Не так давно моя история об СССР будущего привлекла внимание пикабушников. Народ затребовал продолжения - и вот оно. История доросла уже до одиннадцатой главы)
Начало здесь: http://pikabu.ru/story/rassledovanie_4342310
Остальное - у меня в профиле. Приятного чтения!)
11.
Бойцы из оцепления, разумеется, стреляли мне вслед, но слишком поздно – я уже свернул в туннель и скрылся из виду. Радость и яростное желание жить затопили сознание потоком гормонов.
Туннель поднимался вверх по широкой спирали, один раз встретилась гражданская «Таврия», спускавшаяся на парковку, где её ожидал сюрприз. Водитель таращился на меня из-за прозрачных стёкол, а я скалился, как полный идиот.
Последний виток остался позади, показался выезд – из полукруглой арки пробивался едва заметный свет раннего утра. Я снова нажал на газ, разгоняясь после петляния, и, разбив в щепки красно-белый пластиковый шлагбаум, вырвался на свободу. Нужно было торопиться – Контора просто так меня не выпустит из своих лап и погоня, скорее всего, уже в пути.
Небо над Москвой светлело – начинался новый день. Покалеченная «волга» неслась по безлюдной утренней Москве, холодный воздух хлестал меня по лицу, а позади раздавался звук, который я меньше всего хотел сейчас слышать – сирены. Я обернулся – три машины с синими мигалками на крышах, выстроившись в ряд и перекрыв всю улицу, быстро меня нагоняли. «Чёрные воронки» Конторы неслись на всех парах, стараясь догнать бывшего сотрудника, отказавшегося спокойно занять своё место в крематории.
- Куда теперь? – крикнул я.
- Эм-м-м… - замешкался Голос. – Пока не знаю. Давай там, держись, я посмотрю, что можно сделать.
Я выматерился и продолжил «давать», но моя колымага с пробитым колесом и проистекающими от этого проблемами управляемости, никак не могла соперничать с загонщиками в скорости.
Из окна средней машины высунулся человек, и в мой багажник, заискрив, угодила первая пуля.
- Чёрт!.. – я резко выкрутил руль влево, стараясь увильнуть от огня и чуть было не врезался в стоящую на приколе жёлтую бочку с надписью «Квас».
- Давай до угла! – ожил голос. – Там налево. Увидишь вывеску «Гастроном» на правой стороне – останавливайся и дуй в переулок.
- И что там? – я сжался на сиденье, искренне жалея, что не могу уменьшиться в объеме. Преследователи приближались, их выстрелы уже вовсю барабанили по корпусу машины, лишь чудом не задевая колёс.
Домчавшись до нужного поворота, я снова выкрутил руль – и закричал. Мне навстречу летел оранжевый «москвич». Снова заскрежетало железо, но мы, к счастью, не столкнулись, а всего лишь потёрлись боками. Машины были на волоске от столкновения, я чётко видел бледное, как полотно, лицо водителя, пронёсшееся на расстоянии вытянутой руки от меня.
Впрочем, всё, что ни делается – к лучшему. Это небольшое столкновение лишь помогло мне войти в поворот. Вывеску «Гастроном» я увидел сразу – на полутёмной утренней улице синие неоновые буквы горели, как взрыв сверхновой.
Я резко затормозил, отчего машину развернуло, выскочил, не открывая дверей и бросился в полутёмный переулок. За моей спиной завизжали тормоза, пуля раскрошила асфальт у моих ног – значит, стреляют по ногам, чтобы не убить.
Я мчался по заваленной мусором подворотне, зажатой между стенами двух высотных домов. Звенели бутылки, на которые я наступал, шуршал полиэтилен, скрипел пенопласт, влажно чавкали какие-то помои.
Я мчался, не оглядываясь, и чувствуя себя тараканом, который бежит по картонному лабиринту к наживке. Прямая подворотня идеально простреливалась и, потому, я, то и дело спотыкаясь, старался бежать зигзагами так, чтобы между мной и преследователями оказалось как можно больше посторонних предметов.
- Впереди разрушенный венткиоск метро. Дырка в земле, короче. Прыгай туда! - приказал Голос.
- Сдурел?! Там же лететь… - возмутился я, но спаситель не дал мне договорить.
- Конечно-конечно. Если такой умный, можешь сам попытаться вырваться из оцепленного квартала!
Я зарычал, увидев впереди искомые руины. Дополненная реальность услужливо отметила, что вот тут, в обтянутых жёлтой лентой мрачных руинах с ржавой сеткой, находится глубокая дырка, ведущая в самый ад.
Надо было решать сейчас. Выбор был прост – переломать все кости и, возможно, умереть, либо пробежать мимо и умереть уже точно, попав в цепкие лапы бывших коллег. Вся проблема была в инстинкте самосохранения, который кричал и умолял ни в коем случае не прыгать.
Но я прыгнул.
Разбежавшись как следует и чувствуя, как бешено колотится сердце, я направил себя в чёрный провал, как торпеду во вражеский авианосец.
- Ах ты ж грёбаный ты… - громко заорал я, предвкушая боль, и рухнул вниз, в кромешную темноту.
Я летел полторы секунды и приземлился прямо на спину – очень и очень больно. Но радоваться рано – это был ещё не конец истории. Огромная вентиляционная шахта уходила вниз под крутым уклоном, и я, словно гиря, сброшенная в мусоропровод, ехал, собирая позвоночником все мельчайшие неровности металла, старые ветки и прочий хлам, нанесённый за десятилетия.
Я орал от боли и матерился, перед глазами загорелись красные предупреждающие маячки, а список сообщений о повреждениях перевалил за сотню, когда я, наконец, проломив очередное хлипкое препятствие у себя на пути, вылетел в чёрную пустоту, рухнул на что-то твёрдое и холодное, и потерял сознание.
В забытьи было хорошо и спокойно. Я ничего не чувствовал, но, в то же время осознавал какие-то вещи, словно продолжал видеть и слышать. Это было очень похоже на позднее субботнее утро, когда сон уже некрепок, но вставать не хочется. Я слышал какие-то голоса, но они мне вполне могли почудиться – это было бы совсем неудивительно, если учесть, что моя многострадальная голова пережила за последние несколько дней.
Первым, что я почувствовал, когда очнулся, стал холод.
От него сводило конечности и, стоило мне пошевелиться, как мышцы тут же отозвались мерзкой тягучей болью. Ноги, руки, шея – ныло и стонало всё тело, поэтому мне пришлось потратить некоторое время, сидя в темноте и разминая мышцы сквозь одежду. Затем я включил ночное видение, поднялся на ноги и немного попрыгал.
ПНВ не помог – я не видел ничего, кроме выщербленных кое-где каменных плит, на которых стоял, но эхо подсказывало, что помещение очень большое. А когда в дополнение к эху включилась логика, я понял, что не мог оказаться нигде, кроме как в метро.
Позади меня темнел какой-то провал, и я увидел, присмотревшись, что там стоит вода, подёрнутая плёнкой тины. Из неё торчали всякие коряги и металлическая арматура, на поверхности плавал какой-то хлам. Этот водоём ограничивался облицованной мрамором стеной и я, когда прошёл немного дальше, разглядел буквы «Ко..сом..льская».
Да, однако, забрался я…
- Эй, Голос в голове! - позвал я. – Эй! Ау… - в пустоте станции мои слова звучали странно и страшно. Я не боялся темноты, но сейчас что-то подсознательное и первобытное велело мне заткнуться и пугало картинами кошмарных созданий, лезущих из туннелей и желающих меня сожрать.
Нужно было искать выход. Я много раз бывал тут в прошлой жизни и помнил эту станцию совсем другой – самой, наверное, красивой во всём московском метрополитене. Яркая мозаика, простор, массивные люстры под потолком.
Поэтому страшно и дико было видеть это место таким – брошенным, затопленным, сырым и обветшалым. Я, дрожа от холода, брёл, тщательно глядя себе под ноги, но всё равно спотыкался – путь преграждали всякие тряпки и куча бурых трухлявых палок, разлетавшихся в пыль от одного прикосновения.
Я шёл, пиная их ногами ради развлечения – но лишь до тех пор, пока не пнул, как мне сперва показалось, детский резиновый мяч. Он перевернулся и отлетел в сторону, звякнула пустая консервная банка и меня прошиб холодный пот – «мяч» развернулся ко мне лицом и уставился пустыми глазницами
Я глухо застонал. Дурак, надо же, какой дурак!.. Всё это время я топтал десятки безымянных скелетов. Эта станция была настоящей братской могилой: только осознав это и оглядевшись (будто что-то щёлкнуло в голове), я с ужасом увидел вокруг не горы мусора, а последнее пристанище людей, пытавшихся спастись от катастрофы в метро.
Тут было множество кострищ, возле которых на истлевших синих одеялах, плащ-палатках и расстеленной одежде лежали скелеты – большие, поменьше и совсем маленькие. Рядом с последними обычно находилось больше всего упаковок из-под таблеток, консервных банок, бутылок из-под питьевой воды и одноразовых шприцев. Я закусил кулак, чтобы не закричать. В ином случае я чувствовал бы себя, как археолог на месте заброшенного городища, но тут, именно тут, на этой самой чёртовой станции могли лежать мои старики-родители, жена и… нет, стоп. Об этом точно нельзя вспоминать, чтобы не рехнуться. Мне стоило огромного труда забыть, что у меня когда-то была семья, и сейчас было самое неподходящее время для того, чтобы это вспомнить. Археолог. Я просто долбаный археолог.
По расположению скелетов можно было понять многое. Я бродил вокруг, наблюдая и восстанавливая картины случившегося.
Вот лежит крупный и широкий костяк – мужской. На черепе – труха в форме бейсболки с кокардой, рядом с плечами – звёздочки, внутри рёбер - жетон, у пояса - пряжка ремня и пистолет Макарова. Остальное истлело и обратилось в пыль. Рядом с полицейским – ещё три человека, застывшие в странных позах – словно, валяясь в выходной день на диване пытались перевернуться на живот и дотянуться до телефона, лежащего на подлокотнике. Их руки тянулись к полицейскому. Интересно, что за драма тут приключилась?.. Что им понадобилось от полицейского? Непонятно. Ничего не понятно.
У лестницы, ведущей наверх, нашлась груда костей и черепов. Изуродованных, пробитых, переломанных. Поодаль ещё – но эта куча упорядочена, руки к рукам, ноги к ногам, несколько черепов выложены горкой. Рядом с ними – закопчённая походная горелка, сломанные кривые ножи, пластиковые вилки, пара армейских котелков и одноразовые тарелки.
«Я археолог, я археолог».
Гермоворота были ожидаемо закрыты. Я, как в бреду, шёл, не разбирая дороги и наблюдая картины столь жуткие, что мозг отказывался в них верить. Нужно было выбираться отсюда и поэтому я, забравшись в технические помещения станции, полез в первую попавшуюся дыру, ведущую наверх, не задумываясь над тем, сколько мне придётся подниматься и не помня глубины станции.
Перемазавшись в земле по уши, ободрав ногти и сбив локти при падении, я почувствовал на лице дуновение холодного горького ветра и понял, что выбрался. Дыра привела меня в один из старых канализационных коллекторов – полукруглый, с бетонными стенами и вонючим ручейком на дне. Я дошёл до ближайшей лестницы и поднялся по ней наверх. Мне казалось, что подземные приключения были закончены, но, толкнув люк, я понял, что ошибся – железка не поддавалась. Я несколько раз ударил по ней, пока не почувствовал, что старая и ржавая лестница сейчас обрушится. Ничего. Вероятно, забетонировано. Сейчас надо мной, скорее всего, бетонная пробка толщиной в несколько метров и новый корпус Ленинградского вокзала.
Пришлось спуститься и идти дальше.
К тому моменту, как я нашёл не заблокированный люк, прошло уже достаточно много времени. Я окончательно потерял направление, замёрз и не знал, куда коллектор меня выведет. Было бы забавно столько времени плутать, пережить шок и в конце концов вылезти из люка напротив здания КГБ.
Приподняв тяжёлую круглую железяку, я постарался осмотреться.
Уже порядочно рассвело. Сверху накрапывал мелкий мерзкий дождик, а порывистый свежий ветер гнал по небу огромные свинцовые тучи. Вокруг меня простирался незнакомый спальный район, совсем, как тот, в который я приехал арестовывать ныне покойного Вьюнова.
Пусто. Все на работе, дети в школах, погода дерьмовая - вероятность натолкнуться на кого-либо минимальна.
Первым делом, выбравшись из люка, я понял, что мне жизненно необходимо согреться. Холодный ветер забирался под дырявое сырое пальто и забирал последние остатки сэкономленного мной в туннеле тепла. Дрожа всем телом и клацая зубами, я помчался по лужам к ближайшему подъезду.
Бесполезно. Дверь заблокирована, домофонного кода я не знал, а дозвониться никому не получалось – никто не брал трубку. Я оббежал несколько окрестных домов и, отчаявшись, решил уже лезть обратно, как вдруг заметил, что кирпич мешает закрыться железной двери подъезда, обсаженного кустами сирени и рябиной, чьи спелые ягоды ярко алели на ветках.
Я порысил внутрь и через минуту уже обнимал выкрашенную зелёной краской батарею, под которой стояли две металлические мисочки с куриными костями, а на вонючей тряпке лежали, недовольно косясь на меня, два облезлых рыжих кошака.
Я подумал о Маньке, и мне стало мучительно больно. Это был не просто кот – это был мой друг. Кто его покормит? Кто будет ухаживать? Не выгонит ли его на улицу новый хозяин?..
От тепла меня очень быстро начало клонить в сон.
- Разум… Разум, мать твою… - бормотал я, стараясь не моргать. – Куда же ты, сукин сын, делся?..
Я не смог удержаться и очень быстро задремал, положив голову на жёсткую пыльную батарею.
- Эй! Ты кто такой?! – внезапный дребезжащий женский вскрик прямо над ухом заставил меня дёрнуться. В лопатку чем-то чувствительно ткнули. – А ну пошёл отседова!..
Я нехотя отвалился от тёплой батареи и чуть не рухнул на пол, удержавшись лишь благодаря тому, что угодил рукой в миску с кошачьей едой. Прямо перед моими глазами стояли дряблые ноги в засаленных красных тапках и шерстяных носках. Эти ноги были закованы в поддерживающий аппарат – чёрные полоски стали и простейшие внешние суставы – но их хозяйка всё равно опиралась на рыжую клюку с резиновым набалдашником.
- Ты что делаешь, гад? Всю Барсикову еду испортил!..
Ободранный Барсик с порванным ухом лежал на тряпке под батареей, щурясь, и никакого недовольства не выражал.
- Простите… - пробубнил я, ещё толком не проснувшись. – Простите. Я ухожу уже. Ухожу… Извините, - я попробовал поправить миску, но получил клюкой по голове. – Ай!..
Быстро поднявшись, я, подгоняемый ругательствами согбенной старухи в дурацком халате, спустился на один пролёт и снова оказался на улице под пронизывающим ветром.
Лишь постояв минутку и очухавшись, я понял, какой же я идиот. На бабку можно было рявкнуть, пригрозить… Хотя, нет, это дурацкая идея. Могла вызвать милицию и тогда мне было бы совсем худо. В поле зрения попало моё изгаженное в земле и порванное пальто, ещё вчера выглядевшее очень даже презентабельно.
Я осмотрел себя и понял, что старуху мне обвинить не в чем: выглядел я и впрямь жутко. Одежда грязная и рваная, руки чёрные, со сломанными ногтями, на голове – окровавленные бинты и слипшиеся волосы… Запаха я не чувствовал, но был уверен, что пахнет от меня явно не ландышами.
- Я бычок подниму, горький дым затяну… - пропел я себе под нос. Курить и есть хотелось неимоверно. Песня пришлась как нельзя кстати, учитывая, что в ней были слова: «Я простой советский бомж, а не шпана».
Надо было что-то срочно придумывать. Например, искать другой подъезд.
Пока я стоял и раздумывал, позади меня запищал домофон. Обернвшись, я увидел давешнюю старуху – я узнал её по волосам фиолетового цвета. Высунув голову из дверей, она смотрела на меня с подозрением, вздёрнув нос, который лет эдак двадцать назад я мог бы счесть хорошеньким.
- Уже ухожу, - я примирительно поднял руки. – Простите ещё раз.
Вести себя нужно как можно вежливее, иначе Контора по обращению мигом поймёт, кто это там хулиганит и перекопает весь район. В голове всё ещё звучало:
«…Люк открою, полезу домой
Не жалейте меня, я прекрасно живу
Только кушать охота порой».
- Заходи, - сказала старуха и открыла дверь пошире.
Я замешкался. Это было странно.
- Да не надо, наверное. Я пойду…
Но старуха всё восприняла по-своему.
- Ишь, стеснительный какой, - насупилась она. – Заходи давай.
Был, конечно, определённый риск, но я решил, что побыть в тепле еще несколько минут мне точно не повредит.
Мы поднялись на второй этаж, и я смог, наконец, рассмотреть благодетельницу. Она принадлежала к числу женщин, которые в старости не распухают безобразно, а наоборот, высыхают до состояния вяленой воблы. Несмотря на поддерживающий аппарат, она еле шла, опираясь одной рукой на перила, где какой-то малолетний хулиган нацарапал бессмертное «Миша+Катя=любовь», а другой – на трость, которой не так давно меня колотила.
Я предложил помощь, но старуха лишь фыркнула.
Понимаю.
Сам бы, наверное, побрезговал.
Когда я вошёл в квартиру, по коже пробежали мурашки: от атмосферы и воспоминаний, которые она вызвала.
В тесной полутёмной прихожей-коридоре тихонько тикали механические часы – сто лет таких не видел – а слева, из кухни доносились какие-то голоса. Заглянув, я увидел, что по маленькому телевизору, накрытому сверху вязаной салфеткой, шёл какой-то современный сериал: что-то про любовь и шпионов. «Наши», разумеется, с трудом, но побеждали. Пахло выпечкой, тяжёлыми духами, пылью и старой одеждой. На столешнице потемневшего от времени деревянного трюмо лежала куча мелкого хлама, а на зеркале была закреплена цветная фотография какой-то женщины. На пуфике покоились старые газеты.
Поток воспоминаний захлестнул меня.
Я немало прожил в Новом Союзе и успел понять, что, при всём настойчивом копировании внешних признаков, названий и лозунгов это было другое государство, пусть и основанное на тех же предпосылках. Все делали вид, будто мы живём в том самом Союзе и, в конце концов за несколько поколений игра прижилась и люди на самом деле в это поверили. Тем не менее, атмосфера отличалась, но тут, в этой самой квартире, расположенной в одном из новых районов разрушенной Москвы, я, наконец, почувствовал себя как дома, в детстве.
Тут, чёрт возьми, даже пахло так же, как дома у бабушки.
- Иди в ванную! – проворчала старуха. – Разувайся только! - из-под трюмо, заваленного старой косметикой, лекарствами и исписанными бумажными листочками, появились пыльные растоптанные тапочки.
Я снял пальто и огляделся в поисках крючка, на который его можно было бы повесить, но у меня его вырвали и бросили на пол у двери.
- Постираю! Пошли! – старуха загнала меня в ванную и, отодвинув шторку, объяснила не терпящим возражений тоном школьной учительницы. – На стену не лей, плесень мне тут не нужна! Тазики на пол выставь! – тонкий коричневый палец ткнул в старые тазы, сделанные, судя по толщине, из танковой брони. – Шампунь и мыло в шкафчике! Мочалку бери синюю! Будешь выходить – под ноги постели тряпку! – хозяйка зацепила клюкой кусок полосатой ткани, в которой я узнал старый халат. – И воды чтоб немного!.. Переодёвку сейчас дам. И не вздумай мне тут!.. – погрозила она мне и вышла.
Я хотел закрыться, но не обнаружил ни крючка, ни шпингалета. Пожав плечами, я сбросил на пол грязное вонючее тряпьё, в которое превратилась моя одежда, осторожно размотал бинт, и, забравшись в ванную, включил воду, да погорячее.
Я с наслаждением отскребал грязь, пока не вскрикнул, увидев, что ко мне за шторку просунулась дряблая рука, которая принялась закручивать вентиль.
- Я говорила, чтоб воду не лил!..
- Эй! – не сдержал я гневный вскрик. – Я тут вообще-то без одежды!..
- Чего я там не видала? – проворчала хозяйка и скрылась.
Когда я вылез и осмотрел голову, на которой белел послеоперационный шрам, уже успевший немного затянуться, то увидел, что моя одежда исчезла, зато появилась табуретка с каким-то белым мужским бельём и трико с дыркой между ног. Одежда была великовата и пахла затхлостью, но выбирать не приходилось.
Я вышел из ванной и почти сразу же туда ворвалась хозяйка.
- Я же говорила, на стену не лить! – прикрикнула она.
- Простите, - промямлил я. – Я старался.
- Старался он… - уничтожающе посмотрела на меня старуха и принялась вытирать стену той же тряпкой, на которой я стоял минутой ранее. Получалось у неё плохо – спина практически не разгибалась.
- Давайте я помогу, - предложил я, но ответом меня не удостоили.
После проверки ванной хозяйка отвела меня на кухню, усадила за стол и поставила дымящуюся тарелку ароматного борща. Очень быстро рядом появилась стеклянная банка со сметаной, блюдце со свежими пирожками и пара кривых бледных огурцов.
От острого чувства благодарности перехватило дыхание.
- Спасибо огромное, - выдавил я, наконец.
- Ешь-ешь, - в этот раз голос хозяйки прозвучал без привычных мне командирских ноток, но я подчинился куда охотнее.
Это был самый вкусный борщ в моей жизни – и не потому, что я был голоден. Поначалу я старался сдерживаться, но очень быстро потерял контроль и поглощал эту вкуснотищу, урча от удовольствия и сербая.
Пирожки оказались с картошкой и, как и борщ, открыли для меня новую грань вкуса привычного блюда. Мягчайшее тесто, которое таяло во рту, картошечка с лучком внутри – боже мой, я хотел бы быть внуком этой вредной старушенции.
Я расправился со всем, что было предложено и, откинувшись на спинку деревянного стула, принялся горячо благодарить хозяйку.
- На здоровье, - коротко ответила она.
- Почему вы вернулись? – задал я, наконец, давно вертевшийся на языке вопрос.
- У нас тут часто шарятся всякие. Но ты единственный, кто извинялся и прощения просил. Интеллигент, вроде. Да и жалко стало. Котов-то кормлю, хоть соседи и не дают, а тут человека выгнала.
- Спасибо, - сказал я ещё раз. – Даже не знаю, как вас благодарить… Э-э… - я замешкался, поняв, что до сих пор не знаю имени хозяйки.
- Зинаида Григорьевна.
- …Зинаида Григорьевна, - улыбнулся я.
- Что с тобой случилось-то? Пальто хорошее. Да и остальной костюм тоже, вроде, ничего. Приличный человек, вежливый. А в грязи и у батареи вертится.
- Не помню, – я пожал плечами, стараясь, чтобы это выглядело как можно искреннее, и прикоснулся в голове. – В больнице очнулся. А там и так мест нет. Лежал в коридоре, а потом надоело на казённых харчах. Сбежал, думал, вспомню что. А вот, не вспомнил.
- Складно излагаешь, - Зинаида Григорьевна сощурила правый глаз, и я почувствовал себя на допросе. – Ладно, допустим.
- Я не хочу вас стеснять, - помотал я головой. – Как только высохнет моя одежда, я уйду. Спасибо, вы и так много для меня сделали, - я только что понял, что своим присутствием в квартире обрекаю хозяйку на неприятности.
- Ишь, уйдёт он, - в голос вернулись знакомые мне ворчащие старческие нотки. – Так сделаем: на сегодня можешь остаться, я тебе в зале постелю. Но дверь запру, чтоб не баловал!.. – я решил не уточнять, зачем Зинаиде запирающаяся дверь в зал при отсутствии крючка в ванной. – А завтра пойдёшь работу искать. Одёжа не успеет высохнуть, небось, я тебе старую дам, дедову.
- Спасибо, - я горячо закивал. – Спасибо огромное.
- А пока – удружи-ка бабке. Надо по дому кой-чего. Я-то сама сделать не могу, хожу еле-еле…
Я согласился помочь и в итоге Зинаида гоняла меня по дому весь день и вечер, так что борщ и мытьё я отработал сполна. Для начала я разгрёб и выбросил старые громоздкие штуки, которыми был забит весь балкон. На помойку пришлось вынести несколько больших коробок всякого барахла. Каждую вещь Зинаида, казалось, отрывала от сердца и решалась выбросить только если понимала, что она ей совсем не нужна и в ближайшие несколько лет точно не пригодится. Старые электронные детали, треснувшая посуда, безнадёжно сломанная старая газовая плита – всё это я, облачившись в «дедово» и стараясь скрывать лицо, оттаскивал на помойку.
Коричневый пиджак был для меня слишком широк, а брюки длинноваты, но зато серый плащ сидел, как на меня пошитый. Судя по размерам, муж Зинаиды, которого я видел на фотографиях в старой электронной рамке, был мужчиной крупным – офицер-десантник с широкими даже в старости плечами, квадратной челюстью и глазами убийцы.
- Быстро помер, стервец, - рассказывала о нём Зинаида. – Сидели, телевизор смотрели, а тут раз – и нету. Аж завидно. Старый осколок в кровоток попал и всё… А я эту костлявую уже жду-не дождусь, разваливаюсь на части, а её всё нет и нет.
Вытащив мусор, прибив прикроватную полку на полметра ниже, натянув пару бельевых верёвок на балконе, подклеив обои у потолка и прочистив стояк раковины, я, наконец, получил высочайшее разрешение отдохнуть.
- Только перед этим последнее задание тебе. Подкрути дверцу шкафа. У деда инструменты возьми.
«У деда» означало «в небольшой кладовке с самодельными ячейками». Офицер был дотошным и любил во всём порядок – баночки с рассортированными гвоздями, каждому инструменту своё место, гаечные ключи на стенах висят в порядке возрастания размера.
Взяв отвёртку, я прошёл к шкафу в зале и, открыв дверцу, чуть не присвистнул от удивления. Там висел гражданский женский пиджак с кучей наград – от воротника до пупа. Среди них особенно выделялась золотая звезда с цифрой «50» - знаменитая штука. Цифра соответствовала числу лично уничтоженных противников.
Зинаида увидела моё удивление и нахмурилась:
- Чего пялишься? Крути давай. Вон, сверху отвалилась почти!
- А вы где служили, если не секрет?.. – спросил я, орудуя отвёрткой и возвращая дверце исходное состояние.
- Санитаркой, - пробурчала старуха.
- Что ж это за санитарка такая, с «полтиником»?
- Ну, знаешь, как это бывает?.. Молодая девушка, офицер-командир. Я ему говорила, мол, хочу цацку, он и выписал.
- Ага. «Полтинник». Выписал, - я попробовал несколько раз открыть и закрыть дверцу.
- А ты чего такой любопытный, а? – перешла Зинаида в контрнаступление. – Интересно, чтоль?
- Простите, - оскалился я. – Просто любопытство. Можете не рассказывать.
Зинаида ушла, оставив меня одного в зале. Я осмотрелся, прошёл вдоль книжного шкафа, где за стеклом покоились старые тома, посмотрел на обязательный для любой старой женщины пропылённый неиспользуемый сервиз и лишь потом обратил внимание на фотографию на стене – не электронную, а простую, бумажную.
Сперва я не узнал Зинаиду – с пожелтевшего листка бумаги на меня смотрела угрюмая и красивая очень суровой красотой женщина в чёрном берете с красной звёздочкой. На её кителе красовалась только одна награда – тот самый «полтинник». Воровато оглядевшись, я вытащил фото из рамки, перевернул и увидел надпись: «Гожув-Велькопольски» и дату – почти сорок лет назад.
Плюхнувшись в зале на диван, застеленный покрывалом с оленями (Боже мой! Это же тот самый рисунок!) я уставился в стену-экран, но фильмы и передачи быстро наскучили. Хотелось выйти в сеть, но этого делать было, разумеется, нельзя, поэтому я взял со стола, укрытого холщовой скатертью, первую попавшуюся там книгу. Это было какое-то специальное издание для ветеранов войн – красочное, с ярко-красной обложкой, золотым тиснением и враньём на страницах.
В который уже раз я задумался над тем, что вообще происходило на фронтах идущей до сих пор Величайшей Отечественной.
Совершенно точно советская историческая наука определяла лишь её начало. Капиталистические державы всего мира собрались устроить очередную бессмысленную бойню, стремясь перекроить мир и сферы влияния. Повоевав обычными средствами, они сожгли мир в ядерном пламени и тогда трудящиеся сбросили оковы и начали другую войну – осмысленную и справедливую.
А вот дальше начиналась какая-то ерунда...
Окончание - в комментариях
