lenochta
Награды:
516К рейтинг
437 подписчиков
70 подписок
1548 постов
483 в горячем
Доходяга
Родился и вырос я в Нижнем Новгороде, в одном из таких спальных районов, где «воровская тема», блатнячок и стрижка «под ноль» — верный показатель правильных пацанов, а все остальное расценивается как стопудовый показатель чертилы. Сам я от «тюремной романтики» далек, решил стать работягой, как и мой покойный батя. Школу закончил на твердые тройбаны (мог бы и лучше, че, но пацаны бы ботаном посчитали), подался в техникум.
Вот после второго курса технаря со мной эта мутная тема и приключилась. Был у нас в доме один парняга странноватый — неразговорчивый, все время лохматый, круглый год в берцаках и военке, по пустырям всяким на постой шастал. Типа нифер, только без всяких цепочек и браслетиков.
Ну, иду я один раз с работы, смотрю — наши дворовые этого доходягу щимят: стали в кружок да швыряют друг дружке — а в нем весу-то столько, что во мне и в четырнадцать лет поболе было. Ну подрулил я к ним, выяснил, что ни с хрена парня травят, пару подзатыльников обормотам навесил (с моей рамой — влегкую) да и отпустил доходягу с Богом. Тот выдавил из себя то ли «спасибо», то ли «сочтемся», да поковылял домой.
Это все, типа, присказка, но без нее никуда. А сказка началась где-то через месяц, когда мать решила сдать пустующую комнату. Квартирантка к нам подселилась — обычная сухонькая нервная баба, лет за пятьдесят, набожная, с виду тихая. Заселилась, повесила иконки в своей комнате, обжилась — а где-то через неделю муть-то и началась.
Смотрю — мать-то по виду сохнет; что ни день — не выспавшаяся, будто больная. Испугался — последний родной человек же остался, предложил к врачу. Тут квартирантка как взвилась: «Болезни — кара божия, — говорит, — в храм надобно, а не к врачу». Ну я челюсть подобрал и говорю, мол, слышь, дорогая, мы люди тоже крещеные, да только на Бога надейся, а сам не плошай. Не успел договорить, как на меня не только тетка-квартирантка, но и родная мать наорала... В жизни ведь голос не повышала, добрая была, ласковая, а тут... Обалдел я, в общем, да к себе пошел — не силком же теперь по врачам тащить. А через пару дней и меня скосило. Из рук валится все — на стройке мешок с цементом на ноги себе упустил. Бригадир по привычке матом покрыл, потом подошел, глянул, да без слов домой отправил.
Вот сижу я на скамейке — ни жив ни мертв, руки-ноги ватные, рассказываю пацанам за жизнь свою, как тут мимо тот парняга проходит, за которого я вступился. Все на него ноль на массу, а тот остановился, послушал, да говорит: «Покажи эту вашу квартирантку». Все начали над ним стеб тянуть, а он на них внимания не обращает и ко мне опять: «Покажи, а? Хуже-то не будет». И было что-то в его глазах такое, тоска не тоска, просьба не просьба, да только согласился я, короче.
Зашли мы, значит, а мать с теткой той в комнате сидит, та ей что-то про храмы да про ангелов рассказывает. Вид у матери больной до жути, а тетка — так наоборот, глаза горят, румянца добавилось — как помолодела.
Парняга тот к ним подсаживается здоровается вежливо и говорит: «А можно, мол, и я послушаю?». Словоохотливая квартирантка только и рада, а я стою и наблюдаю. Вот время идет — десять минут, двадцать — а тетка сбиваться посреди фразы стала, позеленела вся. Глянул на парнягу — а у того лицо перекошено, на губах кривая ухмылка застыла, и в глазах дикая-дикая такая ненависть горит, взглядом стенку буравит.
Тут тетка как подскочит, как завизжит — орет чего-то на парнягу, того и гляди, в лицо вцепится. Что дальше произошло, никогда не забуду — поднял тот доходяга лицо, прямо в глаза ей глянул, зубы оскалил, да зашипел так, как дворовые коты шипят, когда шкуры друг-другу полосуют. Только ту тетку и видели! Единственное, на следующий день зашла — по стеночке ходит, глазами на нас косит, пожитки забрала, да и свалила восвояси. С тех пор — ни слуху, ни духу.
А через пару дней смотрю — и мать снова ожила, да и ко мне силы вернулись. Ну, думаю, зайду к парнише, поинтересуюсь, чего такого он сделал. Дня два я с ним никак пересечься не мог, а на третий встретил на лестничной площадке и говорю, мол, постой, братиша, без базара — удружил с той воблой, но что это вообще за хрень была и с чего ты как кошак мартовский шипел?
Тот оглянулся — я аж за крестик вспомнил: лицо осунувшееся, будто постаревшее, синяки под глазами. Тут я и подумал невольно: а сколько парняге реально лет? Никто реально-то так и не знал, а на вид — то ли восемнадцать, то ли шестнадцать... сейчас вон меньше тридцати шести вообще не дашь.
А парняга тем временем дверь открыл и говорит, ладно, мол, заходи — поговорим. Сели мы у него на кухоньке, он откуда-то коньячок вытащил — в нычке, видать, держал — да хороший табачок, и говорит: «Ты в мистику и чертовщину всякую веришь?». Ясен пень, нормальному пацану всякой хрени бояться зазорно, я и говорю — нет, мол, дурь это все. Парняга в ответ: «Вот и я не верю. Только есть такие люди, которым человеческое внимание да сочувствие — как воздух. Их не любят, обычно после таких и голова болит, и вообще сил нет, но некоторые умеют так захватывать внимание собеседника, словно гипнотизируют. Неважно, на какую тему они треплются — тут главное то, что избавится от такого прилипалы не все самостоятельно могут». «Ну, ясно, — говорю. — Тетка та — стерва, это я понял. А чего ты такой финт-то отколол?».
Парень ухмыльнулся и говорит: «Понимаешь, она ждет своей реакции — внимания, сочувствия. А я ей вместо этого подсунул чистую злобу. Тут она свое настоящее лицо и показала. А что до шипения — так то все равно, что выматериться, просто в чужом доме неудобно было».
Тут я чуток охренел: «Шипение — типа выматериться? Не, ну я догадываюсь, что кошаки друг друга не ласковыми словами во время драки величают, но это-то тут при чем?».
«А при том, — отвечает парняга. — Если помнишь дедовы сказки, изначально нечисть не молитвой отваживали, а крепким словом. К месту и с чувством употребленная ругань оглушает не хуже хорошего взрыва. По сути, мат — концентрированная злоба, а злоба — эдакий продукт переработки испуга».
«Не, — говорю, — хрень какая-то».
«Может быть, — говорит парняга. — Да только когда возле тебя на стройке бетонная плита грохнулась, ты вовсе не «Отче наш» вспомнил».
«Ыть, и верно», — думаю.
Так тогда и разошлись. Только погодя вспомнил, что неоткуда ему про стройку знать — не общаются с ним наши, а самого его там не было. О многом пытался расспрашивать этого странного соседа, но тот больше отмалчивался, но если говорил, то такое, во что и верится с трудом — ну его, в другой раз как-нибудь расскажу.
А с самим парнягой грустно как-то вышло. Тот один жил — из друзей только кошак черный. Однажды тот издох — тихо, своей смертью. Парень его схоронил, а самого будто в два раза убавилось: мрачный ходит, как туча над ним повисла. Часто он по ночам шатался по кладбищам; за каким чертом — того не знаю. Я его спрашивал — не боишься, мол, мертвых? А он отвечал: «Бойся живых». Так и вышло — как-то под утро его и нашли — ни одной целой кости. Я пацанов поднял — быстро выяснили: тогда компашка залетная на районе была — не из местных. Многие с отсидками, причем по весьма гнилым приводам, типа изнасилований. О них мы позаботились: по закону — не по закону, да по совести точно. Да что толку? Мертвых не воротишь.
Вот после второго курса технаря со мной эта мутная тема и приключилась. Был у нас в доме один парняга странноватый — неразговорчивый, все время лохматый, круглый год в берцаках и военке, по пустырям всяким на постой шастал. Типа нифер, только без всяких цепочек и браслетиков.
Ну, иду я один раз с работы, смотрю — наши дворовые этого доходягу щимят: стали в кружок да швыряют друг дружке — а в нем весу-то столько, что во мне и в четырнадцать лет поболе было. Ну подрулил я к ним, выяснил, что ни с хрена парня травят, пару подзатыльников обормотам навесил (с моей рамой — влегкую) да и отпустил доходягу с Богом. Тот выдавил из себя то ли «спасибо», то ли «сочтемся», да поковылял домой.
Это все, типа, присказка, но без нее никуда. А сказка началась где-то через месяц, когда мать решила сдать пустующую комнату. Квартирантка к нам подселилась — обычная сухонькая нервная баба, лет за пятьдесят, набожная, с виду тихая. Заселилась, повесила иконки в своей комнате, обжилась — а где-то через неделю муть-то и началась.
Смотрю — мать-то по виду сохнет; что ни день — не выспавшаяся, будто больная. Испугался — последний родной человек же остался, предложил к врачу. Тут квартирантка как взвилась: «Болезни — кара божия, — говорит, — в храм надобно, а не к врачу». Ну я челюсть подобрал и говорю, мол, слышь, дорогая, мы люди тоже крещеные, да только на Бога надейся, а сам не плошай. Не успел договорить, как на меня не только тетка-квартирантка, но и родная мать наорала... В жизни ведь голос не повышала, добрая была, ласковая, а тут... Обалдел я, в общем, да к себе пошел — не силком же теперь по врачам тащить. А через пару дней и меня скосило. Из рук валится все — на стройке мешок с цементом на ноги себе упустил. Бригадир по привычке матом покрыл, потом подошел, глянул, да без слов домой отправил.
Вот сижу я на скамейке — ни жив ни мертв, руки-ноги ватные, рассказываю пацанам за жизнь свою, как тут мимо тот парняга проходит, за которого я вступился. Все на него ноль на массу, а тот остановился, послушал, да говорит: «Покажи эту вашу квартирантку». Все начали над ним стеб тянуть, а он на них внимания не обращает и ко мне опять: «Покажи, а? Хуже-то не будет». И было что-то в его глазах такое, тоска не тоска, просьба не просьба, да только согласился я, короче.
Зашли мы, значит, а мать с теткой той в комнате сидит, та ей что-то про храмы да про ангелов рассказывает. Вид у матери больной до жути, а тетка — так наоборот, глаза горят, румянца добавилось — как помолодела.
Парняга тот к ним подсаживается здоровается вежливо и говорит: «А можно, мол, и я послушаю?». Словоохотливая квартирантка только и рада, а я стою и наблюдаю. Вот время идет — десять минут, двадцать — а тетка сбиваться посреди фразы стала, позеленела вся. Глянул на парнягу — а у того лицо перекошено, на губах кривая ухмылка застыла, и в глазах дикая-дикая такая ненависть горит, взглядом стенку буравит.
Тут тетка как подскочит, как завизжит — орет чего-то на парнягу, того и гляди, в лицо вцепится. Что дальше произошло, никогда не забуду — поднял тот доходяга лицо, прямо в глаза ей глянул, зубы оскалил, да зашипел так, как дворовые коты шипят, когда шкуры друг-другу полосуют. Только ту тетку и видели! Единственное, на следующий день зашла — по стеночке ходит, глазами на нас косит, пожитки забрала, да и свалила восвояси. С тех пор — ни слуху, ни духу.
А через пару дней смотрю — и мать снова ожила, да и ко мне силы вернулись. Ну, думаю, зайду к парнише, поинтересуюсь, чего такого он сделал. Дня два я с ним никак пересечься не мог, а на третий встретил на лестничной площадке и говорю, мол, постой, братиша, без базара — удружил с той воблой, но что это вообще за хрень была и с чего ты как кошак мартовский шипел?
Тот оглянулся — я аж за крестик вспомнил: лицо осунувшееся, будто постаревшее, синяки под глазами. Тут я и подумал невольно: а сколько парняге реально лет? Никто реально-то так и не знал, а на вид — то ли восемнадцать, то ли шестнадцать... сейчас вон меньше тридцати шести вообще не дашь.
А парняга тем временем дверь открыл и говорит, ладно, мол, заходи — поговорим. Сели мы у него на кухоньке, он откуда-то коньячок вытащил — в нычке, видать, держал — да хороший табачок, и говорит: «Ты в мистику и чертовщину всякую веришь?». Ясен пень, нормальному пацану всякой хрени бояться зазорно, я и говорю — нет, мол, дурь это все. Парняга в ответ: «Вот и я не верю. Только есть такие люди, которым человеческое внимание да сочувствие — как воздух. Их не любят, обычно после таких и голова болит, и вообще сил нет, но некоторые умеют так захватывать внимание собеседника, словно гипнотизируют. Неважно, на какую тему они треплются — тут главное то, что избавится от такого прилипалы не все самостоятельно могут». «Ну, ясно, — говорю. — Тетка та — стерва, это я понял. А чего ты такой финт-то отколол?».
Парень ухмыльнулся и говорит: «Понимаешь, она ждет своей реакции — внимания, сочувствия. А я ей вместо этого подсунул чистую злобу. Тут она свое настоящее лицо и показала. А что до шипения — так то все равно, что выматериться, просто в чужом доме неудобно было».
Тут я чуток охренел: «Шипение — типа выматериться? Не, ну я догадываюсь, что кошаки друг друга не ласковыми словами во время драки величают, но это-то тут при чем?».
«А при том, — отвечает парняга. — Если помнишь дедовы сказки, изначально нечисть не молитвой отваживали, а крепким словом. К месту и с чувством употребленная ругань оглушает не хуже хорошего взрыва. По сути, мат — концентрированная злоба, а злоба — эдакий продукт переработки испуга».
«Не, — говорю, — хрень какая-то».
«Может быть, — говорит парняга. — Да только когда возле тебя на стройке бетонная плита грохнулась, ты вовсе не «Отче наш» вспомнил».
«Ыть, и верно», — думаю.
Так тогда и разошлись. Только погодя вспомнил, что неоткуда ему про стройку знать — не общаются с ним наши, а самого его там не было. О многом пытался расспрашивать этого странного соседа, но тот больше отмалчивался, но если говорил, то такое, во что и верится с трудом — ну его, в другой раз как-нибудь расскажу.
А с самим парнягой грустно как-то вышло. Тот один жил — из друзей только кошак черный. Однажды тот издох — тихо, своей смертью. Парень его схоронил, а самого будто в два раза убавилось: мрачный ходит, как туча над ним повисла. Часто он по ночам шатался по кладбищам; за каким чертом — того не знаю. Я его спрашивал — не боишься, мол, мертвых? А он отвечал: «Бойся живых». Так и вышло — как-то под утро его и нашли — ни одной целой кости. Я пацанов поднял — быстро выяснили: тогда компашка залетная на районе была — не из местных. Многие с отсидками, причем по весьма гнилым приводам, типа изнасилований. О них мы позаботились: по закону — не по закону, да по совести точно. Да что толку? Мертвых не воротишь.
Немного странных профессий наших предков
Ладошки
Произошла эта история со мной 3 года назад, но и по сей день мне не забыть даже мельчайших деталей.
Жила я тогда с родителями в квартире на 7-м этаже 9-этажки, переехали мы в новый дом недавно, около 5 месяцев прожили. На улице вовсю играл красками осени октябрь. В это время года от перепада температур окна на лоджии часто запотевают, а так как я очень любила читать книги именно на лоджии, то именно я первая стала замечать происходящие с запотевшими стёклами странности. На них вдруг периодически стали появляться следы от ладоней. Но самое интересное – следы эти были детские, как будто чей-то ребёнок наставил отпечатков своих ладоней. Одно только «но», детей маленьких в квартире не было и пока что не предвиделось, в гости к нам дети тоже не ходили. Мне в то время шёл 20-й год, не подходила я по параметрам. Всей семьёй мы внимательно рассмотрели отпечатки и решили, что их оставлял 3-5 летний ребёнок. Сперва я не придавала этому значения: мало ли, кто-то приходил с малышом, пока меня не было дома. Однако ладони стали появляться регулярно, примерно с шести до семи часов утра, до 4-х раз в неделю, в том случае, если на стекле были капельки влаги. Вот тогда я стала расспрашивать родителей подробно: не ходит ли кто с ребенком в гости в моё отсутствие. А домашние мои относились ко всей этой истории без особого интереса, но уверили меня, что детей в квартире не было. Но откуда взялись отпечатки – загадка. Ещё одна немаловажная деталь – следы проявлялись практически у самого потолка на стекле среднего окна, то есть, чтобы оставить такие отпечатки ребёнка нужно поднять. Я уже все мысли передумала, все варианты перебрала, не знала, что уже и думать. В общем, никого эти явления не беспокоили, жути не наводили, просто интересно было, что ж это за напасть такая, или «фишка» особая от производителей стекла. От безысходности даже стала грешить на домового. И только спустя неделю после появления отпечатков в первый раз, я заметила, что конденсат на окнах выступает со стороны улицы. Раньше, почему-то, я на этот факт внимания не обратила. То есть получалось, что ребёнок каким-то непостижимым образом прикасался к стеклу, находясь на высоте седьмого этажа СНАРУЖИ. Вот тогда-то, признаюсь, мне стало страшно. Мама предположила тогда, что соседские дети сверху могли как-то оставить такие отпечатки. Но у соседей лоджия была застеклена, и даже если бы дети и дотянулись до нашего окна, отпечатки были бы перевёрнуты. А так складывалось полное впечатление, что кто-то или что-то опирается на стекло, зависнув в воздухе. По понятным причинам находиться на лоджии мне с тех пор разонравилось.
Встретилась я однажды со своей соседкой из квартиры снизу, и расспросила её об отпечатках на стекле, предварительно рассказав про странные события и про свои наблюдения. Катя, так соседку зовут, побледнела и не своим голосом прошептала: «Бедный маленький Ванечка никак не успокоится». Она рассказала, что в соседней квартире, что через стенку от Катиной, два года назад произошёл несчастный случай. Снимала соседнюю квартиру молодая семья, а в той семье был трёхлетний сынишка - Ваня. Маленький Ванечка был ребёнком добрым, общительным, соседи все его очень любили и частенько угощали всякими сладостями. Однажды мама мыла на лоджии окна, а сынишка рядышком с кубиками играл. Зазвонил мобильный телефон, мама пошла за ним на кухню, а окна закрыть забыла. Что привлекло внимание мальчика, сейчас никто не скажет, может бабочка или муха, а может машину на улице красивую увидел, только пока мама разговаривала по телефону, Ваня встал на стул, потерял равновесие, выпал из окна и разбился. Так его и нашли на асфальте, с разноцветным кубиком в маленькой ручке. Родители долго не могли смириться с потерей, мать считала виноватой в смерти ребёнка только себя, даже пыталась повеситься, но муж вовремя оказался рядом. Она всё твердила, что ей постоянно снится Ваня, что он навещает её, зовёт на лоджию, прижимает к окну руки, плачет и просит открыть. Через два месяца было принято решение переехать в другой город подальше от неприятных воспоминаний. В той квартире уже давно живут сами владельцы, и они ничего странного не замечали. «Скорее всего, он маму хочет найти» – прошептала Катя – «Поэтому в окна и заглядывает».
От Катиного рассказа мне сильно поплохело. Поднялась я домой, подошла к тому окну, а там опять эти отпечатки, так я и стояла, прижавшись щекой к оконному стеклу, гладила маленькие ладошки, смахивая бегущие по щекам слёзы, и шептала: «Ванечка, прости. Уехала твоя мамочка. Прости, малыш». На следующее утро пошла в церковь и заказала службу по Ивану. Следы от ладошек сразу не пропали, но появляются теперь гораздо реже, а если точнее - в середине октября с 9 по 17 число. Дня два или три, если погода позволяет, а потом пропадают до следующего года.
Я ещё не раз разговаривала с Катей и выяснила у неё дату смерти мальчика. Та сказала, что точно не помнит, но примерно в начале лета. Быть может в октябре его день рождения, и он больше всего хочет, чтобы его помнили именно в этот день?
Жила я тогда с родителями в квартире на 7-м этаже 9-этажки, переехали мы в новый дом недавно, около 5 месяцев прожили. На улице вовсю играл красками осени октябрь. В это время года от перепада температур окна на лоджии часто запотевают, а так как я очень любила читать книги именно на лоджии, то именно я первая стала замечать происходящие с запотевшими стёклами странности. На них вдруг периодически стали появляться следы от ладоней. Но самое интересное – следы эти были детские, как будто чей-то ребёнок наставил отпечатков своих ладоней. Одно только «но», детей маленьких в квартире не было и пока что не предвиделось, в гости к нам дети тоже не ходили. Мне в то время шёл 20-й год, не подходила я по параметрам. Всей семьёй мы внимательно рассмотрели отпечатки и решили, что их оставлял 3-5 летний ребёнок. Сперва я не придавала этому значения: мало ли, кто-то приходил с малышом, пока меня не было дома. Однако ладони стали появляться регулярно, примерно с шести до семи часов утра, до 4-х раз в неделю, в том случае, если на стекле были капельки влаги. Вот тогда я стала расспрашивать родителей подробно: не ходит ли кто с ребенком в гости в моё отсутствие. А домашние мои относились ко всей этой истории без особого интереса, но уверили меня, что детей в квартире не было. Но откуда взялись отпечатки – загадка. Ещё одна немаловажная деталь – следы проявлялись практически у самого потолка на стекле среднего окна, то есть, чтобы оставить такие отпечатки ребёнка нужно поднять. Я уже все мысли передумала, все варианты перебрала, не знала, что уже и думать. В общем, никого эти явления не беспокоили, жути не наводили, просто интересно было, что ж это за напасть такая, или «фишка» особая от производителей стекла. От безысходности даже стала грешить на домового. И только спустя неделю после появления отпечатков в первый раз, я заметила, что конденсат на окнах выступает со стороны улицы. Раньше, почему-то, я на этот факт внимания не обратила. То есть получалось, что ребёнок каким-то непостижимым образом прикасался к стеклу, находясь на высоте седьмого этажа СНАРУЖИ. Вот тогда-то, признаюсь, мне стало страшно. Мама предположила тогда, что соседские дети сверху могли как-то оставить такие отпечатки. Но у соседей лоджия была застеклена, и даже если бы дети и дотянулись до нашего окна, отпечатки были бы перевёрнуты. А так складывалось полное впечатление, что кто-то или что-то опирается на стекло, зависнув в воздухе. По понятным причинам находиться на лоджии мне с тех пор разонравилось.
Встретилась я однажды со своей соседкой из квартиры снизу, и расспросила её об отпечатках на стекле, предварительно рассказав про странные события и про свои наблюдения. Катя, так соседку зовут, побледнела и не своим голосом прошептала: «Бедный маленький Ванечка никак не успокоится». Она рассказала, что в соседней квартире, что через стенку от Катиной, два года назад произошёл несчастный случай. Снимала соседнюю квартиру молодая семья, а в той семье был трёхлетний сынишка - Ваня. Маленький Ванечка был ребёнком добрым, общительным, соседи все его очень любили и частенько угощали всякими сладостями. Однажды мама мыла на лоджии окна, а сынишка рядышком с кубиками играл. Зазвонил мобильный телефон, мама пошла за ним на кухню, а окна закрыть забыла. Что привлекло внимание мальчика, сейчас никто не скажет, может бабочка или муха, а может машину на улице красивую увидел, только пока мама разговаривала по телефону, Ваня встал на стул, потерял равновесие, выпал из окна и разбился. Так его и нашли на асфальте, с разноцветным кубиком в маленькой ручке. Родители долго не могли смириться с потерей, мать считала виноватой в смерти ребёнка только себя, даже пыталась повеситься, но муж вовремя оказался рядом. Она всё твердила, что ей постоянно снится Ваня, что он навещает её, зовёт на лоджию, прижимает к окну руки, плачет и просит открыть. Через два месяца было принято решение переехать в другой город подальше от неприятных воспоминаний. В той квартире уже давно живут сами владельцы, и они ничего странного не замечали. «Скорее всего, он маму хочет найти» – прошептала Катя – «Поэтому в окна и заглядывает».
От Катиного рассказа мне сильно поплохело. Поднялась я домой, подошла к тому окну, а там опять эти отпечатки, так я и стояла, прижавшись щекой к оконному стеклу, гладила маленькие ладошки, смахивая бегущие по щекам слёзы, и шептала: «Ванечка, прости. Уехала твоя мамочка. Прости, малыш». На следующее утро пошла в церковь и заказала службу по Ивану. Следы от ладошек сразу не пропали, но появляются теперь гораздо реже, а если точнее - в середине октября с 9 по 17 число. Дня два или три, если погода позволяет, а потом пропадают до следующего года.
Я ещё не раз разговаривала с Катей и выяснила у неё дату смерти мальчика. Та сказала, что точно не помнит, но примерно в начале лета. Быть может в октябре его день рождения, и он больше всего хочет, чтобы его помнили именно в этот день?