dianaviugina

Эти порталы существуют. Никто не знает, где и когда они откроются, но каждый, попавший сюда, сталкивается с другой реальностью: чужой, жестокой, играющей на струнах человеческих слабостей. Только взглянувший в глаза этим слабостям, может пройти свой путь до конца и вернуться назад, не оставив там то, что дано только человеку.

«Три недели по программе «Примирение», - равнодушно произнёс судья, насмешливо щуря близорукие глаза.

«Чёрт, только не это. Провести три недели в изоляции рядом с этой мегерой уже выше моих сил. Каждый день видеть её довольную мину, покрытую тоннами косметики. Даже знать, что она рядом, уже серьёзное испытание для моих натянутых нервов. Чёрт, чёрт, чёрт, как же сделать так, чтобы это принудительное заточение превратилось в отпуск? Пусть не на море, не в шикарном санатории, но отдых от всех проблем. Впасть бы в спячку, как медведь, не вылезая из своей берлоги», - мысли роем проносились в голове у Сергея в то время, как его ещё пока законная вторая половина пыталась возразить судье, уже не обращающего на них никакого внимания.

Всё по старому сценарию: знакомство - любовь - предложение - брак. После восьми лет этого брака трясина быта затянула по самую макушку. Вот уже год они чертыхаются в этой трясине и кричат: «Спасите!» Наконец-то, хоть раз пришли к общему мнению: «Спасение – в разводе». Но и тут всё оказалось не так просто. Если бы не шестилетняя дочка, не было бы никакой программы примирения, двадцать минут – и впереди долгожданная свобода без обязательств, проблем, истерик и ссор.

Семья давно перестала быть ячейкой общества. Люди стали больше ценить деньги и свободу отношений. Зачем обременять себя лишним грузом? Семьи создавались, дети рождались, но статистика показывала, что количество разводов растёт, а законных браков становится всё меньше и меньше. Вот тут-то и появилась программа «Примирение», на которую никто из простых обывателей больших надежд не возлагал.

Теперь три недели придётся провести в каком-нибудь помещении без средств связи, без кабельного, без друзей и ещё без, без, без. Зато рядом будет находиться тот, с кем рад вообще долго-долго не встречаться. Мрачные перспективы, на памяти Сергея всего одна семейная пара, которая попала под программу примирения и после «медового трёхнеделия» с треском развелась. Остальные, не спешили связывать себя законными узами брака и заводить детей. Жили по принципу «Люблю, пока люблю».

***

Изоляционной камерой оказался небольшой домик на окраине города, обнесённый высоким забором. Судебный исполнитель, напыщенная тётка со старомодной сумкой, пригласила следовать ней в апартаменты семейной тюрьмы. Тяжёлая массивная дверь, оббитая железом, маленькая прихожка, потом опять такая же дверь, ведущая в узенький коридор. Две комнаты напротив друг друга, кухня, ванная и туалет.

- Продуктов на три недели. Убирать, стирать и готовить будете сами. Как вы распределите обязанности – дело ваше.

Сергей с тоской обвёл спартанскую обстановку комнаты, отметив про себя наличие камеры и телевизора.

- А если случится что, заболеет кто-нибудь, или приступ аппендицита? Телефона-то нет.

- Кнопка вызова экстренной помощи, - показала женщина на красную кнопку под стеклянным колпаком у самой двери. – Не думайте, что здесь вы будете всеми забыты. Сотрудники программы ведут круглосуточное наблюдение во избежание непредвиденных ситуаций.

-Надеюсь, в туалете камер не натыкано? – со злобой спросила Ирина, «любимая жёнушка» Сергея.

- Не натыкано, - с сарказмом отозвалась тётка, продолжая свою экскурсию.

- В каждой комнате есть шкаф с чистым постельным бельём, полотенцами и необходимыми вещами. В вашем распоряжении книги, настольные игры, бумага для записей и пара тренажёров для поддержания формы.

- Компа, как я вижу, нет, - буркнула Ирина.

- Данная деталь не входит в программу. Ни компа, ни электронных носителей, ни сотовых телефонов вы здесь не найдёте. Данная обстановка способствует восстановлению контакта, душевного общения, возрождения забытых воспоминаний и чувств.

- Или рождению убийцы, - подумал про себя Сергей.

- Ну, что, молодые люди, все бумаги вы подписали, с условиями познакомились. Теперь живите, миритесь ради сохранения семьи, ради ребёнка. Если нет ко мне вопросов, я оставляю вас одних. Ровно через три недели эти двери раскроются, и вы вернётесь в мир суеты. Надеюсь, вернётесь поумневшими и счастливыми.

- Значит так, если уж нам придётся провести здесь вместе столько времени, давай постараемся просто не поубивать друг друга, - прошипела Ира. – Сам себе бутерброд приготовить сможешь, и шмутьё своё постирать осилишь. Постараемся встречаться как можно реже.

«Напугала! Надо же, уже второй раз за год наше мнение совпало», - подумал Сергей, громко захлопнув дверь в комнату. – Даа, уютненько, окна заблокированы металлическими жалюзи, видом не полюбуешься. Одно радует – в комнате тепло, система вентиляции работает. И на том спасибо!

***

Казалось, время остановилось. Книги и телевизор не удовлетворяли душевный голод, а мимолётные встречи на кухне каждый раз готовы были вылиться в очередной скандал. Осталась ещё одна неделя!

Ира лежала на кровати и от безделья пялилась в потолок, пытаясь пересчитать многочисленные трещины: «Да, условия могли бы быть и получше».

Сначала ей показалось, что лёгкая дрожь прошла по стенам, потом дрожь усилилась, заставляя вибрировать предметы, кровать легко заелозила, передавая Ире тот же самый маршрут. Свет несколько раз мигнул и потух, оставив женщину в кромешной тьме. «Землетрясение!» - вскрикнула Ира первое, что пришло в голову, соскочила с кровати и пошла наощупь к тому месту, где находилась дверь. Первое, что ей бросилось в глаза, это тускло освещённый коридор и Сергей, замерший с открытым ртом.

Было от чего открыть рот. Сейчас перед ними был не коридор маленького домика, а некое подобие тоннеля, стены которого были выложены кирпичом. Высокий свод потолка был покрыт гирляндами многолетней паутины, в которой терялся свет от пыльных тусклых лампочек. Вдоль кирпичной кладки шли несколько труб, покрытых бурой ржавчиной. Трудно было рассмотреть, где кончается этот тоннель и куда уходят трубы. Тёплый уют комнаты сменил холодный полумрак заброшенного подземелья. Сергей повернулся к двери, намереваясь вернуться в комнату, закрыть дверь и снова открыть, убедив себя, что всё это только сон, но… двери не было. Такая же старая кирпичная кладка. Он со страхом оглянулся на Иру. Она беспомощно водила ладошками по шершавой холодной стене.

«Что за на х.й!» - вырвалось у Сергея, когда он увидел, что нет больше ни дверей, ни камеры, ни красной кнопки экстренного вызова под стеклянным колпаком. Их окружала мерзость запустения, мрачная тишина и холод, дававший знать о себе с каждой проходящей минутой.

***

Если время можно измерить, то, наверняка не здесь. Сначала, они думали, что всё окружающее - это декорации, предусмотренные программой. Свести парочку, напугать, заставить действовать совместно, вот к чему вся эта постановка, но реальность говорила сама за себя. Тусклые лампочки, проводив их вперёд, гасли одна за другой, погружая тоннель в темноту и выпуская густой холодный воздух.

Труднее всего приходилось Ире. Лёгкий домашний халат и тонкие носочки не спасали от лютого холода, а мусор и камешки, устилавшие пол, причиняли довольно ощутимую боль. У Сергея хоть домашние тапки на ногах, но отдай он их ей, положение, пожалуй, изменилось бы не в лучшую сторону. Его сорок четвёртый никак не соответствовал её миниатюрной ножке, она бы в них хлябала, задерживая движение. А холод усиливался, заставляя их покрываться гусиной кожей и ускорять шаг.

- Да они охренели! На них самих нужно в суд подать за причинение вреда здоровью их клиентов. Возомнили из себя вершителей судеб!

- Серёж, Серёжа, я больше не могу. Я замёрзла, устала, и потом, мне постоянно кажется, что за нами кто-то следит. Не эти чёртовы камеры, а что-то совсем близко, там, в темноте.

Сергей тоже устал, его желудок давно напоминал о себе жалобным урчанием, его тоже терзало чувство, что они здесь не одни, но сколько он ни зыркал в тёмное нутро тоннеля, ничего подозрительного не заметил. А вот вид дрожащей растрёпанной Ирки, вызвал в нём давно забытое чувство сострадания и нежности.

***

Эта дверь появилась из ниоткуда. Трансформировалась из кирпичной кладки, сверкая новеньким ламинатом. Из веерообразных стеклянных вставок лился мягкий уютный свет, а из-под самой двери просачивался божественный запах жареного мяса со специями.

- Серёж, чего это? Может, это выход?

- В двери обычно входят и выходят. Раз мы с этой стороны, будем заходить. Иначе, на какой она здесь?

За дверью их встретил небольшой уютный зал кафе с аккуратно расставленными столиками. Около одного из них стоял полноватый розовощёкий повар в белом колпаке и приветливо улыбался.

- Ребята, ну чего вы так долго?

Казалось, его не смущали ни их внезапное появление, ни замученный потрёпанный вид, ни торчащие из дырявых носков пальцы Ирки.

- Сегодня у нас фирменное блюдо – бараньи рёбрышки под чесночным соусом, милой даме фрукты, а по желанию чего и покрепче.

Скоро на столе появилась бутылочка вина, корзиночка с яблоками и виноградом, салатик из молоденьких огурчиков, а также огромное блюдо с аппетитными, лоснящимися жирком рёбрышками. Увидев такое богатство, супруги забыли о своих недавних злоключениях и накинулись на еду, не обращая внимания на немытые руки. Вот что нужно было в первую очередь – тепло и еда. Они вгрызались в мясо с такой жадностью, словно не ели несколько дней. Бутылка вина скоро опустела, согрев и расслабив измученные тела. Только сейчас, утолив первый голод, Сергей заметил, что повар не принёс хлеб. Вроде, мелочь, и просить неудобно, но раз уж тут кормят, так пускай по полной.

«Уважаемый!» - окликнул Сергей, но в ответ из каморки, где, по-видимому, размещалась кухня, слышался только равномерный стук ножа.

Сергей встал и подошёл к проёму, за которым колдовал повар. От увиденного, волосы встали дыбом, кожа покрылась мурашками, а по спине пополз холодок.

Коморка напоминала мусорную свалку, набитую полусгнившим хламом. Кафельные стены были покрыты потёками бурой жидкости, а в центре стояла замызганная плита и разделочный стол, около которого возился симпатичный толстячок. Ловкими движениями он разделывал на «рёбрышки» туши собак, о чём говорила куча сваленных кровавых шкур с торчащими в разные стороны головами. Мёртвые глаза животин смотрели на Сергея с упрёком и насмешкой. Тут же на столе высилась горка нарезки из овощей, которую повар подцеплял кровавыми пальцами и кидал в большой салатник, сдабривая всё это солидной порцией дохлых мух, в придачу поливая сверху масленичной жидкостью.

- Чего, ребята добавочки захотели? – как-то странно просипел голос, хотя сам повар даже головы не поднял от своего блюда. Голова эта под колпаком была абсолютно лысая, только теперь со стороны макушки на Сергея пялилась другая морда с огромным, от уха до уха ртом и выпученными бездушными глазами. Тонкие губы шевелились, издавая клокочущие звуки: «Ну так что, ребята, добавочки?»

Целый фонтан из съеденной собачатины и «зелёного салатика» вылился под ноги этому уроду. Сергей кинулся назад, зажимая рот рукавом, смутно осознавая, что всё вокруг меняется. Уютный интерьер кафе исказился и представлял теперь полусгоревший зал, заваленный металлическими конструкциями. Только Ирка ничего не замечала, а продолжала сидеть за заляпанным помоями столом и уминать оставшиеся вкусняшки.

- Ирка, валим отсюда, - заорал Сергей, хватая её за руку и таща к двери.

- Ты чего, дурак? – огрызнулась она осоловелым от еды голосом, нехотя перебирая не успевшими отдохнуть ногами.

Дверь за ними захлопнулась и почти сразу растворилась в воздухе, оставив наедине с холодным тоннелем.

***

Мучительные спазмы выдавливали из Сергея остатки угощения. «Сказать Ирке или нет? Скажешь – ей поплохеет, ещё в обморок брякнется. А идти надо, выбираться из этого ада ко всем чертям!»

По кирпичным стенам струились волны морозного воздуха, оставляя тонкие нити из инея, будто кто-то заставлял их идти вперёд, толкая в неизвестность.

Дверь вынырнула из полумрака точно так же, как первая. Огромная, стеклянная, напоминавшая витрину магазина, в которой красовалось шмутьё, сверкая разноцветными ярлычками.

- Ага, суки, опять приглашают. Типа оденьтесь, чтобы не замёрзнуть. Сначала накормили, теперь оденут, а потом что, разделают, как тех собак? Ира, идти надо, нечего нам здесь делать!

Ирка дрожала, как осиновый лист. Кутаясь в тонкую олимпийку Сергея, она давно прихрамывала и тихо поскуливала, уцепившись за его руку.

- Серёжа, куда идти? Мы, наверно, уже часов пятнадцать куда-то идём! Мне надо задницу свою чем-то прикрыть, отдохнуть, в конце концов, да и тебе не помешало одеться потеплее.

В её голосе звучали истеричные нотки, но она была права, и Сергей это хорошо понимал.

Пока Ирка натягивала первые попавшиеся джинсы и подбирала обувку, Сергей оглянулся.

Никого, магазин без продавца и покупателей. Ошибочка! К нему приближалась молоденькая девушка в элегантном костюме, цокая каблучками по плиткам пола. Задорно вздёрнутый носик, модная причёска и соблазнительная улыбка сочетались с вышколенностью опытного продавца.

- Мужчина, ну что же вы? Давайте и вам подберём что-нибудь подходящее. У нас в ассортименте есть всё необходимое для такого обаятельного мужчины, как вы.

Девушка кокетливо протянула руку, приглашая следовать за ней.

«Необходимое для чего? А продавщица-то ничего, голосок прям завораживающий», - подумал Сергей, намереваясь уже принять приглашение.

«Бюрократы сраные и методы у них садистские. Ничего, выберемся, я им устрою!» - негодовала Ира, выбивая зубами мелкую дробь.

Ей до сих пор казалось, что всё происходящее - не настоящее, а подстроено сотрудниками программы «Примирение», реалистично, профессионально подстроено. Но размещать магазин в тоннеле, это уже слишком!

Позади раздался неясный звук, заставивший Иру настороженно оглянуться.

Тумбообразная бабища с огромными толстыми ногами, покрытыми узлами вздувшихся сизых вен, тянула к Сергею мясистые руки. Мешковатая дерюга, натянутая на эту тумбу, не скрывала отвислый живот и складки жира, напоминавшие перевязки отожравшейся гусеницы. Неестественно маленькая голова, вросшая в плечи, была похожа на оловянный кругляш, на котором блестели хищные глазки. Длинный красный язык постоянно высовывался и облизывал губы, которые вытянулись в трубочку, обещая подарить Сергею смачный поцелуй. А вот сам дорогой муженёк замер и смотрел на бабищу с нескрываемым удивлением и восторгом, будто перед ним модель с подиума.

- Серёжа, отойди от неё! - заорала Ира, бросив ковыряться в кипах шмутья, и кинулась к «сладкой парочке».

Её рука с лёгкостью вошла в рыхлое студенистое тело и отбросила тушу на два шага назад. Этого хватило, чтобы схватить Сергея за руку и потащить к двери. Даже сквозь растворяющуюся в кирпичной кладке стеклянную преграду, ещё долго слышался нечеловеческий вой.

***

- Слушай, Ирка, да ты ревнуешь! – усмехнулся Сергей, когда напряжение спало.

-Было бы к кому! К этой образине, которая тянула к тебе свой слюнявый рот?

- А, ты так называешь эту молодую симпатичную девушку?

Ира фыркнула, понимая, что образину видела только она, а истинный ценитель женской красоты, именуемый Сергеем, видел именно молодую симпатичную девушку.

- Сергей, тебе не кажется, что мы находимся в каком-то другом мире? То, что сейчас с нами происходит, не может быть на самом деле. Помнишь толчки, которые нас выгнали из своих комнат? Может, мы вообще сейчас в другом измерении?

- Да, и в этом измерении чертовски холодно, будто нас специально толкают вперёд. Если сейчас опять появится какая-нибудь сраная дверь, мы туда не пойдём, пусть подавятся своими сюрпризами!

(Продолжение следует)

Рассказ по ноябрьской теме: "Детские телевизионные передачи"

Детское отделение областной психиатрической больницы № 6

Г. Копейск

1980 г

«Бабуля, бабулечка, родненькая, не оставляй меня здесь, не оставляй! Хочешь, я траву в огороде выдеру, и поленицу, что завалилась, назад сложу. Хочешь, гуськов буду кормить и у порося чистить, только не оставляй! Миленькая, это я в погребице банку  разбил, а стёклышки в лопухи забросил, так то ж давно было. Родненькая, ты одна у меня на всём белом свете, не оставляй!» - последние слова застряли комом в детском горлышке и вылились тихим вздохом, резанувшим по сердцу и старушку, и врача. Только чёрствые люди могли остаться равнодушными к этим мольбам худенького болезненного ребёнка.

«Ну чиво ты, Митенька, чиво испугался? Дохтур здесь хороший, полечит тебя маленько и домой отпустит. А поправишься, вместе поленицу сложим, и гусяток кормить будем. А на банку  я не серчаю, бог с ней, с посудиной», - смахнула скупую слезинку старая женщина, обхватывая высохшими руками острые плечики, наклонилась, зашептала что-то на ушко, прижимая к себе тщедушное тельце.

- Из району мы, из колхоза Октябрьский. И меня Октябриной Никитишной кличут, а это внучок мой, Митя. Бумажки у нас к вам, направление.

Перед врачом лег на стол лист бумаги, который старушка бережно и долго разворачивала из старой газеты. Пробежав по нему глазами, женщина в белоснежном халате с жалостью посмотрела на старушку и мальчика. «Так ему девять лет уже, и не скажешь», - вздохнула она.

– Ну что, сорванец, расквасился? Посиди-ка там, в коридоре на скамеечке, а мы с твоей бабушкой поговорим.

- Степанида! Степанида Мартыновна, пригляди за мальчиком, - распорядилась она, когда в дверь заглянула медсестра.

Митя поёжился, но протянул ладошку и вложил её в тёплую руку Степаниды. Не сводя умоляющих глаз с бабушки, неохотно исчез за дверью. Доктор ещё раз прочитала документ.

- И давно ребёнок воды боится? Здесь важно причину найти, проследить от самого истока, только потом лечить, а лечение, как я вижу, мальчик уже получал.

- Получал, милая, получал. Ты послушай, беда какая у нас приключилась, а потом решай, как мальчонку спасать будешь.

Дочка моя с мужем пятнадцать лет прожили, а родить уже и не чаяли. Тут бог нам Митеньку и послал. Зять мой дочку на руках носил, глаз с неё не сводил, жили, ждали, радовались. Только вот, умерла дочка родами, кровями изошла, не спасли. А мальчонка родился такой страшной да слабенький, никто не думал, что выживет. Головёнка большая, сам как шкелетик и волосиками покрыт весь. Я и тестом выкатывала, и на печи выпаривала, и молоком козьим поила. Выжил внучок, налился, врач домой к нам приезжал, только диву давался. А зять невзлюбил, на руки не брал, не голубил. В смерти жены винил, оно и понятно, любил он дочку мою сильно. Рос Митенька при живом родителе, как сиротинушка. Сиротой и стал. Ему два годика было, когда отец его в колодце утоп. Выпил лишку, домой ночью шёл. Как его в тот колодец занесло, один бог ведает. Следователь приезжал, расспрашивал всех, с тем и уехал. Так мы с внуком одни остались.

Старушка перевела дух, собираясь с мыслями, а потом продолжила:

- Подрастать стал, помощником мне на старости лет, утешением. Добрый, ласковый. В магазин за хлебушком, во дворе подмести. Играть любил с мальчишками, я его на рыбалку пускала с ними, сорванцы, чего с них взять. В школу пошёл, учительша хвалила: всё на лету схватывает, книжки читает. Правда, такой уж впечатлительный. То букашки с ним разговаривают, то деревья шепчут.

- Октябрина Никитишна, а когда воды он стал бояться, помните?

- Дай бог памяти. Есть плохо стал сначала, Замечать стала, наберёт съестного и на улицу. Думала, соседских псов подкармливает, душа-то добрая, или с друзьями кушает, набегавшись. Сам худеть стал, мрачный какой-то, неразговорчивый, и к школе интерес пропал. Раньше с улицы не загонишь, теперь за порог не выгонишь. Книжки раньше читал, телевизур смотрел, а теперь забьётся в уголок и думает о чём-то. По ночам кричать, просыпаться стал и по малой нужде мог в постель сходить. Точно помню, тогда воды стал бояться, одно время всё про водяного выпытывал, а я, дура старая, не туда, что деется. Ручки стали дрожать, ротик вбок скривило. Травками поила, соседка испуг на воск выливала, а как припадок случился, то к нашему фельдшеру пошла. Нас с Митенькой сразу в район, там дохтур долго осматривал, тоже вопросы задавал, таблеточки прописал. Спать Митенька стал спокойнее, а припадки повторялися, воды ещё больше бояться стал. Пить – из бутылочки, а помыться, так только под тоненькой струйкой, да я непременно рядышком.

- А знал ли Митя о том, что отец его в колодце утонул?

- Что ты, милая! Нии, разве можно такое ребятёнку рассказывать! Фотографии показывала, пусть знает, что его отец хорошим человеком был, а про колодец язык сказать не повернулся. Время придёт – узнает, от такого факту не скроешься.

***

Митя сидел в коридоре и подозрительно наблюдал за снующей туда-сюда тёткой Степанидой. Она ласково подмигивала мальчику, неся то ворох пропахшего больницей тряпья, то тяжёлые вёдра, издававшие запах хлорки.

- Чего нос повесил, воробей. Может, кушать хочешь, а то вон тощий какой.

Мальчик отрицательно покачал головой и ещё больше вжался в скамеечку, косясь на дверь, не выйдет ли бабушка. Коридор был наполнен звуками, которые ему не нравились. Сверху раздавался детский смех и визг, но это были не звуки играющих детей, а нечто другое, зловещее, непонятное, пугающее. Из-за угла вынырнула тётка Степанида со стаканом компота в руке и булочкой, щедро посыпанной сахарной крошкой.

- На-ко держи, воробей. Пока твоя бабушка обернётся, уминай, компотик у нас вкусный, сладенький. Ты должен всё до капельки выпить, слышишь, а то ругать буду.

Она подняла вверх указательный палец и многозначительно погрозила Мите, по-доброму щуря ласковые глаза.

Мальчик со страхом посмотрел на грозящий палец, перевёл взгляд на стакан с тёмно-жёлтой жидкостью и отшатнулся от Степаниды, мотая головой. Черты лица исказила гримаса неподдельного ужаса, уголок рта задёргался и полез вверх. Он вскинул тоненькие ручки, закрываясь от чего-то, понятного только ему одному и закричал тоненько и протяжно: «Ааа»! Соскочив с лавочки, он с силой выбил из рук Степаниды стакан, который со звоном шмякнулся о стену, покрыв её жёлтыми пятнами. Потом упал на пол, продолжая кричать и выгибаться.

Из раскрывшейся двери выскочила женщина в белом халате и бабушка. Она обхватила трясущимися руками голову внука, прижав её к иссохшей груди, приговаривая ласковые слова и нежно поглаживая ввалившиеся щёчки.

«Бабулечка, чудище опять пришло!» - шептали мертвенно бледные губы, срючившегося в припадке мальчишки.

***

Колхоз Октябрьский

1979г

«Митяйка, Митяйка! - кричала бабушка, вглядываясь в детские фигурки, катавшие на улице снежные колобки. - Митяйка, «В гостях у сказки» начинается! Твоя тётя Валя уже поздоровкалась. Вот пострелёнок, не слышит. Митяйка!»

Скоро улица опустела, вся ребятня разбежалась по домам, ведь сейчас всеобщая любимица и детей и взрослых тётя Валя перенесёт всех в волшебный мир сказки. Передачу эту любили, ждали и собирались у экрана телевизора всей семьёй. Запустив в сени морозное облачко, на ходу скидывая валенки и задубевшее пальтишко, Митяйка кинулся в комнату к старенькому телевизору, на экране которого появилось: «Варвара-краса, длинная коса». Мальчик захлопал в ладоши, что за прелесть эти сказки! Через минуту появилась бабушка, неся в руках горячий чай и тарелку с вкуснющими пирожками.

Вот царь Еремей всё в своём царстве пересчитал, домой отправился, вот колодец старый, чарка смешно прыгает, ускользая от царских рук. А вот когти страшные, синие схватили за бородёнку царя, не отпускают, откуп требуют, да того, чего он сам в своём царстве не знает. «Бр, интересно, страшно», - раскрыл ротик Митя, прячась за большую подушку. А царевич-то какой толстяк вырос, сам большой, а леденцы любит. Смешной какой! Вот рука опять из воды высунулась, должок требует. Ох и когти, длинные, как у чудища! Митя широко раскрыл глаза и прижался в уголок дивана, когда такая же рука высунулась из таза, в котором умывался царь. Маленькое сердечко затрепыхалось, по коже мороз прошёл. «Уф!» - выдохнул Митяйка с облегчением, когда когтистая лапа исчезла в водной глади.

- Бабуль, бабуль, а водяной только в озере живёт? – спросил мальчик, когда бабушка вечером заботливо укрывала его тёплым одеялом.

- И в озере, и в реке, на то он и водяной, чтобы в воде жить.

-И в колодце?

- И в колодце, наверно. Чиво интерес такой?

- Бабуль, а он тебя не заберёт, когда ты ведёрко тянуть будешь?

- А чего ему меня забирать? Не боись, пострелёнок, не заберёт.

- А в лужах он тоже живёт?

- Нет, в лужах не живёт, лужи сохнут скоро. Спи уже.

«Вот ведь горе луковое, всё ему чудится, чего нет», - вздохнула бабушка, выключая свет.

А ночью снились Митяйке подводный дворец, девушка с длинной косой, царь Еремей да рука с длинными когтями, грозящая из воды.

***

Весна в этом году наступила рано, разлилась по улицам непролазной слякотью, затопила овражки, просочилась грязными каплями сквозь старую крышу. Как подсохло, ребятня на улицу высыпала, засиделись дома, а тут солнце пригрело, травка пригорки покрыла, чего дома сидеть, кода улица манит

. Сразу за деревней, вдоль дороги, уходящей в колхозные поля, низина. Примечательно место тем, что стараются обходить его люди стороной, матери детей сюда играть не пускают, щедро одаривают оплеухами непослушных, если игры сюда приведут. Здесь, в низине, торчит из земли полусгнивший сруб старого колодца. Крышка давно иссохла и упала внутрь, валик скособочился, цепь, которую никто не удосужился снять для собственного хозяйства, спускалась в чёрный зев и слабо позвякивала от порывов ветерка.

Началось всё с того, что стали люди вместе с водой поднимать раздутые трупики мелких зверьков, каким-то чудом просачивающихся сквозь закрытую крышку. Несколько лет назад тракторист, возвращавшийся навеселе с полей, завернул за каким-то лядом сюда и нашёл свою смерть на дне этого колодца. Многочисленные отметины, оставленные на скользких стенках, говорили, что человек боролся за жизнь, пытался выбраться, но судьба рассудила иначе, оставив его умирать в студёной колодезной водице. Люди давно сюда не ходили, у многих появились в хозяйстве свои колодезные срубы, пахнущие смолой.

А вот, несмотря на родительские запреты, ребятишки наведывались, заглядывали в чёрный провал, кричали и ждали, когда крик отразится и вернётся гулким эхом. Кидали внутрь палки, камни и давали стрекача при малейшем подозрительном шуме. Сегодня Митя с закадычным другом Серёжкой стояли на пригорке и спорили, кому первому спуститься к колодцу и гаркнуть внутрь провала со всей мочи. Первым пошёл Серёжка. Кинул внутрь увесистый кирпич, аукнул и помчался прочь, на ходу подтягивая штанишки. Митя давно не вспоминал ни про увиденную по телевизору сказку, ни про водяного, ни про синюю руку, грозившую когтистым пальцем. Спускаясь в низинку, он замешкался, будто о чём-то вспоминая, но тут же смело ускорил шаг, боясь показаться трусом.

В лицо пахнуло гнилой древесиной, сыростью и сладковатым запахом мервечины, от которого рот наполнился горечью, а живот скрутило спазмами. Плюнув в распахнутый зев, мальчик завыл, как волчонок, и собрался уже бежать, когда на дне что-то зашевелилось, вздохнуло и прошелестело: «Митя, Митяйка, сынок!» Митя с удивлением оглянулся на друга – не слышит ли. Нет, Серёжка, терпеливо ждал, ковыряя пальцем в носу.

- Кто здесь? – опасливо спросил Митя, заглядывая через край сруба.

- Митяйка, это я, батька твой, - тихо прошелестело в ответ.

- Батька? А чего ты там делаешь? Чего домой не идёшь?

- Нельзя мне, не пускают меня.

В голове у Мити промелькнул образ чудища-водяного, когда-то увиденного в детской передаче.

- Кто не пускает? Водяной?

В ответ только вздох и шелест осыпающейся земли.

-. Бать, так, давай я бабушку позову, она рада будет.

- Не сказывай никому, не помогут люди мне.

- Батя, батя, а ты как там один?

Опять вздох и шелест.

- Батя, а ты домой когда придёшь? Батя, а может тебе надо чего, так я щас, быстро, - зашептал Митяйка, отбежав и оглядываясь: не скажет ли чего ещё отец.

Нет, тишина, только Серёжка рукой машет, зовя друга и весело смеясь, считая, что причина этих оглядок простая детская трусость.

Залетел Митя домой, да крадучись от бабушки напихал за пазуху картошки варёной, огурцов да пирожков, думал ещё молока в банку отлить, да не нашёл порожней посудины. Тут мелькнул за окном белый бабушкин платок. Так он и выскочил за дверь, придерживая рубашку, чтоб не рассыпать по дороге припрятанное добро.

Всю неделю носил он к колодцу хлеб, яички да пряники. Бросит в тёмный провал, отбежит и прислушается, может, батя там, рядом, поест, наберётся силы и сбежит от чудища колодезного. Даже несколько раз позвать пробовал. Возвращалось эхо назад гулким откликом, приносило гниющий смрад, шелестел ветерок в листве кустов, а батьку его колодец из своих глубин так и не отпускал.

Тут ещё дождь зарядил, бабулька на ноги стала жаловаться, пришлось мальчишке самому выполнять по хозяйству что полегче. Возвращаясь из курятника с лукошком яиц, Митяйка шумно хлюпал по лужицам, наблюдая за расходящимися кругами. Вот тут-то из самой середины большой лужи и показалась когтистая лапа, такая же синяя и страшная, как в сказке, увиденной по телевизору. Обмер Митяйка, лукошко уронил, разбавив лужу вытекшими желтками и с воплем кинулся к дому. Показалось ему, что рядом проскрипело что-то зловещее, а рука сейчас схватит за ножонку и утащит водяной его к себе, как батьку. Залетел домой, стуча зубами от страха, хотел было бабушке рассказать, да вспомнил, что батька не велел. «Расскажу, а чудище водяное из колодца его не выпустит», - думал Митяйка, замирая от ужаса и трясясь в ознобе.

«Вот пострелёнок, и яйца побил, и сам сомлел», - ворчала бабушка, вытирая капельки пота с метавшегося в жару внучонка.

***

Областная психиатрическая больница № 6

г. Копейск

1989 г.

- А вот здесь у нас очень интересный случай. Молодёжь, хороший психиатр должен всегда наизусть знать историю болезни своего пациента. Рязанцев Дмитрий Иванович 1971 года рождения. Первый раз госпитализирован в психиатрическую больницу в 1980 году. Страдает водобоязнью, иллюзорные восприятия действительности на основе детских впечатлений переросли в слуховые и зрительные галлюцинации. В данное время проходит курс лечения большими дозами транквилизаторов и нейролептиков. При улучшении динамики находится на постоянном наблюдении в областном психоневрологическом диспансере. Диагноз – шизофрения шубообразная.

Пожилой мужчина с аккуратно подстриженной бородкой гордо обвёл взглядом молодёжь – студентов-практикантов.

- Это в общем. Состояние остаётся неустойчивым. Малоразговорчив, практически бездеятелен, отсутствует связь с реальностью. Считает, что водяное чудище держит его отца на дне старого колодца. Неоднократно сбегал, находили по месту рождения около того самого места. По свидетельству очевидцев, мог часами сидеть у колодца, не меняя позы. В детстве приносил из дома и бросал на дно домашнюю стряпню. В дальнейшем, стал считать, что «чудище можно задобрить, и оно отпустит его отца на свободу». Стал носить и бросать туда соседских кошек, собак, мелкую домашнюю живность. Вновь был госпитализирован в 1986 году после одного происшествия, получившего широкую огласку. На дне колодца была найдена родственница больного – родная бабушка, воспитавшая его после смерти родителей.

Практиканты с опаской покосились на молодого человека, безучастно смотревшего в одну точку большими серыми глазами.

- Что вы, молодые люди! Как показала экспертиза, смерть старушки наступила по естественным причинам в результате обширного инфаркта. В колодец было сброшено уже остывшее мёртвое тело.

- Зачем?

- По всей вероятности в качестве откупа от «чудовища», в обмен на освобождение отца из водяного царства.

- У колодца сидит, а воды боится.

- Молодой человек, вам следует более внимательно слушать меня и учится делать верные выводы. От этого зависит судьба ваших будущих пациентов. История болезни уходит своими корнями в детство, где больной оказался под влиянием впечатлений, пагубно повлиявших на неокрепшую психику. К сведению, большинство душевных болезней берут своё начало именно в детстве. Пережитые потрясения, ассоциации, отсутствие своевременного лечения ведут к развитию патологии и вот таким плачевным результатам. Дмитрий боится не только воды. Он неадекватно реагирует на поднятый вверх указательный палец, а музыка из передачи как её, а, «В гостях у сказки» вызывает у него панический ужас.

- А как же он воду пьёт, и моется как?

- Воду ему дают в маленькой прозрачной бутылочке, пьёт он её осторожно, маленькими глотками, рассматривая донышко после каждого глотка. Больной регулярно по схеме получает галоперидол, тизерцин, тазепам, седуксен, амитриптилин. После подобного набора, персонал справляется, используя губку и таз с водой.

В воздухе повисло тягостное молчание.

- Ну что, молодёжь приуныла, прошу следовать за мной, у меня есть для вас ещё пара очень интересных случаев.

***

Колхоз Октябрьский

1986 г.

Бабушка Мити слегла. Вечная труженица, хлопоча сегодня по хозяйству и прижимая руку к груди, в которой несколько дней пульсировала жгучая боль, она с тоской думала о прожитой жизни. Что будет с внуком, когда она уйдёт? Останется наедине со своими страхами, без присмотра, без заботы, без любви. О чём он думает, часами уставившись в одну точку, какие мысли пожирают его рассудок? Боль в груди становилась не выносимой. Задыхаясь и шатаясь от слабости, старая женщина подползла к дивану и свернулась на нём комочком, погружаясь в холодное оцепенение.

Митя видел, как восковая бледность покрыла застывшие черты, он знал, что такое смерть. Новая волна страха пронзила мозг острыми жалами. Теперь из каждого угла комнаты лезли когтистые лапы, пробирались под одежду, впивались в тело ледяной хваткой, тянулись к самому дорогому, что когда-то было его бабушкой. Митя осел на пол, захныкал по-детски, роняя тягучую слюну на половицы, и подполз к коченеющему телу. «Не отдам, не отдам», - шептал он, перебивая зловещий голос, раздирающий голову и прижавшись слюнявым ртом к маленькой высохшей ручке.

Только к ночи голос смолк, растворился в густой темени, а чудовищное напряжение сменила усталость и отрешённость. Теперь Митя знал, что делать. Подхватив свою лёгкую ношу, он исчез в ночной тишине, направляясь к провалу заброшенного колодца. Нет, не на корм водяному чудищу нёс он своё родненькое, а хотел, чтобы батька увидел, порадовался, что теперь не один, а со светлой душой и близким человеком.

Митю нашли на следующий день. Ослабевший и апатичный, он сидел, обнимая полусгнившие брёвна обросшего мхом колодца.

***

Областная психиатрическая больница № 6

г. Копейск

1989 г.

Петру, молодому студенту, проходившему государственную практику, за три недели всё здесь опротивело. Опротивели обшарпанные стены, вечный запах немытых тел и мочи, опротивели стеклянные глаза, идиотские улыбки и безумные вопли чокнутых пациентов. Вчера главврач отделения Никита Анатольевич при всём персонале на летучке высказал своё недовольство, делая акцент на жестокое обращение с пациентом.

- Я не санитар, чтобы за ними дерьмо прибирать! – огрызнулся Пётр.

- Ты будущий врач и зелёный сопляк, не знающий жизни, - прогремело в ответ.

« Всего-навсего кружку воды этому дохляку за шиворот вылил. Случайно. Ну, воняет от него, подойти невозможно. Не лежачий, под себя не ходит. Детский лепет, воды боится, музыки из детской передачи не выносит, пальцем ему не грози! Хрен чокнутый, заверещал, как свинья на бойне. Носятся с ним, жалеют. Его человеком назвать трудно, овощ протухший! - со злобой рассуждал Пётр, накручивая негатив. - Сейчас я его депрессию вылечу».

Воровато оглянувшись, он вошёл в палату, в которой «дохляк» был погружён в свои мысли, как обычно.

«Вот ты какой, Митька-водяной! – усмехнулся молодой «врач», грубо теребя больного за плечо. Молчишь, ну а так?»

Митя смотрел на длинный мясистый палец, вызывавший ужас и трясучку. Бредовые воспоминания нахлынули новой волной, ломая печати, поставленные транквилизаторами. Это была не просто рука с длинными когтями, а рука чудовища, стоявшего перед ним. Паренёк поднял руки, защищаясь от наваждения, заметался по кровати, издавая нечленораздельные звуки, в то время как «добрый врач» выскользнул их палаты.

А ночью к Мите пришли они: улыбающаяся бабушка в ярком цветастом платке и отец, такой сильный, добрый и…свободный.

На душе стало легко, радостно и совсем не страшно.

***

- Никита Анатольевич, Митя пропал, - взволнованно сообщила перепуганная медсестра.

- Пропал! Искали?

- Нет его на территории, два раза всё обыскали.

- Ну, так звони в район, пусть связываются по месту жительства с их участковым, фельдшером. Идти ему некуда, он к одному месту привязан.

- Может, по улицам где бродит? Люди заметят, не иголка в сене, Никита Анатольевич.

- Он когда отсюда уходил, многие заметили? Ночью или утром? Как с закрытой территории выбрался? Не знаю, что могло спровоцировать обострение, если опять бред и галлюцинации, то никакие запоры не удержат от патологической навязчивой идеи. Чего стоишь, звони иди!

Про себя подумал: « Туда он пошёл. Двадцать километров для человека в маниакальной фазе, что мне на другой конец города».

***

Колхоз Октябрьский

1989 г.

Дряблое кружево заката утонуло в сумраке заросшей низины, через которую сейчас пробирался человек. Брёвна колодца от времени рассыпались, только одна стена ещё держалась, готовая рассыпаться в любое время. Навалившись на неё тощим животом, Митя заглянул в раскрытый чёрный глаз. Вспомнил, как точно также в детской сказке царь Еремей ловил хрустальную чарку, скользящую по воде. Митя протянул руки, касаясь невидимых водяных отблесков.

- Батя, ты здесь?

- Здесь, сынок, - откликнулось эхом в смрадном провале.

- Бать, а ты правда в колодце утонул?

- Утонул, утонул, - вернулось назад.

- Почему ты ушёл?

Эхо молчало, только из подступающей темени зашелестело:

- Мамка твоя позвала.

- А бабушка теперь с вами?

- Нами, нами.

- А чудище вас не трогает?

И опять в ответ шелест:

- Счастью чудище не помеха.

«Какое оно счастье на дне колодца? Может, там есть дверь, ведущая в подводное царство из сказки. Живут там батя, мамка и бабушка, ждут меня, зовут», – думал Митя, склоняясь всё ниже над провалом.

Тишину прорезал хруст рассыпающихся гнилушек, шорох осевшей земли и слабый глухой удар.

***

На следующий день по колхозу прокатился слух о том, что Митька-псих сбежал из больницы и упал в яму, на месте заброшенного колодца.

- Живой хоть? – спрашивали друг у друга.

-Говорят, шею свернул. Айда смотреть, щас следователь из района приедет.

Следователь приехал вместе с молоденькой медсестрой из областного психоневрологического диспансера. Пока составлялся протокол с места происшествия, мужики подняли со дна ямы застывшее скрюченное тело.

- Жалко, - хлюпнула носом медсестра.

-Человека всегда жалко, - отозвался местный фельдшер, оглядывая собравшуюся толпу зевак.

- Как же он так? Яма совсем неглубокая, наполовину засыпана.

-Вскрытие покажет, - буркнул фельдшер, вспоминая, сколько тёмного связано с этим местом.

***

- Я тебе сейчас один интересный момент зачитаю из протокола вскрытия Рязанцева Дмитрия, а ты мне объясни, как такое быть может, - взволнованно потрясал бумагами старый участковый перед носом фельдшера. – Вот послушай и своё мнение скажи:

«На основании проведённого судебно-медицинского исследования трупа, анализе лабораторных данных, с учётом обстоятельств указанных в направлении, в соответствии с поставленными на разрешение вопросами, прихожу к следующему заключению.

Причиной смерти гр-на Рязанцева Дмитрия Ивановича 4.09.1971 года рождения является острая дыхательная недостаточность, развившаяся в результате утопления…

Мм… давность наступления смерти составляет в пределах одних суток со времени исследования трупа в морге. При судебно-медицинском исследовании трупа каких-либо других повреждений не обнаружено». Других повреждений не обнаружено! Ни свёрнутой шеи, ни поломанных костей. Утонул наш Митяйка, понимаешь, в сухом колодце утонул! Если там сейчас прознают, у нас так аукнется!

Участковый ещё долго бурчал о чём-то своём, кляня работу, колодец и начальство.

- Нет у меня ответа на твой вопрос, – сказал задумчиво фельдшер. - Парня схоронили, колодец засыпали. Начальству твоему сирота с психическим заболеванием не особо нужен, у них без него дел хватает. Ну, если честь по чести, Митяйку я с детских лет знал. Он всю жизнь воды боялся, а получается, что от неё смерть принял. А почему да как остаётся строить только предположения, потому что правды мы с тобой, думаю, так никогда и не узнаем. В чужую голову не влезешь, чужого страха не поймёшь, чужую боль не прочувствуешь, чужую жизнь не проживёшь.

Ссылка на первую часть: Странные дети

Маленьких пациентов было много. Хорошо, что большинство из них были вполне обычными детьми. Многие действительно одарённые, настоящие интеллектуалы, тем не менее, они оставались просто детьми. Но были и такие, при встрече с которыми по коже пробегали мурашки.

Шестилетняя Анечка сидела напротив меня и со скучающим видом озиралась по сторонам. Ей было не интересно. Ни глянцевые весёлые картинки, ни маленькие яркие куколки, предложенные мной, не произвели на неё впечатления. При виде вазочки с конфетами, стоящей на моём столе, глазки девочки оживились, ручонка потянулась к лакомству, но тут же замерла в воздухе и вернулась к хозяйке с … огромным краснобоким яблоком, в которое она тут же впилась зубками. Чёрт возьми, оно появилось не откуда-то из кармашка, а прямо из воздуха! Ага, девочка умеет материализовывать предметы. Хотелось бы узнать как. Я молча наблюдала за Анечкой и в душе восхищалась, но когда было съедено второе яблоко, а потом третье, решила всё-таки сделать перерыв в незапланированном перекусе. Вот тут-то всё и началось. Стоило мне сделать шаг навстречу ребёнку, как в лицо мне ударило такое же яблоко. От неожиданности я плюхнулась на свой стул, но это было последнее, что я успела сделать. Мои руки накрепко прилипли к столу, а ноги сдавила невидимая бечёвка, затягивающаяся всё туже и туже. Теперь удары сыпались на меня со всех сторон, и отнюдь не яблоками. Чьи-то руки хлестали меня по щекам и мёртвой хваткой вцепились в волосы, оттягивая голову назад. Из разбитого носа стекала кровь, а в рот мне уже лезло такое же яблоко, раздирая уголки губ и лишая меня возможности даже пискнуть. Господи! Да где же этот Сергей Назарович, он что, вообще ничего не видит? Им что, мало того, что уже засняли камеры!

Очнулась я от того, что кто-то поднёс к моему разбитому носу нашатырь. Сознание выдернуло склонившуюся надо мной озабоченную физиономию Сергея Назаровича и несколько расплывчатых фигур.

«Ты, чего, дурёха, инструкции не читала, на герань почему сразу не посмотрела?» - зашипел мой спаситель.

Только сейчас, с трудом повернув голову, я заметила на окне почерневшие и поникшие кустики недавно цветущей герани.

- Что это было? – прошептала я, морщась от боли.

- Будем считать, девчонка с воображаемыми друзьями. Мала ещё, так они её охраняют. Любое желание дитятки для них закон. А в тебе угрозу почуяли, вот на защиту и стали.

- Такое сейчас бывает?

-Здесь и не такое бывает. Это ещё ничего, а вот если на вызов отправят! Там средств защиты не очень-то, а риска куда больше.

Про вызов на дом я уже не раз слышала, но всё как-то мельком, не вдаваясь в подробности, хотя поломанные рёбра и сломанные шеи говорили сами за себя. Я думала, что меня это не касается, не моя сфера, не моё дело. А сейчас думать о чём-то другом после встряски, у меня не было ни сил, ни желания, ни воображения. Я просто закрыла глаза, не слушая больше торопливые объяснения Сергея Назаровича о загадках парапсихологии и шутках судьбы.

***

Вызов. По-моему представлению, всё это должно выглядеть, как визит врача к больному. Раз вызвали, значит, помощь нужна. Учитывая специфику моей работы, это беседы с родственниками, с самим «больным», с пострадавшими, если таковые имеются, в общем, как-то так. Вот и сейчас, когда Сергей Назарович объявил, что завтра мы едем на вызов к десятилетнему мальчишке, страдающему лёгкой формой ДЦП, я сразу представила летающие по комнате игрушки, моего воображения на большее нем хватило. Да и какие странности может показать ребёнок, который с трудом удерживает в непослушных руках предметы и нуждается в постоянной заботе взрослых.

-Сергей Назарович, вы уверены, что это именно наш случай? Я даже не знаю, с чего и как начинать, о чём спрашивать.

- Вера, начинать первый визит нужно просто с наблюдения. Охотиться мы будем за тем, что не замечают другие. Наблюдатели и без нас своё дело знают, а вот мы посмотрим на всё со стороны.

- А что искать, ведь информация какая-нибудь должна уже быть, почему мы?

- Ну, посуди сама, может ли ребёнок с таким заболеванием раскрыть клетку с попугаем, стоящую довольно высоко, или написать упражнение каллиграфическим почерком лучше всякого прилежного ученика, да так, что приходящим на дом учителям, остаётся только удивляться и радоваться.

- Только-то!

- Вера, ты считаешь, что это не повод приглядеться повнимательней? А вот отчим, с лица которого слезли лоскуты кожи, потому что чайник взбесился и выплюнул ему в лицо всё содержимое, состоящее из двух с половиной литров кипятка, так бы не сказал. Если бы он только знал, как тяжело мальчишка переживает из-за каждой ссоры отчима с матерью, если бы он видел, этот взгляд, наполненный злостью и обидой! Хотя, после такой порции кипятка, хорошего зрения ему не видать!

***

Воскресенье. Мы с Сергеем Назаровичем уже битый час сидим на скамейке у детской площадки и наблюдаем за резвящейся малышнёй. Молодые мамы не сводят глаз со своих сокровищ, степенные бабульки охают и грозят пальцем своим чадам, если видят то, что запрещено их семейным уставом. Несколько мальчишек чуть поодаль возбуждённо гоняют мяч, выписывая ногами замысловатые кренделя. Белокурая женщина с голубыми уставшими глазами рассеянно смотрит на всю эту кутерьму, положив руку на плечо бледному мальчику, сидящему в инвалидной коляске. Сергей Назарович чуть заметно кивнул, давая понять, что они и есть предмет нашего наблюдения.

Женщина сделала два шага назад, переключив своё внимание на разговор с такой же молодой мамашей, наблюдавшей за весёлой вознёй в песочнице. А вот в лице мальчика, что-то изменилось, и это заставило меня насторожиться. Всё это время он с завистью следил за сорванцами, пасующими мяч друг другу. А вот теперь его глаза застыли, уставившись в одну точку, а на лице появилась маска безразличия и отрешённости. Его фигурка съёжилась и обмякла, сливаясь с креслом. Зато среди играющих началось оживление, послышались удивлённые возгласы и обиженные упрёки. Мяч увёртывался от мальчишек и скользил между их ног, живя своей жизнью. Они бросались из стороны в сторону, крича что-то друг другу. Их удары не достигали круглой цели, которая ловко увёртывалась, дразня и разжигая их злость.

- Ишь, разорались, ноги сейчас переломают друг другу, а то и попадут кому-нибудь по голове, хулиганы малолетние. Куда матери смотрят! – качала головой одна из бабулек, обращаясь к своим соседкам.

Знакомая картина. Седовласых любительниц перемыть чужие косточки около подъездов можно встретить всегда и никак не меньше двух.

-Да никуда не смотрят, нарожали и путёвкой в жизнь по заднице. А потом удивляются, откуда у нас проститутки да наркоманы, - пухлая матрона в очках с толстенными стёклами, нарочито громко высказала своё мнение, оглядываясь по сторонам.

- А алкашни сколько, пьют и о детях не думают. Потом и появляются, - одна из бабулек метнула хищный взгляд в сторону замершего мальчика. – Ирка из десятой квартиры вон родила, а теперь и сыну и ей всю жизнь маяться. А кто тот отец, поди разберись.

«Понесла кобыла, да лягнуть забыла»,- подумала я, морщась от того, что стала невольной свидетельницей этих гнусных сплетен.

- Да и со вторым её муженьком не всё гладко. В больнице лежит, она ему всю харю кипятком сварила.

-Да не она, её и дома не было, а я точно знаю…

Что она знала, по-видимому, останется пока тайной. Мяч прилетел со стороны играющих мальчишек и глухо шлёпнул по хитрой физиономии, раскрошив очки. Голова бабульки судорожно дёрнулась, и она завопила, прикрывая глаза пальцами, сквозь которые показалась кровь. Её соседка вскочила, всплеснула руками и попятилась, раскрыв рот в беззвучном крике, и тут… Это был не удар, не толчок, не подножка. Я увидела то ли тень, то ли полупрозрачный сгусток, то ли облачко пыли, поднявшееся под её семенящими ногами. Через несколько секунд она неловко грохнулась, неестественно вывернув ногу и клацнув зубами о цементный бордюр. Замешательство длилось мгновение. Мальчишки бросились врассыпную с криками: «Это не я!». К стонущим бедолагам кинулись мамаши, кто-то испуганно охнул, раздался детский плач и срывающийся крик: «Да вызовите скорую!»

«Вера, ты это видела, видела?» - взволнованно прошептал мне над ухом Сергей Назарович.

«Ага», - буркнула я в ответ, не зная, бежать ли на помощь, или оставаться на соседней лавочке. Признаться, я не поняла, что видела. Стечение обстоятельств, полтергейст или игру воображения. Украдкой посмотрев на мальчишку в коляске, заметила, что сейчас в его глазах не было отрешённости, любопытства или испуга. Они светились довольством, зато побелевшая, как мел, мать лихорадочно кинулась к своему сыну, увозя его от толкотни и криков.

***

- Ну и как тебе зрелище? – насмешливо спросил Сергей Назарович, когда мы ехали назад в свой санаторий.

- Не из приятных. Что дальше?

- А знаешь, напарница, такие люди были всегда, с самого зарождения человечества. Они учатся, адаптируются, и просто живут, растворяясь среди обыденности. Представь, кто может вырасти из такого малявки, если не заметить, отмахнуться или растоптать. Он же, засранец, не просто предметы перемещает, сам из тела выходить может. Видела, как бабку об бордюр? А дальше только индивидуальная работа.

Мог бы и не объяснять. Я знаю, что будет дальше. С нашей стороны – полные отчёты с описанием происшедшего. За дело возьмутся специалисты следующих уровней – психиатры, парапсихологи, даже духовные лица. Да, да, хоть и проработала я здесь недолго, а про одержимость тоже наслушалась. Вообще, теперь это не моё поле битвы. Завтра я встречусь с тем самым маленьким ангелочком и услышу её божественный голос.

***

Судя по записям наблюдателей, ничего особенного за последние два месяца не произошло. Сашенька, так звали поющего ангелочка, исправно посещала детский сад, участвовала во всех мероприятиях и дарила только радость окружающим. Инсульт пожилой воспитательницы не в счёт. Это произошло во время тихого часа. У неё внезапно закружилась голова, звон в ушах сменился тошнотой и онемением руки, а потом провал и госпитализация. Сашенька в это время беззаботно спала в своей кроватке. Правда, её мама накануне устроила скандал по какому-то поводу, может, это и послужило толчком к болезни.

Сейчас девочка сидела передо мной и поминутно оглядывалась на дверь, за которой осталась её мама. Потом она смешно наморщила носик и сказала:

- А я сегодня опять петь буду?

- Ну, если, ты, конечно, захочешь!

- Не хочу! Я к маме хочу!

- В прошлый раз тебе понравилось играть вон с той куклой, - я показала на полки шкафа, уставленные разными игрушками, - хочешь ещё поиграть с ней?

После минутного колебания девочка тряхнула кудряшками и подбежала к вожделенным сокровищам. Сдёрнув с полки сразу несколько игрушек, она хитро посмотрела на меня и швырнула их на пол.

Так, начинается, сейчас мы будем показывать свой характер. Сашенька тут же пнула их и по-прежнему глядя на меня, потянулась за другими. Через секунду на пол посыпались разноцветные кубики, покатились карандаши, разлетелись в разные стороны разноцветные пазлы.

- Саша, мне кажется, что это не самая лучшая идея, устраивать такой беспорядок. Теперь нам придётся всё это убрать, - сказала я строго, делая шаг вперёд.

- Не хочу убирать, ты мне не нравишься, ты злая!

Девочка отпрыгнула к двери и завертелась волчком, приговаривая нараспев: «Злюка-колюка». «Это что, такая детская песенка?» - промелькнуло у меня в голове. Точно, эти слова она напевала, как будто поддразнивая меня. Перед глазами всё начало двоиться, в ушах что-то застонало, зазвенело, боль как пуля пронзила виски и переползла в затылок, грозя пробуравить его насквозь. По губам поползло горячее и солёное. Пошатываясь и зажимая уши руками, чтобы и мозги не поползли за ворот, я с трудом раскрыла дверь и выбралась в коридор. Вот она, тварь!

Вытянутая морда и злобный оскал, сквозь который с шумом вырывался воздух, огромные глаза с воспалёнными набрякшими веками – вот что встретило меня за дверью. Вот она, мамочка со своей фанатичной любовью к избалованному ребёнку. Все, кто не нравится ангелочку, превращаются в инвалидов как бы по естественным причинам.

В этот удар я вложила всё: и злость, и душу, и последние силы. Мамаша распласталась, вереща и ругаясь, как сапожник, а я опёрлась о стену, слыша топот бегущих ног и знакомый голос Сергея Назаровича.

Боль в голове медленно отступала. Вот я опять побывала в переделке, и даже умудрилась не отключиться.

***

- Вера, ты когда догадалась, что дело совсем не в ребёнке?

- После последнего отчёта, в котором говорилось, что воспитательница с инсультом была доставлена в больницу. Там ведь тоже мать фигурировала. Кстати, что там с ней?

- О, от её голосочка даже стёкла лопаются. Её голосовым связкам любая сирена позавидует, и не только связкам, знаешь, как она может своё лицо менять, до неузнаваемости.

- Заметила, - усмехнулась я, вспоминая ту рожу в коридоре.

У меня был недельный отпуск. Времени поразмыслить над спецификой своей работы, было предостаточно. Людей им всегда не хватает! Детский рисунок пытается тебя сожрать, невидимая тварь пробует накормить яблоком, а любящая мамочка хочет выпустить мозги через нос и уши. И всё это должно быть зафиксировано, чтобы другие смогли продолжить начатую работу. Представляю, с чем они там имеют дело. И всё-таки уходить не хочется. Сейчас, смотря в глаза своему ворчливому напарнику, мне хочется просто расплакаться. А он, будто угадал моё настроение.

- Не жалейте себя, Верочка, поверьте, другие подвергаются куда большему риску. Вы что-нибудь слышали про синдром подарка феи? Ну, сказку в детстве читали? У героини при смехе изо рта сыпались лепестки роз, а при плаче слёзы превращались в жемчужины.

- Сказку читала, а про синдром не слышала.

- Не хотите ли посмотреть?

- Сейчас? Посмотреть запись?

- Запись, но в реальном времени. То, что будет происходить там, вы будете видеть на мониторе в соседней комнате. Пойдёмте, правое крыло на втором этаже.

***

Малюсенькая комнатушка примыкала к кабинету, в котором сейчас работал специалист другого уровня. Две симпатичные девчонки, похожие друг на друга как две капли воды, сидели за столом и занимались каким-то важным делом.

-Знакомься, Ирина и Марина, сёстры-близнецы, ученицы пятого класса. Примерно год назад явили миру такой феномен: при обиде, страхе, злости, даже грусти выдают окружающим целые полчища насекомых! Это про них в прямом смысле слова можно сказать: «Им нельзя раскрыть рот». Мы уже видели и гусениц, и мух, и маленьких домашних паучков. Что интересно, всё самое настоящее, судя по многочисленным анализам и довольно агрессивное. Гусеницы ползают, мухи кусаются. Объяснения нет, но девчонкам всё это портит жизнь. Интересно, какой подарок они приготовили нам сегодня.

- Надеюсь не змей и скорпионов, - пошутила я, уставившись в монитор.

Гладкая поверхность стола, за которым сидели девчонки, была абсолютно пуста. Специалист применил излюбленный приём – показывал карточку с каким-нибудь изображением и внимательно наблюдал за реакцией. Сёстрам было весело, они смеялись, болтали друг с другом и непринуждённо отвечали на вопросы. Но вот из стопки карточек специалист вытащил ту, при виде которой, реакция сестёр изменилась. Они переглянулись и замолчали, не отвечая на заданный вопрос. Сергей Назарович напрягся: «Их учат сдерживать свои эмоции, иногда это получается. Не хотелось бы, что бы сёстры ходили всю жизнь с пакетами у лица».

Я буквально готова была залезть в монитор, так мне хотелось рассмотреть происходящее. Им опять задали вопрос, и одна из них заелозила на стуле, испуганно глядя на сестру. В уголке её рта показалась большая чёрная точка, а потом растворилась в воздухе. Ещё одна точка, ещё одна. Девочка больше не могла себя сдерживать. Она вскочила со стула и завопила, стараясь остановить поток, вырывающийся изо рта вместе с криком. Чёрные точки садились на стены, падали на стол, бились о стекло большого окна, но большая их часть атаковала женщину, размахивающую руками.

- Это что, осы? – вскочила я, оглядываясь на Сергея Назаровича.

- Хуже, Вера, оводы, чёрт бы их побрал!

- Чего стоишь, отсекай её от них, аэрозоль давай, - закричал мой напарник, подскакивая к замершему сотруднику.

Скоро комнату заволокло белой дымкой, и я осталась одна, боясь ослушаться сурового приказа Сергея Назаровича сидеть и ждать.

Ждала долго, не сводя глаз с монитора, но дымка так и не рассеялась, скрыв от меня дальнейшие действия сотрудников. Когда Сергей Назарович появился в комнате, вид у него не предвещал ничего хорошего.

- Всё так плохо?

- Плюс в том, что одна из сестёр смогла совладать со своими эмоциями. Если бы обе проявили себя, то хуже уже и быть не могло. Заметь, в отличие от взрослых, у детей это всегда защитная реакция. Что ж она им там показала?

- А со специалистом всё будет в порядке?

- Dermatobia hominis. Человеческий овод. Искусали, заразы. Знаешь, как личинок овода из-под кожи удаляют? Подцепят пинцетом и тянут белую жирную мерзость. Зрелище не для слабонервных. Остаётся надеяться, что заражения паразитами не было, а сейчас врач всё сделает как надо, чтобы в дальнейшем не пришлось прибегать к хирургическому вмешательству. Учись, Вера, запоминай. Придёт время, твои знания пригодятся, если не сбежишь, конечно.

***

Дни тянутся однообразной вереницей, навевая на меня тоску. Как ни странно, это тоска по адреналину, который играет в крови при общении с очередным пациентом. Практически три недели я не видела странных. И вот передо мной отчёт, который я так долго ждала.

Мама очень удивилась, когда шестилетний Вовка, отказываясь идти спать, заявил, что скоро придёт отец. Отец был в командировке, и приехать обещал только через несколько дней. А через час он уже довольный стоял на пороге, потирая натруженные руки. Сонный малыш прижался к его ногам, бормоча, что знал о приезде папки, потому что слышал, как его машина ехала по дороге. Но в то время, как он об этом заявил матери, машина отца находилась в пятидесяти километрах от дома. Следующий случай не заставил себя долго ждать. Придя с улицы, Вовка стал смеяться над тем, как бабушка Поля ругается с соседкой из-за плохо вымытой лестницы. При этом он повторял слова и выражения, услышанные им самим. Бабушка действительно ругалась в тот день с соседкой, только вот жила она на другом конце города…

Конец записи

Да у этого ребёнка феноменальный слух, скорее всего, избирательно воспринимающий звуковые волны! Значит, завтра наше первое знакомство. Страшно ли мне? Да, никогда не знаешь, что преподнесёт тебе эта первая встреча. Хочу ли я уйти? Нет, по той простой причине, что эта работа мне нравится. Не каждому судьба преподнесёт личное знакомство со странными детьми.

"Они всегда жили среди нас, жили, живут и будут жить.

Их запирают в психушки, о них снимают фильмы, им завидуют.

А вот мне страшно, потому что я вижу обратную сторону медали, я с ними работаю."

Чего-чего, а такого удара ногой в самое яблочко, Валентина Андреевна никак не ожидала. Крепко держа ручонку своего нерадивого ученика и выговаривая ему о важности правильного наклона и старании при письме, она терпеливо выводила буковки на узенькой строчке помятой тетрадки. Рука мальчишки была безвольной, податливой и не принимала никакого участия в этом трудном деле правописания. Сам он брезгливо морщился и потешно надувал губы, показывая всем видом, что эта наука ему неинтересна, трудна и просто отвратительна. Валентина Андреевна, учительница начальных классов, годами выработавшая в себе умение сдерживать негатив, чувствовала сейчас подступавшую злость на этого ни к чему не способного мальчишку. Ни читать, ни писать, ни считать! Далеко не глупый, а просто обленившийся чертёнок. Была бы её воля, такого бы ремня дала. Поначалу, мог запросто показать ей язык в ответ на требование стараться, потом кинуть в её сторону матерное словцо, показать неприличный жест, опустив руки под парту. Или просто объявить бойкот, демонстративно отвернувшись и бросив ручку на пол. В таких случаях учительница отступала, не просила, не объясняла, не ругала, а давала время перебунтовать и успокоиться. Хорошо, что на весь класс вот такой один трудный ученик. Сегодня оставила после уроков на дополнительное занятие, надо же как-то учить.

Ощущая усталость и боль в спине, она тяжело выпрямилась и тут же почувствовала удар пониже спины, от которого слабо охнула и резко повернулась к обидчику. Серёжа Коваленко, ученик первого класса, смотрел исподлобья на свою учительницу, явно радуясь, что удар достиг своей цели. Во взгляде чувствовался вызов: «Ну и что ты мне сделаешь?» Валентина Андреевна, удивлённая, рассерженная, покрасневшая от негодования, сделала шаг навстречу первоклашке, с усмешкой наблюдавшему за её действиями. Тетрадка, лежавшая на парте, поднялась в воздух и с силой шлёпнула оторопевшую учительницу по лицу. Обыкновенная шариковая ручка, которую минуту назад сжимали тонкие детские пальчики, сейчас выскользнула, подпрыгнула вверх и застыла в паре сантиметров от левого глаза, намереваясь вонзиться в зрачок по велению своего маленького хозяина, сложившего руки на груди и откинувшегося на спинку стула.

Конец записи.

Вонь в квартире появилась сравнительно недавно. Павел Сергеевич, работавший патологоанатомом в местном морге, сначала не придал этому значения. Ну. воняет, и воняет, на работе не такого нанюхаешься. А специфический запашок, связанный с его работой, давно въелся и в одежду, и в душу. Жена год назад ушла, бросив ему в лицо обидное: «Да пошёл ты со своей работой, да своими трупаками». Пытался ей что-то возразить, объяснить, но получил очередную порцию обидных слов с очень тонким, но понятным смыслом: « Закрой свой рот и не воняй здесь больше в мою сторону!» Слова эти он слышал и раньше от неё, обижался, тайком обнюхивал свою одежду, себя. Долго скрёб тело в ванне, ещё раз принюхивался к себе, и ничего особенного не замечал. Нормальный мужик, нормальная работа, нормальный запах. Разве её объяснишь, что там у них всё строго, стерильно и в какой-то мере, даже уютненько, чего не скажешь о квартире, хозяйка которой вечно ворчит и воротит от него нос. Переживал, конечно, но в себе. Не хотел, чтобы сын видел, ему учиться надо, а не в дела взрослых вникать. Без хозяйки трудно, но ему с женой легко никогда и не было. Всё как-то само собой пошло, поехало: работа, дом, быт, который никак не хотел слушаться мужских рук. Отварные пельмени, яичница,, бутерброды и дежурные фразы в сторону сына: «Как в школе? Ты ел? Уроки сделал? Приду поздно, не жди». Артём, семиклассник, в общем-то особо и не переживал развод родителей, а, может, делал вид, что не переживает. У него был свой мир, свой круг общения, свои интересы и вопросы. Отца в этом созданном мире не было. Зато были такие интересы, узнай о которых отец или окружающие, то навряд ли Артём встретил понимание с их стороны. Какое понимание может быть, когда у тебя в шкафу, в который никто не заглядывает, есть своя кунсткамера собственного производства. Серые подвальные крысы с белыми головками и вытаращенными бусинками глаз. Белые крыски с серыми головками, застывшие в самых вычурных позах. Сам резал, сам сшивал, сам раствор готовил. Привлекал Артёма не процесс экзекуции над бедными тварями, а процесс их оживления. Да, именно их оживления. Подержишь такую сборную крыску в руках, почувствуешь, как ладони начинает распирать жгучей пульсирующей болью, направишь мысленно эту пульсацию на то, что когда-то было двумя разношёрстными зверьками, и чудо – пушистое произведение зашевелится, завозится, а потом вцепится в чужую половинку тела маленькими зубками, стараясь отгрызть и уничтожить чужеродную плоть. Правда, усилий хватает ненадолго, вскоре движения зверька становятся хаотичными, вялыми, а потом он замирает бесформенной массой уже навсегда и находит своё место в очередной банке. В шкафу стояло уже штук восемь таких банок, а места требовалось побольше, ещё хотелось бы поэкспериментировать не только на крысах. То, что Артём может то, что не могут другие, он понял не так давно, случайно. Тогда исходным материалом послужила хомячиха Лепёшка, прозванная так за свои габариты и случайно раздавленная тяжёлой ногой отца. Неся хомячиху на место погребения под каким-нибудь кустом, Артём и почувствовал эту жгучую пульсацию в ладонях, а потом изломанное тельце ожило и заскребло коготками, желая освободиться из темницы сомкнутых рук. Лепёшка жила каких-нибудь пять минут, но она точно жила, скреблась, попискивала. Если тогда Артёму казалось, что это случайность, то впоследствии он убедился, что действительно может оживлять, пусть ненадолго, но его руки дарили жизнь. Придушенный воробей, пойманный соседской кошкой, бездомная дворняга, сбитая машиной, мышь, смачно прихлопнутая мышеловкой, всё это в его руках получало маленькие порции жизни. Хотелось большего. Этим большим стали две разношёрстные крысы, благо достать их не составило большого труда. Намного трудней было соединить голову одной с телом другой, не имея специальных знаний и инструментов. Возился долго, заляпав при этом половину своей комнаты, но результат! Пульсация, жжение, слабое головокружение, и его творение уже со страхом стреляет глазами по сторонам. Потом опять бесформенная вытянутая тушка. В банку её. Опять хочется большего.

Конец записи.

Нежное и удивительное создание пяти лет в длинном пышном платьице с блёстками стояло на небольшой сцене актового зала детского сада «Солнышко» и мило улыбалось. Девочка улыбалась папе и маме, не сводивших глаз с любимой дочери, а также всем, чьи любопытные взгляды были прикованы на этого ангелочка. Глядя на неё, никто бы и не подумал, что десять минут назад ангелочек выгибался в истеричном крике и захлёбывался потоком льющихся слёз. Мишка Лескин толкнул, обозвал её дурочкой и задавакой, да ещё в придачу плюнул на красивое пышное платье, приготовленное мамой для выступления. Слёзы были потушены многочисленными обещаниями забросать малышку подарками, но обида ещё клокотала в маленьком сердечке, заставляя его обладательницу поминутно оглядываться на самодовольного надутого Мишку. Воспитательница заиграла мелодию детской песенки, малышка шумно вздохнула и запела, кокетливо и уморительно сложив пухлые ручки. Присутствующие заулыбались, голосок был звонкий, чистый, не фальшивил, а старательно выводил каждую нотку. А вот за кулисами происходило что-то непонятное. Кто-то испуганно охнул, потом все забегали, засуетились, раздались испуганные возгласы. Миша Лескин, виновник недавних девчачьих слёз сначала исполнения песенки стал почёсывать оттопыренные уши, потом замотал головой, болезненно морщась. Лицо мальчика побледнело, и присев на корточки, он закрыл уши ладошками, сквозь которые показались тонкие струйки крови. Такие же струйки потекли из носа, окропляя штанишки и белую рубашонку. Мальчик привалился к стенке и закричал от боли, в то время как вокруг него засуетились взрослые. И только ангелочек победно задрал носик вверх, заканчивая весёлый куплет песенки.

Конец записи.

- Ну и что вы об этом думаете? – спросила меня немолодая женщина, настороженно наблюдавшая за мной в течение всего времени.

Что я могла думать? Знала, что будет собеседование, ожидала всяких вопросов, заглядывавших вглубь моего резюме, но изучение подобных опусов с моментальным анализом, как-то не укладывалось в моей голове.

- Думаю, что это явно не медицинский отчёт и даже не какой-то документ, а, скорее всего, воссоздание проблемной ситуации с целью выявления моей компетентности. Тогда скажу сразу. В первом случае у ребёнка трудности в адаптации к школе, полное отсутствие мотивации к учёбе и плюс к этому сверхспособности, заставляющие предметы покидать свои места, если конечно, это всё не выдумка. Во втором случае перед нами встаёт социопат с садистскими наклонностями. Детство без внимания и любви привели к пагубным изменениям детской психики и галлюцинациям, в корне которых лежит полная уверенность в умении оживлять мёртвые объекты. Ну, в третьем случае, все описанные события – это стечение обстоятельств. Ребёнок не может целенаправленно причинить вред одному силой звуковых волн, воспроизводимых его голосовыми связками, и в то же время не влиять на других. У мальчика могло повыситься внутричерепное давление, да мало ли каких причин, но я не берусь утверждать, что причиной случившегося послужила невинная детская песенка.

- Не песенка, а исполнитель, - мрачно сказала собеседница. По всему было видно, что особого впечатления мои ответы не дали. Так чего же она ожидала, от меня, детского психолога с семилетним стажем из небольшого провинциального городка. К тому же по поводу дребедени, написанной на трёх листочках. В чём подвох?

- Скажите, а вы допускаете сам факт того, что дети с очень необычными способностями, зачастую выходящими за рамки общепринятого понимания, всё-таки живут среди нас?

Странный вопрос. За свою практику я насмотрелась и на девиантное поведение, и на жертв бытового насилия.

- Смотря, что мы понимаем под этими рамками. Лично мне не приходилось сталкиваться и работать с такими детьми, но весьма вероятно, таковые есть.

После небольшой паузы, женщина повернулась ко мне и просто поставила меня перед фактом.

- Вы совершенно правы, они живут среди нас, растут, учатся, становятся взрослыми. Первые две истории, с которыми вы познакомились довольно старые. Они имеют продолжение и конец. Неусидчивому первокласснику сейчас шестнадцать лет, и он находится в изоляции, скажем, на лечении, по той причине, что представляет большую угрозу для окружающих. А вот герой второй истории, мальчик, как вы выразились с садистскими наклонностями, стал очень хорошим врачом, который работает в нашем центре. Здесь мы работаем именно с такими детьми: милыми, добрыми, замкнутыми, агрессивными, но здесь их называют просто странными. Все они имеют определённый дар или способности, и наша задача помочь им разобраться в себе, научить управлять этим даром, не причиняя окружающим вреда. У нас большой штат сотрудников и каждый выполняет свою работу согласно своему уровню. Записи, с которыми вы познакомились, именно отчёты, предоставленные сотрудниками первого уровня, отвечающими за поиск и сбор информации, далее идут наблюдатели, которые долго и кропотливо наблюдают за индивидуумами, прежде, чем те попадут в наш центр. А вот тут за дело принимаются психологи, которые должны увидеть сам дар и понять, сможет ли такой ребёнок справиться с ним, и что будут делать специалисты следующих уровней. Психолог должен понять, что перед ним: особенности характера, неустойчивость психики, или та самая странность, которую надо изучать, направлять, или объявлять ей войну.

Признаться, всё сказанное не укладывалось у меня в голове, я даже начала сомневаться, смогу ли я работать с таким контингентом и вообще, чего от меня ждут. Тем не менее, первый мой вопрос касался третьей незаконченной истории.

- Вы ничего не сказали о поющем ангелочке. Кем же стала она, и что всё-таки случилось с обидевшим её мальчиком?

- Девочка ещё ходит в детский сад. Она окружена любовью и заботой своих близких, и как все малышки её возраста, любит играть, бегать и петь весёлые детские песенки. А мальчик… он практически ничего не слышит. А вот виновата ли в том юная леди, придётся разбираться вам. За три сеанса, что она была у нас, мы совершенно ни в чём не продвинулись.

***

Первым чувством, охватившим меня, было чувство скрытой радости. Работа очень нужна мне сейчас. Хотелось оставить позади месяцы депрессии и боли, забыть всё: гибель мужа и сына, сочувствующие взгляды, алкогольный угар, пожирающий душу изнутри, ощущение бесполезности и одиночества. Да, новая работа, новое место, новая осмысленная жизнь. Куда я только не отсылала своё резюме, и предложения были, но вариант оказаться вдали от города, в тихом уютном месте, называемом детским санаторием, для меня оказался лучшим подарком судьбы. Час неутомительной поездки, и вот я уже стою на асфальтированной дорожке, ведущей к двухэтажному зданию, скрытому под кронами деревьев. Чистота, порядок, свежий воздух, цветы, фонтанчики, тишина. Как раз эта тишина и настораживает, нет самых главных звуков, которыми должно быть наполнено это место – детских голосов. Нет, детей я всё же увидела. Несколько взрослых, вероятно родителей, расположились в вестибюле и приглядывали за своими чадами, бегающих, скачущих и орущих на разные голоса. Охранник, встретивший меня, молча показал на дверь, уходящую в длинный коридор. Я бы совсем запуталась в глянцевой пустоте, если бы мне навстречу не вышла эта женщина и не пригласила войти вслед за ней в небольшую комнату.

Я принята, правда с испытательным сроком, но у меня есть работа. И шуть с ним, что мой наставник – пожилой ворчун, кабинет напоминает бункер, напичканный непонятным оборудованием, и что мне нужно ознакомиться с двумя толстенными папками разных инструкций. Как оказалось, людей именно моего уровня не хватает, и мне сразу придётся учиться новым премудростям на рабочем месте, с помощью Сергея Назаровича, конечно.

***

Ну что ж, новый рабочий день, и судя по документам, изученным накануне, моим пациентом будет Дмитрий Белов, мальчик шести лет, доведший до сумасшествия уже трёх человек: родную бабушку, соседского мальчишку-одногодку и преподавателя развивающего центра. Связи между этими людьми никакой, кроме того, что они тесно общались с Димой, а вот исход одинаковый – сильнейшее нервное расстройство, причём у бабушки случился инфаркт и в данное время она полный инвалид. Дима сейчас сидит передо мной и с любопытством поглядывает на шкаф, уставленный игрушками. Впечатление вполне нормального жизнерадостного ребёнка.

- Димочка, тебе нравятся игрушки?

Мальчик утвердительно кивнул.

- Хочешь поиграть? Можешь взять любую, какая тебе нравится.

Мальчик спрыгнул со стула и направился к шкафу. Внимательно осмотрев его содержимое, он потянул на себя альбом и карандаши, не яркую машину с пультом управления, не конструктор с миниатюрными ключиками и гайками, а простой альбом для рисования.

- Ага, значит, ты любишь рисовать? – продолжаю я.

- Да, - слышу в ответ несмелое утверждение.

- А что ты любишь рисовать?

- Животных.

- Ну, вот и нарисуй, а я тебе помогу.

Дима покосился на дверь.

- Мама не разрешает рисовать.

Я была удивлена, в его возрасте рисование нужно не только для развития моторики руки, а вообще для познания и самовыражения. Запрещать ребёнку рисовать!

- Дима, здесь рисовать можно! Ну, что ты хочешь, смелее.

Карандаши замелькали в пухлых ручках и скоро на листе бумаги проступили ясные очертания какого-то животного. Мальчик погружался в работу с головой и даже высунул кончик языка от усердия. С каждой минутой я убеждалась, что талант художника на лицо. Какая мелкая моторика! Рисунок ничуть не напоминал работу шестилетнего малыша. У существа, которого рисовал Артём, отчётливо проступала каждая чешуйка, и это была не маленькая рыбка из домашнего аквариума. На листе извивалось безобразное круглое кольчатое тело с огромной пастью, усеянной несколькими рядами зубов-треугольников. Ни глаз, ни подобия носа, огромный провал с рядами зубов, по спирали уходящими внутрь глотки. Самое страшное, что эта спираль двигалась, наподобие механизма мясорубки, только мяса в ней сейчас не было. «Этому мальчишке только арты к ужастикам рисовать», - промелькнуло у меня и исчезло в приступе паники. Тело монстра поднялось над поверхностью листа и полезло на стол, вытягивая кольца сантиметр за сантиметром. Дима застыл в безмолвном крике и поднял ручки, защищаясь от своего творения. Но целью этого творения явно была я. С невероятной быстротой, тварь оказалась на краю стола и шлёпнулась вниз, обдав меня брызгами зелёной слизи. Мгновение, и носок моей туфли оказался в пасти этого существа, которое просто стало натягиваться, ежесекундно сокращая отвратительные подвижные кольца. Я не закричала, не кинулась прочь, я впала в ступор и смотрела вниз, будто ожидая, когда моя нога окажется в спиралевидной зубастой глотке. Мясо для мясорубки.

«Вера, за черту!» - пронзительный голос выдернул меня из ступора, и только тогда я почувствовала нарастающую боль в кончиках пальцев. Этот шаг за белую еле заметную черту на полу кабинета дался мне с большим трудом. Левая нога налилась тяжестью и отказывалась слушаться, я поволокла её вместе с пульсирующей тварью, которая добралась практически до голеностопа. Как только круглое тело коснулось белой черты, эта полоса завибрировала и выплюнула маленький язычок голубого пламени, который как резак мягко вошёл в копошащуюся плоть и бесшумно разделил её на две половины. Хвост ещё сокращался какое-то время, вот глотка тут же ослабила хватку и повисла на ноге бесформенным комком. Через минуту от мрази остались только две шипящие лужицы и несколько чешуек, прилипших к полу.

- Всё, зафиксировали! Вера, ты молодец, - ласково теребил меня за плечо Сергей Назарович, в то время как молодой человек в белом халате присел около мальчика.

- Ну что, Димка, страшно? А для бабушки ты что нарисовал?

- Собаку, я её у нас во дворе когда-то видел, - вздохнул мальчик.

От испуга у него не осталось и следа, к картинкам своим он давно уже привык.

- Ну что, Вера, перед тобой типичный худмин. То есть умеющий оживлять свои рисунки. До сих пор не знаю, как это у них получается. Ну, вот представь, показывает бабушке рисунок собаки, а собака с альбома прыгает и гавкает так ласково. Интересно, что он там учителю и соседскому мальчишке нарисовал.

Я уже пришла в себя, глядя на невозмутимого и весёлого Сергея Назаровича.

- Это точно не глюк?

- А камера может глюк заснять? Здесь этих камер не меньше десятка натыкано. Свою работу ты сделала. Мальчишка себя проявил, а дальше - работа специалистов другого уровня. Давай чайку, а потом за отчёт.

Вот так и прошёл мой рабочий день и первое знакомство с девиантом. Конечно, мне сразу было многое непонятно, я недоумевала, возможно, задавала много вопросов, боялась, а вот уйти мне не хотелось. Тем более, первый успех сразу открыл мне дорогу, отменив испытательный период. Со временем я узнала, что центр располагает довольно большим штатом сотрудников, которые выполняют свою работу, следуя инструкциям, и ни при каких обстоятельствах не вмешиваются в дела других специалистов. А их здесь было не мало. У каждого уровня свои обязанности, своя площадь деятельности, свои подходы и свои правила. Здесь каждый хранил свои секреты, не распространяясь о своих пациентах, не сетуя на неудачи и не хвастаясь успехами.

(Продолжение следует)

Ссылка на прошлые части:

Цикл "Гришка". Коса, кому краса, кому погибель

Цикл "Гришка". Коса, кому краса, кому погибель (окончание)

Есть в народе примета одна: как бабье лето в силу войдёт, держать надо ухо востро – какие паутинки по воздуху несёт. Короткие да тонкие, будет осень как осень, со своими заботами да радостями. Ну а коли длинные, толстые, да блестящие, что за каждую ветку цепляются, значит леший с лешихою свадьбу задумали, дочерей своих замуж отдавать хотят. Вот и ткутся наряды кисейные, да фата свадебная, а и горе тому, кто кортеж тот свадебный встретит, или, гостем на свадьбу попадёт. Ведь, окрутит нечисть, да так, что дай бог, ноги унести. Водой болотной опоит, которая мозги, не хуже самогона затуманит, на закуску грибочков подсунет, само, что ни на есть несъедобных, а то и дочку свою сосватает, когда для потехи, а когда и со злым умыслом.

Впрочем, как старики говорят: «По любви жениться – женой всю жизнь гордиться, а без любви жену взять, счастья в жизни не видать». А какая жизнь с нечистью, опоить любовью может, а вот счастья навряд ли принесёт. Ей мирская жизнь не по нутру, а так, утеха для души бесовской, рано или поздно, чёрное родство к себе позовёт. Человек мается потом всю жизнь, а и жизни той останется – хвостик с маковкой.

***

Жили на краю посёлка Сашка да Пашка – два брата - погодки. Мамке их давно пора бабкой стать да внучат нянчить, а они не торопятся. Обоим уже за тридцать, а всё никак судьбой своей не обзавелись. Вроде, из себя мужики видные, работящие, на стопку не падкие. Жили, правда, всегда по старинке. Мальцами ещё были, пацаны на велосипедах катаются, да в чужие огороды за подсолнухами ныряют, а они всё с отцом по хозяйству. Подросли когда, молодёжь по углам обжимается, а они то с мамкой за грибами да ягодами, то с отцом на охоту. Охоту любили очень, отец много всякого знал, на советы не скупился. Ну а как возраст уже подошёл, сверстники семьями обзавелись уже, многие поразъехались, а братья так и остались – молчунами да одиночками. Мать, бывало, ругала их: «Не найдёте невест от бога, так черти вам сыщут». А им что, где найдёшь этих невест, когда дома хозяйство большое, мать-старушка, да возраст не яблоневый цвет.

***

Дом домом, а решили они как-то развеяться, по лесу побродить с ружьишком отцовским, не столь ради охоты, сколь ради тишины и красот лесных.

Знакомые красоты давно уже кончились, вокруг места чужие, сюда они и с отцом ранее не хаживали. Будто сам леший завёл.

Место, куда забрели сегодня братья, давило на них мрачным ощущением присутствия чего-то чужого, непонятного и враждебного. Бурелом на каждом шагу: поваленные деревья с вывороченными корнями, похожие на зелёные щупальца диковенного зверя, так щедро они мхом обросли. Мешанина из веток, опутанных высокой травой, огромные пни с торчащими острыми осколками развороченной древесины.

- Эка занесло, ни зверя, ни птицы, - в сердцах выдохнул Павел, зацепившись за корягу.

В ответ Сашка только что-то буркнул себе под нос, оглядываясь в поисках тропки, которая выведет их из этого бурелома. Внезапно слух уловил позвякивание, очень на звук колокольчика похожее. Да и звук такой ясный, явно близко совсем. Но ещё большее удивление вызвали весёлые нотки гармони, да лошадиный топот, слаженный и чёткий, будто тройка лошадей по дороге мчится. Это в таких-то местах, где и тропки не видно среди зарослей, да поваленный сухостой на каждом шагу! Тут и самого смелого оторопь возьмёт. А весёлый шум всё ближе и ближе, вот и речь человеческая слышится. Кто-то песню поёт под звуки гармони, да не просто песню, а частушки с приколами. А в ответ смех, да такой задорный, сам бы выскочил и запел, или, хотя бы подивился на весельчаков, что в тайгу гулять заехали.

Пашка-то помоложе, любопытство посильней страха гложет. Стал он шею вытягивать, чтоб на то веселье хоть глазком взглянуть. А Сашке, не столь любопытно, сколь боязно, да рассудок подсказывает, что нечисто здесь. Неоткуда людям с гармонью в таких дебрях взяться, места дикие, необжитые, дымком от костра не несёт, шашлыком не пахнет, да и темнеет уже, само то, к огоньку поближе, да потише вести, а не шастать с песнями-плясками, не пугать лесных обитателей. Он брата дёргает, мол, давай схоронимся, не к добру весь этот шум посреди лесных чащоб. У самого предчувствие нехорошее, в ушах от звуков весёлых шумит, голова тяжестью наливается, слабость по телу пошла и противная дрожь в конечностях. А вот с Павлом всё наоборот, будто подменили: глаза заблестели, приосанился парень, заулыбался, напевать себе стал под нос и полез из бурелома, прям навстречу людскому говору. Ну а Сане что делать, он за братом двинулся, не бросать же его в незнакомой компании. Готов он был сто раз поклясться, что не было ранее полянки на этом месте, они с братом продирались здесь недавно. Вон две сосны, сцепившиеся вместе корявыми сучьями, вон дерево, с корнем вывернутое, а вот зарослей густых нет, трава низкая, мягкая, настоящий островок для отдыха. На краю полянки лошади, лентами да цветами украшены, сбруя новая, чудная, такую только на картинках у богатырских коней видели. А мелкие бубенчики прямо в гриву вплетены, чудно! Ни повозки, ни телеги какой. Посреди поляны скатерть на траве, а на ней! Павел слюну сглотнул: грибочки солёные, мясцо жареное в пряной подливке, рыба да дичь, соленья всякие, каравай с хрустящей корочкой, пирогов видимо-невидимо, ну и огромные бутыли с высокими горлышками, уж понятно с чем. Молодёжь тут рядом шумит да приплясывает. Ну а те, что постарше, во главе стола сидят, да речи ведут. Вроде, и ничего сверхъестественного, а странности в глаза кидаются: стол от снеди ломится, от кушаний пар идёт, а костра-то нет, на чём стряпали? Здесь и парни, и девушки, а транспорта и близко не видать, на чём сюда ехали? Да и одёжка какая-то не такая, на старинный манер, что ли, сарафаны с каймой да рубахи с воротниками узорчатыми. У девок венки из цветов, а волосья не прибраны, да и парни не стрижены, отрастили лохмы до плеч. Но ещё больше поражало то, что обувки на них никакой, это в лесу-то.

Появление двух охотников на поляне не вызвало у весёлой компании ни удивления, ни особых хлопот, будто изначала они званными гостями были. Как и положено подошли братья сначала к старшим, поприветствовали, о здоровье справились. Дедок, что во главе стола сидел, головой махнул, предлагая присесть, отдохнуть да голод уталить. Тут же девка чернявенькая и чарки поднесла. Пашка залпом выпил, за снедью полез, а сам с чернявой глаз не сводит. Сашка только губы помочил да хлебом простым закусил.

- Чего так? – усмехнулся дедок, - али не по вкусу? Коли гостем пришёл, так не обижай. У моего семейства нынче радость большая – дочку замуж отдаём.

Сашка про себя думает: «Впору внучку провожать, а он дочку, вот тебе и дедок».

- А то! – будто по мыслям прошёлся старик, - у меня ещё три на выданье. Глядишь, может, и ты зятем станешь.

Говорит, а сам буравит парня недобрым взглядом. Сашке и так не по себе, а тут от взгляда мороз по коже.

- А чего костёр не зажжёте, прохладно, не май месяц. Огонь уют и тепло принесёт да чаю горячего. Скоро совсем стемнеет, ничего видать не будет. Я и веток сухих сейчас быстренько соображу.

Хотел Сашка встать, да зад, словно в землю врос. Пашка уже с чернявенькой в пляс пустился, его брат сроду таким не видал, а на Сашку и не глядит вовсе.

«Когда набраться успел», - думает брат, а сам всё встать пытается.

- Геть! Вам бы всё костры жечь! Не боись. Тьма глаз не выколет, и зад не отморозишь, а чайку горячего тебе и так поднесут, - с нескрываемой злобой сказал дед и присвистнул по-молодецки.

Тут же поляна озарилась мягким ровным светом, льющимся из-под каждой травинки, будто сотни светлячков зажгли свои фонарики. А вот и вожделенную кружку с горячим чаем подносит молодуха. Венок из листьев и ягод украшает головку, а улыбка так и проникает в сердце, заставляя трепыхаться, как лесная птаха в клетке. Дурманящий аромат травяного чая приятно защекотал ноздри, и Сашка отхлебнул добрую порцию, обжигая губы и расплываясь в блаженной улыбке. Его неудержимо клонило в сон, как-то сами по себе отступили на задний план Пашка, весёлая гулянка в самом сердце чащобы, мучительное тревожное чувство, и вот уже сознание отключается, заваливая Сашку на бок, носом чуть ли не в чашку с квашенной капустой.

В себя он пришёл от тревоги, которое зачастую вырывает человека из крепкого сна, заставляя напрягаться каждый мускул от необъяснимого предчувствия нависшей опасности. Приоткрыв глаза, Сашка увидел, что веселье продолжается, но смахивает оно уже не на праздник души, а на чудовищную оргию нечисти, собравшейся в одном месте. Гостей поприбавилось, но вот теперь увидел парень совсем другой облик, от которого кровь стынет в жилах. Безобразные тела, больше напоминающие полусгнившие колоды с крючковатыми руками-ветками бегали по поляне, словно играя в какую-то дьявольскую игру. На колодах умостились карлики, обросшие зелёной слизью, и громко улюлюкали, подгоняя свой транспорт яростными ударами прутьев, зажатых в маленькие кулачки. Женщины с рыбьими хвостами извивались по примятой траве, создавая хоровод из голых торсов и блестящих серебристых хвостов. В середине этого хоровода скача и подбрыкивая волосатыми ногами резвились существа со звериными мордами, сверкая рубиновыми глазами и скалясь на «гостей» омерзительными ухмылками. Бешеная скачка только набирала обороты, по воздуху носились тени, напоминающие киселеобразную массу, и поливали всех дождём, состоящим из слизняков и пиявок. Огромный столб, как показалось сначала Сашке, зашевелился, затрясся в громовом смехе и изрыгнул из открывшегося чрева водопад мутной зелёной жижи, вперемешку с мелкими рыбёшками и болотными гадами. А в самой середине поляны стоял Пашка и обнимал сучковатую корягу, нашёптывая образине, по-видимому, ласковые слова, такое умиленное было выражение его лица, обрамлённое венком из дурман-травы.

Сашка попытался отползти подальше, но на его плечо легла тяжёлая рука, издающая острый запах раздавленных груздей и прелых листьев.

- Куда, соколик, собрался? Молодых вон, подарками одаривают, а ты что?

- Нет у меня ничего, - зло прошептал Сашка, - знали бы, стороной вашу свадьбу обошли.

Старичок засмеялся и показал на Пашку.

- Куда привело, туда привело, ему, вон, нравится.

Сашка с мучительной тоской посмотрел на брата, вьющегося вокруг нечисти, осознавая, что влипли они, по самое не хочу. Снова нахлынула страшная слабость, превращая тело в бездушное дерево, лишая возможности соображать и шевелиться. «А мамка как же? Все глаза уже, наверно, проглядела, она же хворая, мамка-то наша!» - только и успел подумать Сашка, погружаясь в кошмарное забытьё.

***

Очнулись братья, когда солнце высоко поднялось над верхушками деревьев, громко заявляя о ясном тёплом дне. Лесные птахи деловито порхали, насмешливо поглядывая бусинками глаз на Пашку, который скорчился у корня поваленного дерева. Ни поляны, ни травы-муравы, как был бурелом, так остался. Голова у Сашки трещала так, как будто пил он всю ночь и не по маленькой. Пашке было и того хуже, кишки выворачивало наизнанку. Чёрная земля, пережёванная трава и другое дерьмо изливалось из желудка назад, окропляя лесную твердь. Ни рюкзаков, ни старенького отцовского ружьишка, да и упоминаний о ночном пиршестве не было. Вот только на сухой ветке рядом с Пашкой висел веночек из увядшей  травы, когда-то украшавший макушку парня. Сейчас он напоминал пучок пожухлых стебельков, насаженных кем-то на острый сучок.

- Ты как? – обратился старший к Пашке, превозмогая тошноту, – ну ты и нажрался вчера.

- На себя посмотри, у самого нос дерьмом оброс, - бросил в ответ тот и согнулся в новом приступе рвоты.

Выбирались из чащобы долго, сил на разговоры не было, часто останавливались, чтобы передохнуть и испить водицы из лесного ручья. Ночь казалась теперь наваждением, принесённым дурным гнилостным воздухом, не могли ж они и впрямь лешего встретить, да гостями на свадьбе гулять. Когда начались знакомые просеки, выдохнули с облегчением: «Вот они места родные, выбрались таки!»

Никому о том случае не рассказывали, чего людей смешить. Если Сашка окунулся в домашние заботы с головой, стараясь не вспоминать, свидетелем какой куролеси был, то младший, Пашка, приуныл, будто тяготило его что. Нет, нет, да и погрузится в думки свои, глядя на лесные просторы, раскинувшиеся за селом. А вот по весне, вообще чертовщина твориться стала. Встанут рано утром, а весь двор мхом усыпан, словно кто нарочно накидал, под крыльцом лягушки квакать стали, у ворот лукошко с жёлтыми листьями да поганками стало частенько появляться. А потом каждую ночь на забор веночек стали вывешивать, да не из цветов, что бабы вплетают, а из травы простой ла молоденьких веточек. Мать увидела, за сердце схватилась: «На кого из вас лесавка глаз положила? Говорила, от бога жену не найдёте, так нечистый сосватает!»

Пашка хотел рассказать, да брат отговорил, люди взрослые, старого человека пугать не надобно, сами разберёмся. А с чем разбираться? С травой да лягушками? Пашка мрачнел с каждым днём, говорил брату, что чернявенькая зовёт его, знаки подаёт, обещал де да клятву давал, что венцом скреплена. Говорил, что жизни без неё нет, белый свет не мил. Сашка слушал и сомневался, всё ли у брата с головой в порядке. А вот как граница весны с летом обозначилась, пропал Пашка. На двор вышел вечером, а назад не воротился. Искали, конечно, по окрестностям, да и вглубь забирались, власти розыск вели, да и народ в стороне не остался. Только поиски эти ни к чему не привели. Сгинул меньшой, оставив престарелую мать да брата своего, а баловать престали. Мох во дворе, венки на заборе больше не появлялись, да не знал никто про них, кроме Сашки да матери.

***

Года три прошло. Старший брат женился, ребятёнка завёл на радость себе да матери. Та о внуках мечтала, вот и сбылась мечта на старости лет. О Пашке вспоминали, всё надеялись, что знак подаст или сам вернётся. Мёртвым его не видели, значит живой, с той надеждой и жили. Саня родных мест покидать не собирался, работал, хозяйство держал, дочку растил. На работе с пареньком одним сдружился, Гришкой звали. Паренёк молодой, а начитанный, про него слава по посёлку шла, что дар ему с рождения дан. Никто толком объяснить не мог, что за дар такой, но в одном соглашались: может парень болезни лечить и дома от худого очищать, не хуже попов. Сам Гришка отмахивался да посмеивался, что преувеличивают люди много. А Саню мысли точат о брате пропавшем, с тем и подошёл как-то к Гришке. Всё, как есть, на духу рассказал. И про встречу среди бурелома, и про поляну, и про пляски нечистые, про старика да угощение, да ещё, как потом с братом чуть живые выбирались. Не забыл про чертовщину сказать, коя дом мучала, пока брат в неизвестность не сгинул.

Что леший в лесу хозяин, этим никого не удивишь Любит попугать, с дороги отвести, в чащу непроходимую человека засунуть, может и помочь, коли нужду в этом большую увидит. А вот братья, видать, на самую свадьбу нагрянули, когда нечисть лесная да болотная тешится. Сашка угощением побрезговал, вот дурман от него стороной прошёл, зацепив самую малость. Пашка себе волю дал, мало того угощался от всей души, так ещё в лесавкины объятия попал, обещания в любви давал, да позволил венком их скрепить.

"Ка бы сразу знать, вовремя кинуться, отвести беду можно было, а сейчас поздно. Черень так просто своё не отдаст, времени много прошло. Даже если получится вернуть, то не Пашка это будет уже, оболочка одна бездушная, по рукам и ногам клятвой связанная, про родных своих забывшая. Нужно такое, живущим мирскими заботами? Сказать это в глаза, надежды последней родных лишить, а надежда большую роль в жизни играет."

Гришка долго смотрел на Сашку, тщательно подбирая слова, чтобы не разбудить чувство вины, за то, что брата лесавка увела, не лишить надежды, которая в сердце жила.

«Знаешь, Саня, что я думаю? Сидит твой брат сейчас где-нибудь живой-здоровый, жизнью умудрённый. Переживает, мучается, что вот так, впопыхах на поиски счастья ушёл. Родные места, всё равно назад потянут, потому как, сколько человек на чужбине не ходит, а в родительский дом возвращается. Настоящее счастье в родном доме зарождается, и живёт там, и ждёт, и будет ждать. Время нужно, чтобы человек это понял, время».

(Продолжение следует)

Затянутое тёмной пеленой от догорающих селений, солнце опустилось за кромку горизонта. Кочевники зажгли костры и выставили караулы, не давая даже мыши проскользнуть, не то, что человеку. Пленных, разделённых на небольшие группы не кормили, не давали пить, зато щедро охаживали плетьми, если во тьме раздавались плачь или стенания. Притихли измученные дети, матери забылись в тяжёлой полудрёме, сейчас над станом проносились непривычные звуки чужой речи да храп лошадей. Яромила зябко поёжилась от свежести ночного ветерка, спину и плечи жгло, как будто в раны, оставленные нагайками, насыпали соли. Она понимала, почему Урган оказался в немилости, понимала, какое оскорбление нанесла себялюбивому половцу, она не стонала от боли, не строила надежд, не шептала слова молитвы. Затёкшее тело ныло, но душа не покорилась. Яромила знала, какая участь ожидает её в плену и представляла, как мёртвой хваткой вцепится в горло басурманину, будет грызть, рвать ненавистную плоть, но никогда не покорится и не будет рабыней.

«Эх, ягодка, зачем в горло, лиходея не порешишь, а себя загубишь», - раздался тихий шёпот совсем рядом.

Яромила удивлённо вскинула глаза, всматриваясь в лицо склонившейся над ней женщины. Сгустившийся мрак мешал рассмотреть, но по говору и обращению девушка поняла, что рядом с ней. не молоденькая сверстница. «У нашей сестры есть кое-что и получше стрел калёных, знать только надо, когда и как пользоваться,» - продолжал шептать голос. – Сила твоя не в глазах голубых, да не в руках точёных, испокон веков сила женщины в волос её вплетена, что оберегом считается. Оберег этот силу детям даёт, да мужнину жизнь сохраняет, коли знает хозяйка, кому доверила судьбу свою. А в тяжёлую годину послужить может лучше острого ножа, будет крепче верёвки да проворнее птицы».

Шёпот этот, действовал на Яромилу убаюкивая, как материнская песня в детстве, отгоняя напряжение и ужас пережитого, обволакивая молодое тело сном и покоем.

Утро огласило половецкий стан криками и проклятиями. Безжалостные пинки подымали пленников с земли, нагайки рассекали воздух и опускались на измученных людей, заставляя их стонать и извиваться. Кончак сам осматривал каждого пленного мужчину, подбирая тому дело или заставляя демонстрировать своё умение в схватке с лучшими воинами. Иногда он довольно кивал головой и тогда пленника уводили, давая исполниться милости хана. Иногда он сдвигал брови и делал едва заметный жест рукой, и тогда половецкая сабля опускалась на голову несчастного, окропляя землю кровью неугодных. На стенания женщин никто не обращал внимания, их судьба была уже предрешена великим. Кончак не забыл своего обещания. Когда солнце поднялось над станом, к группе женщин, теснившихся друг к дружке, подошли два воина, довольно прихлопывая рукоятками плетей по голенищам. Яромила несколько раз осматривала своих соседок, пытаясь понять, кто говорил с ней этой ночью, но все женщины были на одно лицо – грязные, измученные, с печальными безжизненными глазами. Сильные пальцы сомкнулись на плече девушки и швырнули её под ноги хану, который как гора возвышался среди своих воинов. Кончак долго и внимательно смотрел на Яромилу.

- Дайте ей лук, - прогремел его голос. – И ты сын, покажи, как воевал.

Такого обращения Ургун, почтительно стоявший за спиной отца, не ожидал. Не пристало ему вступать в поединок с женщиной на глазах у своих и колодников. По обычаю, соперников ставили напротив друг друга шагов на пятнадцать, а по команде каждый должен был стрелять. В этом искусстве половцам равных не было, как кочевому народу, познавшему с детства седло и лук. Сейчас сюда подвели двух пленников, выбранных великим ханом в качестве мишени. С быстротой молнии Урган натянул тетиву и пустил стрелу, почти не целясь. Она вошла в грудь несчастному, пронзив насквозь старое немощное тело. Над станом повисла тишина, все взгляды теперь были устремлены на хрупкую девушку, сжимавшую лук в своих руках. На губах многих играла усмешка, а узкие глаза похотливо ощупывали каждый изгиб девичьего стана. Длинная коса растрепалась, ловя отблески солнечных лучей и играя золотом при порывах лёгкого ветерка. Яромила взглянула в глаза живой мишени. На минуту перед ней возник образ отца, так по-отечески, умоляюще и ласково смотрели на неё глаза незнакомого старого человека, не представляющего никакой ценности для этих чужаков. Тяжёлый лук полетел к ногам Кончака.

- Мой народ старцев почитает, на их мудрости род держится. Лучше колодницей быть, чем стрелу в старика пустить!

Гул одобрения пронёсся над рядами собравшихся воинов. Только Кончак мрачно смотрел на Яромилу, сжав толстые губы: «Будь на её месте мужчина, он, не раздумывая бы, отсёк ему голову за такие дерзкие речи и неудавшийся поединок. Но эта девчонка заслуживает должного уважения. Такие, как она колодницами никогда не будут, их не поставишь на колени, не укротишь нагайками, не сломишь силу духа, подаренную их богами».

- Даже здесь она превзошла тебя, - угрюмо сказал Кончак, поворачиваясь к сыну. – Её стрела попала в цель куда быстрее и точнее, чем твоя.

Ургун, понимая, что опять навлёк на себя гнев отца, побагровев от досады, опустил голову и молча ждал последнего слова великого хана.

То ли выпитый накануне кумыс, то ли гневные слова девушки, проникнувшие в самое сердце Кончака, сыграли свою роль, но его решение стало неожиданным для многих, неожиданным, но твёрдым и беспрекословным.

- Такие женщины рожают сильных воинов и плохих рабов. Лучше биться с достойным воином, чем владеть никудышным рабом. Пусть уходит, и пусть не один волос не упадёт с её головы. Такова моя воля!

Ни один мускул не дрогнул на лице Ургуна, когда он шёл по лагерю позади измученной девушки, которая еле перебирала босыми ногами от усталости и жажды. Такого позора он не ожидал, но и ослушаться воли отца, не смел. Когда лагерь остался позади, а вокруг поднялась высокая не вытоптанная трава, лютая злоба, которая грызла его изнутри прорвалась и вылилась, как гноящаяся рана. Схватив девушку за косу, он обмотал её несколько раз вокруг запястья и резанул ножом, отрезая девичью честь и красоту под самый корень.

«Кому ты нужна теперь, живая, гордая, но опозоренная, - с этими словами Ургун толкнул девушку, и повернувшись пошёл назад. – Окрестные деревни уничтожены, ей, вряд ли добраться до жилья, всё может быть, а голод или зверь дикий своё дело сделают. Он, Ургун, сын великого Кончака, мог бы и не так поговорить с непокорной, но воля отца – закон».

Долго лежала Яромила в высокой траве, провожая глазами белые курчавые облачка, плывущие в небесной синеве. Нет, не жалко ей было отрезанной косы, не пугал её и путь по незнакомым местам. Слишком громко стоял в ушах плач детей и слишком громко свистели калёные стрелы, пронзающие тела её народа. В сознании всплыли слова, которые ночью шептал незнакомый, но родной, по-матерински любящий голос.

Закопаю гребень на чёрном утёсе,

На широком плёсе,

Где жёлтый песок

Оживит волосок.

Гребнем больше не пройду,

Косу не переплету,

Для меня была краса,

Стала смертью для тебя.

***

Ургун шумно опрокинул в себя перебродивший кумыс и довольно облизал лоснящиеся от мяса губы. Слуга, не успевший вовремя долить пенящийся напиток в подставленную чашу, испуганно вздрогнул, когда Ургун с громким окликом потянулся за нагайкой. Захмелевшие глазки забегали, а глотка изрыгала проклятия и ругательства неверному, оказавшемуся столь невнимательному к своему господину. После минутного замешательства, колодник выскользнул за полог прокопчённого и пропахшего жиром жилища, чтобы принести господину очередной бурдюк с кумысом. Ургун набивал рот мясом, то и дело оглядываясь на лежащую рядом плеть, готовый в любой момент излить свою злость на любого, кто окажется рядом с ним. Внезапно, что-то просвистело и с силой ударило по спине, разорвав просоленную рубаху и оставляя на смуглой коже длинный кровавый след. Ургун поперхнулся, закашлялся и обернулся назад, выкидывая вперёд руку. Тут же невидимая сила полоснула по лицу, рассекая губу и бровь. Теперь удары сыпались на него со всех сторон, как будто десятки невидимых рук хлестали плетьми, не давая Ургуну роздыха. Катающийся по мягким шкурам, застилавшим пол, он сначала попытался схватить, невидимого врага, но яростные удары только обжигали ладони, оставляя на них кровянистые волдыри. Не пристало воину его происхождения звать на помощь, но страх перед невидимкой, настолько проник в его сердце, что горло само по себе испустило хриплый вопль, в котором смешались боль, ужас и мольба о помощи. Секунды, и вот уже волосяной кляп проник в глотку и заскользил вниз живым комком, разрывая нутро и сдавливая горло изнутри неумолимой железной хваткой.

Охрана, выставленная снаружи, слышала шум и непонятные звуки, но никто не захотел попробовать плети или сабли господина, находящегося в ярости от немилости его отца. Колодник, вернувшийся в шатёр, уронил бурдюк тут же, у порога, увидев исполосованное иссиня-багровое лицо хозяина, из раскрытого рта которого, выползала большая жёлтая змея. Грязно-красная мгла медленно опускалась на стан, захватывая каждый пядь степи и окутывая всё непроглядной зловещей дымкой.

Лекарь долго и сосредоточенно осматривал лежащее тело Ургуна, прищёлкивая языком и ловко орудуя грязными пальцами. Из горла был извлечён большой кусок мяса, опутанный склизкими волосяными пучками. «Подавился», - пробормотал он, обращаясь к собравшимся, и задумчиво стал осматривать многочисленные раны, оставленные невидимой нагайкой. Рассечённая кожа обнажала глубокие рубцы, покрытые запёкшейся кровью. Казалось, что на теле половца не осталось ни одного живого места, с такой силой прошлась сыромятная плеть.

«Не иначе, колдовство, мой хан», - дрожащим голосом лепетал лекарь, боясь взглянуть в глаза Кончаку. Скоро над станом половцев пронеслась весть, что сын великого хана пал жертвой колдовства, по-видимому, той самой молоденькой ведьмы, которой Кончак даровал жизнь и свободу. Во все стороны были отправлены лучшие воины, которые вернулись ни с чем, сетуя на ночную темень и страшный заговор, наложенный на лошадей, отказывающихся повиноваться своим всадникам. К утру следующего дня стоянка опустела. Признав свершившееся дурным предзнаменованием, Кончак уводил своих людей в глубь родных степей, увозя награбленное и оставляя гнить на чужой земле лучших воинов из личной охраны Ургуна. Воинов, которые позволили принять его сыну такую глупую позорную смерть, недостойную наследника великого хана.

***

- Вот с тех времён наш род своё начало и берёт, шумно выдохнула старушка, грустно посмотрев на Гришку. – А что коса, Яромила и без неё свою судьбу нашла, любовь, она штука такая! Что, мужик, не человек что ли, не поймёт, в какое время жизнь свою живёт и с кем судьбу свою связывает.

- Получается, что та самая коса, которую половец до корню отсёк, да от которой смерть принял, сейчас здесь своё место нашла. Так как же она назад-то попала?

- А вот этого я не ведаю. Испокон веков волосу женскому сила дана. Для кого просто красота, а для кого и оберег. Яромила слова заговорённые знала, только вот до меня они не дошли, а коса эта оберегом всегда у нас считалась, потому и хранилась, от матери к дочери передавалась. Знаю, что потеряешь её, беды она может наделать, а особо, если обидят душу женскую. Для тебя это, может, всё шутки да байки, а для меня, сынок, ответственность да тяжёлый груз. После меня дочка с внучкой его нести будут, лишь бы найти окаянную. И чего это внук-то мой так на неё осерчал?

К дверям салона подошла девушка и хмуро посмотрела на стоявших у дверей, доставая из сумочки ключи. Старушка оживилась, опять полезла в карман за измятыми бумажками, залепетала что-то, сбивчиво прося продать вещицу, которую по незнанию принёс внучок-дурья башка. Девушка непонимающе таращилась на старушку, явно погружённая в свои думы. Ещё бы, хозяина в собственной постели удушили, всех девчонок с работы по сто раз опрашивали, что дальше будет, неизвестно, а тут старушка со своей косой. Может, и правда, реликвия семейная, провались она пропадом, вещица красивая, а жути нагоняет.

Девушка зашла за прилавок и, покопавшись в коробке, вытащила злополучную косу, при виде которой у старушки глаза заблестели и начали испускать неподдельную радость. «Она, она, голубушка», - заулыбалась старушка, протягивая деньги. – Хватит, доченька?» «Доченька» разочарованно посмотрела на мятые бумажки: «А, почём купила, потом и продаю»

.

Старушка бережно вынесла свою пропажу и с гордостью показала Гришке. «Надо же, время только на пользу пошло, вон как переливается, как живая», - восхищённо подумал тот, касаясь золистых волос. В какой-то момент ему показалось, что коса зашевелилась, пытаясь обвить его протянутые пальцы, но старушка уже укладывала её в пакет, появившийся из того же кармана старого плаща.

Гришка долго смотрел старушке вслед, дивясь очередному жизненному уроку, но видел уже не семенящую мелкими шажками старую женщину, а гордую высокую девушку с голубыми дерзкими глазами, сжимающую в руках тяжёлый лук.

(Продолжение следует)

Ссылка на прошлую часть: Цикл "Гришка". Коса, кому краса, кому погибель