двери, он тут же распахнул глаза и с неимоверным облегчением убедился в том, что в камере, кроме него, больше никого нет.
Немного успокоившись, он принялся размышлять над увиденным, хотя, правильнее было сказать, о привидевшимся… Будучи человеком, совершенно обделённым воображением, он никогда не увлекался книгами и фильмами, сюжеты которых хоть немного отдавали мистикой либо фантастикой. Даже будучи школьником, он всегда недоумевал от того, что его ровесники с удовольствием и сладкой дрожью пересказывали друг другу “страшные истории”, сидя у ночного костра в лесу, куда они несколько раз выбирались всем классом в так называемые походы под присмотром учителя. Почему летающие “чёрные гробы” и “руки” настолько пугали остальных сверстников, оставалось за гранью его понимания.
Незаметно для самого себя он всё-таки уснул и очнулся уже от грохота открывшейся двери и крика контролёра:
— Подъём, урод! Ночью не спишь, а утром не добудишься! Здесь вам не санаторий… Быстро встал!
Суматошно спохватившись с койки, Ляпа проворно оделся, скатал матрас и вышел на коридор, где удостоился болезненного тычка в спину от прапора:
— Живее поршнями двигай, сука!
Спотыкаясь и моргая ещё мутными спросонья глазами, он дошёл до матрасовки, где быстро закинул скатку к ряду других и почти бегом вернулся в камеру…
День проходил дежурно: завтрак, проверка, обход камер лепилой из сан-части… Серёга пробовал читать, но книга, так захватившая его вчера, сегодня показалась совершенно неинтересной — в голову постоянно вторгалось воспоминание о ночном происшествии. Он пытался убедить себя в том, что это видение было всего лишь сном, и почти преуспел в том, когда снова залязгали замки и дежурный, возникший в дверном проёме, требовательно произнёс:
— Купеев! На выход…
— Куда это, гражданин начальник? — растерянно спросил сиделец.
— Тебе какая разница? Выходим!
Поспешно застегнув верхнюю пуговицу куртки, Ляпа вышел из хаты.
Дежурный провёл его по продолу к кабинету, где обычно проходили приёмы зэков. Заставив Серёгу встать лицом к стене, прапор открыл дверь и громко произнёс:
— Осужденный Купеев, товарищ майор.
— Заводи… — донёсся изнутри чей-то густой голос.
Контролёр дёрнул Ляпу за рукав куртки:
— Пошёл давай!
Серёга перешагнул порог и оказался в кабинете. За столом восседал толстый одышливый майор с красным лицом и рыжими усами, причём череп его был голым, как коленка.
— Осужденный Купеев Сергей Юрьевич, год рождения… — привычной скороговоркой начал было представляться Ляпа, когда майор махнул пухлой рукой и добродушно произнёс:
— Достаточно. Садись… — он кивнул на стул по другую сторону стола и, после того, как арестант уселся, спросил:
— Куришь?
— Нет, гражданин начальник, не курю, — ответил тот, с тревогой гадая о причине вызова и личности мусора, которого он прежде ни разу не видел.
— Ну а я закурю, — с той же благодушной интонацией сказал майор и прикурил сигарету, взятую из пачки на столе. Затянувшись и выпустив целый сноп вонючего дыма, он продолжил: — Небось, думаешь, кто я такой и зачем тебя позвал… Ну, так вот, я начальник штрафного изолятора, Рожков Илья Петрович, и вызвал тебя по поводу допущенного тобой нарушения режима содержания.
— Какого нарушения, гражданин майор? Я ничего не нарушал, — Серёга хотел, чтобы голос его прозвучал уверенно, но вместо этого услышал в нём только заискивающие нотки. Он прокашлялся и добавил уже твёрже: — Сижу как все, без выкрутасов.
— Ну, если ты так говоришь… — мент снова глубоко затянулся и, шумно отодвинув стул, поднялся на ноги. Обойдя стол и попыхивая сигаретой, он подошёл к сидящему Ляпе и внезапно резко дёрнул назад спинку его стула. Зэк свалился на пол, а майор с силой несколько раз пнул его ногой, стараясь попасть в живот и закричал, наклонившись над лежащим на полу сидельцем: — Ты, сука, думаешь, что мои сотрудники мне будут врать за такую слякоть, как ты?! Полагаешь, животное, что я ТЕБЕ поверю?! Ты кем себя считаешь, тварь?! — Он снова с силой пнул скорчившегося на полу Ляпу. — Ты почему ночью не спал?! Почему сидел на койке?!
— В туалет захотел, гражданин начальник! — зачастил Серёга, испуганный не столько побоями, сколько внезапной переменой с виду добродушного толстяка, рожа которого сейчас была уже не красной, а багровой. Маленькие глазки, восседающие на толстых щеках, сделались совершенно безумными и безжалостными. — Я просто сходил в туалет!
— А, ну это меняет дело… — над зэком снова стоял толстый добряк. — Ты чо разлёгся? Давай поднимайся и топай в хату, а то у меня дел куча… Дежурный! — крикнул он в сторону двери, в проёме которой тут же нарисовалась рожа прапора. — Отведи его. — Он взглянул на Серёгу, постаравшегося как можно быстрее оказаться на ногах, и мягко сказал: — Ты ведь не будешь нарушать?
— Нет, гражданин начальник, не буду…
— Вот и не надо. Ну, иди, иди…
Прапорщик за воротник дёрнул сидельца, замешкавшегося на пороге и, закрыв дверь, повёл того назад.
Потрясённый и испуганный, Ляпа долго сидел на лавке, глядя в одну точку и бережно поглаживал левый бок, куда этот майор попал весьма чувствительно. Наверное, ребро треснуло, подумал он и потянулся за книгой, чтобы хоть немного отвлечься от случившегося…
Роман не спасал от тягостных размышлений, поэтому подоспевший обед и последовавшую за ним прогулку он встретил с облегчением.
Порядок вывода не поменялся, и Серёга снова оказался в последнем дворике по соседству всё с тем же Филом, в чём сиделец мог убедиться, когда тот вновь тихо окликнул его:
— Ляпа… Ты здесь?
— Да, — негромко отозвался Серёга. — Привет.
— Здорово. Как ты?
— Да пойдёт… — вдаваться хоть в какие подробности своих переживаний не хотелось категорически. — А ты сам?
— Как пустой универсам, — хохотнул сосед и тут же спросил: — Курёху принёс?
— Не получилось, — ответил Ляпа, полностью забывший о просьбе Фила. — В следующий раз… Только как передать?
— Ты чо, вообще ни разу не грамотный? Какой раз сидишь?
— Вторая ходка…
— Эх, ты… Перекинешь и всё. Через рабицу пролетит нормально.
— А если спалят?
— Не спалят, — авторитетно заявил тот. — Я же тебе говорил, что легавые всегда уходят чай пить… Вроде как ритуал такой у них, — коротко хохотнул он. — А и спалят? Ну и чо? Когда шпана ментов боялась?! — Прозвучал очередной смешок, сразу же, впрочем, оборвавшийся — по железному трапу наверху раздались шаги вернувшегося с чаепития вертухая.
Вновь оказавшись в камере, Серёга взялся за книгу, других занятий всё равно не находилось, а сидеть и тупо пялиться в стену… Уж лучше почитать. Но чтение так и не шло. Ляпа принялся неспешно мерять шагами небольшое пространство хаты. Тревога не отпускала…
За окном потемнело — снова собирался дождь. Тусклая серая краска, покрывающая стены камеры, словно вбирала в себя даже тот слабый свет, что исходил от зарешёченной лампы в центре потолка. Доски пола уныло скрипели под ногой. Тишина, царящая в ШИзо, ватно забивала уши. Серёга зябко передёрнулся и попробовал поприседать, чтобы хоть немного разогнать кровь, но тут же скривился от боли в потревоженном боку.
Скоро подоспел ужин, за ним вечерняя проверка, а там уже и отбой.
В хате было достаточно свежо и Ляпа поверх одеяла положил и куртку — всё теплее будет спать. Штаны остались на лавке.
Устроившись на лежаке, он вытянулся под ветхим одеялом и закрыл глаза. Сон не шёл. Мысли о желанной свободе, до которой оставалось уже меньше двух лет, сегодня никак не успокаивали и не вселяли оптимизма — уж слишком тягостно было на душе.
Из крана периодически срывались капли воды, раздражающе тренькая по дну раковины. Пролившийся с вечера дождь наполнил хату сыростью и запахом мокрого бетона. В такие мгновения хотелось отрешиться от всего происходящего. Серёга с головой накрылся одеялом и попытался заснуть…
Где-то далеко за окном истошно завопила кошка. Ляпа вздрогнул и, открыв лицо, с ненавистью взглянул на чёрный проём окна, завидуя этой твари, которая и не предполагала о наличии таких вещей в жизни, как тюрьма.
Взгляд его прошёлся по камере… и замер при виде знакомой фигуры, стоящей на столе. Правда, теперь самодельная верёвка уже была подвязана к ламповой решётке, и сейчас неведомый зэк стоял на самом краю стола, сосредоточенно глядя вниз, словно прикидывая, достаточно ли велико расстояние до пола. Уже готовая петля лежала на его плечах.
В этот раз Ляпа не стал щипать себя. Не ожидая никакой реакции от самоубийцы, он просто негромко окликнул его… и тут же проклял себя за этот неуместный порыв:
— Эй…
Тот стоял неподвижно, но каким-то неведомым образом сиделец понял, что его услышали…
Сергей неотрывно смотрел на напряжённую фигуру незнакомца и холодный ужас накатывал на него, заставив онеметь сначала тело, а потом захватив в свои знобкие объятия и сам разум…
Медленно, очень медленно зэк стал поворачиваться в его сторону и каждое мгновение этого невыразимо неспешного движения сердце Ляпы осыпало инеем. Завороженно, с остановившимся дыханием, он обречённо ждал, когда сможет увидеть его лицо, будучи уверенным в том, что в ту же секунду просто умрёт…
И тут с улицы, только ещё ближе и противнее, вновь донёсся кошачий вой… Фигура незнакомца вдруг сделалась плоской, словно нарисованной в пространстве, а мгновение спустя пропала сразу и без следа.
Только сейчас Ляпа понял, что не дышит и с силой втянул в себя тягучий воздух, после чего длинно всхлипнул… и отключился.
