- Ммм, какой приятный запах! - говорит дочь (8 лет). - Весной пахнет!
- Злата, это спирт!
Умеют все-таки женщины ценить прекрасное :)
P.S. Это я руки антисептиком обрабатывал, как пришел с улицы. 66 градусный изопропиловый спирт.
===
Фото (c) Ирвин Пенн
Потом уточню у мамы, а сейчас запишу так, как помню.
Все белое-желтое и коричнево-бежевое. Резкий больничный запах, я потом долго его ненавидел. Потрескивание ламп дневного света. При этом свет приглушенный, словно его процедили сквозь грязное стекло. Почти сумрак. Я совсем маленький (мне 2? 3? 4? Не знаю), в двухэтажной больнице в Кунгуре. Верхний этаж — общая палата, как в бараке. Железные койки с желтыми подушками. Нас много, детей разного возраста. Мы бегаем стайкой, выглядываем в окна, когда кто-то приходит одного из нас навестить. И страшно этому радуемся. И печалимся, когда этот кто-то уходит. Мы бегаем по коридору, во что-то играем. Что у меня? Желтуха? Корь? Что это было? Не помню. Или травма? Кажется, страшно болели уши.
Дед Гоша приходил, задирал голову, смотрел в окно снизу вверх, и я кричал ему из окна. «Деда, деда, забери меня отсюда!»
А потом, когда меня наконец выписали, то меня пришли встречать целой толпой, все наши, вся наша коммуналка на две с половиной семьи, дед с бабушкой, моя мама (или мама была со мной в больнице? Кажется, так. Я помню ее сидящей на кровати. Мама в косынке) и наши соседи, мои друзья Андрей и Наташка Бочкаревы со своим отцом. Кажется, отец их был в очках с толстой оправой. И мы шли все вместе домой по городу, сонному Кунгуру, болтали и смеялись. Я был слабый еще, и кажется, дрожали ноги, но мне было так хорошо, так спокойно, что я мог бы пройти целую тысячу километров, лишь бы это не заканчивалось. Когда это было... Лето точно. Сумерки? Или раннее утро? Не помню точно. Зыбкий полупрозрачный воздух и невероятная тишина. И наш смех, и эхо от голосов, отлетавшее от цветных заборов, и наша радость и мое счастье. Как хорошо было жить. Как хорошо. Я почти не мог говорить, то есть, я многое хотел сказать и рассказать, но словно бы стеснялся, у меня не было сил, я шел между Андреем и Наташкой (она младше меня на год, ее держал за руку отец) и улыбался, как дурак. Старая брусчатка под ногами. А по обочинам дороги, у домов зеленые кусты крапивы, лопухи, репейник – и я так четко это вижу, каждый листик, словно до этого никогда толком их не видел. (неужели корь?)
И я был счастлив, хотя мне казалось, что я невесомый и слабый, и меня сейчас унесет ветром. Но здоровый.
Жизнь только начиналась.
===
Фото: (с) Владимир Соколаев, СССР
Нынче снежно, и метёт со страшной силой,
а до этого морозило — как здрасьте.
Не сочувствуй, я не жалуюсь, Василий.
Снег зимой — не наказание, а счастье.
В нём бредёшь, бразды пушистые взрывая,
хвост трубой, вибриссы дыбом, шерсть искрится.
Снег, Василий, штука, в целом, мировая.
И мороз. Но не тогда, когда за тридцать.
=^‥^=
Посылаю фунт сушёной рыбьей спинки:
голавли, язи; копчёную миногу.
Как там Марс, Василий? Яблони, тропинки?
Расплодились грызуны? Пора б, ей-богу.
Всё мяучишь о несбывшемся, вчерашнем?
Брось, Василий. Память, грёзы — суть, пустое.
Вместо тысячи вопросов о пустяшном
только: "Мыши, где купить и сколько стоят?"
=^‥^=
Пусть и впрямь, Василий, лапки — это клёво,
но позволить когти стричь — ужасно глупо.
Если выпало родиться мышеловом,
лучше снег в России, чем на Марсе купол.
Знаю: блохи, псы, машины. Куклачёв. Но
за пичужку, что сожрал, не сунут в клетку.
Да, котят в России топят. Чаще чёрных.
Тех, кто выплыл — холостят довольно редко.
=^‥^=
Помнишь Мурку из подвала? С рыжей спинкой?
Ты с ней спал ещё на пне за гаражами.
Не поверишь, оказалась абиссинкой!
Так-то, Вась. Теперь в питомнике. Рожает.
Ты вернулся бы, Василий, право слово.
Что в том Марсе? Сушь, песчаные пиявки.
Ни мышей, ни крыс для доброго улова.
Прилетай. Жуков поищем в летней травке.
=^‥^=
Снегопад утих, спускаются потёмки.
Я – к дверям, сопровождаемый рабыней.
На ходу играю бантом на тесёмке,
там слова с неясным смыслом «Старший Плиний».
«Книга первая. Вселенная и космос».
Уроборос символизма, да, Василий?
Двери настежь. Млечный Путь раскинул космы
Над котами, над снегами, над Россией.
(с) Александр Сивинских (Капрал Тот)
Есть поговорка: мол, настоящий мужчина пойдет к врачу, только если топор в спине мешает ему спать.
Так вот, это неправда. Я серьезно.
Мужик не пойдет к врачу. Еще нет. Клиент не созрел, как говорят патологоанатомы.
Нет, сначала он пойдет к другому мужику. Своему другу, приятелю или просто случайному знакомому. Тут без разницы. Хотя нет... Незнакомому веры даже больше. И спросит его настоящий мужик небрежно, после пяти-шести стопок (раньше некомильфо, все-таки давно не виделись):
- Помнишь, ты говорил, у тебя года три назад в пальце ноги крючок застрял. Че делал?
Тот, конечно, тоже настоящий мужчина.
- Да че делал. Как обычно. Фигня-война. Тормознул дальнобоя, кинули трос, дернули по-быстрому. Горелкой прижег, водкой внутрь продезинфицировал. И нормально. Через полгода из реанимации вышел как новенький. А у тебя че?
- Топор.
- Нормальный такой топор. Уважуха, бро. И в чем загвоздка?
- Спать мешает.
- Аа!
- Че делать-то?
- Ну, не знаю, спи на боку. Мне помогло.
Фото (c) Tom Hoops
Я много лет увлекаюсь фотографией, еще со школьных времен. Тогда у меня был "Зенит" с единственным объективом "гелиос". Я прошел с ним огонь и воду.
Я снимал в школе, на субботниках, на даче, в лесу, в поездке по стране на машине, в болотах по клюкву, он улетал у меня на землю, в глубокий снег, падал вместе со мной на лыжах, замерзал на сорокаградусном морозе и томился на жаре. Он был перемотан синей изолентой, как раненый товарищ, который всегда подставит плечо. Я наизусть знал выдержку и диафрагму, пленки 32 и 64, проявитель и фиксаж, вслепую заправлял пластиковый бачок и засекал время, сушил пленки на прищепках, а потом печатал фотографии в ванной, при красном свете фонаря, отсчитывал про себя секунды, а ровное электрическое гудение фотоувеличителя "Ленинград 6у" казалось мне музыкой сфер.
Я заполнял мокрыми снимками все бельевые веревки в доме, отпечатки висели, искривленные и покоробленные, словно белые листья, которые вот-вот опадут. И иногда действительно падали. Мама ругалась, потому что эти груды высохших снимков некуда было девать, и они валялись по всей квартире. Когда у меня появился электроглянцеватель, запах горячей фотобумаги на несколько дней вытеснил из квартиры все другие запахи.
Временами я забрасывал "зенит" на несколько месяцев, но снова к нему возвращался, как к старому другу. Даже когда я увлекся боевыми единоборствами, то притащил фотоаппарат на тренировку в малый зал школы. Кроме нас с Яриком было еще один или двое его друзей, что пришли заниматься, я их не помню, но зато помню, как мы все позировали в позах "типа брюс ли", "а вот мои нунчаки, зацени", а потом один из друзей снял, как я бью свой коронный маваши — выше своей головы, Ярику в челюсть, а Ярик красиво и четко блокирует. В этом фото все прекрасно, поза, энергия и физическая форма Ярика, моя растяжка и техника (мы стояли так довольно долго, для пленки 64 так выдержка несколько секунд). В общем, все великолепно, кроме моих растянутых советских трико и пленки плохого качества. В таких трико меня выгнали бы из любого приличного фильма кунг-фу, а пленку засунули бы в... Впрочем, это лирическое отступление.
Прошли годы.
Сейчас у меня 7 или 8 разных фотоаппаратов, два из них пленочные (один среднего формата), и куча объективов (ну, хотелось бы больше). Я регулярно снимаю. Я в день просматриваю сотни хороших чужих фотографий. Мне кажется, я выработал верный глаз и какой-то вкус к фото. Я понимаю толк в композиции. Я чувствую фактуру.
И все, что выше, прекрасно бы смотрелось как предисловие к шикарному альбому лучших фотографий от известного всему миру фотографа (посмотрите... он смог, он добился... терпение и труд все перетрут), но...
Единственная проблема: я поразительно плохой фотограф :)
Так что вот вам панда. Странный тип. И мучительная улыбка человека с художественной небритостью.
Улыбнитесь, вас снимает панда!
"Зенит 3м" с объективом "Индустар-50". А тип действительно странный. Это знаменитый криминальный фотограф Ричард Сэдлер по прозвищу "Уиджи". Он получил свое прозвище по созвучию с названием доски для спиритических сеансов -- за то, что всегда прибывал на место преступления раньше полиции. Фото 1963 года.
Зарубежная реклама советского фотоаппарата "Зенит". 70-е годы. Фото: Николай Никитин.
Отец сказал: Семен, ты не мудрец
Твои таланты, Сема, с головой не схожи
Зато есть руки, Сема, руки и спина
Ну и характер, что почище рожи
Я рос
Со мной росла моя спина
И руки наливались скверной силой
И я был зол
Я иногда боялся сам себя
И вот на свадьбе водки не хватило
Моя невеста
Моя Иезавель
Я вспоминаю ее в час заката
Над головой шумит тяжелый мрачный сад
А рядом спят уставшие ребята.
Я снова вижу смуглое лицо
И черточки бровей
И стан твой нежный. И озабоченный, погасший взор.
Глядящий на дорогу без надежды.
Я не вернусь.
Уходят корабли,
Верблюжьи ноги меряют покой пустыни
Я здесь, в саду.
Мы с темнотою рядом с Ним.
Отсюда и в века. Отныне.
Он воду превратил в вино
И протянул мне ржавый кубок
Вот кровь моя. И бешенство ушло
Остался только я. И мой рассудок.
Закончили мы пир. Вино лилось
От пожеланий счастья плавилось истомой небо...
Я не пришел в постель. Прости, Иезавель.
Мне есть о чем жалеть. Да, есть. Ты как всегда права...
Но я ведь не жалею.
Я помню все
Кровавым был рассвет
Когда он уходил, но тихим, гулким воздух
И я догнал Его. Я просто шел за ним,
Потом сказал: прости, Учитель.
* * *
Три года. Три проклятых года.
Три прекрасных года, полные борьбой
Моя спина несет поклажу, пальцы сбиты в драках
Я живу. Я существую. Нас таких двенадцать.
А голова... ну, бог с ней, с головой.
И вот финал. Огромный пыльный город
На улицах кричат о помощи бомжи
Какой-то кесарь, римляне, пилаты
И воздух точно выставил ножи
Теперь мы здесь
Луна висит над садом,
В лиловых пятнах чернота кустов
Но я не сплю. Я вижу все и знаю.
"Се во дня смерть..." Как сон смыкает веки.
"Один из вас..." Нет, я не сплю.
Последний ужин. Пала тень оливы. Плащом с подбоем бьются ветви кипарис.
Он среди нас
Он — суров и мягок. Он слабый телом — так, что ноет сердце. И Он чудовищно силен.
Все глаза отводят, едят, смеются, шутят. Они умней меня. Я не шучу.
А Он им льет вино.
Вот кровь моя
Она людей от бешенства спасает. Ребята наполняют кубки.
Мне не надо
Я выпил много лет назад
С тех пор не пью. Глоток тот сохраняя
Спокоен и сжимаю кулаки.
Все спят. Закончен этот вечер.
Я видел, Он молился. Я молчал.
Насилие не выход. Возможно... Да, возможно. Я пожал плечами.
"Ты когда-нибудь поймешь", сказал Учитель там, при нашей первой встрече.
И я все жду.
О, прах, огни!
Я слышу звон металла. Я иду навстречу. И ярость криков мне ласкает слух...
Все просто
Есть мы, хорошие, которые в саду,
Есть те, которых нужно убивать...
Нет, убивать нельзя. Прости, Учитель.
Жалею я?!
Сыплет время свой песок
Сквозь сито медных ржавых дней
Уходят караваны, и где-то ждет меня... нет, не меня... Но ждет Иезавель.
За мной друзья, со мной спина и руки. А голова? Что ж, можно бить и головой.
Жалею я? Нет, не жалею. Я бью.
...
И Он сказал: возможно, ты когда-нибудь поймешь...
Возможно, не пойму. Но буду драться.
* * *
Я помню все
Кровавым был рассвет
Когда он уходил, но тихим, гулким воздух
И я догнал Его. Я просто шел за ним,
И стук сандалий возвещал начало жизни.
====
В качестве иллюстрации: картина Николай Ге "В Гефсиманском саду"
2020 году посвящается...
Мы попали в жопу дракона
Мы пророемся, не конец
Жопа дракона это не жопа, братцы,
А испытание для крепких сердец
* * *
Мы попали в жопу дракона
Кто там кричит: нечем дышать?!
Жопа дракона не для слабаков, плакса,
Это жопочистый метан, твою мать!
* * *
Мы попали в жопу дракона,
Это краткая выжимка наших дней
Жопа дракона -- путь романтиков, братцы
Реалисты не ищут звезду в говне.
* * *
Припев:
Сцепи-ка зубы, лопату в руки
И кирку не смей ни на миг бросать!
Жопа дракона -- не просто жопа,
А священное право:
прево-
прево-
превозмогааааАААаааААААААААаать.
* * *
Мы попали в жопу дракона,
Дальше будет еще страшней,
Год был тяжелый? -- не просто жопа,
А пещера трех тысяч шестьсот жопей.
* * *
Мы попали в жопу дракона,
Можешь плакать, можешь кричать,
Гномье дело -- лопату в руки,
Мы через срань идем в благодать!
* * *
Нам обещано синее небо,
Златые горы, но нам ли не знать?
Тонны говна, драконьи зубы,
Да, зубы выбьем и... гном, копать!
* * *
Наша цель -- голова дракона,
Мы несем говно в его сучий мозг
Жопа дракона -- не финал карьеры,
Это направление и личный рост!
* * *
Припев:
Сцепи-ка зубы, лопату в руки
И кирку не смей ни на миг бросать
Жопа дракона -- не просто жопа,
А священное право:
превозмогать.
* * *
(после проигрыша, тихо и проникновенно)
Мы попали в жопу дракона,
Сцепи зубы и копай ровней,
Жопа дракона -- путь мечтателей, братцы,
Реалисты просто тихо умрут в говне.
* * *
Мы попали в жопу дракона,
Мы пророемся, как всегда.
Жопа дракона -- всего лишь жопа
...и скажите спасибо, что не звезда.
=====
* указания к исполнению: припев поется в легкой панике, куплеты -- со сдержанным оптимизмом.
P.S. арт из сети.
В советское время Новый год был одним из самых любимых моих праздников. Весь этот ритуал — за несколько дней до, в один из вечеров мы садились всей семьей вырезать снежинки из бумаги. Вырезаем их сотни, а потом нанизываем на нитку и развешиваем гирлянды по комнатам.
Дальше я развожу зубной порошок и рисую снежинки на окнах, а позже, увлекшись, на стекле в кухне рисую снеговика, который спешит за Дедом Морозом. Дед шествует с мешком на плече, белый, пушистый, важный, в валенках и с посохом. У снеговика вместо шляпы ведро. И зимние ели вокруг них полны волшебного ожидания. Скоро Новый год! Скоро! Скоро!
Другой вечер — мама приносит с работы сладкие подарки для нас с сестрой. Женщин из бухгалтерии развозит после празднования на предприятии автобус, маленький пазик. Мама красивая, сияющая, разгоряченная после шампанского, в платье под шубой, накрашенная (ах, эти зеленые и голубые тени), в модных сапогах на высокой шпильке (в таких не пробежишь по северному морозу) и в меховой шапке, такие тогда все носили. Потом подарки приносит с работы отец — заходит с мороза, окутанный облаком холодного воздуха и радости, смеется в прихожей, щеки и уши красные, глаза хитрые, на шапке-ушанке с пристегнутыми ушами лежит снег. Зовет нас с Таней и вручает мешки. Запах оранжевых мандаринов заполняет квартиру — хотя их еще нет, они пока внутри, вместе с миллионом конфет, но запах уже есть. В каждом подарке один мандарин... но бывает и два. Это вообще самое крутое. Какой Новый год без мандаринов?
Потом мы с Таней начинаем разбирать свои подарки. Мы разные с сестрой. Я быстрый и нетерпеливый, тут же потрошу подарок, первым делом съедаю мандарины — по дольке за раз, чтобы растянуть сладость. От каждой дольки в голове вспыхивает оранжевый взрыв. Это так вкусно, воспоминаний об этом хватит на целый год. Затем, не медля ни секунды, жую шоколад, если есть, и сортирую конфеты. С черной начинкой тут же съедаю, гора фантиков высится вокруг меня, конфеты с белой оставляю на потом — я их терпеть не могу, но могу съесть половинку от отчаяния. Потом съедаю карамельки и странные конфеты, которые не поддаются классификации. Я отдуваюсь, живот болит, но я продолжаю работу. Ириски "Кис-кис", если свежие, это объедение, если старые, их можно часа два рассасывать и жевать каждую, хуже смолы. Потом от зубов фиг отдерешь. Потом добиваю подарок до конца. Пока не закончу, не остановлюсь и не сойду с места.
В это время Таня, она младше меня на шесть лет, планирует удовольствие и методично распределяет конфетные ресурсы, чтобы хватило надолго. Когда от моих подарков остается одно воспоминание, у нее еще в разных местах припрятаны заначки. Вот она ходит, найдет и съест — то конфету, то другую. Иногда я меняю у нее горку конфет с белой начинкой на половинку конфеты с черной. Курс, инфляция, что поделать. Таня далеко не фанат белых конфет, но все равно их съедает. Я же говорю, мы разные:)
Потом мы готовим костюмы на Новый год, на школьный бал. Однажды я загорелся стать гусаром. "Хорошо, делай", сказала мама. Я перерисовал открытку из набора "Солдаты 1812 года", там, где лихой усач в ментике и с саблей стоит, подбоченившись. Под гусарский ментик пошла моя старая школьная форма. Впрочем, это уже другая история. Костюм в итоге получился капитальный, в нем еще младшая сестра ходила на свои новогодние балы в школу. Кавалерист-девица, да.
Потом, когда до Нового года остается пара дней, мы достаем большие бумажные коробки со шкафов. Там вата для снега, разные игрушки, гирлянды, электрический домик Деда Мороза, который светится и клево щелкает, когда переключает лампочки, в отдельной коробке лежит Дед Мороз в ватной шубе и снегурочка. Дед Мороз белый, румяный, большой и добрый, а снегурочка хрупкая и красивая, как из фильмов Александра Роу. Кажется, она сейчас заговорит высоким тонким голосом.
А потом папа приносит елку. Не всегда ель, иногда это сосна или один раз даже — пихта. Но в любом случае, это здорово. Елка (которая то ли сосна, то ли пихта) на всю квартиру пахнет горьковатой свежестью и заснеженной тайгой, от крошечных капелек смолы по комнатам тянется смолистый густой аромат.
Мы достаем с отцом специальную подставку под елку — красный пластиковый конус на металлических ножках, с винтовыми зажимами для ствола.
Зубчатые кончики зажимов вгрызаются в дерево. Елка установлена, я бегу и наливаю воду в красный конус. Чтобы елка дольше простояла.
Потом мы начинаем украшать елку — всей семьей. Сначала я распутываю елочную гирлянду, раскладываю ее во всю длину на полу, затем проверяю, как она горит. Иногда одна из лампочек перегорает и часть гирлянды больше не работает. Это обидно. Мы с отцом заменяем лампочку — но обычно замены нет, отец вырезает кусочек с перегоревшей лампой и скручивает провода. Гирлянда снова горит вся. И мы развешиваем ее на ветках, зеленые провода почти не видны.
Затем игрушки.
Каждую игрушку достаем, обсуждаем, куда вешать. Сломанные игрушки с сожалением убираем. Некоторые очень старые, но красивые. Мне не очень интересные разноцветные шары, мне нравятся только стеклянные фигурки. Вот гном, вот гриб, вот олень, а это зайчик. А это вообще круто — стеклянный пограничник с собакой. Таня тоже пытается помогать — и традиционно разбивает одну из фигурок. Или я сам разбиваю, сейчас уже не вспомнить.
Елка украшена, все шары и фигурки на своих местах. Теперь очередь "дождика" и серпантина. Елка сверкает и серебрится в сумерках.
Наконец включаем. Да! Елочка, гори! Я выключаю в комнате свет, чтобы было темно — и елочка вспыхивает огнями, и горит уютно и загадочно, как символ всего хорошего, что ждет нас в новом году.
Потом я снова включаю свет. Еще не все. Дальше целиком моя обязанность. Это мой любимый момент.
Я достаю из коробки вату — она была какая-то другая, не как сейчас, не совершенно белая, а чуть с желтизной, более плотная, клочьями. И ее много-много, целая огромная коробка. Я раскладываю вату под елочкой, но не просто так, а словно это зимняя вьюга, жестокая многодневная вьюга намела сугробы. "Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя...", как завещал великий Пушкин, который попросил у няни кружку, а потом его убили на дуэли. Я представляю, как зимний лес заполняется снегом, как елки тонут в нем, но не полностью. Я расставляю в ватном снегу крошечные пластиковые елочки. Накрываю их ватой. Отрываю крошечные кусочки и кладу на ветки, словно это снежные шапки. Еще раз поправляю сугробы. Критически осматриваю картинку и снова что-то меняю и переделываю. Наконец, я решаю, что все готово. Вот, теперь здорово!
Потом я ставлю посреди ватной снежной пустыни электрический домик, включаю его в розетку. В домике с красной крышей загорается свет, через несколько секунд щелкает конденсатор — гаснут одни лампочки, и загораются другие, вместо красных — синие и зеленые. Вот под это уютное щелканье — это мои счастливые звуки для Нового года. Когда уже все будут спать, я буду лежать перед елкой на полу и смотреть на окна этого далекого домика в заснеженном лесу.
После домика я ставлю Деда Мороза — он старый, с ним нужно осторожно, но очень крутой. У него белая шуба из тонкой бумаги, наполненная ватой, ватная борода и шапка, и большой мешок с подарками. Белая шуба с бледными от времени голубыми узорами. Рядом ставлю снегурочку. Еще у нас есть сани Деда Мороза, но они маленькие, не в масштаб, поэтому я ставля их чуть в отдалении, словно Дед вышел из саней и прошел немного на нас, зрителей. Вдалеке за окнами дует морозный ветер. За окном чернота. Северный день в Вартовске очень короткий, часов пять, а если еще вьюга или снегопад, то света почитай, совсем не бывает. Но сейчас вечер, поэтому темнота чернильная, настоящая, даже немного зловещая, как у Гоголя в Вечерах на хуторе близ Диканьки... или в Вие. Или как у Джека Лондона в "Белом клыке", когда совсем рядом, за границей светового круга от костра, бродят невидимые волки. Голодные и злые.
И только огоньки дома с красной крышей и разноцветная гирлянда на елке отгоняют этот мрак. Потому что добро и хорошие люди всегда побеждают зло. Всегда. Это был краеугольный камень моего детского мировоззрения. Даже если хорошие люди умирают, как Бонивур или Спартак... или как лейтенант Шмидт и матросы крейсера "Очаков"... Добро все равно победит. Это как Данко из рассказа Горького, который держал на ладони свое горящее сердце и освещал другим путь во мраке.
Я смотрю на огни. И у меня уже новогоднее настроение. Новогоднее настроение, по-моему — это не безудержное веселье (хотя и оно, конечно, тоже должно быть), это светлая печаль мальчишки, глядящего на окна домика во мраке бесконечной ночи. Домика с красной крышей, где тебя всегда ждут.
Ждут самые добрые и веселые люди. Самые родные и близкие.
Пусть даже некоторых из них давно уже нет в живых... Они все равно держат огонь зажженным. Для тебя.
Впрочем, я отвлекся.
С Новым годом, друзья! Будьте здоровы и счастливы!
====
В качестве иллюстраций:
1. 1965 год. Автор Ф. Гринберг.
2. 1985. Праздничная новогодняя ёлка на территории Кремля. Автор С. Войков
