Криминал

4 383 поста • 11 982 подписчика

Ответ на пост «Задержание главы азербайджанской диаспоры»⁠⁠1

5 месяцев назад

Глава азербайджанской диаспоры Екатеринбурга освобождён, его радостно встречают

Шахина Шихлинского допросили в качестве свидетеля по уголовному делу против братьев Сафаровых, сообщил журналистам его сын Мутвалы. В ходе его задержания сотрудник ФСБ получил ушиб головы.

Dans1920

Криминал

Задержание главы азербайджанской диаспоры⁠⁠1

5 месяцев назад

Сын главы азербайджанской диаспоры на Урале чуть не задавил оперативника, когда пытался скрыться от погони.

За рулём гелика был Мутвалы Шыхлински. Он вёз отца возле "Баку Плаза". В этот момент их задерживали правоохранители и Шыхлински младший пытался уехать. Когда сдавал назад, наехал на сотрудника органов и повредил чужую Камри.

Теперь на него могут завести уголовное дело за применение насилия в отношении представителя власти. Мутвалы пока что отпустили, а с отцом работают силовики.

Вопрос к разбирающимся: какого, я извиняюсь, хуя, сынка "ПОКА" отпустили????
Второй вопрос к женщинам: зачем вы так визжите? Даже тогда, когда для вас опасности нет. Чем визг вас спасет?

Оригинал

Показать полностью

Азербайджанцы Азербайджан Диаспора Силовики Задержание Видео Мат Telegram (ссылка)

437

RussianCuba

Криминал

Задержание лидера азербайджанской ОПГ⁠⁠

5 месяцев назад

Глава азербайджанской диаспоры в Екатеринбурге Шахин Шыхлински задержан, передает агентство Trend со ссылкой на Госкомитет Азербайджана по работе с диаспорой. Шыхлински находится на допросе, уточнил РБК источник, знакомый с ситуацией.

Сын и заместитель Шыхлински Мутвалы сообщил РБК, что его отец проходит свидетелем по уголовному делу против братьев Сафаровых, которое связано с расследованием серии убийств и покушений на убийство, совершенных в Екатеринбурге в 2001–2011 годах.

По словам сына главы диаспоры, силовики задержали его вместе с отцом на улице Сулимова на северо-востоке города, когда они собирались припарковаться

«Сотрудники ФСБ в масках и начинают направлять пистолет и разбивать ломами окна автомобиля. Нас повалили на пол и я начал кричать, что я и мой отец имеют адвокатский статус и спрашиваю, на основании чего нас задерживают», — сказал Шыхлински-младший.

На видео, снятом корреспондентом РБК, видно разбитое окно машины Шыхлински — Mercedes Gelandewagen— оно покрыто множественными трещинами

https://www.rbc.ru/politics/01/07/2025/68640f699a79476931b2d...

В 90-е таких случаев было гораздо больше и чаще!

Показать полностью 1

Преступление ФСБ Уголовное дело Криминал Убийство Видео Короткие видео Негатив

GlebDibernin

Криминал

Серия Ростовский Куш. Глеб Диберин.

Ростовский Куш. Глеб Диберин. Глава 13⁠⁠

5 месяцев назад

ГЛАВА 13. ВАГОНЧИКА КОЛЕСНЫЙ СТУК

Условный срок. Четыре с половиной года. Штраф — символический. Суд — формальный, как протокол санитарной обработки. Жизнь, казалось, снова входила в ритм. Я уже представлял себе лето в Сочи. Сцена была идеальной: мохито, жена в панамке, ребёнок лепит из песка, а я, полураскаявшийся, полуотмытый, почти почтенный, с книгой по "антикризисному менеджменту" под зонтом.

Я даже начал подбирать ресторан. Где заказать устриц. Где сидеть спиной к залу. Где скажу официанту:

— Не приноси сдачу. Я в новой жизни.

А потом пришла бумага из прокуратуры. Обычный конверт. Белый. Один лист. Одна строка: «Приговор подлежит пересмотру по вновь открывшимся обстоятельствам.»

Сначала я подумал — ошибка. Потом — техническая формальность. Потом — всё понял. Иванов не звонил. Не писал. Не отвечал. Исчез. Как дым после выстрела. Как шепот ножа у горла. Тихо. Без объяснений.

Заседание назначили быстро. Новый адвокат. Молодой. С глазами пассажира метро в час пик. Он смотрел в телефон. Рылся, как будто искал способ быть где угодно, только не рядом со мной. Судья — женщина с лицом завхоза пансионата, которая терпела слишком много уборщиц, гостей и жалоб.

— Евгений Сергеевич, вы ведь уже признались?

— Да.

— Но не во всём?

— Я… не всё помнил.

— Вот и хорошо. Мы поможем вам вспомнить.

Восемь лет. Строгий режим. Три года без права заниматься государственной деятельностью. Я не успел даже встать с лавки. Конвой — два молодых, пахнущих резиной и равнодушием. Один нажал на плечо. Второй — открыл дверь. И я уже ехал. Не домой. Не в Сочи. В Мордовию. Там, где зима — как штраф. Там, где воздух пахнет хлоркой и равнодушием. Там, где людей называют “номер”, а телевизор — единственный, кто не врёт.

В СИЗО пахло: сыростью, пластиком, пищей, которую нельзя назвать едой. На этапе, в вагоне, мы ехали 27 часов. Без слов. Без окон. С гудком, как у похоронной машины.

И вот — Мордовия. Колючка. Каменные лица. Снег с пеплом. Голоса с эхом. Старый ржавый козырёк, на котором кто-то нацарапал гвоздём: “Добро пожаловать в беспамятство.”

Мне досталась койка у стены. Одеяло — серое. Подушка — без души. Напротив — шкафчик с гнутой дверцей. В углу — пыльное зеркало, в котором я выглядел, как кто-то другой. Сосед по камере — пожизненник. Позывной: Лирик. Худой. Чёрные ногти. Глаза — как чернила, вылитые в чай. Он читал Ахматову. Громко. Иногда плакал.
Ментов ненавидел — тихо, но искренне.

— Срок? — спросил он в первую ночь.

— Восемь.

— А за что?

— За то, что забыл, кто я.

Он кивнул. Больше мы не говорили две недели. Я не жаловался. Плакать в тюрьме —
это как писать мемуары в аду: бесполезно, но больно. Каждую ночь я слышал “вагончика колесный стук”. Глухой, ритмичный, как внутренний метроном:

— Ты проиграл. Ты вернулся не как человек — а как единица, которую решили не вычеркивать.

Про Иванова говорили разное: ушёл в частный сектор, уехал за границу, стал министром туризма в Крыму. Мне было всё равно. Он меня продал. Как лот без описания. Как пальто с дыркой, которое отдали за килограмм макулатуры.

Я вспоминал, как он говорил: «Мы свои. Мы решим. Всё в ёлочку». Теперь я знаю, где эта ёлочка растёт. У входа в колонию. В бетонной кадке. С гирляндой из разбитых судеб. Сочинский пляж — остался во сне. Там, где шезлонги. Там, где мохито. Там, где я — не я. Там, где свобода — не миф, а ошибка координат. А Мордовия — это не место. Это состояние памяти. Здесь всё равно. Даже самим себе. Я засыпал. Мне снилось: я снова на скамейке у суда, с кофе в руке, и голос Иванова шепчет:

— Мы всё решим, Семёныч. Всё в ёлочку…

А я смотрел на ёлку. И видел, как на ней — вместо шаров — лица всех тех, кто верил.

Показать полностью 1

[моё] Криминал Преступление Уголовное дело Схема Тендер Муниципалитет Коррупция Длиннопост Авторский рассказ

MikeLebowski

Криминал

Серия Стрельба в школах

Самая кровавая бойня в школе⁠⁠

5 месяцев назад

Здравствуй, дорогой читатель! Настало время для нашего нового путешествия. На этот раз мы отправимся очень далеко как географически, так и по времени. И поговорим о самой крупной бойне в школе.

Для нас, жителей России, это однозначно 1-3 сентября 2004 года, Беслан. Страшнейший теракт в нашей стране, унесший жизни 334 человек. Несколько лет назад я ездил в командировку во Владикавказ и не упустил возможности посетить школу №1 в Беслане. Сейчас на месте того печально известного спортзала построен мемориальный комплекс. Сама школа законсервирована и туда попасть невозможно. Но в спортивный зал, где провели три ужаснейших дня своей жизни заложники, вход свободный. И даже у такого циничного и бесчувственного человека как я, по спине пробегали мурашки от вида гор детских игрушек и бутылок воды, которые посетители несли с собой.

Я был там в конце августа и во всем Беслане невозможно было найти в продаже мягкую игрушку - все несли к школе. И их вид, веселых, улыбающихся, резко диссонировал с тем безмолвным ужасом и человеческой трагедией, которые символизирует это наполовину разрушенное здание.

1/11

Мемориал на месте спортивного зала школы №1 города Беслан и кладбище Город Ангелов

Но мы сегодня поговорим о еще более кошмарной бойне, где количество жертв в несколько раз превышает Беслан. Это расстрел в школе Санта-Мария, город Икике, регион Тарапака, Чили. И весь ужас этой трагедии не только в количестве жертв. Самое страшное в том, что это не был теракт. Это не была вспышка безумия одного или нескольких человек. Это было подавление рабочей забастовки, убийство людей, борющихся за свое право на улучшение условий труда и достойную его оплату. Это была показательная казнь тех, кто выступил против коррумпированной насквозь государственной машины. И стреляли в рабочих не террористы, а те, кто должен был их защищать - армия их страны.

Фотография школы Санта-Мария и площади Мануэля Монтта от 1910 года. Отлично видно, что школьный двор буквально выходит на площадь.

Люди начали селиться в тех местах еще более 9 тысяч лет назад. То есть, почти сразу после миграции первых людей в Южную Америку. Сам город Икике был основан в 16 веке и изначально был частью вице-королевства Перу. Город расположен на побережье Тихого океана в пустыне Атакама - самом засушливом месте нашей планеты. Жил Икике за счет добычи нитрата натрия и гуано.

Гуано - разложившиеся естественным образом остатки помета морских птиц. По сути, перебродившее птичье дерьмо. Это очень ценный для 16-19 веков ресурс и за него даже велись настоящие войны. Все дело в том, что гуано содержит 9% соединений азота, 13% соединений фосфора и применялось не только как удобрение, но и как сырье для производства пороха и тротила. Правящие элиты Перу и Боливии сказочно озолотились к 1870м годам именно на торговле гуано, а право на добычу этого ценного стратегического ресурса привели даже ко второй тихоокеанской войне, в которой чилийцы отобрали у Перу и Боливии все зоны добычи селитры, включая и острова с тысячелетними наслоениями гуано. Но где большие деньги, там и большие проблемы. Чили накрыло "~~говеное~~ гуанное проклятье", заключающееся в астрономическом расцвете коррупции среди чиновников и военных.

Условия жизни в Икике отлично были описаны Чарльзом Дарвином во время его путешествия на "Бигле" в 1835 году. Город крайне нуждался в предметах первой необходимости, таких как вода и дрова. После было землетрясение Арика 1868 года и землетрясение Икике 1877 года. И вот на границе 19 и 20 веков на фоне разрушительных землетрясений, тотальной коррупции в армии и чиновничестве, отсутствия у рабочих хоть каких-то прав, в Чили обостряется социальный вопрос, в основном связанный с проблемами ухудшения жизни и труда в горнодобывающих центрах страны. В начале 20 века произошла целая серия забастовок и иных беспорядков, последней из которых и стала интересующая нас забастовка шахтеров селитры.

Забастовка 18 пенсов

10 декабря 1907 года в провинции Тарапака началась всеобщая забастовка, которая была названа по размеру заработной платы, которую требовали рабочие. Группа бастующих направилась в портовый город Икике, неся флаги Чили, Перу, Боливии и Аргентины. Постепенно к процессии присоединялись все новые и новые люди, что привело к остановке всей торговли и промышленности на севере Чили. А 16 декабря по прибытии в Икике протестующие опубликовали меморандум, где выдвинули свои требования.

В то время как монеты отменяются и оплата начинает осуществляться законным платежным средством, каждый офис и его управляющий, представляющий его и обещающий соблюдать правила, соглашаются принимать токены от любого другого офиса наравне со своим собственным, выплачивая штраф в размере 50 000 песо за каждый отказ сделать это.
Дневная работа оплачивается по фиксированной ставке 18 пенсов. Широкая и абсолютная свобода торговли на нитратном заводе.
Общее покрытие железными решетками всех рудоварных котлов и отстойных котлов на заводах по производству селитры под страхом возмещения в размере от 5000 до 10 000 песо каждому работнику, получившему травму в результате несоблюдения настоящего положения.
На каждом заводе по производству селитры должны быть установлены весы и стержень на открытом воздухе рядом с магазином компании для сравнения весов и мер.
*По желанию работников будут предоставлены бесплатные площадки для проведения вечерних школ.
Начальник не может загружать конфискованную руду в рудоварни. (Это было дополнительным источником заработка для нечистых на руку чиновников. Рабочие, естественно, долю от такого "левого" товара не получали. Прим. автора).
Ни руководитель, ни какой-либо работник предприятия не имеет права увольнять работников или их руководителей, принявших участие в текущем движении, без предварительного уведомления за два-три месяца или без выплаты компенсации в размере от 300 до 500 песо.
В будущем для работников и руководителей будет обязательным 15-дневное предварительное уведомление в случае расторжения договора.
После принятия настоящих условий они будут изложены в письменной форме и подписаны руководством и назначенными представителями работников.

Требования более чем разумные. Но если учесть, что делегации к правительству Чили отправлялись и в 1901, и в 1903, и в 1904 годах и остались неуслышанными, шансов, что эта забастовка достигнет своих целей было мало. Рабочие были в таком отчаянии, что к 21 декабря количество бастующих достигло 10 (по некоторым данным 12) тысяч человек: рабочих, их жен и детей.

Обстановка на 21 декабря 1907 года

Люди, в основном, собирались на площади Мануэля Монтта и в школе Санта-Мария. Петиция тем временем "зависла". Все дело в том, что владели нитратными фирмами в то время англичане. И им было наплевать на требование черни. Рабочие просили правительство заступиться за них, выступить посредником между рабочими и боссами фирм, но боссы отказались вести любые переговоры, пока рабочие не вернутся на свои места.

19 декабря в провинцию Тарапака прибыли титулярный интендант Карлос Истман Кироги и генерал Роберто Сильва Ренард, начальник Первой военной зоны чилийской армии. Их прибытие было встречено большим воодушевлением среди рабочих - правительство поддержало петицию 1904 года, но ее требования не были пока исполнены. Прибытие таких высоких чинов люди восприняли как шаг навстречу. Но это было ошибкой. Прибывшие передали бастующим приказ покинуть площадь и школу и собраться на ипподроме, где их погрузили бы в эшелоны и отправили домой. Рабочие отказались, так как поняли, что стоит им вернуться на работу, их петицией точно так же подотрутся.

Еще одна фотография площади Мотта, датированная 21 декабря.

20 декабря представители бастующих провели встречу с интендантом Истманом, но одновременно с началом встречи в СМИ был опубликован указ о введении осадного положения, что приостанавливало действие любых конституционных прав. Но это еще было не самое страшное. Пока шла встреча, на заводе по производству селитры в Буэнавентуре группа рабочих со своими семьями попыталась покинуть фабрику. Войска открыли огонь по мирно идущим людям. В результате погибло шестеро рабочих, еще несколько десятков были ранены.

21 декабря состоялись похороны убитых, после чего рабочим приказали перебраться на ипподром. Но люди отказались менять место дислокации, так как по дороге на ипподром по ним могли отработать военные корабли, выстроившиеся вдоль идущей по побережью дороги.

Бойня

В половине третьего ночи в дело вступил генерал Ренард. Он сообщил лидерам рабочего комитета, что если забастовка не прекратится через час, то войска откроют огонь. Лидеры рабочих уходить отказались, как и большинство собравшихся. Площадь покинула лишь небольшая группа людей.

А через час на площадь и к школе пришли военные. Лидеров забастовки, стоявших на крыше школы, убили первым же ружейным залпом. Толпа, осознав, что единственный их шанс выжить - отобрать оружие у солдат, рванула к бойцам, но была обстреляна из винтовок и пулеметов. Толпа рассеялась, открыв путь к школе. Там солдаты устроили натурально кровавую резню, открыв беспорядочный огонь по зданию школы, по детским площадкам, по женщинам и детям, не обращая внимания на мольбы о пощаде и крики детей. Вооруженные группы обошли все здание, расстреливая людей в каждом кабинете.

Утро после бойни

"Между 3.30 и 4 часами дня в школе Санта-Мария царило ужасное ожидание. Армейские войска направляли свои ружья на рабочих и крышу, где на постоянном собрании собирались директивы движения. Что касается пулеметов в руках матросов на кораблях в заливе, то они были направлены прямо на тесные ряды «пампинос». В это время прибыл полковник Роберто Сильва Ренард, верхом, как Наполеон на белом коне, на этот неравный бой. Горнист рядом с ним издал несколько сигналов, что вызвало одну из тех пугающих тишин, которые так часто являются прелюдией к ужасным событиям. Полковник приказал горну позвать «внимание» и отдал приказ о преступлении. Он холодно отдал приказ стрелять. Грохот выстрелов был оглушительным"
Эливс Лаферте, очевидец и в 1930х годах сенатор Чили от коммунистической партии

Большая часть забастовщиков выжила и была позже репрессирована. Правительство Чили приказало не выдавать свидетельства о смерти убитых в ночь с 21 на 22 декабря. Жертв этой бойни похоронили в братской могиле на городском кладбище. До 1940 года останки не эксгумировались, а позже они были перезахоронены во дворе городской судебно-медицинской службы. Количество жертв до сих пор оспаривается.

Бастующие на площади Мотта

В официальном докладе генерала Ренара указана цифра 140, а свидетель резни доктор Николас Паласиос считает, что погибло 195 человек. Однако, учитывая, что к моменту бойни на площади и в школе находилось более 10 тысяч человек, обе эти цифра считаются заниженными как минимум на порядок. Иногда в связи с этой трагедией звучит другое число: 3600 жертв. Однако, это тоже довольно далеко от истины и, скорее всего, является манипуляцией. Наиболее вероятное количество погибших составляет от 2000 до 2500 человек.

Последствия

Когда стихли выстрелы и рабочих саблями загнали обратно на их рабочие места, генерал Сильва Ренард представил правительству свой отчет. Свою роль в данном документе он сильно занизил, полностью обвинив в трагедии рабочих. Впрочем, это было лишнее - реакция Национального конгресса оказалась довольно вялой.

Антонио Рамон, фото сделано в полицейском участке после покушения на Сильву Ренарда

Генерал Ренард проживет еще 13 лет. В 1914 году испанский анархист Антонио Рамон, сводный брат погибшего при бойне Мануэля Ваки, решил. что пора отомстить. Он купил кинжал и немного стрихнина. 14 декабря 1914 года Антонио встретил Ренарда около офиса генерала и принялся бить его кинжалом, нанеся семь ранений в спину и голову. Генерал принялся кричать и звать на помощь. Рамона схватили случайные прохожие. Тогда убийца принял имевшийся у него стрихнин, но тут его подвел организм - Антонио проблевался и яда, оставшегося в организме, не хватило на самоделита.

Художественная реконструкция покушения Рамона

Уже под стражей он будет отрицать причастность к покушению кого-то другого, а рабочие организации принялись собирать деньги на защиту Рамона. В итоге он получит всего пять лет тюрьмы, чтобы после освобождения исчезнуть со страниц истории.

А вот генерал Ренард хоть и пережил нападение, но последствия были ужасны: он полностью утратил мимику половины лица и ослеп. В таком жалком инвалидном состоянии генерал проживет оставшиеся ему шесть лет и умрет 7 июля 1920 года. Его похоронят со всеми почестями на общем кладбище Сантьяго, а его имя присвоят артиллерийскому полку №3, дислоцированному в Консепсьоне. Только спустя 100 лет после бойни в Икике справедливость будет восстановлена. Во время мероприятий, посвященных памяти бойни имя генерала Ренарда будет удалено из названия полка.

Изменения в жизни простых работяг начнутся только в 1920х годах, когда будут введены минимальные трудовые стандарты: обязательная оплата законным платежным средством, максимальная продолжительность рабочего дня, минимальный размер оплаты труда и другие нюансы. Это будет во многом обусловлено деятельностью профсоюзов, которые станут одними из самых сильных в мире.

О самой бойне долгое время молчали. Полноценно о ней начали вспоминать в 1950е годы, когда были написаны несколько книг и песен. В 1975 году Умберто Солас снимет фильм "Кантата де Чили", полностью посвященный бойне в школе Санта-Мария.

Показать полностью 18

[моё] Преступление Криминал Убийство 20 век Трагедия Стрельба в школе Чили Гуано Забастовка Профсоюз Длиннопост Негатив

GlebDibernin

Криминал

Серия Ростовский Куш. Глеб Диберин.

Ростовский Куш. Глеб Диберин. Глава 12⁠⁠

5 месяцев назад

ГЛАВА 12. ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО ЧИНОВНИКА

Я не помню, когда именно принял решение. Может быть, в тот вечер, когда кофе показался горьким, а бассейн — слишком хлорированным. И даже солнце, которое ещё вчера я называл «медленным чудом», стало вызывать раздражение, как рассылка от налоговой. А может, в момент, когда Алехандро, мой теннисный напарник, ударил мячом в сетку и сказал:

— Vamos otra vez, Señor?

А я впервые ответил:

— Нет, дружище. Я пас.

Аргентина, с её фруктами, балконами, милонгой и вечной терпкостью воздуха, вдруг померкла. Как открытка, ставшая слишком запачканной от пальцев.

Я сел за стол. На белой скатерти — ноутбук, пепельница, и фотография сына, оставшаяся по ошибке в папке “Семья_2017”. Открыл “Документы”. Новый файл. Курсор моргнул, как офицер на допросе. Я начал печатать: “Я, Евгений Сергеевич, добровольно...”, “Совершенно сознательно...”, “В связи с желанием сотрудничать...”, “Раскаиваюсь...”,
“Понимаю...”, “Прошу...”, “Готов...”, “Верю...”. Каждое слово — как зуб, вырванный без анестезии. Не от боли. От ощущения, что вырываю что-то своё.

Я купил билет. Москва. Авиакомпания — лоукостер. Судьба — по полной стоимости. Обратный маршрут, которого в теории не должно было быть.

В аэропорту было пусто. Пахло кондиционерами и отчаянием. На посадке я держал только ручную кладь — всё остальное оставил в прошлом, вместе с испанскими сериалами и бутылками вина. Слева от меня в самолёте сидел юрист,
засыпающий над открытым томом “Гражданский кодекс. Комментарии. Выпуск 9.” Справа — женщина с котом в холщёвой сумке. Кот смотрел на меня, как следователь,
только не задавал вопросов — он уже знал ответы.

Прилетел. Такси. Гостиница с серыми шторами и ковролином цвета старого госбюджета. Открыл окно — в лицо ударил московский воздух: пыль, холод, амбиции и напоминание, что с этого момента всё — на запись. Позвонил Иванову.

Ответил сразу. Голос — бодрый, как у риелтора, только что продавшего гараж без крыши за цену особняка.

— Молодец, Семёныч. Правильное решение. Всё уже подготовлено. Пойдёшь с повинной.
Скажешь: “давление”, “не помнил”, “хотел исправить”.

— Это сработает?

Он хмыкнул.

— У нас даже поддельные прокуроры получают грамоты за честность. Конечно сработает.

Я пришёл в Следственный комитет. Здание — стекло, гранит и равнодушие. На входе — проверка, на лице охранника — отсутствие эмоций, как в уставе. Вели по коридору. Полы блестели. Стены — из пластика. Пахло бумагой и чем-то похожим на освежитель воздуха с запахом “Кедровый лес в ноябре”. Комната — чистая. Стол — голый. Ручка — на подставке, как в банке. Следователь — мужчина лет сорока, чисто выбритый, с лицом, как таблица Excel.

— Добровольное признание?

— Добровольное.

— Подтверждаете всё?

— Почти всё.

— Почему “почти”?

— Потому что некоторые вещи… я больше не хочу вспоминать.

Он записал. Не спорил. Им не нужна правда. Им нужна сдача.

Суд. Закрытый. Короткий. Кресла — скрипят. Секретарь — зевает. Прокурор читает так,
как будто докладывает меню в столовой. Четыре с половиной года. Условно.

После заседания — смс от жены: “Горжусь тобой. Вернулся — значит мужчина. Скоро поедем в Дагомыс.”

Я стоял у выхода. Вдыхал воздух старого здания. Слушал, как уходят шаги следователя.
Как скрипят двери. Как щёлкают замки. Пахло — бумагой, старым полиролем, и чем-то вроде победы, которая пахнет резиной от каблуков.

Я был свободен. На бумаге. А внутри? Я чувствовал себя как здание после капитального ремонта — только снаружи всё нормально. А внутри — старая проводка,
скрипы, и обои, прикрывающие трещину по несущей.

Но я вернулся. Я не сбежал. И это значит одно: Я всё ещё в игре.

Показать полностью 1

GlebDibernin

Криминал

Серия Ростовский Куш. Глеб Диберин.

Ростовский Куш. Глеб Диберин. Глава 11⁠⁠

5 месяцев назад

ГЛАВА 11. СЕАНС SKYPE-ТЕРАПИИ

Вечером интернет снова глючил. В Аргентине это как дождь в ноябре: не ждёшь, но всегда получаешь. Особенно когда хочешь: досмотреть сериал про честного мэра; проверить новостной сайт с .ru; или узнать, не завели ли на тебя дело ещё одно.

Wi-Fi шевелился, как хвост у дохлой ящерицы. Я уже почти лёг. Закрыл шторы. Поставил бокал рядом с кроватью. И вдруг ноутбук зашипел. Медленно, как кот, пришедший с помятой лапой.

Skype. Без имени. Аватар — пиксельный герб РФ, будто отсканированный с прокурорского удостоверения. Всё тело сжалось. Ничего хорошего это не обещало. Я потянулся. Замирая, нажал «Принять».

На экране появился Иванов. Мятая белая рубашка. Щетина — вросшая, как старая вина в мебель. Позади — блеклый свет настольной лампы и шкаф с папками. В руках — гранёный стакан с чаем, будто кадр из «17 мгновений весны». Улыбка — такая, как у стоматолога, когда он в перчатках тянется к твоему нерву.

— Семёныч… Ну ты даёшь.

Голос — как наждачка по стеклу. Тёплый. Глухой. Опасный. Я не ответил. Просто смотрел. Он покачал головой — устало, отечески, как будто я сорвался с велосипеда.

— Ты что, в подушку плачешь, а? Или в рюмку?

Я вздрогнул. Пальцы легли на крышку ноутбука. Хотел закрыть. Не смог.

— Ты зачем звонишь?

Он сделал глоток. Губы слегка подрагивали. Кивнул, будто понял больше, чем я хотел сказать.

— А ты как думаешь? Мы ж с тобой, как два жука в одной банке. Помнишь комсомол? Я тебя тащил. Потом ты меня.

Я смотрел, как он медленно теряет роль и начинает быть собой.

— Всё будет в ёлочку. Я поговорил с генералкой. Следствие уже устало. Ты вернись.
Получишь свои полтора года условно. Отдохнёшь в Сочи. Потом — снова в обойме. Как раньше.

Я засмеялся. Глухо. Без звука.

— Ты серьёзно?
— Я тут, как тень, живу на поддельных документах.
— А ты мне “условно”? Ты знаешь, сколько на мне висит?

Он наклонился к экрану. Словно мог схватить меня за рубашку сквозь пиксели.

— А ты знаешь, сколько на тебя ещё может повиснуть, если не вернёшься?

Пауза. Он не угрожал. Он просто озвучивал реальность.

Как метеоролог: «Завтра дождь. Сегодня — прессинг. После обеда — гроза в СИЗО».

— Ты что, хочешь, чтобы тебя ловили по границам?

Он говорил медленно. Каждое слово — будто вытащено из мокрой бумаги.

— Хочешь, чтобы твои дети смотрели в глаза следователю?

— Думаешь, мы дадим тебе умереть спокойно?

Я чувствовал, как сдавливается воздух. Он говорил не голосом, а контекстом.

— Нет ничего хуже незаконченных дел, Семёныч. Мы должны это закрыть. Гештальт.

Он улыбнулся. Почти по-человечески.

— Срок — условный. Немного пиара. Интервью о раскаянии. Потом — “вернулся, исправился, стал советником депутата”.

— Серьёзно? — прошептал я.

— А репутация?

Он рассмеялся. Долго. С головой на столе, с дыханием, как после спорта.

— Репутация? Ты что, в сказку переехал?

Тут, в Ростове, всё забывается после третьей рюмки. А после пятой — ты снова человек.

Он откинулся в кресле. Глаза стали колючими, как крышка люка, которую открывают монтировкой.

— Мы всё уже решили. Осталось только твоя подпись на признании. Вернёшься — и ты опять в живых. Не вернёшься — так и будешь мертвым среди туристов.

Я закрыл ноутбук. Тихо. Без прощания. Без решения. Ночь была без ветра. За окном стоял океан. Молчал, как пустой счёт. Я лежал и смотрел в потолок. Каждая трещина — как маршрут обратной дороги. Условно. Махнуть рукой. Вернуться. Признаться. Стать “исправившимся специалистом”.

А альтернатива? Жить дальше в бегах. Прятать лицо. Умирать понемногу — каждый раз, когда звонит телефон без имени. И снова вопрос: А что будет, если я вернусь? И что будет, если я останусь — навсегда?

Показать полностью 1

[моё] Криминал Преступление Уголовное дело Схема Тендер Муниципалитет Хищение Длиннопост Авторский рассказ

GlebDibernin

Криминал

Серия Когда Семью Выбирают. Глеб Дибернин

Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин. Часть 62 (2)⁠⁠

5 месяцев назад

***

В конце сентября 2015 года Владу позвонил Кисиев и сообщил, что неподалеку от его дома постоянно стоят две или три машины с неизвестными людьми. За каждым его шагом следят и ему нужно срочно ехать в Москву, чтобы «полечиться». Мирхоев попытался его успокоить, но у него ничего не вышло. Ему не хотелось очутиться в «ментовском отеле» на «электропроцедурах», ставшими у них столь популярными в последнее время. На следующий день Кисиев приехал на поезде в Москву. В этот же день Владислав встретился с ним у себя в квартире. «Отсвечивать» по общественным заведениям становилось опасным. Не было никакой информации, какими данными располагает следствие. В ходе беседы Влад узнал, что Шуруп вместе с парнями прячутся у брата Кисиева в селе Хумалаг.

Расстрел на похоронах Вадима Челкаева произошел из-за необходимости ликвидировать его братьев. В последнее время ЧК догадывался, что Брат хочет его убить. Поэтому мог об этом рассказать своему брату Олегу, с которым всегда делился своими проблемами и вообще был очень близок. Алихан опасался мести с его стороны. Что касается Игоря Челкаева, то он стал воровать. Доходы с аэропорта Владикавказа заметно упали. Таким образом, Джава хотел убить двух братьев сразу. Навсегда разорвав все отношения с семейством Челкаевых. В результате покушения было убито несколько человек. Олег был тяжело ранен, Игорь Челкаев отделался легким ранением в руку. Через несколько дней они уехали из Осетии в неизвестном направлении. Потрясенные жители Республики не переставали обсуждать гибель людей на похоронах. Даже во времена кровной мести родственникам всегда давали похоронить убитых и только после это принимались мстить.

Шуруп ночью, после расстрела, объявил парням, что они на некоторое время спрячутся в доме у одного его старого друга. Они приехали туда уже за полночь и прожили три недели. Владелец дома, его звали Аслан, привозил им продукты питания. Он злоупотреблял алкоголем и практически не выходил из состояния запоя. Это было даже хорошо для «братьев». Аслан у них не спрашивал, почему они решили пожить в вымирающем поселке. Ему хватило объяснения, что так надо. Кроме того, Куба заплатил ему на год вперед за аренду дома и еду.

***

В ноябре 2015 года Брат снова прилетел в Москву, чтобы решить проблемы. С каждым днем среди «братьев» назревало плохое предчувствие. Все реже Алихан приезжал на подмосковную дачу. Перед каждым отлетом за границу, если Советника не было в Москве, он оставлял Владу деньги, чтобы он мог оперативно решать мелкие финансовые и бытовые вопросы. Раньше эти суммы были от 15 до 25 миллионов. Сейчас это было не больше пяти-семи.

В период нахождения Брата за границей Мирхоев практически каждый день связывался с ним по скайпу. Либо Джава сам выходил на него, давал указания или же просто интересовался, как обстоят дела. Все это время Влад жил «в свое удовольствие». Распоряжений от него с каждым днем поступало все меньше. Целыми днями он был в большей степени предоставлен самому себе. Его телепроект неожиданно стал продвигаться очень медленно. Предварительно составленная смета оказалась заниженной. Потребовались дополнительные денежные вливания. Просить в очередной раз денег у Брата он не стал и предложил партнерам самим проявить чудеса в поиске инвесторов. Чем вызывал у них некоторое недовольство, так как они рассчитывали на его «безграничные возможности». В остальном для Влада все шло своим чередом.

В конце 2015 как гром среди ясного неба прозвучала новость: в Осетии был арестован Князь и несколько парней из его группы. Также были арестованы «братья», входившие в группу Шурупа. Все это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Брат был вне себя от ярости, когда узнал о случившемся. Он позвонил Владу первому. Тот никогда не слышал от Алихана столько ругательств. Немного успокоившись, Галуев стал спрашивать, соблюдали ли «братья» все правила конспирации, не сообщали ли о каких-то странностях вокруг них, не пытались ли их вербовать сотрудники полиции или ФСБ. Мирхоев ничего подобного не знал. Все было как всегда. Князь занимался своим ломбардом. Его «принял» СОБР в тот момент, когда Владислав с ним только начал разговор по телефону. Он как раз начал описывать ему погоду во Владикавказе:

- Братан, ты бы видел сейчас Столовую гору. Представляешь, такая красота. Жаль, тебя здесь нет. У нас тут все: горы, облака, белоснежный снег, и… СОБР. Все, отбой меня «принимает» СОБР…

Раздался треск разбивающегося об асфальт мобильного.

Указанными событиями могуществу Брата был нанесен большой урон. После многих фактов проявления его безграничных возможностей, один за другим происходили события, указывающие на то, что он далеко не всесилен. Все это зарождало в «братьях» сомнения в их дальнейшей судьбе. Особенно это сказалось на тех, кто скрывался на даче. Предыдущая группа «розыскников», постепенно получила новые документы и выехала за границу. По крайней мере, так рассказывали Брат и Советник. В отличие от них, нынешние «розыскники» уже достаточно долго проживали в Подмосковье. Однако никаких разговоров о выезде их из страны не велось. В связи же с последними событиями их будущее становилось еще более туманным. Если кого-то из «братьев» задержали, значит, могла пойти дальнейшая утечка информации. Соответственно, полиция могла узнать о конспиративных домах, квартирах, схронах и так далее.

Через три недели томительного ожидания, Владу позвонил Брат. Он рассказал, что через его надежных людей с «лампасами» в Москве ему стало известно, какие признательные показания по делу дает Бакке про него и остальных «братьев». Также он сообщил, что Владислава и его объявили в розыск. При этом Алихан успокоил его, сказав, что все будет нормально и это временные трудности. Он все держит под контролем и обязательно все решит. Брат поручил Мирхоеву поехать к одному адвокату и нанять его для Князя. Нужно было «поломать» наработки следствия.

На следующий день Влад зашел в приемную адвокатского кабинета Мурада Чингизовича Кутаева. Чеченец, который переехал в Москву в 90-е и с того времени считал себя коренным москвичом. Приемная впечатляла ляповатой роскошью. Стены были оклеены обоями красного цвета с золотой нитью. В помещении стояло несколько диванов и кресел из натуральной итальянской кожи коричневого цвета. На одной из стен висела большая картина, изображавшая ночное нападение джигитов на лагерь царских солдат. Секретарь, платиновая блондинка в деловом костюме от Прада, сидела за столом и длинными ногтями неспешно что-то печатала на компьютере. Оглядевшись по сторонам, Мирхоев увидел второй стол, за которым сидела менее стильный секретарь, но, по-видимому, более умная. Она тут же подскочила к нему, приветственно улыбаясь, и спросила:

- Добрый день, меня зовут Анна. Вы к Мураду Чингизовичу?

- Добрый. Да, я к нему на прием. Меня зовут Владислав Мирхоев.

- Вам назначено?

- Да, мне сказали подъехать к трем.

- Одну минуту. Я сейчас уточню у Мурада Чингизовича, освободился ли он? Присаживайтесь, пожалуйста. Хотите что-нибудь выпить? Чай? Кофе? Что-нибудь из алкогольных напитков?

- Нет, спасибо, – ответил Влад и про себя подумал: «Интересный вы человек, Мурад Чингизович. Алкогольные напитки для гостей? А как же запрет Аллаха употреблять вино? Какая-то новая ветвь религии». Он продолжил изучать кабинет. Показное величие хозяина было во всем. По стенам приемной висели различные дипломы адвоката Кутаева: и об окончании курсов в Оксфорде, и об окончании юридической академии в Америке, и еще какие-то дипломы на разных языках. Единственное, что Влад мог прочитать на них, это фамилию «Кутаев». Через несколько минут вышла Анна и пригласила его пройти в кабинет.

К его удивлению, Кутаев оказался подтянутым молодым человеком не старше тридцати пяти. Отличный итальянский костюм дополнял стильный красный галстук. Над глазами у адвоката свисала модная в этом сезоне челка «а-ля Стас Пьеха». Кутаев встал из-за огромного стола красного дерева с подложкой из зеленой ткани и поздоровался, обхватив руку Влада сразу двумя своими. Это был располагающий жест с его стороны.

- Очень рад, очень рад. Меня предупредили о вашем приходе. Вы правильно сделали, что обратились именно ко мне. Сейчас столько проходимцев развелось, абсолютно ничего не понимающих в традициях. Только кавказец поймет кавказца, понимаете меня, да? Мы должны держаться друг друга, – при этих словах Кутаев ослепил его белизной своих зубов.

- Конечно. Вы правы, – ответил Мирхоев, отдавая дань вежливости.

- Вы принесли документы?

- Какие документы?

- Прошу прощения, привычка. Конечно, конечно. Сначала расскажите о вашей ситуации.

- Честно говоря, я сам не очень много знаю. В Осетии задержан Отлив Бакке по прозвищу Князь. Его обвиняют в нескольких убийствах. С ним задержали еще несколько парней. Он содержится в изоляторе МВД. Это мой близкий, и я хочу ему помочь. Вот, в общем, и все.

- Кто ведет дело?

- Дело у Следственного комитета.

- Понятно, понятно. Ну что ж, я наведу справки, узнаю, что к чему, и тогда мы сможем выстроить линию защиту. У Бакке есть родственники, с которыми можно заключить соглашение?

- А меня недостаточно, что ли?

- Вы хотите фигурировать в материалах уголовного дела?

- Не очень.

- Тогда мне нужно заключить соглашение с кем-нибудь из родственников. Это будет лишь формальная бумага, чтобы мне выписать ордер на защиту. Так требует закон.

- Хорошая идея. Я думаю, с этим не будет проблем. Во Владикавказе я устрою вам встречу с его родным братом.

- Прекрасно. Это прекрасно. Вот видите, как мы быстро приходим к консенсусу. Кстати, вас уведомили о сумме предоплаты?

- Да, 300 тысяч долларов.

- Именно. Деньги при вас?

- Да вот – Мирхоев нехотя протянул через стол кожаную сумку. После личного опыта общения с адвокатами, ему крайне не хотелось отдавать ему деньги, но ничего не поделаешь.

Кутаев открыл сумку и быстро пересчитал пачки. По комнате распространился запах новых банковских купюр. Затем он встал, открыл шкаф и достаточно небрежно закинул туда сумку с деньгами.

- Ну что же, оставьте свой контактный номер у Анны, а также номер брата Бакке. Я свяжусь с вами, как только будут новости. Надеюсь на взаимовыгодное сотрудничество.

Владислав покинул офис с тяжелым сердцем. Что-то внутри подсказывало, что проблемы только начинаются. Он в очередной раз задушил внутренний голос своим доводом на все времена: «Что я могу с этим сделать? Ответ – ничего». Поэтому просто стал ждать новостей и все так же прислушиваться к звонкам мобильных в его сумке, которые с каждым днем раздавались все реже.

Прошло два месяца. Дни тянулись за днями. Ничего не происходило. Влад пытался спасти свой телепроект, больше не вкладывая в него денег, но это слабо удавалось. Еще несколько месяцев назад он хотел съездить в Осетию. Но теперь Мирхоев был там в розыске как участник преступного сообщества. Финансовая деятельность Семьи стала занимать у него всего несколько часов в день. В основном Владислав перегонял деньги со счета насчет или снимал наличные. Схем, которые были раньше, уже не существовало. Влад уже забыл, когда последний раз перевозил сумки с деньгами на микроавтобусе, как в былые времена. С большей частью «братьев» он общался только по-мобильному. Брат запретил им «светиться» и даже настоятельно рекомендовал больше сидеть по домам.

Кутаев лично набрал Мирхоеву и сказал, что ему нужно еще 300 тысяч долларов и у него есть хорошие новости. Влад предложил встретиться в одном тихом ресторанчике. Ему хотелось хоть что-то узнать про Князя. Пусть даже это будут плохие новости. Нет ничего хуже неизвестности. Владислав заранее позвонил Брату и поставил его в известность. Джава дал добро о передаче Кутаеву еще 300 тысяч долларов.

Влад приехал в ресторан на полчаса раньше и сделал предзаказ, заставив стол закусками и нарезками. Раз Кутаев считал себя настоящим кавказцем, пусть будет кавказский стол, решил Влад. Адвокат приехал с опозданием на 20 минут. После приветствий они перешли к делу.

- Так, так, – сказал Кутаев, доставая кожаную папку, тисненную золотой нитью. – Ага, вот. Бакке был задержан совместно с двумя его подельниками Атаевым Русланом и Давидом Джимбеевым. Кстати, у вас была устаревшая информация. Уже задержали еще одного его друга, Артура Гатагова. Еще один объявлен в розыск, некто Сослан Еналдиев. Их всех обвиняют в трех убийствах, бандитизме и участии в преступном сообществе. Я направил туда двух своих лучших адвокатов. Они встретились с братом Бакке и заключили с ним соглашение. Хочу сказать, чтобы вы не беспокоились, в соглашении прописана смешная сумма 100000 рублей. Это специально, чтобы не привлекать внимания.

- Хорошо, что удалось выяснить? – спросил Влад. Начало разговора ему понравилось. Все было по-деловому. Что-что, а подать информацию этот чеченец умел. Но его излишняя напыщенность не нравилась ему.

- Что удалось выяснить. Ну, делом занимается центральный аппарат Следственного комитета. Поэтому здесь «малой» кровью при решении вопроса не обойтись. Это на «земле» все можно решить суммой, скажем, тысяч в 400 долларов, а эти собаки денег не берут. Они уже многих на части порвали. Будь чуть поумней, могли бы на «Бентли» ездить все, а они солидных людей на нары усаживают. Дураки. Есть, конечно, люди, которые идут на контакт, но это в основном в Москве. Те, которые сидят на Кавказе, они мммм, бешеные.

- В смысле?

- Их понабрали со всей России. Кроме работы ничего за душой. С ними абсолютно нельзя работать. Председатель Следственного комитета часто забирает дела у республиканских управлений и передает их в Управление по СКФО, потому что они всегда доводят дела до конца. В связи с чем быстро решить проблему не получится.

- А что с Князем?

- С Князем мы будем работать дальше. Надо выстроить линию защиты, узнать, какие показания он дал.

- Вы хотите сказать, что ваши люди так и не увидели его?

- Да. Вы правы. Мои люди пришли с ордером, но Бакке написал письменный отказ от них. Так как его устраивает его адвокат, которого ему «навязали» комитетчики.

- Какие комитетчики?

- Это так теперь называют следователей Следственного комитета. Сленг, профессиональный сленг.

- То есть, ваши люди даже не увидели Князя? Не знают, что с ним? Может быть, его там пытают?

- А вы сомневаетесь! Это же ГСУ по СКФО. Весь Кавказ боится попасть в изолятор во Владикавказе. Оттуда все выходят или идиотами, или калеками. Какая там Гуантанамо! Страшное место. Там все дают показания. Потом в суде обычно отказываются, но момент, как правило, упущен.

- Подождите, про Гуантанамо потом. Что дальше? Какие действия вы намерены предпринимать?

- Ну, я думаю, мы напишем пару жалоб. В прокуратуру, защитнику по правам человека. Еще инициируем пару статей в местные и федеральные газеты. Жалобы в Международный комитет по защите прав человека. За отдельную плату можно сделать программу на телевидении, на одном из каналов центрального телевидения. Там любят скандалы. Все зависит от возможностей финансирования. Ну, а когда уже будет суд, там мы попробуем все решить. Слава богу, суды у нас не меняются и остаются прежними.

- Подождите. Какая отдельная плата? Я не могу понять, что вы сделали за 300 тысяч долларов?

- В каком смысле? Давайте посчитаем: мое затраченное время, поездка двух квалифицированных адвокатов во Владикавказ, наведение справок, проживание, питание. Это все стоит денег. Кроме того, стоит учитывать сложность дела. Все-таки задержанных ребят обвиняют не в воровстве сумки из магазина. Это три убийства. Это бандитизм.

- Я согласен с каждым словом. Но то, что вы перечислили, не стоит 300 тысяч долларов, – Влад уже начал выходить из себя. Он понял, кто перед ним. Это был жадный, пафосный адвокат-журналист. В крайнем случае, он мог взять деньги и половину отдать кому надо. Вот на этом и заканчивался его профессионализм. «Решала», – подвел он мысленно итог. Пусть так, но в данном случае он ничего не «решил».

- Вы знаете, сколько стоит мое время? Эти 300 тысяч, это с учетом скидки, так как за вас попросил уважаемый человек. На самом деле проделанная мной работа стоит дороже. И вообще, я не намерен продолжать этот пустой разговор. Вы принесли вторую половину? Или вы разрываете контракт?

Мирхоев прикинул, сможет ли он выпрыгнуть со стула и схватить этого недо адвоката за горло. С какой бы радостью Влад почувствовал хруст его шеи под пальцами, а потом воткнул его лицом в стол. С трудом взяв себя в руки, Владислав сказал:

- Извините, мне надо посоветоваться.

С этими словами он демонстративно взял сумку с деньгами и вышел в фойе ресторана. Рядом с таким жуликом было опасно оставлять пачку сигарет, не то, что 300 тысяч долларов.

Влад набрал Брату и объяснил ситуацию. Брат слушал внимательно, не перебивая его. Мирхоев как можно понятней объяснил, что Кутаев ничего не сделал за 300 тысяч долларов, и предложил потребовать у него часть денег назад. По его мнению, все сделанное им не стоило этих денег.

- Я понял тебя, Влад. Оставь все как есть. Он не простой человек, за ним стоят серьезные люди. Больше денег ему не давай. Скажи, что мы в его услугах более не нуждаемся. На этом пока все. До связи.

Мирхоев, сведя зубы, чтобы не перегрызть «адвокату» горло, попрощался с ним и пояснил, что они отказываются от его дальнейших услуг. Кутаев, скользнув взглядом по его перекошенному лицу, не стал выражать более своего негодования и очень быстро покинул ресторан.

Официант подошел к столу и деликатно спросил, подавать ли горячее.

- Подавай и еще принеси водки, грамм 150, – Влад посмотрел в окно и увидел, как Кутаев садится в свой новенький Maseratti. – Нет, лучше 300 грамм. Надо снять стресс.

Домой из ресторана Мирхоев приехал на такси, 300 грамм ему не хватило. Соседка, в очередной раз увидевшая его в состоянии сильного опьянения и путающим левую и правую ноги, сказала вслух:

- Это он из-за женщины. Так пьют только из-за женщин. Я знаю. Наверно, ушла. Давно её не видно было.

Владислав лишь буркнул невнятное:

- Здрасти, Ол Пална. – И побрел к себе в квартиру. Кстати, соседка была права. Дома его никто не ждал.

Когда Семью выбирают. Глеб Дибернин (Вся книга)

Показать полностью 1

[моё] Криминал Преступление Уголовное дело Коррупция ОПГ ОПС Беспредел Длиннопост Негатив Авторский рассказ

Отличная работа, все прочитано!

58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 70 80 90 100 150

Криминал

Популярные теги в сообществе:

Забастовка 18 пенсов

Бойня

Последствия