vad.nes

Детская писательница Зоя Воскресенская была одной из самых издаваемых в Советском Союзе - тиражи ее книг были заоблачными, а общий их тираж составил 21 миллион экземпляров.

Что, впрочем, неудивительно - ведь писательница, старая и убежденная коммунистка, член ВКП(б) с 1929 года, по большей части рассказывала "детям о Ленине". Ее книги "Сердце матери", "Секрет", "Пароль - "Надежда" и другие были известны каждому.

Писательница даже получила за свои книги сначала Государственную премию в области литературы, а позже - премию Ленинского комсомола. Ее книги многократно экранизировались - в 60-70 годах вышли фильмы "Сердце матери", "Верность матери" и "Надежда".

Тем большим был шок, когда уже на излете Советского Союза председатель КГБ СССР Владимир Крючков лично рассекретил прошлое знаменитой писательницы.

Как выяснилось, до того, как обрести известность в качестве литератора, Зоя Ивановна четверть века проработала во внешней разведке, была одним из лучших агентов легендарного Павла Судоплатова, курировавшего ее работу много лет.

Работать "в органах" Воскресенская начала в 14 лет, устроившись библиотекарем в Смоленскую ВЧК. Ее карьера разведчицы была стремительной - уже в 22 года она переезжает в Москву, начинает работать в Иностранном отделе ОГПУ и становится агентом "Баронесса".

Принимала участие в операциях внешней разведки в Харбине, в Латвии, Германии и Австрии. С 1935 года почти пять лет была заместителем резидента разведки НКВД в Финляндии.

Резидентом же был матерый разведчик "Кин", он же - Борис Аркадьевич Рыбкин. Поначалу отношения резидента и нового зама не заладились и даже пошли вразнос. Дело доходило до того, что Воскресенская подавала в Центр рапорт с просьбой отозвать ее в Москву. Центр в просьбе отказал, и правильно сделал.

Уже через полгода руководство финской резидентуры НКВД шифровкой запросило разрешения... пожениться.

Перед войной Воскресенскую отозвали в Союз и перевели на работу в аналитический отдел, вскоре она стала одним из ведущих аналитиков советской разведки. В частности, именно она работала со знаменитой «Красной капеллой». А в начале войны Воскресенская, как практически все "птенцы Судоплатова", занималась подбором, организацией. обучением и переброской за линию фронта разведывательных и диверсионных групп. Как писала сама Зоя Ивановна:

Каждый из работников Особой группы, на основе которой была создана Отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН), тоже готовился к тому, чтобы в любой момент направиться в тыл врага. Готовилась к этому и я. Разучивала свою роль сторожихи на переезде у маленькой железнодорожной станции.

До диверсионной работы дело, по счастью, не дошло - микроскопом гвозди забивать не стали. С конца 1941 года и почти всю войну Вознесенская находилась в Швеции вместе с мужем, который был назначен резидентом разведки в этой стране. Выход из войны Финляндии в 1944 году в немалой степени - заслуга четы Рыбкиных.

Борис Аркадьевич и Зоя Ивановна Рыбкины

В 1947 году муж неожиданно погибает в автомобильной катастрофе. Воскресенскую "с поля" отзывают в Москву и она вновь возвращается к аналитической работе. Работает успешно, дослужившись до начальника немецкого отдела.

После смерти Сталина и ареста Судоплатова как "пособника Берии" выступает в защиту своего учителя. Как результат - увольнение из разведки. Воскресенская просит дать ей доработать в органах госбезопасности на любой должности. В качестве мелкой мести ее отправляют в Воркуту, в лагеря, где она два года прослужила начальником спецчасти.

В 1956 году полковник Рыбкина была отправлена на пенсию по выслуге лет.

Но люди этого поколения просто не умели отдыхать. Вот что пишет о дальнейшем сама писательница:

В 1956 году я ушла в запас в звании полковника и, сидя у кровати моей обожаемой умирающей мамы, услышала ее шепот: «Дочка, без дела ты не сможешь, возьмись за перо, это твое призвание. Пиши…» Я и выполнила ее просьбу.

Берясь за свою первую книгу, я по привычке в правом верхнем углу страницы напечатала: «Сов. секретно» и смутилась – пишу ведь не докладную записку, не рапорт!!!

"Рассекречивание" в начале 90-х стало для известной писательницы шоком - она не могла понять, зачем было открывать подробности ее нелегальной работы, ведь "раскрывают" обычно только засветившихся разведчиков. Однако уже очень пожилая писательница быстро пришла в себя, и "стальная бабушка" села за свою последнюю книгу.

Книгу, которую она так и не увидела.

Зоя Ивановна Воскресенская-Рыбкина скончалась 8 января 1992 года, а книга воспоминаний «Теперь я могу сказать правду» вышла из типографии только в декабре этого года.

Но она все-таки успела дописать рукопись и отдать ее в издательство, посвятив главную свою книгу всем своим «однополчанам». Как она написала в предисловии, - "первому поколению разведчиков".

__________

Это отрывок из моей книги "Жизнь примечательных людей - 2".

Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame

Моя группа в Фейсбук - https://www.facebook.com/BolsaaIgra/

Моя страница на "Автор.Тудей" - https://author.today/u/id86412741

Позволите вопросик? Как вы думаете, кто изображен на этом рисунке — тот что справа?

Нет, это не буржуин из «Мальчиша-Кибальчиша», не мистер Пиквик и даже не доктор Ливси. Это, дорогие товарищи, наш родной, всемирно известный ветеринар доктор Айболит. И не надо, пожалуйста, бухтеть про «не похож» и «набрали маляров по объявлению». Это, к вашему сведению, не маляр рисовал, а великий художник Мстислав Валерьянович Добужинский. Просто рисовал очень давно – Добужинский, если запамятовали, – это художник, книжки с рисунками которого читали в детстве те художники, книжки с рисунками которых читали в детстве ваши родители.

Более того – перед вами первый, можно сказать, прижизненный портрет Айболита.

Дело в том, что именно художник Добужинский в каком-то смысле пробудил к жизни и Айболита, и его вечного антагониста Бармалея. Как рассказывает наш известный лингвист Лев Успенский в книге «Имя дома твоего», по словам самого Корнея Ивановича Чуковского, его главный поэтический цикл зародился довольно забавным образом. Много лет назад поэт в компании с Добужинским гулял по Петроградской стороне, и в какой-то момент они вышли на Бармалееву улицу. Название привлекло внимание, и художник поинтересовался – кто же такой был этот Бармалей. Чуковский начал рассуждать о возможной этимологии, но нетерпеливый художник его перебил: «Неправда! — сказал он. — Я знаю, кто был Бармалей. Он был страшный разбойник. Вот как он выглядел...» И на листке Добужинский набросал свирепого злодея, бородатого и усатого… Через какое-то время у Чуковского вышла новая книжка с названием «Бармалей» и, естественно, с рисунками Мстислава Добужинского. Именно оттуда, из первого издания, и взято это изображение.

Но, тем не менее, могу лишь повторить вслед за вами – не похож. Правильный Айболит — вот, например, у великого Сутеева.

Пусть Добужинский персонажу и отец родной, но с обликом Айболита – не угадал. Такое бывает.

А вот с Бармалеем, напротив – угадал. В тексте сказки нигде не упоминается, что Бармалей – пират, у Чуковского он всего лишь людоед (да, да, каннибал, Чуковский вообще очень добрый детский писатель) и разбойник. Но Добужинский почему-то изобразил его пиратом, и вот уже почти столетие «кровожадный и беспощадный» не снимает униформы морских разбойников. Пришлось даже Чуковскому много позже, в прозаической версии «Доктора Айболита» как-то разъяснить пиратское происхождение знаменитого разбойника.

На самом деле проблема эта довольно любопытна. Детская литература – явление настолько своеобразное и особенное, что вполне тянет на особый вид искусства. Вышеупомянутая особенность, к примеру, ставит ее ближе к иконописи, чем ко своей «взрослой» сестре. И в самом деле – в детской литературе существует КАНОН. Никто не знает, как выглядела Анна Каренина, эту проблему каждый решает самостоятельно. А вот внешний вид какого-нибудь Буратино всем известен превосходно, и любой другой облик — это грех, харам и святотатство!

Любой культовый персонаж детской литературы довольно быстро обретает канонический облик, отступить от которого не может себе позволить не один сколь угодно вольный художник.

Причем канон этот часто разработан до мельчайших деталей.

Возьмем, к примеру, Буратино. Алексей Толстой, как известно, не только вернул русской версии Пиноккио изначальное имя (книга Карло Коллоди сначала называлась «История буратино» (дословно – «деревянной куклы», то есть «марионетки») и лишь во второй, расширенной версии сказки марионетка обрела имя Пиноккио, то есть «сосновый орешек»), но и изрядно облегчил работу будущим иллюстраторам. Во-первых, к тому времени уже много лет как существовали классические иллюстрации к Пиноккио итальянского художника Мацанти,

а во-вторых, в тексте облик Буратино был описан весьма детально. Долгое время классическими считались иллюстрации 1946 года знаменитого Аминадава Каневского, где облик главного героя был нарисован строго по книге (предыдущие версии Б. Малаховского и Н. Муратова особого успеха не имели).

Тот же Каневский, кстати, является создателем канона еще одного культового персонажа – Мурзилки, который, как известно, появившись в книге русской писательницы Анны Хвольсон «Путешествия лесных человечков», был там человечком во фраке, с тросточкой и моноклем.

С появлением в 20-х годах журнала «Мурзилка» обладателя столь звучного имени сделали… маленькой белой собачкой, постоянно попадающей в разные приключения вместе со своим хозяином — мальчиком Петей, и лишь потом Каневский придумал желтое пушистое существо в берете, с шарфом и фотоаппаратом.

Но вернемся к Буратино.

Каневский, безусловно, был великим детским иллюстратором, но Буратино ему не дался. Такое случается – ни имя, ни талант художника, как мы убедимся, еще не гарантируют успеха. Честь создания канонического образа Буратино принадлежит не менее известному художнику Леониду Владимирскому. В 1953 году этот тогда никому не известный выпускник художественного факультета ВГИКА работал на студии «Диафильм» и, начиная диафильм «Золотой ключик», решил немного пошалить. Как вспоминает сам художник: «Я тогда был молодой и нахальный и сделал, как хотел. У Толстого Буратино носит белый колпачок из старого носка («За горизонтом мелькнул белый колпачок Буратино»), но мне это показалось скучным, и я сделал колпачок полосатым – такие носки были одно время очень модны в Италии. У меня и курточка Буратино была не коричневой, а красной, штанишки – не зелеными, а черными и так далее».

В 1956 году вышла книжка с иллюстрациями Владимирского, и пошло-поехало. «Владимирский» Буратино в шортиках и с волосами-стружками начал шествие по стране и вскоре был везде – от этикеток на лимонадных бутылках до двухсерийного фильма «Приключения Буратино» Леонида Нечаева. Даже в новые времена художники, даже самые маститые вроде Михаила Скобелева не рисковали нарушать канон.

Красно-белый колпак и шорты стали столь же непременным атрибутом Буратино, как большие уши – визитной карточкой Чебурашки.

Вот, кстати, хороший пример того, что канонический образ не всякому таланту дается, и как иногда полезно художнику наплевать на авторский текст. У Успенского образ Чебурашки описан довольно невнятно: «Чебурашку сделали на игрушечной фабрике, но сделали так плохо, что невозможно было сказать, кто он такой: заяц, собака, кошка или вообще австралийский кенгуру. Глаза у него были большие и желтые, как у филина, голова круглая, заячья, а хвост короткий и пушистый, такой, какой бывает обычно у маленьких медвежат».

Примерно такого Чебурашку и изобразил первый иллюстратор книги – великолепный детский иллюстратор Валерий Алфеевский, но его версию ныне помнят разве что историки иллюстрации.

Не лучше получилось и у сделавшего вторую попытку гениального Геннадия Калиновского.

И только в 1968 году в мультфильме Романа Качанова «Крокодил Гена» появился великолепный образ, придуманный и нарисованный Леонидом Шварцманом без всякой оглядки на описание Успенского. И сразу попал в десятку – иного Чебурашку уже и представить невозможно.

Мультфильмы, надо сказать, как более массовый вид искусства нередко «перебивали» образы иллюстраторов.

Так произошло, например, с Карлсоном. Не припомню ни единого случая, когда в детских журналах, на афишах и т.п. использовался санкционированный и утвержденный самой Линдгрен образ, нарисованный ее постоянным иллюстратором Илон Викланд.

И хотя в советское время книги про Карлсона выходили только с ее иллюстрациями, тамошнего Карлсона, нарисованного художницей, по слухам, с какого-то стокгольмского бомжа, начисто затмил наш советский Карлсончик, рыжий и в стильном комбинезоне. Тот самый, из мультфильма Бориса Степанцова «Малыш и Карлсон», нарисованный Анатолием Савченко.

То же самое случилось и с Винни-Пухом – обаятельный толстячок, созданный режиссером Федором Хитруком и художником-постановщиком Эдуардом Назаровым был настолько неотразим,

что просто вынес из голов советских детей и классические на Западе иллюстрации Шеппарда,

Но нередки были и обратные случаи – когда мультипликаторы, несмотря на всю свою многомиллионную аудиторию, вынуждены были склонять выю перед скромными книжными графиками, не в силах преодолеть утвердившийся образ.

Так, создатели многосерийного мультфильма «Приключения капитана Врунгеля»

вынуждены были фактически до деталей копировать утвердившиеся в массовом сознании иллюстрации великого Константина Ротова, сделанные еще к первому изданию книги Некрасова.

Кстати, у Ротова на счету как минимум два канонических образа – он был и первым иллюстратором «Старика Хоттабыча», и все последующие воплощения дремучего, но обаятельного джинна – что в кино, что в иллюстрации – делались уже по ротовскому образцу.

Тот же Роман Качанов, что сделал «Чебурашку», затевая «Тайну Третьей планеты», приглашал на роль художника-постановщика автора классических иллюстраций к булычевской «Алисе» Евгения Мигунова.

И хотя состояние здоровья не позволило Евгению Тихоновичу принять это предложение, многие образы в мультфильме явно «мигуновские».

Конечно же, балованные аудиторией аниматоры не могли не предпринимать попыток бунта.

Так, например, случилось с Незнайкой. Общеизвестно, что классический образ Незнайки был придуман вторым иллюстратором сказки Алексеем Лаптевым

и доведен до блеска в «Незнайке на Луне» принявшим эстафету у Лаптева великолепным художником Генрихом Вальком.

Но вот создатели многосерийного мультфильма «Незнайка в Солнечном городе», по рассказам, откровенно решили им пренебречь, решив, что создадут свой, не хуже. И что же? От их куклоподобного пупса, по недоразумению именуемого Незнайкой, плевались все советские дети.

И от этой психотравмы не избавились, даже сами став родителями, – до сих пор нет-нет, да заведут где-нибудь в соцсетях обсуждение: «Советские кукольные мультфильмы – это зло. А вы тоже боялись мультфильма «Незнайка в солнечном городе»? Я вот и сейчас вздрагиваю!».

Больше с устоявшимся образом мультипликаторы шутить не рисковали и, затевая уже в новые времена мультфильм «Незнайка на Луне», не только не пытались заниматься самодеятельностью, но с гордостью писали в аннотации: «Отечественный полнометражный многосерийный мультфильм по мотивам романа-сказки Николая Носова на основе иллюстраций Г. Валька».

А все почему?

Потому что не надо шутить со святыми вещами. Как говаривал Остап Бендер, «это хрустальная мечта моего детства, не касайтесь её своими лапами». Еще Некрасов предупреждал, нам уж коли что втемяшится в башку – «колом ее оттудова не выбьешь: упираются, всяк на своем стоит!» Нельзя сменить то, что впечаталось намертво. Хотя… Хотя у сегодняшних детей диснеевский Винни-Пух все больше вытесняет нашего родного.

Но с другой стороны – разве же у диснеевцев настоящий Винни-Пух, туды их в качель? У них же даже в выпускаемых в России книжках вместо Тигры – Тигруля, ослика зовут не Иа-Иа, а, прости, Господи, Ушастик, а вместо Пятачка у них, только не убегайте, – Хрюник!

Хрюник… Поубивал бы!

__________

Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame

Моя группа в Фейсбук - https://www.facebook.com/BolsaaIgra/

Моя страница на "Автор.Тудей" - https://author.today/u/id86412741

Как всегда, все начинается с малого. Я бы сказал - с малого и скучного.

Эта история началась со скучного наследия бюрократов - протокола заседания Правления Московской горной академии в июне 1924 года:

«Параграф 25. Слушали: Заявление топографов геодезистов С. Лобик, В. Федорова, Румянцева, Орешкина о зачислении их на службу в состав топогр. геодезич. партии Комитета по Грозненским разведкам при М.Г.А. Постановили: Зачислить».

Скучный документ валялся в столь же скучном архивном деле топографа Федорова Василия Андреевича. Мало того, что скучном, так еще и худом как велосипед - всего 18 листочков. Пролистать я его решил исключительно из чувства долга и ничего интересного не ожидал.

Заявление о приеме на работу, уведомление о приеме, дежурные справки о праве работников ВТУЗов на дополнительную жилплощадь в 20 квадратных аршин и запрещении «уплотнения», командировочное в Чечню...

Что это?

25 июня 1924 года начальник административно-хозяйственного управления Мирон Чередниченко отправляет телеграмму Губкину в Грозный: «ФЕДОРОВ БЫВШИЙ ОФИЦЕР БЕЛОЙ АРМИИ НЕОБХОДИМО ПОРУЧИТЕЛЬСТВО Я ЕГО НЕ ЗНАЮ ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ».

Губкин молниеносно отправляет из Грозного ответ: ФЕДОРОВУ ПОРУЧИТЕЛЬСТВО ДАНО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ ПРИШЛИТЕ НЕМЕДЛЕННО ДРУГОГО ТОПОГРАФА ГУБКИН».

Реакция Губкина неудивительна - 1924 год, Гражданская война только-только закончилась, какие могут быть белые офицеры в первом советском техническом вузе?

Но из оставшихся в деле документов становится понятно, что из МГА «недобитое офицерье» почему-то не выгнали. Он еще несколько лет работал в академии, ежегодно отправляясь в Чечню на топографические съемки, а уволился только в 1928 году «в виду прекращения топографических работ в Комитете». В написанной Губкиным справке значилось: «В.А. Федоров проработал в Комитете МГА в качестве геодезиста и топографа четыре года (1924-28) и высказал себя знающим свое дело и весьма добросовестным работником».

Вечный для историка сюжет - рассыпанная мозаика, из которой кто-то украл половину пазлов, сунул в карман и ушел с концами. Если попавший тебе в руки обломок чьей-то жизни тебя заинтересовал, принцип старый - раз, два, три, четыре, пять, я иду искать.

Поиск человека с фамилией Федоров и по имени Василий Андреевич редко увенчивается успехом - слишком уж много таких Василиев на Руси. Но мне повезло - на одном из военных форумов кто-то выложил вот эту фотографию и попросил помощи в установлении личности офицера.

На обороте - полустертая надпись карандашом «Надя и B...я». Снимок сделан в Виленской губернии в ателье фотографа Александра Штраусcа. Больше не знают о нем ничего, как писал Маршак.

Но военные историки - народ азартный. Примерно два месяца они просеивали всех Вань, Вась и Валей, которые могли оказаться в нужном месте в нужное время. И методом исключения вычислили все-таки военного топографа Федорова Василия Андреевича, капитана, производителя работ.

Кандидатура подходила идеально, но прямых доказательств не было. И тут кто-то из людей с хорошей зрительной памятью вспомнил, что видел похожее фото на одном из сайтов, где продают старые фотографии.

На обороте была надпись: «Дорогой и милой Надечке от Васи. Рига, 15 февраля 1903 года».

Пасьянс сложился. Имея всю эту информацию, биографию «Васи» вытащить было не трудно.

Кадровый офицер, «военная косточка» - это, впрочем, и по фотографиям видно. Родился в Смоленске в 1866 году, закончил Военно-топографическое училище, много лет работал на съемке Северо-Западного пограничного пространства, в 1906 году был командирован на 3-ю Маньчжурскую съемку. С 1912 года прикомандирован к Военно-топографическому управлению Главного штаба. Дальше так и служил в Генштабе - до 1918 года.

После революции в 1921 году ненадолго обнаруживается в Иркутске, но потом вновь возвращается в Генштаб, но уже РККА. Последняя должность - старший топограф для поручений при главном инспекторе работ Управления картографии и военной топографии.

Полковник русской армии (6.12.1915 г.), кавалер орденов Св. Станислава III степени, Св. Анны III степени, Св. Равноапостольного Князя Владимира IV-й степени.

Справка завершалась фразой «Уволен со службы 1 декабря 1923 года, дальнейшая судьба неизвестна». Теперь уже немного известна.

Именно дата увольнения и позволяет понять - что же произошло и почему в Московской горной академии появились четыре топографа, особо не афиширующих прошлое.

Дело в том, что именно 1923 год считается началом масштабной чистки Рабоче-Крестьянской Красной армии от подозрительных «военспецов-золотопогонников». А началось все именно с Корпуса военных топографов.

Офицеры Корпуса военных топографов.

Еще весной 1923 года были отданы под суд начальник корпуса военных топографов бывший полковник Дитц, его помощник Иванищев, начальник аэрофотографического отряда Животовский и комиссар Цветков. Еще несколько офицеров выгнали из РККА.

Но это была только присказка, сказка пришлась на конец 1923 года, когда по настоянию нового комиссара А.И. Артамонова в Корпусе произошел натуральный погром и в отставку отправили практически все руководство в полном составе. Как жаловались современники, после всех этой чистки в Военно-топографическом корпусе осталось лишь четверо профессионалов, в свое время окончивших геодезическое отделение Академии Генштаба: новый начальник корпуса бывший полковник А.Д. Тарановский, его зам, начальник геодезического отдела подполковник П. П. Аксенов и руководители отдела научных работ генералы Н. О. Щеткин и Я. И. Алексеев.

Фамилию Аксенова запомните - пригодится.

Подполковник Порфирий Петрович Аксёнов, 1883-1930.

А выгнанные оказались в отчаянном положении - в стране разруха, голод, у всех семьи, а найти работу бывшему «золотопогоннику», да еще со скандалом уволенному из Красной армии, практически невозможно.

И вот тут-то Губкин, которому всегда было позволено несколько больше других, и воспользовался ситуацией. Как я уже говорил, незадолго до этого МГА совместно с «Грознефтью» запустили большой проект под названием «Комитет по грозненским разведкам МГА», в задачу которого входили широкие поисковые и детальные разведочные работы в Чечне и на Кубани. Масштабные исследования в Чечне и Азербайджане объединенного «Комитета по нефтяным разведкам МГА» продлятся четыре года и закончатся только в 1928-м.

Знающие топографы и геодезисты нужны были позарез, а тут - такая удача. А что военные - так это даже лучше. Чечня - регион неспокойный, в этом «краю абреков» всегда пошаливали, а уж после Гражданской войны - тем более. В общем, ситуация разрешилась ко всеобщей пользе. Офицеры-генштабисты получили работу, а Академия - блестяще образованных специалистов, цвет русской военной геодезической науки. Конечно же, выпускникам Академии Генштаба было уже не по чинам и не по возрасту бегать по горам рядовыми топографами, но выбора им судьба не оставила.

Особенно тяжело, наверное, приходилось полковнику Федорову, который был старшим из этой четверки. Ему в 20-е давно перевалило за пятьдесят, и проводить по полгода в полевых экспедициях в Чечне было, думается, уже тяжеловато.

Впрочем, старшим Федоров был только по возрасту, но не по должности. Самую впечатляющую карьеру в этой четверке сделал Сергей Павлович Лобик, который перед увольнением (9.11.1923 г.) занимал должность начальника Управления Корпуса военных топографов.

Это был человек другого поколения - на 20 лет младше Федорова, 1887 года рождения. Родился в Шлиссельбурге, происхождением «из простых» - сын народного учителя. Блестяще закончил все то же Военно-топографическое - с изучением дополнительного геодезического класса - и после выпуска был занесен на Доску почета училища.

Выпустился за несколько лет до Первой мировой войны, успел поработать на съемках в Санкт-Петербургской губернии и Финляндии. С началом войны прикомандирован к лейб-гвардии Павловскому полку. В полку прикомандированный неожиданно прославился безоглядной даже с точки зрения гвардейцев храбростью, вылившейся в целое созвездие орденов.

С ноября 1914 года по июнь 1916-го Лобик получил шесть орденов - Станислава, Анны и Владимира разных степеней. За бой 12 октября 1914 года представляли к Георгиевскому оружию, но «Георгия» зажали, заменив орденом Св. Равноапостольного Князя Владимира IV-й степени с мечами и бантом. Несмотря на ранение, а, может, и благодаря ему - было время на подготовку - исполнил, наконец, давнюю месту. Поступил в Академию Генштаба, которую закончил ускоренным выпуском в 1917 году.

Заполняя анкету сотрудника МГА, бывший капитан Лобик этот период своей жизни описал предельно лаконично: «Отбывал строевой ценз для Академии в пехотном полку». Дело в том, что Академию нельзя было попасть, не прослужив несколько лет «на земле», с личным составом, ротным или полковым командиром. Но обычно «строевой ценз» будущие генштабисты все-таки выслуживали, скажем так, в менее экстремальных условиях.

В деле Лобика, кстати, нашелся конец истории с белогвардейцем Федоровым. Как выяснилось, была еще и третья телеграмма: ГРОЗНЫЙ, ГРОЗНЕФТЬ, ГУБКИНУ. ТОПОГРАФ ЛОБИК ВЫЕЗЖАЕТ СУББОТУ СКОРЫМ ПОЕЗДОМ ФЕДОРОВ ВЫЕЗЖАЕТ ВТОРНИК ПОРУЧИТЕЛИ ЕСТЬ ЯЗЫКОВ.

Лобик и Федоров ушли из МГА они одновременно, в середине 1928 года. Лобик, как и его старший коллега, также получил справку-рекомендацию от Губкина о том, что «добросовестно исполнял все возлагаемые на него служебные поручения и специальные работы. Выдано на предмет представления к месту новой службы». Что это было за место новой службы и было ли оно - истории пока неведомо.

А все, что осталось от их четырехлетней работы на износ, ночевок в горах, триангуляций, пьянящего воздуха на перевале, баек у вечернего костра, цокота подков по камням, маревного летнего зноя, жужжания надоедливого овода и карабина, перекинутого через седло - это одна строчка в книге. В мало кем читаном сборнике трудов Московского нефтяного института им. Губкина издания 1969 года.

Одним из тех студентов, которых они водили по Чечне, был Михаил Чарыгин.

Студент МГА Михаил Чарыгин. 1923 г.

Крестьянский сын, недоучившийся студент Питерского горного, после революции он то боролся с холерой в Петрограде, то учительствовал в Саратовской губернии, пока не осел на геологическом факультете Московской горной академии. Там-то он и стал одним из любимых учеников Губкина.

Так вот, этот самый Миша Чарыгин, давно уже ставший профессором Михаилом Михайловичем, ректором Московского нефтяного института имени Учителя и основателем кафедры геологии этого института, уже на излете жизни напишет статью о нефтяных разведках МГА, которую его ученики, «внуки» Губкина, опубликуют после его смерти, в 1969 году.

В той самой статье будет одна строчка, звучащая памятью о тревожной молодости двадцатых: «К работе Комитета были привлечены бывшие военные топографы В.П. Румянцев, В.А. Федоров, Г.П. Орешкин, С.П. Лобик»...

Михаил Михайлович Чарыгин, выпускник Московской горной академии, профессор, ректор Московского нефтяного института им. И. М. Губкина в 1939-42 гг.

Уволившись из Московской горной академии, Федоров и Лобик исчезают в темноте. Я не знаю их дальнейшей судьбы и, отвоевав у безвестности четыре года, вынужден повторить за военными коллегами бессильное: «дальнейшая судьба неизвестна». Возможно, кто-нибудь из других исследователей однажды вытащит их из безвестности, я же могу только надеяться, что полковнику и капитану пригодились рекомендации академика.

Впрочем, уволились тогда не все. Владимир Петрович Румянцев остался.

Опять кадровый офицер, опять топограф, опять работник Генштаба. Как и Федоров - из «довоенного» поколения. Уроженец села Большие Березняки Симбирской губернии, 1879 года рождения. Помладше Федорова, но много старше Лобика, поэтому на фронт не попал - знающих топографов с хорошим опытом берегли, и в мясорубку без нужды старались не отправлять.

Вместе с Федоровым работал на съемке Северо-Западной границы, потом вместе в Маньчжурии, затем Киевская съемка - судя по всему, они дружили много лет. С 1914 года и вплоть до революции - преподаватель в alma mater, Военно-топографическом училище.

В.П. Румянцев с братьями и сестрой

После революции работал начальником теодолитного отделения астрономо-геодезического отряда Корпуса топографов, по итогам чистки уволен в октябре 1923-го, принят Губкиным в Горную академию, вместе с сослуживцами несколько лет мотался по Чечне, Кубани и Азербайджану.

Не знаю, в чем было дело, возможно многолетний педагогический опыт Владимира Петровича повлиял на решение ректора Губкина, но Румянцева единственного после прекращения деятельности Комитета не сократили, а перевели на должность штатного топографа Московской горной академии.

Как выяснилось - на беду.

Потому что чистки Красной армии в целом и бывшего Корпуса военных топографов в частности отнюдь не закончились. В октябре 1929 г. в конфликтную комиссию Политического управления РККА поступила жалоба от бывшего военного комиссара Военно-аэротопографического отдела Л. Ф. Гайдукевича на начальника военно-топографического отдела ГУ РККА А. И. Артанова. По результатам проверки в военно-топографическом управлении Генштаба чекистами был раскрыт заговор, возглавляемый бывшим подполковником Порфирием Петровичем Асеновым - одним из четырех оставшихся после предыдущего погрома специалистов.

По «делу военных топографов» пошли несколько десятков человек, десять человек было расстреляно, остальные получили различные сроки лагерей. Среди приговоренных к «высшей мере социальной защиты»:

Аксенов Порфирий Петрович, русский, б/п, обр. высшее, пом.нач. Военно-топографического управления Красной Армии.

Мельников Георгий Петрович, русский, б/п, обр. среднее, нач.архива Военно-топографического управления Красной Армии.

Карпекин Николай Алексеевич, русский, б/п, обр. высшее, нач. Военно-топографического отдела Красной Армии в г. Ташкенте.

Ершов Дмитрий Сергеевич, русский, б/п, обр. высшее, профессор, зам. зав. фотогеодезич. отд. Московского геодезического ин-та, нач. Военно-аэрофототопографического отдела Военно-топографич. управления Красной Армии.

Румянцев Владимир Петрович, русский, б/п, обр. высшее, топограф Моск. горной академии и нач. топографических работ «Грознефти» Сулакского р-на...

Бывший подполковник был признан виновным во вредительстве, подготовке вооруженного восстания и участии в контрреволюционной организации. Вот его последняя фотография, сделанная для следственного дела, незадолго до расстрела.

Приговор приведен в исполнение 30 сентября 1930 года, место захоронения - Москва, Ваганьковское кладбище. Реабилитирован 16 января 1989 года.

Остался последний - Орешкин Григорий Петрович, самый младший в этой четверке, 1889 года рождения, на момент поступления в МГА ему было 35 лет.

Орешкин несколько выпадал из этой компании. В отличие от своих сотоварищей он не заканчивал Военно-топографическое училище, и вообще к топографии обратился довольно поздно.

Григорий Петрович был потомственный казак, родившийся в станице Урюпинской Хоперского округа области Войска Донского. Поэтому стезя казачьего офицера была написана ему на роду.

Он закончил Военно-училищные курсы Новочеркасского казачьего юнкерского училища, и 6 августа 1910 года был выпущен «из портупей-юнкеров» в хорунжие в Первый Донской казачий полк.

Казармы 1-го Донского казачьего полка

Уже на службе в полку заинтересовался топографией и с 1912 по 1914 год обучался в геодезическом отделении Николаевской военной академии. Но тут начинается война и сразу же после выпуска сотник Орешкин уходит на фронт, в «родной» 18-й Донской казачий полк, формировавшийся из казаков станицы Урюпинской и соседних поселений .

Как и Лобик, всю войну прошел на переднем крае. Воевал не менее геройски, и по количеству орденов Орешкин если и уступал товарищу, то незначительно: Станислав III и II степени, Анна IV (Аннинское оружие «за храбрость») и III степени, орден Святого Равноапостольного Князя Владимира IV-й степени с мечами и бантом. В 1915 году был ранен, лечился в Киеве и в Москве, газеты зафиксировали: «Больные и раненые офицеры, прибывшие в Москву: сотник Орешкин Григорий Петрович в 12-й эвакуационный госпиталь...» (Газета «Русское слово» Пятница, 17-го апреля 1915 г. N 87.)

Списки награжденных.

С 1916 года подъесаул Орешкин служит в Генеральном штабе, в 1917 году накануне революции - старший адъютант по службе Генерального штаба 47-го армейского корпуса 6-й армии Румынского фронта.

После революции принял сторону красных, в 1921 году - слушатель геодезического отделения Академии ГШ РККА и в Пулковской обсерватории. Последняя должность перед увольнением - начальник 1-го отделения знаменитого астрономо-радиотелеграфного отряда. Уволен со службы 5 декабря 1923 г. согласно постановления все той же «особой комиссии по пересмотру личного состава военных топографов».

Дальше - как у всех: предложение Губкина, МГА, экспедиции, студенты, сокращение в 1928 году.

Но в отличие от друзей Орешкин не исчезает бесследно.

Его фамилия вновь появляется в документах времен Великой Отечественной войны. Причем в личном деле фигурирует примечательная фраза: «1889 года рождения. В РККА с 1941 года. Место призыва: Бауманский райвоенкомат, Московская обл., г. Москва, Бауманский р-н».

Проблема в том, что 1889 год рождения в Великую Отечественную войну не призывался. Никогда.

С началом войны, 23 июня 1941 года была объявлена мобилизация военнообязанных 14 возрастов, с 1905 по 1918 года рождения. После страшных поражений первых дней войны 10 августа Государственный комитет обороны издал постановление о мобилизации военнообязанных 1904—1890 годов рождения и призывников 1922—1923 годов рождения на территории Кировоградской, Николаевской, Днепропетровской областей и районов западнее Людиново — Брянск — Севск Орловской области. Позже это положение было распространено и на другие территории, в том числе 16 октября — на Москву и Московскую область.

Но и здесь, как мы видим, верхняя граница - 1890 год. Как же Орешкин оказался в армии?

Единственный возможный вариант - московское ополчение. Туда в те отчаянные дни, когда немцы бронированным катком катились к столице, разрешили набирать добровольцев в возрасте до 55 лет.

Туда и ушел в тот страшный июль 1941 года 52-летний Григорий Орешкин.

Ушел делать свою работу — защищать Родину.

Ополченцы Москвы. 1941 г.

Позднее предположение об ополчении подтвердилось. Когда я раскопал список советских наград Орешкина, среди прочих там значилась и медаль «За оборону Москвы».

И еще стало понятно, что бывший сотник Орешкин был очень везучим человеком. От 7-й дивизии народного ополчения Бауманского района под Вязьмой уцелело менее 10% личного состава – почти все легли в землю, защищая столицу.

Не надо фраз про доблесть и отвагу.

Слова — всего лишь навсего слова.

Мы здесь стояли. И назад — ни шагу.

Мы здесь лежим. Зато стоит Москва.

По окончании битвы под Москвой, конечно, пожилых людей (а по меркам того времени 52-летний — это практически старик) демобилизовали из армии по расформированию ополчений. Из Московского ополчения в действующую армию перевели только ополченцев не старше 1902 года рождения.

Но, как мы видим, были и исключения. У Григория Орешкина оказалась слишком дефицитная военная специальность — хорошие топографы были в войну на вес золота. А он был очень хорошим топографом.

И попал наш Григорий Орешкин из огня — да в полымя. Из-под Москвы — в Сталинград.

Наверное, мы уже никогда не узнаем, во что ему обошлась та война – его вторая мировая война - и что ему выпало в этой самой страшной бойне в истории человеческой цивилизации.

Но, как или иначе, а первый документ, который я раскопал - это представление к медали «За оборону Сталинграда».

Как он выжил в том волжском аду - не могу даже предположить. Но факт остается фактом - вот его фамилия среди других бойцов, находившихся на службе в управлении и частях 156 укрепрайона МЗО. Воинское звание – инженер-капитан. Должность - начальник топогруппы.

Дорога, начавшаяся в Бауманском военкомате, оказалась долгой. Бывший казачий сотник, ставший геодезистом и астрономом, прошел всю войну. От начала и до конца, с 1941-го по 1945-й.

Приказом командующего артиллерией Центральной группы войск от 6 сентября 1945 года «за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество» преподаватель топографии курсов младших лейтенантов артиллерии Центральной группы войск, инженер-капитан Орешкин Григорий Петрович награжден орденом Красной Звезды.

В представлении отмечалось: «Работая преподавателем топографии на протяжении двух выпусков с обязанностями справлялся хорошо, курсанты его взводов по топографии подготовлены хорошо. Сам исполнителен и трудолюбив. Имеет большой практический опыт, в результате чего курсанты легко и доступно воспринимали материал на его уроках. Лично дисциплинирован, заслуженно пользуется авторитетом среди курсантов».

И курсантов, знаете ли, можно понять. Получившего свой шестой орден бывшего подъесаула, а ныне инженер-капитана Григория Петровича Орешкина действительно было за что уважать.

Сильный был человек и офицер настоящий.

Вот он. Фотография из личного дела военных лет.

(в очерке использованы стихи Владимира Карпенко)

___________

Это глава из моей книги "Люди со старой фотографии". Книга, кстати, бесплатная, поскольку пишу я ее в первую очередь для себя. Но если есть желание - можете полюбопытствовать - https://author.today/work/99947

Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame

Моя группа в Фейсбук - https://www.facebook.com/BolsaaIgra/

Моя страница на "Автор.Тудей" - https://author.today/u/id86412741

(Извините за долгое молчание - ковидил. На радостях от возвращения - много букв)

Про Курскую магнитную аномалию все что-то слышали, но никто ничего толком не помнит. Меж тем про историю открытия самого мощного железорудного бассейна на планете Земля можно (и нужно) писать отдельную книгу. Причем в жанре детектива.

Потому что это и есть остросюжетный геологический детектив, написанный самой жизнью.

Экспозиция Музея Курской магнитной аномалии в г. Губкин.

В этой книге будет о том, что по совести Курская магнитная аномалия должна называться «Белгородской магнитной аномалией». Именно в окрестностях города Белгорода во второй половине XVIII века известный ученый-астроном, академик Петербургской Академии наук Петр Борисович Иноходцев обнаружил любопытный феномен – стрелка компаса вместо севера показывала куда-то в сторону албанской столицы.

Петр Иноходцев

Это открытие, правда, быстро забылось, никого толком не заинтересовав, но там же, в пригороде Белгорода произошло и второе открытие аномалии. Примерно столетие спустя, в 1874 году приват-доцент Казанского университета И.Н. Смирнов на юго-восточной окраине города, на холме близ дороги на Харьков обнаружил поразительные величины отклонения магнитной стрелки.

Но аномалию назвали по имени не города, а губернии. Ну и где справедливость?

В этой книге будет и о первом исследователе Курской магнитной аномалии, приват-доценте, а позже профессоре Харьковского университета Николае Дмитриевиче Пильчикове. Который не только первым начал проводить систематические исследования феномена, но и первым дал правильный ответ, утверждая, что причина аномалии – залегающие под землей огромные пласты железной руды.

Николай Пильчиков

Подозреваю, что Пильчиков, совершенно забытый ныне на родине, был гением. Достаточно сказать, что КМА лишь одно из его исследований - и не самое громкое. К примеру, он был одним из пионеров исследования радиоволн, и 25 марта 1898 года в Одессе профессор Пильчиков демонстрировал совершенно поразительные результаты своей работы в этом направлении. Не покидая стен демонстрационной аудитории, он с помощью направленных радиоволн зажигал огни маяка, заставлял пушку стрелять, подорвал небольшую яхту и даже перевел семафор на железной дороге.

Именно тогда профессор предложил военному ведомству финансировать работы над прибором, дающим «возможность взрывать заложенные мины на значительном расстоянии, не имея с ними никакого сообщения кабелем или проволокою». Однако работы над изобретением радиомин были прерваны самым ужасным образом - ученый застрелился, проходя лечение в клинике у известного харьковского психиатра Ивана Платонова. Но исследования Пильчикова были продолжены, в 1925 году в Советском Союзе была создана первая беспроводная мина, а во время войны, в 1943 году из Воронежа по радио подорвали штаб генерала фон Брауна, находившийся за линией фронта, в том самом родном для изобретателя Харькове, пребывающем под немецкой оккупацией.

В этой ненаписанной книге обязательно бы рассказывалось и про приезд командированного Парижской академией наук научного светила первой величины, ведущего магнитолога мира, директора Парижской обсерватории профессора Муро. И про срочную телеграмму, отправленную им по итогу визита в Парижскую Академию наук с сообщением о том, что наблюденные им аномалии переворачивают «кверху дном теорию земного магнетизма».

И про сопровождающего француза профессора Московского университета Эрнеста Егоровича Лейста, «заболевшего» после этого Курской аномалией и ставшего главным «сыщиком» этого длинного дела.

Человеком, положившим много лет на загадку Курской магнитной аномалии, работавшим «из интереса» и принципиально не берущим денег. Заказчики исследований оплачивали материалы, оборудование, тратились на жалование помощников, но ни копейки не ушло на оплату труда профессора.

Эрнест Лейст

Там будет и про Великую Научную Дискуссию со взаимными оскорблениями между магнитологами и геологами. Дискуссию, в которой первые обещали 225 миллиардов (миллиардов!) пудов железа, а вторые ошалело таращили глаза и крутили пальцем у виска. Признаюсь честно, столь высоким накалом производимой исследователями полемики российская наука не часто могла похвастаться.

Разумеется, не обошлось бы и без описания «железной лихорадки», начавшейся в Курске, Орле и Белгороде. Как писал современник, крупный российский промышленник и предприниматель Николай Федорович фон Дитмар:

Николай фон Дитмар

«Ненормальное возбуждение проглядывало во всем... Было вполне очевидно, что в Курской губернии в то время, кроме аномалии магнитной, появилась более сильная и вместе с тем более опасная аномалия — душевная. Говорили про одного помещика, что он прежнюю скромную жизнь внезапно переменил на широкую и безумно расточительную, объясняя, что все расходы ему вознаградит магнитный железняк. Другой помещик, будучи доставлен в больницу душевнобольных, беспрерывно падал на пол или на землю, утверждая, что земля его притягивает».

Именно фирма Дитмара, кстати, и вела буровые работы, которыми руководил Лейст, а оплачивала Курская земская губернская управа. Работы, завершившиеся полным и звучным фиаско, злорадным смехом геологов и конфузом магнитологов. Поражение «железячников» было настолько громким, что тема «курского железа» была жирно вычеркнута из повестки дня, причем надолго – на четверть века.

Оконфузившегося профессора Лейста курские помещики прокляли, заклеймили и освистали. Коллеги сторонились, как будто он был носителем бубонной чумы.

Но упрямый немец Эрнест Егорович не сдался. Он продолжил свои полевые наблюдения над магнитными аномалиями на свои скромные средства – и вел их не год, не два, а больше десяти лет. К 1910 году в его архиве было около 200 тысяч показателей, полученных в результате 4121 наблюдения.

Его сольные экспедиции были полны сюрпризов. Курские помещики, ненавидевшие его лютой ненавистью, постоянно «стучали» на него в полицию, из-за чего профессор уже сбился со счета – сколько раз его арестовывали за бродяжничество «до выяснения обстоятельств». В годы первой русской революции бунтующие крестьяне приняли слонявшегося по полям бородатого барина за землемера и потребовали немедленно и по совести разделить конфискованную «восставшим народом» помещичью землю.

Но русский немец все равно упрямо приезжал в Курск каждую весну и вел исследования до осенних затяжных дождей.

И только в десятые годы Эрнест Егорович закончил, наконец, полевые исследования и занялся обобщением и осмыслением собранного уникального материала. Но тут началась война, а потом – революции.

В начале 1918 г. Лейст доложил о результатах своих исследований по изучению Курских магнитных аномалий на заседании в Физическом институте. После чего оставил готовую рукопись книги «Курская магнитная аномалия» своему другу профессору Петру Лазареву, попросив опубликовать ее в Академии наук – а сам уехал на лечение на курорт Наугейм-Бад в Германии. Да, да, тому самому профессору Лазареву, который появляется в этой книге не в первый, и даже не в третий раз.

Петр Лазарев

Хуже всего было то, что свой бесценный архив профессор Лейст увез с собой, намереваясь поработать над ним в Германии. Хуже – потому что в августе 1918 года профессор Эрнест Егорович Лейст скоропостижно скончался в Германии, а результат его почти 20-летней работы по замерам на территории Курской магнитной аномалии бесследно исчез.

Вторая часть этой детективной истории начинается с того, что через несколько месяцев после смерти Лейста в Москве появляются представители крупного консорциума из Берлина. Немцы пробиваются на прием к большевистским вождям, и на хорошем русском языке говорят примерно следующее – господа большевики, вашу власть никто не признает, но мы готовы разрушить круговую поруку этого всеобщего бойкота. За это руководство нашего концерна просит у Советской власти всего лишь концессию на право добычи полезных ископаемых в районе Курской магнитной аномалии. Лет эдак на десять, на льготных условиях. Что скажете, господа большевики?

При этом немцы особо и не скрывали, что – да, архив Лейста у них. Нет, они его не отдадут. И не поделятся. И не покажут. И даже одним глазком.

К чести большевиков надо признать, что они были кем угодно, только не дураками. Уже через несколько дней нарком торговли и промышленности Леонид Красин встречался с «российским душеприказчиком» недавно почившего профессора Лейста, известным физиком и геофизиком профессором Петром Лазаревым.

Леонид Красин

Петр Петрович все обстоятельно объяснил, а Красин, как профессиональный инженер-практик, практически все понял. Коллеги изучили рукопись, чтобы понять – какими же активами обладает молодая Советская республика. Как выяснилось – не очень большими. Рукопись Лейста носила общетеоретический характер, и содержала в основном общее описание магнитного поля в области Курской магнитной аномалии, но без всяких географических указаний и без числовых данных. Самые важные данные – сетка, наложенная на местность, оказались у немцев. И это было грустно, потому что у большевистского правительства был особый интерес к курскому железу. Он состоял в том, что Советская Россия потеряла не только бакинскую нефть и донецкий уголь – за границей оказалось и криворожская железная руда, самое большое и инфраструктурно освоенное месторождение Российской империи.

Поэтому по итогам встречи было принято решение вложиться в исследования аномалии организационно и финансово, перемерить все за Лейстом, и забить немцам баки. Если все делать с господдержкой, а не в одиночку, как Лейст, это займет не десять лет. А для этого необходимо создать специальную комиссию по Курской магнитной аномалии. Немцам же пока не будем говорить ни да, ни нет, придержим их на коротком поводке. Получится управиться своими силами – честь и хвала ученым молодой Республики. Нет – тогда уж придется отдавать концессию.

Это – на секунду! – осень 1918 года, в стране голод, разруха, Гражданская война и прочий «Юденич под Петроградом».

С тех пор и до самого финала за проблемой Курской магнитной аномалии пристально следили на самом верху, периодически выпуская разнообразные документы на эту тему, подписанные знакомыми автографами.

А дальше… Дальше началось то, что я называю «Калидонской охотой на железную руду».

Помните, в Древней Греции случались события, на которые съезжались чуть ли не все известные герои Эллады?

Поход за Золотым руном, например. Или Калидонская охота, собравшая всех, от Тезея до Ясона.

Так и здесь – Курская магнитная аномалия стала своеобразной воронкой, эдаким смерчем, втягивающим в себя чуть ли не всех героев этой книги.

Будущего профессора МГА Петра Лазарева, читавшего курс «Физические методы разведки рудных месторождений», московские физики не любили – за пронырливость и умение получать самые выгодные «подряды» на научную деятельность. Поэтому, когда пошел слух о создании новой комиссии, к работающему в Наркомпросе уже знакомому нам «профессору-боевику» Костицыну явилась делегация жалобщиков с вопросом: «Почему опять он?».

Костицын отправился решать вопрос к «старшему над наукой» в народном комиссариате, тогдашнему ректору МГА Дмитрию Артемьеву. Именно во время этого разговора и случилось то самое видение «большевик в облачении католического кардинала», о котором он рассказывал выше.

Артемьев, по своему обыкновению, ничего не решил, но это и не важно – КМА уже захватила Костицына в свою орбиту, и вскоре он состоял членом новообразованной Комиссии.

Владимир Александрович и Юлия Ивановна Костицыны. Париж, 1946 г.

Вот как он описывал работу Комиссии, собравшей множество гениев и считающих себя таковыми (в скобках – мои примечания):

Отмечу, что полемика на этом заседании, как и на последующих заседаниях, носила очень страстный и часто даже пристрастный характер. Когда Кисельников (будущий главный научный оппонент Губкина) начинал говорить, что причиной аномалии может быть только железо, Лазарев (будущий профессор МГА) с торжеством указывал на ферромагнитные сплавы платины с чем-то еще, осуществленные в лабораториях, и у хозяйственников сводило дыхание от перспективы иметь несколько миллионов тонн платины.

Ключанский (заведующий кафедрой горного искусства МГА) уличал Лазарева в неумении пользоваться магнитными приборами, а Лазарев — Ключанского: и то, и другое было верно. Только физик-экспериментатор Лазарев в два счета овладевал этой техникой, а профессор этой техники Ключанский, преподававший ее в Горной академии, оказался не способен ее одолеть.

На этом же первом заседании Кисельников обвинил Лазарева в том, что он имеет все результаты Лейста, но скрывает их для того, чтобы вытянуть деньги на новую съемку; к этому вопросу мне еще придется вернуться.

На том же заседании меня очень поразил А. Д. Архангельский (будущий декан геологического факультета Московской горной академии).

Андрей Архангельский

Когда Кисельников заговорил о том, что из работ авторитетнейшего русского геолога Карпинского с несомненностью вытекает нахождение кристаллических пород в Курской губернии на огромной глубине, Архангельский встал и развернул схему, основанную на ряде бурений. Из нее вытекало, что девон в Курской губернии вовсе не образует огромных толщ, а выклинивается, как оно потом и оказалось; доказательство было дано Архангельским с исключительной точностью и бесспорностью, но не убедило его оппонентов.

В общем, страсти на заседаниях Комиссии кипели африканские. Чтобы хоть как-то успокоить этих воинствующих служителей Истины, председателем Комиссии поставили человека со стороны – не принадлежащего ни к одной из двух соперничающих группировок Ивана Михайловича Губкина. Для физиков он был геолог, для геологов и горняков – не «рударь», а нефтяник, то есть чужак.

Иван Губкин

И именно ему, нефтянику, и пришлось возглавить поиски неуловимого курского железа – ведь Особая комиссия по Курской магнитной аномалии (ОККМА) была не просто комиссией, а, по сути, крупным геологоразведочным управлением. Она имела собственные технические средства и распоряжалась немалыми финансами, обладала правом нанимать рабочих и техников и даже освобождать их от мобилизации на Гражданскую войну.

О том, как ОККМА искала таинственное месторождение, в которое мало кто верил, как я уже сказал, можно писать отдельный роман. Чего стоят только приключения самой первой экспедиции под руководством начальника отряда К.С. Юркевича, отправленной в Курскую губернию летом 1919 года. Кстати, магнитологом в этом отряде был Александр Игнатьевич Заборовский, будущий создатель отечественной разведочной геофизики и не имевший высшего образования заведующий кафедрой магнитометрии геологоразведочного факультета Московской горной академии.

Александр Заборовский.

Это была очень веселая экспедиция. Посудите сами – в стране идет Гражданская война, а тут в Курской губернии появляется отряд мужчин с выправкой, которую не спрячешь - значительную часть экспедиции составляли прикомандированные флотские офицеры, умевшие пользоваться магнитными приборами, теми самыми дефлекторами де Колонга, из-за которых разругались члены ОККМА.

Сами понимаете, что тут началось.

«Из многочисленных источников, — писал впоследствии начальник отряда Юркевич, — мне начали передавать о том, что якобы наш отряд прибыл в Овсянниково для восстановления власти помещиков. Что у нас имеется очень много тяжелых ящиков, и в них спрятаны пулеметы. Что в поле мы ставили вехи, а после туда прилетят германские шары и откроют стрельбу по деревне».

В общем, знаменитая реплика из «Острова сокровищ» - «Пустить ему кровь!» - могла раздаться в любую минуту. Мужички в деревнях в те годы были нервные и войнами стрелять обученные.

Думаю, вы не сильно удивитесь, когда я скажу, что экспедицию пришлось свернуть раньше времени. Но не из-за подозрений окрестных мужиков, а из-за начавшегося наступления Деникина. Отряду пришлось срочно эвакуироваться, дабы не оказаться в одночасье по другую сторону фронта, как невезучий профессор Эрасси, о ктором я рассказывал раньше.

Рассказы об открытии курского железа можно множить и множить – как уже говорил, в этой книге могло бы быть много интересного. Но я не буду рассказывать всего, и в этом кратком конспекте не раскрою самой главной тайны – в чем же был секрет «неуловимости» курской руды, почему крупнейшее месторождение железа на планете открыли только в начале XX века.

Не из—за вредности, а потому, что правильная книга, на мой взгляд, должна заинтересовывать читателя, ставить перед ним вопросы, а не давать ответы, укладывая в рот разжеванное. Так что разгадку главной загадки Курской магнитной аномалии вам придется искать самостоятельно.

Например, здесь.

А я пока подытожу, чем же закончилась эта история.

Губкину удалось привлечь к решению загадки Курской магнитной аномалии лучших ученых страны – в этой Калидонской охоте приняли активное участие и вездесущий академик Ферсман, и будущий полярник Отто Юльевич Шмидт и многие, многие другие. Даже знаменитый математик Владимир Андреевич Стеклов, основатель Физико-математического института РАН, названного его именем, охотно подключился к расследованию, когда «охотникам за неуловимым железом» потребовалась помощь математиков.

Владимир Стеклов

Естественно, после того, как Губкин стал ректором Московской горной академии, ее студенты и преподаватели отправились на «охоту за курским железом». Курская магнитная аномалия – одна из самых славных страниц в истории МГА, а студенты и преподаватели Академии вписали в эту историю множество имен. Достаточно сказать, что именно на горном факультете МГА под общим руководством декана А.М. Терпигорева был составлен проект разработки железорудных залежей в Курской губернии.

Александр Терпигорев

А начальником «КМАстроя» а позже — первым директором комбината «КМАруда» стал бывший студент Московской горной академии Василий Михайлович Кислов.

Василий Кислов

Закончилась эта история тем, чем заканчиваются практически все детективы – торжеством логики и дедукции.

В 1923 году из скважины, пробуренной под Щиграми, на глубине 167 метров были добыты первые образцы железной руды.

После чего пролетарский поэт написал текст под названием «Рабочим Курска, добывшим первую руду, временный памятник работы Владимира Маяковского». Без шуток, всем рекомендую прочитать. Это гениальная поэма, образность и виртуозность построения фраз периодически просто зашкаливают:

Свернув

горы́ навалившийся груз,

ступни пустынь,

наступивших на жилы,

железо

бежало

в извилины русл,

железо

текло

в океанские илы.

Бороло

каких-то течений сливания,

какие-то горы брало в разбеге,

под Крымом

ползло,

разогнав с Пенсильвании,

на Мурман

взбиралось,

сорвавшись с Норвегии.

Бежало от немцев,

боялось французов,

глаза

косивших

на лакомый кус,

пока доплелось,

задыхаясь от груза,

запряталось

в сердце России

под Курск.

Юрий Рожков. Иллюстрация к поэме В. Маяковского «Рабочим Курска…». 1924 г.

«Временный памятник» работы гениального поэта заканчивался строчками:

Двери в славу —

двери узкие,

но как бы ни были они узки́,

навсегда войдете

вы,

кто в Курске

добывал

железные куски.

Так оно и случилось.

Сегодня открытое в двадцатые месторождение – сердце российской металлургии.

Главный источник русской стали.

Где бульвар

вздыхал

весною томной,

не таких

любовей

лития, —

огнегубые

вздыхают топкой домны,

рассыпаясь

звездами литья...

___________

Это глава из моей книги "Люди со старой фотографии". Книга, кстати, бесплатная, поскольку пишу я ее в первую очередь для себя. Но если есть желание - можете полюбопытствовать - https://author.today/work/99947

Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame

Моя группа в Фейсбук - https://www.facebook.com/BolsaaIgra/

Моя страница на "Автор.Тудей" - https://author.today/u/id86412741

Давным-давно в Париже жил писатель с длинным дворянским именем Пьер Алексис де Понсон дю Террайль или просто Понсон дю Террайль.

В 19 веке тоже писали остросюжетные одноразовые романы, это называлось "роман-фельетон", и они печатались в газетах с продолжением.

Вот Понсон дю Террайль и был одним из королей бульварной литературы. Серия «Похождения Рокамболя, или Драмы Парижа» про придуманного им разбойника Рокамболя насчитывала уже более чем 200 произведений, но ее популярность по-прежнему зашкаливала.

Во французском языке даже появилось слово rocambolesque — "рокамбольный" в значении «невероятно-удивительный».

И все бы хорошо, но Рокамболь смертельно надоел писателю. Гораздо больше, чем Шерлок Холмс - Конан-Дойлю. Ну, можно себе представить - 200 книг.

И тогда Понсон дю Террайль решил убить Рокамболя. Но при этом учесть опыт Шерлока Холмса и убить так, чтобы воскрешение было полностью исключено.

И вот в конце очередной книги враги схватили Рокамболя, сковали его ручными и ножными кандалами, пропустив через цепь двухпудовые гири. Со всем этим металлоломом его уложили в сундук, закрыли сундук на самый надежный замок, а крышку заколотили дюймовыми гвоздями. После чего погрузили сундук на рыбацкую лодку, вышли в море и утопили сундук в самом глубоком месте.

Сами можете представить, что писали автору его бывшие фанаты и какими словами они его называли.

А писатель только улыбался и мырлыкал под нос: "Добби свободен, Добби наконец-то свободен" (на самом деле - нет).

Прошло полтора года.

Новые книжные серии, которые начал Понсон дю Террайль, что называется, "не пошли" - их никто не покупал.

Деньги заканчивались.

Писатель давно перестал улыбаться.

Бывшие фанаты злорадствовали: "Это тебя бог наказал!"

Выхода не было.

***

Новая книга Понсона дю Террайль начиналась словами: "Вынырнув на поверхность, Рокамболь жадно глотал воздух. Отдышавшись, он широкими гребками поплыл к берегу...".

__________

Это отрывок из моей книги "Жизнь примечательных людей - 2".

Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame

Моя группа в Фейсбук - https://www.facebook.com/BolsaaIgra/

Моя страница на "Автор.Тудей" - https://author.today/u/id86412741