dmitriika1166

1 часть https://pikabu.ru/story/nestandartnoe_puteshestvie_6388606

ЧАСТЬ 2

Вторая отсидка.

Двор тут больше, чем Хавасте, растут деревья с айвой. Иногда удаётся сорвать парочку и сгрызть затем в камере. Айва – фрукт деревянный, в мирной жизни съедобен только в виде варенья, а в таких условиях уходит за милую душу. Двор большой, но каждое утро я и сокамерники берём в руки веники и подметаем листья. Начинается осень, и это наводит меня на плохие мысли о сложности зимнего перемещения, о том, что на мне только сандалии, засаленные джинсы и рубашка. Начальник этого спецприёмника отличился тем, что запретил использовать ложки под предлогом того, что они могут быть использованы в качестве оружия. Так что всем нам приходилось учиться использовать для еды корочку хлеба. Контингент в камере не столь приветлив ко мне, но со временем приходят новые люди, и жизнь становится более разнообразной. 
Мурзо. Его сняли с поезда в Бухаре. У него с собой была только справка об освобождении из российской тюрьмы. Сам он ещё в советское время пошёл во флот, и его распределили на Дальний Восток. Во флоте он пристроился на камбузе, там он мешками продавал провизию в ближайший магазин и жил неплохо. После армии он какое-то время оставался во Владивостоке, затем с другом колесил по стране и в итоге перебрался в Волгоград. Там он попал в тюрьму за убийство в драке. Прописан он был в Таджикистане, туда он сейчас и ехал – к своим родителям и большой семье. Про себя он говорил: «Я вообще живу в горах. Я за солью спустился, и меня в армию забрали». 
Агрессивный белорус. Ему около полтинника, он очень высок и худощав, носит бейсболку. Он не любит рассказывать о себе, милиции говорит, он чем-то болеет, так что не съедает даже свою пайку. Временами он становится очень агрессивен без видимой причины, орёт и ругается матом на всех. Частенько разговаривает сам с собой и громко поёт старые советские песни. По-моему, такой персонаж уже был у Стивенсона. Из его рассказов о жизни мне стало известно, что он ездил на подножке товарного поезда аж до таджико-афганской границы, до реки Пяндж, там он долго шёл пешком без воды, но ему помогли пограничники. Душанбе не произвёл на него впечатления: «Там кучка помидоров, тут кучка помидоров, вот тебе и вся экономика!». Он презирал всех, с кем находился в спецприёмнике, и его держали в отдельной камере. «А те, кто бутылки собирают – они уже, я считаю, не люди!». 
Женщины. Кроме мужчин, в нашем спецприёмнике оказалось и несколько женщин: туркменки, казашки, узбечки разного рода деятельности. Их содержали в отдельной камере, и мы видели их только во дворе и за обедом. Все были задержаны без документов. За кем-то из них даже приезжали, и в честь этого даже был приготовлен плов без мяса, но с морковкой – всем досталось по чуть-чуть.
Инженер. Он работал в Туркмении – проектировал купола дворца для Туркмен-баши. При задержании у него обнаружили 40$. Родные у него были только в Ташкенте, и у него не получилось с ними связаться. Одет он был цивильно: новые джинсы, белая рубашка, чисто выбрит. Со временем он пришёл к общему знаменателю со всей нашей компанией. В камере он с увлечением рассказывал про свою молодость – как они в парках Ташкента дрались стенка на стенку с «банзаями» – корейцами. Мне он рассказал про Туркмению. 
Туркмения – страна, где бесплатно раздают соль, где не платят ни за газ, ни за свет, ни за воду. Но воду в городе подают в определённые часы, и до верхних этажей она не доходит, так что за ней выстраиваются очереди. В Туркмении лучшие в мире скакуны – специально выведенная порода. Если ты не говоришь по-туркменски, то в Туркмении тебе делать нечего. Городские туркмены ходят цивильно – в белых рубашках, с галстуком, отношение к русским и узбекам, а также и к казахам весьма прохладное. А в милиции там держат не месяц, могут продержать полгода, год, два – пока не выяснят, кто ты. А ответ на их почтовый запрос может не прийти никогда. Человек при этом используется на полевых и прочих работах. 
Русский в тельняшке. Ближе к концу моего срока к нам попал делового вида парень, крепко сложённый, голубоглазый и с короткой стрижкой и массой полезных навыков. Он – столяр-краснодеревщик по специальности, мастер кирпичной кладки, может построить дом от фундамента до крыши, может сделать его даже из глины с соломой по специальной технологии, и дом получится надёжнее, чем большинство домов в кишлаках. Он уже много лет в Средней Азии, переходит с одной работы на другую, в совершенстве овладел узбекским языком и культурой. Когда-то давно он по своим причинам уехал из России («Тебе не надо это знать»). Долгое время жил с казахами и узбеками, работал и пил кумыс, не просыхая. А теперь решил двигаться на Родину любым способом. «Ты знаешь, почему я иду через Самарканд, Бухару,…не со стороны Ташкента? Хочешь пройти там – попробуй! Там везде облавы, и в Ташкенте, и в Чимкенте, и дальше. А потом – голая выжженная степь без людей, на сотни километров…Русские месяцами ждут очереди в посольство, чтобы получить там справку на выезд в Россию. А милиция эти справки просто рвёт и всех отправляет назад в спецприёмник. В Ташкенте их пять!». 
Нас выводили на работы – мы грузили строительный мусор в машину, затем мы белили забор. Некоторые выходили на работу без обуви – чтобы уберечь её до конца срока. Я не делал этого, так как каждую минуту оценивал возможность побега. Её не было. За нами постоянно следил сотрудник милиции, а когда он ненадолго отходил, ему охотно помогали местные. Рядом со спецприёмником располагалась военная часть и туберкулёзный диспансер – всё сплошь длинные заборы и колючая проволока – негде спрятаться. К концу месяца я был больше настроен на то, чтобы получить справку об освобождении, как положено, с фотографией. А обувь моя действительно со временем пришла в плачевное состояние. Как-то раз в разговоре я высказал мысль, что рабство в Средней Азии никто не отменял. Вся камера молча посмотрела на меня, и было мне сказано: «Ну наконец-то до тебя дошло!» 
Со временем мы все пообжились в спецприёмнике, иногда нам даже позволяли заваривать «чай» из душистой травы или виноградного листа. За время отсидки Мурзо, выходившему в город с надзирателем таскать нам еду, удалось сделать чудо – поменять мои таджикские деньги на узбекские. Хорошую часть денег он, конечно же, забрал себе, но мне тоже что-то оставил. В конце концов меня выпустили, при этом предложив заработать денег на обратную дорогу у одного из милицейских начальников. Я подумал, что ещё одна работа никак не сделает меня ближе к дому, и двинулся прямо на базар за хлебом. Одну буханку я съел сразу, запивая водой из «баклашки», вторую оставил на потом. 

Домой, пешком и без паспорта. 

Ближе к вечеру я добрёл до окраины Бухары, ориентируясь в направлениях по солнцу. Солнце восходит на Востоке, а заходит на Западе, в северных широтах оно держится ближе к югу, а в местности, где тучка на небе – событие, солнце является идеальным компасом. 
У дороги, ведущей на север, стояла чайхана, а возле неё сидел молодой узбек. Мы с ним разговорились, и я сказал, что иду в Россию. Он предложил мне поесть, я не отказался, и съел аж три тарелки супа. За это я помог узбеку в работе – потаскал стулья, разбрызгал во дворе воды, чтобы не было пыли, набрал свежей. Спать я расположился там же – на топчане. С утра я расставил стулья и хотел отправиться в путь. Узбеку понравилась моя работа, и он предлагал остаться и заработать на автобус до Москвы. Он не хотел отдавать мне мою сумку, в которой была только баклашка воды и хлеб. Я двинулся в путь без неё. Через несколько километров «хозяин» догнал меня на машине, но, видя мою непреклонность в стремлении домой, вернул мне сумку и накинул пару лепёшек на дорогу. Я двинулся вперёд. Заметив впереди себя милицейский пост, обошёл его по хлопковым полям и пошёл дальше. 
Я абсолютно не знал местности, никогда не обращал внимания на эту часть карты Узбекистана, а из рассказов местного населения выходило, что Казахстан – самая большая страна в мире, и что Россия теперь – как Америка. Из истории, услышанной от Мурзо, я запомнил то, что он проезжал на поезде город с названием Нукус. Вот туда мне и предстояло попасть, и при этом ухитриться не заехать в Туркмению, вдоль границы с которой я шёл. Пересечение этой границы могло означать для меня только очередное заточение, как, впрочем, и любая другая встреча с сотрудниками милиции и им сочувствующими. Как мне говорили в Кагане, у меня на пути ещё три спецприёмника. Избежать хотя бы одного из них уже было для меня удачей. 
Я проехал какую-то часть пути на автобусе, истратив на это большую часть своих денег. Дальше я пошёл пешком. По пути я разговаривал с водителями на стоянках, чтобы попроситься к ним в попутчики. Обычно они не могли этого сделать, но тут же заказывали мне обед в чайхане. В один день такое повторялось три раза, причём меню в разных чайханах не менялось – всё время суп с рисом и бараньим салом, уж не знаю, как он там называется. 
Один из водителей ехал в другую сторону, но угостил меня, а затем завёл странный разговор. Он спрашивал, что я знаю про ислам. Я знал кое-что, и рассказал ему это. Человек начал предлагать устроить меня в исламский учебный центр, говорил, что у него есть друзья в Таджикистане. «Тебе дадут оружие, будут платить доллары, наркотики – бесплатно. Брить бороду теперь можно. Подумай над этим». У меня не было особого желания становиться воином ислама, так что я вежливо извинился и пошёл дальше. 
Ближе к северу цивилизация начала пропадать, а расстояние между населёнными пунктами – увеличиваться. В конце концов начались горно-степные участки, где в одной из придорожных забегаловок я нашёл себе водителя в попутчики. Я рассказал ему про странного человека с вакхаббитскими убеждениями. Водитель ответил: 
- Никому больше не говори об этом. 
- Почему? 
- СНБ. У них будет к тебе много вопросов. 
- Но я же про него ничего не знаю, я его видел только один раз! 
- Ничего, под пытками всё вспомнишь. 
Я счёл аргументацию убедительной и никому про это больше не рассказывал. 
Мы заехали в пустыню. На сотни километров – никакой цивилизации. Воды нигде тоже не было, и я подумал, что пешком я бы тут никогда не прошёл. Испепеляющее солнце, саксаулы в человеческий рост и колючки, об которые раздираешь ноги в кровь. Я думаю, они способны проколоть даже шину. По пути я заметил большой автобус с французскими номерами. Французы вышли из автобуса и, наверное, обсуждали между собой, какие всё-таки дикие есть на свете места. 
Проехав через пустыню, я вышел в городе Угренч. Тут на остановке я встретил узбеков с баулами. Они загружались в кузов машины и собирались ехать в Кунград. Мне объяснили, что это дальше Нукуса в сторону России. Меня взяли с собой, и через несколько часов я был в Кунграде. Был уже октябрь, и по ночам становилось прохладно. Одна добрая узбечка подарила мне чапан - национальный узбекский полосатый халат. Набитый хлопком, он весил пару килограмм и не имел застёжек, кроме пояса, но согревал неплохо. В Кунграде на железнодорожной станции я наконец-то ознакомился с картой Узбекистана. Мне предстояло ехать в сторону Каракалпакии – на границу с Казахстаном. 
Около станции какой-то узбек спросил у меня документы и пригрозил сдать меня в милицию, если не дам денег. Я отдал ему всё, что у меня было, попросив оставить денег на лепёшку. Чтобы этому человеку было стыдно! Купив лепёшку и не раздумывая долго, я сел на подножку первого же товарного состава, идущего в моём направлении. Через сотню километров я, закоченевший от холодного ветра, пересел в вагон из-под угля. В нём я намеревался пересечь границу с Казахстаном. 
Поезд остановился на границе и пограничники пошли вдоль состава с проверкой. Меня извлекли из вагона и препроводили на заставу. Начальник заставы спросил, что я умею делать. Я уже приготовился к очередному рабству, и ответил, что всегда отвечаю в такой ситуации. Я сказал, что к физической работе не приучен, а разбираюсь только в компьютерах. Мне сказали, что у них в компьютере не работает принтер, и мне предложили разобраться. Я покопался в программах, проверил соединение,…и проблема оказалась в нём! Я подправил штекер у принтера и заставил его работать! 
Пограничники расплылись в благодарности. Меня постригли и помыли: я сам мылся, один пограничник подавал мне мыло, а другой лил воду – на заставе не было душа, а баня была закрыта. Меня одели в камуфляж и сводили на ужин. Послё этого я заснул сном младенца в казарме с двухъярусными койками. Утром я позавтракал, до обеда мне оформили бумагу о депортации из Республики Узбекистан. Её, похоже, уже долго никому тут не делали, да и мне сделали в порядке оказания исключительной почести. Меня одели в чистую гражданскую одежду, а полосатый халат пообещали предать огню. Пограничники предложили дать мне денег на дорогу до России. Я сказал, что если они дадут больше 50 рублей, то их всё равно отберут у меня на границе в Казахстане. 
После обеда я был посажен на поезд, идущий в Россию. Через пару часов была казахская граница, меня сняли с поезда, утром был суд. На суде мне сказали возвращаться в Узбекистан. Я предъявил бумагу о депортации из Узбекистана. Тогда мне разрешили ехать в Россию. Меня обыскали и, поняв, что у меня с собой только 50 рублей, торжественно поставили на справку об освобождении штамп «выдворение из республики Казахстан». В вагонах товарных поездов, ориентируясь в направлениях по солнцу, я доехал до пограничного с Россией Актюбинска. На вокзале я не стал сразу идти в милицию, которая имеет привычку задерживать людей до выяснения. Я пошёл со своей депортацией в прокуратуру, и только оттуда пошёл в милицию, сказав, что я только что от прокурора. Меня посадили на российский поезд, и через пару часов меня сняли российские таможенники в Соль-Илецке. Меня проверили по базе данных и вскоре отпустили. Через несколько дней я уже был дома.
источник: https://vk.com/club144426274