– Баба Нюра приезжает, – сообщила как-то мама папе за ужином. – Звонила, обещала быть в воскресенье.
– Надолго? – поинтересовался папа.
– Недели на две, – сказала мама. – А может, и на три. Мост едет делать.
– Это хорошо! – обрадовался папа. – Хоть присмотрит немного за этим пиратом в юбке...
Динка на «пирата в юбке» не обиделась. Она буквально на днях пересмотрела все серии «Пиратов Карибского моря» и полагала, что пираты – ребята хоть и шебутные, но вовсе не злые, а то, что они часто дерутся, так это не от злобы или вредности, а, как сказал Сева из сорок четвёртой: «от тяги к острым ощущениям».
Что же касается приезда бабы Нюры, то Динка пока не знала, радоваться этому или нет. После ужина Динка ушла в свою комнату и стала думать.
Вообще, бабушек у Динки было три.
Первую бабушку – мамину маму, Тамару Ивановну – и бабушкой-то, по большому счёту, назвать было нельзя: она носила джинсы, коротко стриглась и вела во Дворце спорта секцию фехтования.
Папину маму – бабушку Ольгу – Динка никогда не видела: та жила на Дальнем Востоке, на острове Сахалине, работала какой-то начальницей в морском порту и лишь время от времени, на праздники, присылала поздравительные открытки, в которых неизменно передавала привет «принцессе Диане».
Самой «правильной» бабушкой была баба Нюра – мама Тамары Ивановны. Баба Нюра с дедом Тарасом жили в деревне, километрах в ста от города, держали поросёнка, кур и козу Фросю. Дед Тарас на своих стареньких «жигулях» частенько навещал детей, всякий раз привозя из своей Сосновки каких-нибудь «экологически чистых» вкусностей: летом – клубнику-малину да огурчиков-помидорчиков, зимой – сала и домашней колбасы. Поэтому деда Тараса Динка знала хорошо, а вот бабу Нюру она совсем не помнила.
В гостях у бабы Нюры и деда Тараса, в Сосновке, Динка была только один раз – года три или четыре назад – и в памяти у неё от той поездки остались, собственно, только две вещи: та самая, бодливая коза Фрося, которую Динка очень боялась, да удивительно вкусные бабушкины блинчики, которые баба Нюра пекла на огромной чёрной чугунной сковороде. Блинчики у бабы Нюры получались что надо! Они были лоснящиеся, духмяные, ноздреватые и чуть-чуть пахли дымком. Их так прикольно было сворачивать в тоненькую трубочку, макать её в густую домашнюю сметану и потом, откусывая сметанный конец трубочки, жевать на полный рот.
И вот теперь баба Нюра приезжала в гости – «делать мост».
Динка, конечно, удивилась. Ну, во-первых, мостов в их городе и так было три, и Динка совершенно не понимала, зачем надо строить ещё один, четвёртый. И во-вторых, построить мост за две, ну, пусть даже и за три недели было делом совершенно нереальным. Вон, детскую площадку в соседнем дворе рабочие поломали ещё осенью, когда вздумали менять под ней трубы, и уже больше чем полгода не могли построить на её месте новую. А тут целый мост! Наверное, баба Нюра была каким-нибудь очень-очень выдающимся строителем. И Динка стала с нетерпением ждать бабушкиного приезда.
Баба Нюра оказалась большой – выше мамы и даже выше папы – и очень громогласной. Войдя, она, казалось, сразу же заполнила собой всю квартиру. У неё было широкое морщинистое лицо и большие загорелые кисти рук, торчащие из рукавов синей вязаной кофты. И голос у бабы Нюры оказался громким и зычным. «Командирский голос!» – с уважением подумала Динка. От этого голоса даже слегка позванивала посуда в буфете. И Динка как-то сразу поверила, что вот как раз баба Нюра и способна построить мост за три, а может даже, и за две недели. С таким-то ростом да с таким голосом! Динка сразу нарисовала себе картину, где баба Нюра, как полководец, стоит на высоком берегу, над рекой, и без всякого мегафона командует большой стройкой; к берегу один за другим подъезжают доверху гружёные самосвалы, а множество рабочих и два огромных плавучих крана быстро-быстро возводят между берегами новый, удивительно красивый мост. От этих мыслей своих Динка поначалу даже немножко заробела и всё никак не осмеливалась подойти к бабе Нюре поздороваться. Но баба Нюра так ласково улыбнулась ей, так по-доброму протянула к ней свои большие руки, что вся Динкина робость сразу куда-то улетучилась и Динка смело подошла к бабушке и обняла её. Несмотря на свой командирский голос, Баба Нюра была мягкая и тёплая, и какая-то... уютная, что ли. И пахло от неё очень уютно – тем самым, немножко горьковатым, блинным дымком.
– Баба Нюра, – окончательно осмелев, спросила Динка, подняв к бабушке лицо, – а ты напечёшь мне своих блинчиков?
Баба Нюра даже прослезилась.
– Вон оно как! – поворачиваясь к Динкиным родителям, растроганно сказала она. – Ведь такая кроха была, а ведь всё помнит!.. Напеку, Диночка, напеку, внучечка, обязательно напеку! Вот завтра, прямо с утра, и напеку... – и, опять включив свой командирский голос, от которого тоненько запели буфетные рюмки, строго спросила у Динкиной мамы: – Оксанка, у тебя мука в доме-то есть?..
Проснувшись утром в понедельник, Динка сразу же почувствовала, что в квартире пахнет блинами. Она соскочила с кровати и побежала на кухню. И действительно, – баба Нюра, стоя у плиты, жарила блины. Правда, у мамы на кухне большой чугунной сковороды не оказалось, у неё была только маленькая тефлоновая, и блины от этого выходили маленькими и чуть бледноватыми, и сметана на столе была самая обыкновенная, магазинная, но блины у бабы Нюры всё равно получились очень вкусными. Динка слопала сразу семь штук и объелась так, что чуть доползла до дивана. Она думала, что наелась блинами надолго, но к вечеру ей блинов захотелось опять и она снова пошла к бабе Нюре.
– Конечно, напеку, внучечка, конечно! – вновь умилилась баба Нюра.
Так что во вторник на завтрак Динка опять лопала блины.
По её просьбе баба Нюра пекла блины и в среду с утра, и в четверг.
А вечером в четверг к Динке в комнату заглянула мама.
– Динка, ты чего хулиганишь? – почему-то шёпотом спросила мама, оглядываясь на дверь.
– Я? Хулиганю? – тоже шёпотом удивилась Динка.
– Ну да! – мама села рядом с ней на диван и стала тихонечко нашёптывать в ухо: – Ты ж бабу Нюру совсем загоняла. Ты думаешь, это так просто каждое утро блины печь? Это тебе не яичницу приготовить. Это ж тесто надо развести, разболтать, да каждый блинчик с двух сторон обжарить. А баба Нюра, она ведь уже старенькая. Это она с виду только грозная да шумливая. А так у неё и сердце часто прихватывает, и ноги болят – ей у плиты-то стоять тяжело. Так что, Динуль, ты прекращай бабу Нюру блинчиками тиранить. Она, конечно, вслух ничего не говорит, но я-то вижу – тяжело ей. Да и вообще, для нас, для женщин, мучного есть много вредно – от мучного толстеют. Ты ж не хочешь стать толстой, как бегемот?
– А что, разве бегемоты едят блины? – удивилась Динка.
– Нет, бегемоты блины не едят, – терпеливо сказала мама, – но те, кто ест много блинов, становятся похожими на бегемотов. Поняла?
Динка кивнула.
– Ну что, договорились мы с тобой? Не станешь больше бабу Нюру блинами напрягать?
– Не стану, – сказала Динка.
– Ну вот и хорошо! – обрадовалась мама. – Я знала, что ты у меня умница.
Она чмокнула Динку в нос и ушла. А через пять минут в комнату заглянула баба Нюра.
– Диночка, внучечка, тебе что завтра на завтрак приготовить? Опять блинчики?
Динка вздохнула.
– Нет, баба Нюра. Не надо блинчиков. Спасибо.
– А что так? Аль наелась блинчиками?
– Наелась, баба Нюра, – грустно сказала Динка.
– Ну и хорошо! – заулыбалась баба Нюра. – И хорошо!.. А чего тебе тогда? Чего хочешь? Кашки, может, какой сварить? Аль яишенки пожарить?
Динка думала, наверное, целую минуту.
– Вот что, баба Нюра, – наконец сказала она, – сделай ты мне завтра... оладушков
Автор Владимир Юринов.
![Пятничное [Моё]](https://cs10.pikabu.ru/post_img/2018/04/05/8/152293551235288152.png){kind=small}
