Кто искупает или пытается искупить причиненное зло.
Кто благодарит эту землю за Стивенсона.
Кто предпочитает правоту другого.
Вот кто, каждый – поодиночке, спасает мир (Борхес)
Давайте поговорим о текстах, которые вас больше всего пугают. Точнее, нас. Точнее, конечно же тут у каждого свое. У меня например такой довольно нестандартный для страшилок автор. Это Стивенсон. Почему нестандартный? Русский читатель Стивенсона знает в основном по Острову сокровищ. Но знаете ли вы, что Стивенсон - это не просто приключенческий автор?
У Стивенсона довольно много небольших рассказов, я бы сказала, страшноватых, где он предстает в этом своем качестве - художника крови и хоррора.
Мир Стивенсона в его новеллах - очень темный, подплывший кровью; мир таверн, сырых лондонских закоулков, убийц и тайных извращенцев. В принципе, это не удивительно: Стивенсон писал свои истории в то же самое время, когда по улицам Лондона разгуливал Джек-потрошитель. Вот эта атмосфера, сопутствовавшая пожалуй одному из самых мрачных убийц нового времени, и переселилась в тексты автора, видимо всей своей натурой так тонко, изощренно чувствующего психологическую сложность человека.
Помните вторую, после Острова сокровищ, самую известную вещь Стивенсона? Доктор Джекил и мистер Хайд. У Набокова есть целая лекция по этому поводу. Между прочим, Набоков считал, что многочисленные постановки и экранизации Джекила и Хайда сильно обеднили эту историю по сравнению с авторской задумкой.
Причина такого отношения в том, что обычно режиссеры эту историю сводят к простенькой мысли, что в каждом из нас есть и плохое и хорошее. Бедненько, но чистенько, как говорится.) На самом деле, текст не производил бы такого тяжелого впечатления (а он оставляет просто необъяснимо тягостное чувство), если б он нес в себе только этот посыл.
Дело не в том, что у нас внутри есть негатив и позитив и они некоторым образом соседствуют и уживаются. Дело ведь в том, что путь преодоления человеком своего зла, которое внутри него, оказывается совсем не в подавлении этих своих греховных устремлений, не в их отрицании. Потому что сам процесс отрицания как бы выносит за скобки, дистиллирует моралиста, делая его "без упрека", но в то же время наращивает за его спиной тень мрачного развратника и возможного убийцы. Который со временем станет тем более осязаем, чем сильнее моралист захочет от него отъединиться.
Мистер Хайд в новелле - это как раз чистое зло. Это не просто злой человек. Это не просто злая натура. Был ли столь злым сам доктор Джекил? В том-то и дело, что как раз Джекил обычный человек, и плохой и хороший одновременно. Стивенсон явно указывает, что у Джекила есть грешки. Но про них упоминается, что они скорее смешные или позорные (Набоков предполагает гомосексуальные связи), нежели какие-то ужасающие. Так грех, в самой своей мелочи входя в жизнь человека, способен переродится в нечто ужасающее. Ему даже перерождаться не надо. Ему просто остается чуть подрасти и, несомненно, порок, следуя своей природе, и начнет расти. Вытесняя его из своей жизни, по сути, Джекил лишь дал ему более сильное право на существование.
Здесь надо вспомнить другой текст Стивенсона. Не менее кровавый, кстати. Те, кто помнит Братьев Карамазовых и сюжет, связанный с Иваном Карамазовым, поймут, о чем там речь. Новелла называется "Маркхейм". Это история искушения человека злыми силами. И вот страшное в ней даже не то, что речь там идет о человеке, постепенно погружающемся во тьму всевозможных пороков. Страшно видеть ту цепочку, которая следует от малого порока к большому. Тот, кто его искушает, говорит ему, что лет пять назад он, Маркхейм, бы и подумать не смог что он может украсть; а всего года три назад он не мог бы убить человека. А сейчас на его совести уже давно и то, и другое. И дальше это просто путь к еще более тяжким преступлениям, к последнему пределу.
И этот сюжет перекликается со странной историей доктора Джекила и мистера Хайда. В этой истории по сути видим потерю человеком всего человеческого. Из человеческих слабостей вдруг неожиданно вырастает чистое зло. Кстати, помните же, как Джекил превращается в Хайда? Он изобрел лекарство, которое и инициировало превращение Джекила в Хайда. Сначала Джекилу просто было забавно - это был другой человек, он понимал, что может творить под этой - новой - личиной все, что самому Джекилу было запрещено: его никто не узнает, его никто не заподозрит. Но здесь уже не этическая проблема. Лекарство вызывало зависимость от дозы. Требовалась все большая и большая доза, чтоб оставаться Джекилом. Мистер Хайд уже неконтролируемо мог прийти в любой момент. История наркомана по сути. В итоге так и получилось (что и предвидел Джекил) - доктор не смог вернуться обратно, остался только мистер Хайд.
Но Набоков замечает одну интересную вещь, которую упускают другие интерпретаторы. На самом деле в истории мистера Хайда и доктора Джекила не две составляющие. Их три. Именно в тексте эта тройственность ощущается.
Есть Джекил - обычный человек. Есть Хайд - выделенное чистое зло (поэтому он даже ростом меньше, чем доктор, потому что он часть, а не целое). И есть то, что остается от Джекила, когда на сцену выходит мистер Хайд. Некий ореол того, что осталось. Некое излучение, содрогание ужаса того доброго, что есть в Джекиле (в целом это ведь обычный и добрый человек), его бесплотное сопротивление тому злу, которое из него вышло. И читать об этом страшно. Это жуткая история именно своей обыденностью. Именно тем, что показывает обыденность такой страшной. Жуткая, как Джек-потрошитель, разгуливающий по тем же улицам, что и ты.
