Через два месяца со смерти Петиной мамы, молодые расписались в загсе, так и не успев толком друг друга узнать. Купили каждый по коту в мешке – получите и распишитесь! Это был последний шанс выйти замуж и родить, как считала Галя, наслушавшись подружек да кумушек. Она и не любила-то этого бедного Петю, которого после смерти матери так не любил уже никто. Гале просто хотелось замуж, чтобы быть такой же, как и все. И ребёнок был тоже ей нужен. Она страдала без ребёнка. А Петя был симпатичным, и ей не противно были его прикосновения, ласки и поцелуи. «Так что, вполне себе сойдёт…» - рассуждала Галина.
На сей раз торжество было скромненькое, а нелепое, вычурное платье Гали было похоже на торт. Причёска у неё была более, чем скромная, макияж не яркий, глаза заплаканные. Застолье было в квартире Гали и её родителей, так как из гостей пришло человек пять-шесть. Со стороны мужа был только один друг, он же был и свидетелем. Галя поставила в вазу большой букет любимых белых лилий и уселась рядом с мужем, снявшим пиджак и галстук, во главе стола. Посидели спокойно, тихо пообщались. Петя, правда, хорошенько наклюкался, и Гале пришлось его, буквально, нести до дома на пару с его другом-свидетелем. «Первой брачной ночи» не получилось, так как супруг валялся в бесчувствии и громко храпел. Но для Гали это не было ни шоком, ни обидой. Ей было абсолютно всё равно. Чтобы не испортить слишком пышное для этого интерьера, свадебное платье, Галя упаковала его в полиэтиленовый чехол и повесила в шкаф, а сама переоделась в домашнюю одежду, надела тапочки, легла в комнате его матери и там заснула. А утром, пока муж спал, поела и побежала на работу, оставив ему на столе записку, так как её вызвала Инна Сергеевна из-за очередного аврала, несмотря на то, что знала о её замужестве. «Хорошо, что во время росписи в загсе она мне не позвонила!» - по-филосовски рассудила Галя. Всё воскресение муженёк провалялся в постели, приходя в себя после свадьбы, а, придя с работы, вымотанная, Галя по его просьбам приносила ему в постель всё, что он просил, а в понедельник они поехали на работу в автомобиле, что сильно облегчило Галине жизнь.
Новоявленный муж был не раз травмирован, сначала из-за армии, а потом от него ушла жена с двумя дочками к другому мужчине. И вскоре оказалось, что этот интеллигентный человек, инженер, сын профессора, патологически ревнив и обидчив, а главное – попивал. Из-за этого грешка и бросила его первая супруга. Хороших-то мужей жёны не бросают. Вот об этом-то Гале и стоило бы подумать. Впрочем, выбора не было. Другие-то, что-то не толпились вокруг неё, да замуж не звали. А было «давно уже пора, не то поздно будет…», как говаривали не раз Гале, так называемые, «тётки».
Петя, конечно же, был человек не злой и не был опустившимся алкоголиком с покрасневшим, опухшим лицом, кожа у него была чистая и гладкая. Он, естественно, не хотел спиваться и боролся с пагубной привычкой, для чего и купил с рук старенький подержанный фольксваген, перебрал его полностью, чем реанимировал «конька», на котором он потом возил Галю на работу, и её оттуда забирал, что Галю радовало, так как дорога очень выматывает, и ей стало гораздо легче с машиной, чем без неё. В дороге, которая, благодаря машине, была по времени сокращена втрое она могла немного отдохнуть, подремать.
Так начался следующий этап жизни Гали. Семейная жизнь и одновременно трудовая. Поработать-то Галя уже успела и знала, что это такое, девять лет она вкалывала, как проклятая, света белого не видя, а, вот, супружеская жизнь – это для неё было вновь. Дело в том, что зарегистрированный брак так же отличается от сожительства, как тюрьма от армии. Похоже, но не одно и то же. Парни говорят: «Отслужил – это, всё равно, что отсидел два года!», но тот, кто действительно посидел в тюрьме, колонии или лагере (как это там называется…), разницу-то понимает.
Галя, долго оставаясь ребёнком, мечтала о «взрослой жизни». И вот она, наступила эта самая «взрослая жизнь». Галя не учла того, что кроме «любви, цветов, стихов да встреч при луне» (чего, во всём этом, единственного, она так и не получила) придётся здорово потрудиться как дома, так и на работе, а если ещё и дети пойдут!.. Такая она, взрослая-то жизнь. Сразу обратно в детство захочется…
Сначала муж терпел Галю с её странностями и неумением готовить, завязывать галстуки, гладить и складывать рубашки, но вскоре она стала его безумно раздражать, и стал он её шпынять так же, как её шпыняли на работе. Вот этого-то она и не ожидала. Появившись после работы дома, она каждый раз попадала из огня да в полымя. Уставшую после работы, Галю ждал чуть ли не каждый вечер дискомфорт. Супруг, раздражённый из-за того, что ему нельзя выпить, на неё бросался с лаем, как злющий цепной пёс на кошку, из-за малейшей провинности, и она боялась слово сказать, а, тем более, выразить недовольство. Поздними вечерами, после работы, бедная Галочка по требованию мужа, боявшегося соблазнов в виде спиртного, усталая, бегала в магазины и возвращалась, сгибаясь под тяжестью рюкзака с картошкой, кочаном, морковью, бутылкой молока и прочего, а потом, с раздиравшей рот, судорожной зевотой, но молча, готовила обед на неделю и очередной ужин, мыла сантехнику, запускала стиральную машину, и лишь после того, как были закончены все домашние дела, ложилась спать уже ночью, мгновенно проваливаясь в сон. А рано утром была кошмарная побудка-пытка и торопливые сборы на работу, чтобы не получить по жопе за опоздание на одну минуту. Хорошо, что теперь автомобиль выручал.
В выходные скандальный муж был дома, поэтому будил её с требованием завтрака, плавно переходящего в обед, затем – в ужин. А когда она наводила порядок, мыла полы, вытирала мебель от пыли, муж, нервный из-за вынужденного воздержания от алкоголя, на неё орал: «Воды много не лей! Она денег стоит! Аккуратнее! Только попробуй чего-нибудь сдвинуть!» Петя хотел, чтобы дома всё оставалось так, как было при его матери. Выбрасывать ничего Гале не разрешалось, переставить мебель – тоже. И приходилось мириться с пыльным, некрасивым, неудобным и тесным интерьером, перегруженным крупной старинной мебелью, книжными полками, картинами в массивных рамах, фолиантами, одеждой, которую давно никто не носит и прочим интеллигентским хламом. На работе, как уже было сказано, тоже, мягко говоря, было не весело - постоянный прессинг, ругань и смертельные оскорбления, самым приличным вежливым из которых было слово «тупица».
Выходные Галя и её супруг, обычно, если отпускала Инна Сергеевна, ехали на дачу. Выехав позже, чем хотелось Петру, так как в пятницу вечером садистка-начальница Галю раньше не отпускала, супруги толкались в пробках. И бедная Галя, едва сдерживая слёзы обиды, слушала, как муж, её чихвостит. А стоит возразить или начать оправдываться, то будет ещё хуже. Однажды он остановился посреди дороги и потребовал, чтобы Галя вышла из автомобиля, и та вышла. Она стояла на шоссе и горько рыдала, так как не знала, что делать, а идти по шумному и пыльному шоссе ей было страшно. Галю подхватили какие-то весёлые парни, пригласив на пикник. Было весело, ели шашлыки, пили пиво, а когда Галя присела в кустики справить малую нужду, то отчётливо услышала: «Девушку-то кто первый будет иметь?» - «Давайте бросим жребий…» и поняла то, что ей не надо возвращаться к костру. Пригибаясь и на ходу одеваясь и застёгиваясь, она побежала по кустам, и так бежала долго, пока не вышла к шоссе. Она дошла до автобусной остановки и приехала в город. В другой раз, муж уехал с дачи без Гали, только потому, что та на одну минуту позже собралась, было, садиться в машину (бегала в туалет перед дорогой, а в калитке, как назло, заел замок). Петя разорался, грубо выволок жену из автомобиля и… уехал. Галя пошла пешком на последнюю электричку и плакала не сколько от обиды, сколько от горьких дум. Зато она сама почувствовала то, что хорошо прогулялась налегке, и у неё было достаточно времени для того, чтобы побыть наедине с собой. Да она и рада была тому, что в машине с этим скандалистом не поехала, а получила в подарок целых 5 часов уединения, размышлений и возможности спокойно почитать или сделать очередную запись в личном дневнике.
Рассказать кому-нибудь обо всём этом Галя не могла. Тем более родителям, которых не хотелось волновать и расстраивать. Поэтому, купив какой-нибудь недорогой шарфик где-нибудь в секонд-хенде или на распродаже, бусы или блузку (якобы, подарок мужа) и навещая родителей в выходные с тортиком, она врала им о том, как хорошо ей живётся в браке, какой муж у неё хороший да замечательный, как балует её, подарки дарит. Однажды она не удержалась и купила очень симпатичный полушубок из искусственного меха, а родителям с деланной весёлостью врала: «Петенька приходит и говорит: «Смотри, какую дешёвую шубку из норки я тебе купил! Всего пятнадцать тысяч! Ты не поверишь!» Ну, я конечно, не стала ему говорить, что продавец его, по сути, надул, не уточнив того, что мех искусственный. Мужчины же в этом не разбираются!» Она рассказывала им и о том, как на работе у них интересно и весело. Дескать, там люди такие хорошие, добрые, интеллигентные, приобретённые друзья, начальница – мать родная, и все они так хорошо ладят, что, в конце концов, подружились. «А работа-то какая интересная! Я стольким вещам уже научилась!» И в этот момент Галя сама себе верила. Мать, с тревогой всматривалась в худое, бледное лицо дочери с синевой под глазами и спрашивала: «У тебя точно всё в порядке, доченька? Что-то ты худенькая, да личико у тебя бледненькое. Ты хорошо себя чувствуешь? Ничего не болит у тебя?» Галя не хотела огорчать родителей и отвечала, что у неё «на этой недели было очень много работы», вот она и устала. Пусть думают, что их дочь, наконец-таки, устроилась и счастлива.
Однажды Галя попыталась поплакаться мужу, но тот очередной раз наорал на неё. Она уже знала о том, что, по его же словам, он орёт не на неё, а «на себя и на весь мир, потому, что его жену эти сволочи обижают и она плачет, никак не может забеременеть, а я не могу ей помочь, потому что пьяница и дрянь!». Но Гале было от этого не легче. Она не выносила крика и матерщины, тем более, в свой адрес. Галина замкнулась и больше мужу о своих неприятностях на работе не рассказывала. Она скрывала истинный порядок вещей даже от подруг. Ей не хотелось потерять их из-за того, что они окажутся невоздержанными на язык и проболтаются её родителям.
На людях Галя предпочитала бодриться, надевать на лицо маску милого, улыбчивого человечка, но её натянутая улыбка на самом деле выглядела мучительным оскалом. Она ещё больше замкнулась, ушла в себя и плакала в туалете как дома, так и на работе. Включала музыку на телефоне, заталкивала в рот полотенце, и, сидя на унитазе, основательно вырёвывалась. Отведя душу, она плескала на лицо холодную воду и снова принималась за дела.
Однако, Галя стала понемногу привыкать к ритму жизни. Фирма находилась за чертой города, и туда почти не проникал городской шум. Особенно покойно бывало зимой. Тишина, ёлки в снегу… Снег там лежал белый, не то, что в городе. Дорожки были узенькие, а сугробы высоченные! И тихо там, если, конечно, не работала какая-нибудь техника типа циркулярной пилы, и не орала Инна Сергеевна.
Звон колоколов соседней церкви пробирал аж до самых внутренностей, до костей. Он походил на молодое вино в мехах ветхих. Такое было ощущение у Гали от «вишнёвого» (именно вишнёвого, а не малинового), даже «винного» звона, проникавшего в её слабое, тщедушное тело, наполняя его здоровьем и силой. Она это чувствовала… и со священным трепетом становилась под колокольней, пока маленький человечек с козлиной бородкой, в чёрном подряснике, безрукавке-душегрейке, обрезанных валенках и скуфейке бил в колокола. У неё была в этом потребность, как в лечении. И действительно, из-за колокольного звона ей становилось лучше, и откуда-то вдруг появлялись силы, а настроение заметно улучшалось. А силы были нужны, т.к. у Гали была застарелая хроническая депрессия, и она мешала ей абстрагироваться от негатива. Но надо было изо всех сил крепиться и вкалывать не по-детски под постоянным прессингом. Она еле терпела издевательства дома и на работе, и не могла успокоиться, вся сжималась в комок нервов, и, как обычно, убегала рыдать в туалет. Отдушиной было побывать где-нибудь в выходные. У друзей, если, конечно, пригласят, у родителей, но, только бы не разреветься, в кино, в театре, на концерте. Бывало, она ходила с мужем в Аквапарк, что ей тоже нравилось, и на стадион смотреть очередной матч, особенно, когда играла команда Московский Спартак. До свадьбы они ещё выходили куда-нибудь, а после – совсем редко.
Гале хотелось в отпуск, на волю, на дачу, полежать в шезлонге, искупаться в реке, поесть клубники, малины… Но в отпуск её так ни разу и не отпустили. Инна Сергеевна заявила, что Галя на отпуск не заработала. Дала, разве что, неделю за свой счёт, когда Галя заболела гриппом с высокой температурой. Понимая то, что муж не даст ей лежать, а погонит то в магазин, то на кухню под девизом: «Ну и что?! Я всегда больной на работу хожу! Подумаешь, сопли!», она из последних сил собрала лекарства и всё необходимое да уехала на дачу, где и отлежалась.
Жизнь сделала своё черное дело. Галина стала хуже выглядеть (ухудшилась осанка, пожухли и стали выпадать волосы, на лице появились мелкие морщинки), и постоянно плохо себя чувствовала. Ноги стали болеть, спина, начались головные боли, то живот вспучивало от газов, то начинались диареи. Много денег Галя потратила ещё и на лечение зубов.
И вот, Гале исполнилось 29-ть лет, что веселья не прибавило, а она всё никак не беременела, хотя и откладывала деньги на ребёнка (может быть, понадобится ЭКО, а потом - няня), но Петя упросил её отдать эти деньги ему и купил новую машину вместо старой, насквозь проржавевшей. Галя не стала возражать, потому что предыдущую машину приходилось часто отдавать на сервис, а муж из-за постоянного присутствия у него машины не выпивал и возил Галю на работу каждый день, а потом забирал её оттуда на тихо работающем автомобиле с кондиционером и приятным запахом в салоне, что изрядно скрашивало жизнь.
Галя боялась уйти с работы в никуда, так как другая работа всё никак не находилась. Боялась она и уйти от мужа, чтобы не остаться одной, и надеялась на то, что всё как-нибудь утрясётся. Она очень хотела родить, наконец-таки, ребёнка, но беременность всё никак не наступала. Супруги не знали, что в связи с этим предпринять, Петя сделал укол от алкоголизма, чтобы не пить совсем, даже без «фронтовых сто грамм», что после работы выпивал в машине, припарковавшись, по-братски деля с женой на пополам глазурованный сырок. Он ещё и кровь себе чистил, и здоровьем занялся, чтобы сделать ребёнка, но ничего не выходило. И тогда Галя стала хвататься за всё. Привлекла к своей проблеме мистику, в одно из воскресений она съездила к Синь-камню в Переславле-Залесском, потом сходила к Софийской башне Новодевичьего монастыря в Москве, обращалась к каким-то подозрительным знахарям. Одна из старух посоветовала Гале «окреститься, ходить в церковь и усердно молиться Богу». То же самое ей говорила и Коза, с недавнего времени по секрету посвящённая в её проблему с зачатием. Моль говорила тоже самое, но в другом контексте, так как у Гали хватило ума и такта одинокую пятидесятилетнюю женщину в разговоры о ребёнке не вмешивать. Галя приняла крещение в ближайшей церкви, исповедовалась во всех своих грехах, причастилась, соборовалась и стала почти еженедельно посещать церковь, молилась и ходила на работу, где её всё время травили и ей хотелось плакать на груди у Козы, но она, естественно, сдерживалась.
Новоявленный духовник был парень тёртый и принимал только покаяние, а никаких жалоб слушать не желал. Он указывал на старую женщину, «торчащую из пола», так как у неё не было обеих ног под самый корень и говорил: «У тебя всё хорошо, и ты просто счастлива. Бьёт тебя муж? Нет? Всё. Свободна. Ступай с Богом!» и, благословив, выпроваживал её.
Коза жалела Галю, но, поскольку была верующей, то говорила одно: «Не отчаивайся, это – грех. Молись Богу почаще и ни о чём не думай. Господь всё управит. Только Он знает то, что тебе действительно нужно!» Однажды, когда Галя припозднилась на работе, они с Козой пили чай, и та, выслушав чаяния Галины, сказала: «Попробуй находить в жизни позитивные моменты - принимай свою жизнь такой, какая она есть. Радуйся и благодари Бога за то, что имеешь. Муж и работа – это уже кое-что! Ведь этой работы могло у тебя и не быть. Ты могла бы сейчас мыть лестницы или убирать улицы. Показав тебе калеку, батюшка хотел, чтоб ты поняла то, что вполне счастлива. У тебя есть ноги, руки, глаза, здоровье, родители, муж, дом, работа, зарплата… Всё же познаётся в сравнении. Да, по сравнению с некоторыми мы живём бедновато, и нам, может быть, и не так комфортно, как им, хотя лично меня всё устраивает. Но успешных, богатых, здоровых и счастливых в семейной жизни, людей же очень мало. Чего-нибудь, да не хватает обязательно. Либо здоровья, либо хорошей семьи. И так живёт большинство!»
И как только Коза, которую, на самом деле, звали Любовью, ей это сказала, Галя тут же поняла то, что у неё все дела обстоят намного лучше, чем у большинства, и она вполне счастлива. «Как я и раньше-то этого не заметила!» - удивлённо думала она.
Через год у Гали родился долгожданный ребёнок. Инна Сергеевна к этому времени её уже уволила со словами: «Обойдётся! У неё муж есть, пусть он её и содержит!» Из декрета Галя так на работу и не вышла, так как ей понравилось сидеть дома под видом ухода за малышом, с которым, в основном, сидела её мать, вышедшая на пенсию. Но этого восхитительного младенца Галя полюбила фанатически и без памяти. Она ещё ни разу в жизни и никого так не любила. Разве что, себя.
Петя всей душой полюбил малышку и стал гораздо мягче по отношению к Гале. Впрочем, та, в основном, жила у родителей, а он их навещал, принося продукты, подгузники, давал деньги и прочее необходимое. Гале нравилась именно такая жизнь, без этого «противного, скандального пьяницы-Пети», который давно ей надоел хуже горькой редьки. После того, как они разъехались, их отношения не просто наладились, а и стали просто прекрасными. Оба супруга хранили верность друг другу, несмотря на то, что жили вместе только на даче, а в городе виделись не очень часто. Гостевой брак вполне устраивал обоих. Каждая семья, даже счастливая, уникальна, и как люди могут, так и живут. И Галя, наконец-таки, это поняла. Не надо смотреть на то, как живут другие, но жить надо так, как удобно тебе, а не так, чтобы кумушки не судачили. Каждый вечер Галя ныряла под одеяло, прижималась к тёпленькому тельцу малышки и, перед тем, как заснуть, успевала подумать: «Остановись, мгновенье…»
