monamotic

Когда тьма опускается на затерянное в лесу озеро, и единорог приходит ополоскать туманный свет своего рога в водной глади, ноккен не спит. Когда сгущается мрак, затихает последний дневной голос, а однорогое чудесное создание, спугнутое неожиданным всплеском воды у самых окончаний его белоснежной гривы, с тихим переливчатым ржанием уносится вдаль, оставляя после себя полосу воскресших растений – ноккен расстраивается. Направляя взгляд абсолютно черных глаз в синеющую темноту, и раздвигая тончайшими паучьими пальцами бледных рук мертвеца заросли, он наблюдает за тем, как трое хрупких, сияющих светлой наивностью эльфа-фейри выводят на воде невесомыми ножками диковинный танец, и тихо смеются – так звенит маленький колокольчик над детской колыбельной. Рассекая первые заморозки воздушным танцем, старшая из потерянных душ детей замирает, направляя бесплотный взгляд туда, где затаился ноккен, очарованный прекрасными фейри. Подхваченная невидимым ветром, что поет только для эльфов, она оказывается рядом с озерным ловцом заблудших людей, и протягивает призрачную ручку к его острому лицу и белесым, длинным волосам, что так небрежно были откинуты назад пару минут назад…. Протягивает – и замирает, смотря в огромные глаза ноккена, отражающих блики бледной умирающей луны в затянутом маревом небе. Нёкки, как его именуют норвежцы, тоже не издает ни звука и не шевелится ни одной частью тела – лишь белые пряди вуалью невесты-утопленницы вьются по водному пространству. Еще секунда – и эльф срывается с места серебристым переливом смеха, и, отпустив на волю одинокий болотный огонек, возвращается к своим сестрам, и они, все также смеясь, образуют круг, начиная выводить таинственные узоры древних рун на отражении ночного светила.

Ноккен, издав тревожный перелив, падает на самое дно – запутанный и смущенный. Разрывая длинными лезвиями-когтями людские рыболовецкие сети, он скользит и выныривает, всплескивая серебристую в свете воскресающей луны воду. И – заводит прекрасную, до неясного ужаса, и печальную, словно плач потерявшей свое дитя матери, песню, на неизвестном мертвом языке, что хрустальными переливами уносится вдаль, призывая кого-то, и острейшим кинжалом альвов вспарывая душу каждого, кто услышит ее: эту погребальную песню о утраченном, забытом прошлом; о несчастной любви, чью жизнь унесли воды этого самого озера; о том, чего Нёкки уже никогда не сможет вспомнить, но печаль о чем будет хранить вечно. Вокруг прозрачного, изящного тела ночного сирены оплетаются несущие с собой зимы и туманы лунные цветы, образуя собой подобие арфы в хрупких бесплотных руках никса. Осторожно цепляя стебли-струны, ловец заблудших душ подыгрывает себе, вонзая острие того кинжала еще глужбе в чье-то сердце… И даже глупый бесполезный тролль-водяной, копошащийся в грязи у берегу, замирает, поднимая уродливую голову в сторону ноккена, и после – удивленно поворачивается обратно, обратив внимание на тоненькую женскую фигурку, медленно заходящую в ледяную воду. Не альв, нет. Не дриада… А обычная человеческая девушка, красоте которой могли позавидовать дочери самых богатых людских королей. Шаг ее легок, волосы – черны и длинны, словно часть самой ночи, а лицо – прекрасно и полно той грусти, что внушает ей чарующий голос никса.

Позволяя глазам, в которых остановился переночевать осколок неба, дать свободу слезам, она медленно, протянув тонкую руку вперед, идет навстречу неминуемой гибели – но не осознает этого, продолжая идти к нёкки. Тот замирает, поглощая образ девушки туманным черным взглядом, лунный цветок прекращает свой рост, но песня продолжает литься, чаруя затерянную деву еще больше. Где-то в чаще отчаянно плачет единорог, тролль прячется глубже в свои норы, фейри останавливают свой пленительный танец, наблюдая за происходящим – и, нарушив секундную тишину, раздается всплеск воды, определивший исход судьбы девушки. Она, прикрыв диковинные очи, падает в холодные объятья ноккена, касаясь его прозрачной кожи. Он оплетает деву призрачными руками, дарует ей поцелуй водянистых губ – и медленно опускается с ней в озерные глубины, оставляя на поверхности лишь вязь цветка-осколка льда… Песнь растворяется в ночи, оставляя после себя ледяное, звенящее молчание, которое прорезает лишь затихающий плач юникорна.