Крысиное житие в байках и картинках. Часть вторая.
3. Суровые Минские Заводчики
Не прошло и месяца после разлуки с Фальком, как я с изумлением осознала, что без крысы мне скучно, ХОЛОДНО и одиноко — несмотря на рыбок, кроликов и даже ребенка.
Немного помаявшись, я списалась по Интернету со знакомой по минской выставке, у которой жило несколько крыс. Вообще-то с клубами любителей животных я стараюсь не связываться (увы, зачастую это клубы человеконенавистников), но тут мне захотелось конкретную крысу — черноглазую сиамку или гималайку, редкую в тот момент не только в Минске, но и в Москве.
Знакомая ответила, что сиамок в местном питомнике сейчас нет, зато есть кепочки, вот ссылка. Крысы были ничего такие, забавные. К сожалению, самую симпатичную крысявку уже забронировали. Я начала присматриваться к ее сестренке, но потом увидела фотографию их матери и разочаровалась. Я люблю длинномордых, как бультерьеры, крыс, а у этой пыся была коротенькая.
— А у вас нет «таких же, но с перламутровыми пуговицами»? — спросила я.
И тут знакомая совершила фатальную ошибку.
— Есть тут у нас один помет… — помявшись, сообщила она. — Только его пока никому не показывают…
Естественно, секретный помет меня безумно заинтриговал. Я стала ныть и клянчить, что ж там за крысы такие, и, наконец, добилась фотографий.
На одиннадцатой мое сердце екнуло. Крысявка была белоснежная, черноглазая, с темной «кепочкой» и воротником из мелких-мелких пятнышек.
— Все, беру эту!
Подруга замялась.
— Боюсь, тебе ее не продадут, — сочувственно сказала она. — Там очень заводчики суровые…
Это было последней каплей в чаше моей нелюбви к фанатичным заводчикам. Я, дипломированный биолог, недостойна какой-то крысы! Тайное общество минских крысоводов подпольно разводит их и распределяет только среди своих, а простым людям недоступны эти дивные создания!
— Давай координаты, — решительно сказала я. — Сейчас я их сама… разведу!
Получив координаты Суровой Минской Заводчицы (СМЗ) Ани, я с ходу взяла быка за рога, то бишь крысу за хвост.
— Здравствуйте! — медоточиво пропела я в телефонную трубку. — Я хотела бы приобрести у вас крысу номер одиннадцать Р-помёта!
— А откуда вы знаете о нашем секретном помёте? — подозрительно осведомилась заводчица.
— У меня свои секретные источники, — гордо сказала я. — Так как?
— Я вышлю вам анкету, вы её заполните, а потом поговорим более тесно, — сурово ответили мне, и я почувствовала себя неофитом в темной сырой пещере, в окружении фигур в белых колпаках и с чадящими факелами.
…По прочтении анкеты у меня остался только один вопрос: как эти нежные, капризные и болезненные создания смогли дожить до наших дней без опеки и заботы человека?! «Какой размер клетки» и «Чем вы собираетесь кормить вашу крысу» я ещё стерпела (правильные ответы, кстати, находились на сайте питомника, достаточно было скопировать). Но на фразе «курит ли кто-нибудь в вашем доме и сможете ли вы оградить крысу от его влияния» мой мозг вскипел. В анкете отчетливо не хватало пунктов «справка о доходах» и «заключение психиатра».
Засучив рукава, я принялась со злодейским хихиканьем заполнять анкету. Питание? Я буду ежедневно варить крысе осетрину и королевских креветок без соли, сахара и специй! Сколько у меня было крыс? Сотни! И все дожили до десяти лет, тихо скончавшись ночью во сне. Я до сих пор ежемесячно хожу оплакивать их на маленькое фамильное кладбище. Курильщики? Знаете, мой муж мне и самой давно уже не нравится, будет повод с ним расстаться! Размер клетки? Три на пять метров! К тому же крыса будет гулять весь день. Впрочем, нет: я выеду из квартиры и отдам ее крысявке в вечное пользование. Предварительно выполов все провода, увесив потолок гамаками и оклеив стены экологически чистыми обоями на собственноручно сваренном из кукурузного крахмала клейстере.
Между делом я показала анкету нынешней хозяйке Фалька.
— Ты с ума сошла! — возопила она. — Не смей брать у них крысу! Они же будут теперь ходить к тебе с внезапными инспекциями среди ночи, дабы понюхать, не пахнет ли воздух табачным дымом!
— У меня дверь железная, — неуверенно сказала я, прикидывая, не купить ли мне действительно крысу на рынке: и в пять раз дешевле, и никакой ответственности.
Ознакомившись с анкетой, СМЗ Аня многозначительно написала мне: «Подождите, я должна посоветоваться с коллегами».
Совещание длилось около часа. Видно, меня пробивали по черному списку — вдруг я маньяк-крысоед?! Я уже собиралась идти спать — как и все порядочные темные мессы, дело происходило глубокой ночью, — когда мне, наконец, пришел ответ: «Хорошо, я ее за вами запишу».
— Ура! — заорала я, напугав мирно спящего мужа, и с чувством выполненного долга отправилась в постель.
P.S. К сожалению, очень часто люди хотят купить крысявку «в подарок» («по приколу», «попугать тещу» или «на год Крысы», после чего подарок оказывается на помойке), «для разведения» (что потом с этим табуном делать, люди не задумываются) или ребенку в качестве живой игрушки, так что Суровые Минские Заводчики лютуют не напрасно. Но курящего мужа из дома выгонять все равно не стоит.
4. Крысявки
Через несколько дней, на всякий случай перечитав крысоводческие инструкции (вдруг меня ждет устный допрос на месте?!), я отправилась за Рыской, чувствуя себя оперативником, обманом внедрившимся в бандитское логово. И не зная, вернусь ли я с крысой — или с синяком под глазом.
К счастью, при личном знакомстве Суровые Минские Заводчики оказались куда более приятными людьми, чем представлялось по их анкетам. Покаявшись и потискав дюжину разнокалиберных крыс (одна меня укусила, разглядев мою черную и коварную сущность), я забрала Рыску и торжественно отправилась домой на такси.
— Это чего у вас там? — заинтересовался таксист, заметив крысявку в зеркало заднего вида: Рыска упорно вылезала из-под куртки с целью навеки поселиться в машине (последний шанс избежать скорбной участи моего домашнего животного), но я всякий раз успевала ее перехватить и запихнуть обратно.
— Да вот, крысу купила… домой везу…
— Что ж это за крыса такая ценная, чтоб такси ради нее гонять? — изумился мужик. — Вон у меня знакомая их даром раздавать не успевает…
Я вежливо промолчала, решив не пересказывать ему эпопею с покупкой крысявки. А то еще высадит, усомнившись в моем душевном здоровье.
Крысявка, которая у заводчицы была бодра и весела, по внесении в квартиру загоревала, сообразив, куда попала. Запущенная в клетку, она прямиком метнулась к пластиковому домику и забаррикадировалась изнутри салфетками.
Прошел час. Два. Три.
Я забеспокоилась и потыкала крысу пальцем. Крыса была подозрительно неживая. Я подергала ее за хвостик. Крыса в агонии вцепилась всеми лапами в подстилку, не желая покидать свой маленький уютный гробик. Не вышла она и вечером. И утром тоже не вышла. И еще три дня я видела максимум кончик ее мордочки в окошке. Что она там всё-таки не приклеилась, я определяла только по цепочке какашек в наполнителе, появлявшейся за ночь. Днем она не вылезала даже поесть, приходилось подсовывать лакомства к самому окошку, и то крысявка изображала чахнущую от туберкулеза девицу, которой все не мило.
Я уже всерьез прикидывала, как буду оправдываться перед заводчицей, уморив на чужбине ее кровинушку, но на четвертый день Рыска смилостивилась и при виде кусочка хурмы показала фокус: прошла навстречу мне сквозь стену клетки эффектнее и изящнее Копперфильда.
Увы, вместо бурных аплодисментов хозяйка издала вопль ужаса, сообразив, что эта поганка уже неделю невозбранно разгуливает ночами по комнате среди компьютерных проводов, а паче того — аквариумных шлангов. Оскорбленная в лучших чувствах крыса была засажена в треснутый аквариум, где и просидела два дня, сетуя на несправедливость судьбы, пока мне наконец не привезли новую клетку с более частыми прутьями.
Смирившись с тяжелой участью похищенной драконом принцессы, Рыска начала потихоньку обживаться на новом месте. Особенно ей полюбилась работа в соавторстве: крысявка ныряла ко мне за шиворот, перебегала в правый рукав, высовывала из него кончик мордочки и задремывала. Вскоре крыса перестала вздрагивать от стука клавиатуры и щелчков «мышки», а я приловчилась набирать одной левой рукой, чтобы не тревожить «соавторшу».
Еще у Рыски оказалась «очаровательная» привычка страшно скрежетать зубами, сидя у меня на плече. Звук был такой, будто она методично перекусывает по волоску из моей так старательно отращиваемой гривы. Нет, Фальк тоже пощелкивал зубами от удовольствия, все крысы выражают так свое одобрение, но Рыска открыла новую тональность в этом незамысловатом звуке. С ней можно было снимать фильм ужасов «Мышь»: когда главгероиня в полупрозрачном пеньюаре дрожит под одеялом в темном пустом доме, а отовсюду несется адский скрежет прогрызаемых монстрами бревен.
Саму крысявку больше всего расстраивало отсутствие у меня хвоста. Она спускалась по моей спине под халатом и принималась страстно лизать мне копчик, как корова плешь (между прочим, старинное народное средство лечения облысения!). Ощущения были… своеобразные. Я сидела и неприлично хихикала, прикидывая, сколько денег можно заработать, сдавая крысу в аренду стареющим нимфоманкам.
Увы, через неделю Рыска отчаялась вырастить мне хвост и крысотические массажи прекратила. Но тут как раз подоспела вторая крысявка от Суровой Минской Заводчицы Лизы.
Веста напоминала жирную полевую мышь, чем меня и подкупила. Благородный окрас циннамон на поверку оказался голубовато-серым с рыжеватым отливом. Позади веревочкой болтался короткий толстый хвостик. По бокам головы торчали круглые дамбо-ушки.
Рыска, еще утром казавшаяся мне большой и толстой, резко стала маленькой и худенькой. Вдвое младшая Веста была толще ее на четверть. И всего на треть короче.
Характеры у крысявок различались, как электровеник и валенок. Веста медленно и солидно обследовала новое жилище, по-слоновьи растопырив уши. Рыска металась вокруг (по потолку в том числе), как свежепойманная белочка, выпучив глаза от возмущения: «А-а-а, мне же обещали, что я буду любимой и единственной!» Но стоило ей перейти к лапоприкладству, как Веста опрокидывалась на спину и начинала истошно орать. Ошарашенная Рыска отступала, Веста же как ни в чем не бывало переворачивалась и шла дальше. Или продолжала есть. Или раскапывать наполнитель, напоминая мне программу для скачки длинных файлов — «продолжить с места обрыва».
Бедная Рысявка поминутно бегала ко мне за сочувствием, я чесала ей за ухом, крыса в порыве энтузиазма кидалась обратно и снова заваливала мелкую. Та снова орала, между этим делом сожрав креветку, тыквенную семечку и что-то еще из миски. После чего начала шататься от усталости и избытка впечатлений, как мышь, некогда пойманная моей кошкой. Та тоже так шаталась-шаталась, а потом упала и больше не вставала.
Я решила, что оставлять их на ночь слишком рискованно, и пересадила мелкую в другую клетку. Что тут началось! Доходяга вмиг ожила и повисла на обращенной к Рыскиной клетке решетке, отчаянно пытаясь сквозь нее протиснуться.
Я прослезилась и вернула Весту обратно. Она пулей шмыгнула в уже знакомый домик, где была тут же перевернута Рыской. На сей раз Веста орать не стала, а из последних сил приподнялась, обхватила морду сатрапки лапами и запечатлела на ней истинно брежневский поцелуй губы в губы. Рыска вытаращила глаза и окаменела, а мелкая разжала лапы и картинно рухнула на пол.
Я помялась у клетки пять минут, десять. Веста лежала недвижно и хладно. Я потыкала в крысу пальцем. Крыса не шелохнулась. Я подергала ее за хвостик. Крыса заорала и вцепилась в край домика. Я подумала, что где-то это уже видела, бессердечно махнула на нее рукой и отправилась спать.
Утром я проснулась с мыслью: надо пойти выкинуть мертвую крысу, пока ребенок не заметил.
Крысявки как ни в чем не бывало тепличными огурцами (в случае Весты — скорее киви) висели на решетке, требуя внимания.
— Симулянтки! — с чувством сказала я и выдала им по семечке.
Третья крыса по иронии судьбы оказалась настоящим пасюком. Только не диким, а из вивария, и не злобным монстром, а удивительно спокойным, полностью доверяющим человеку животным. Правда, со всеми пасючьими привычками и повадками — но об этом позже.
Забирала я ее в суровый двадцатиградусный мороз, а посему запихнула под горнолыжную, наглухо застегивающуюся куртку, дабы не повторять ошибок с перевозкой Рыски. Сделав лицо кирпичом («Что вы, какая крыса?!»), я села в такси — и через пять минут почувствовала себя отважным маленьким спартанцем, пригревшим за пазухой бешеную лисицу. Пасюковна во что бы то ни стало желала пролезть ко мне в рукав и отчаянно скреблась в подмышке.
Наконец я не выдержала и слегка прижала хулиганку рукой. Крыса заорала (мне почудилось, что водитель вздрогнул) и обмякла.
Я настороженно выждала пару секунд. Крыса не шевелилась и, кажется, начала потихоньку остывать.
Я красочно представила, как выхожу из такси, а у меня из-под куртки выпадает и шлепается на землю плоский крысячий трупик. И как я потом буду объяснять водителю, что «ничего не чувствовала, наверное, в гостях в рукав куртки на вешалке забежала»?!
До самого дома дохлая крыса лежала тихо-тихо, медленно сползая вниз (непередаваемые ощущения!), чудесным образом ожив, только когда я начала выковыривать ее из-под свитера, чтобы представить мужу.
Муж благосклонно почесал пасючку за ухом и изрек:
— Если будешь вести себя хорошо, будем звать тебя Пасей. А если плохо — Сючкой!
Вообще-то по документам крысу звали Rat, то бишь Крыса. Но до первой выставки об этом так никто ни разу и не вспомнил.
Я запихнула Паську в клетку. Рыска, уже смирившаяся с тем, что в последнее время я приношу домой всякую дрянь, бегло обнюхала новенькую. Пася, в отличие от Весты, на спину переворачиваться не стала (у пасюков это не принято), зато заорала вдвое противнее. На шум из домика выглянула заспанная Веста, и на ее морде появилось откровенно злорадное выражение: ага, не одну меня в этом доме угнетают! Решив, что знакомство прошло успешно, я убежала в магазин, а по возвращении обнаружила, что мелкие заключили пакт о дружбе и в обнимку спят в висящем на стене домике, а Рыска уныло сидит на полу под ним, и на морде у нее написано: «Навязались на мою голову!»
