dejuren

Документальная проза шахматиста Бобби Фишера - о своем аресте и о бесчинствах полиции США.

Ограбление банка...

Во вторник 26 мая 1981 года, около двух часов дня, когда я тихо и мирно прогуливался по Лейк-стрит в Пасадене, возле больницы «Кайзер Перманент», полицейский из внезапно остановившегося у обочины автомобиля заявил, что хотел бы поговорить со мной, так как я, якобы, отлично подходил под описание преступника, только что ограбившего банк. Я вежливо сообщил ему, что он перепутал меня с кем-то, я не ограбил ни одного банка, и вообще, ничего не знаю об этом.

Полицейский все же стал задавать вопросы о моем имени, месте жительства, возрасте и т.д. Я ответил на все эти вопросы вежливо и правдиво. Но он стал повторять эти вопросы снова и снова. И я снова и снова отвечал на них. Он потребовал мои документы, и я показал их ему. Он спросил, как долго я живу в его районе, и откуда сюда приехал. Я все рассказал ему. Он спросил, чем я зарабатываю себе на жизнь, и получил на это подробный ответ.

Вдруг подъехала вторая полицейская машина, и я уже оказался в окружении, по крайней мере, трех или четырех полицейских. Не менее трех раз они требовали назвать точный адрес моего дома, и все это время я пытался объяснить им, что там где живу, нет таблички - указателя адреса, но так как это всего в паре кварталов отсюда, то готов показать им свое жилище. Они не проявили ни малейшего интереса к данному разумному предложению. Полицейский, приехавший во второй машине начал повторять те же вопросы, что и полицейский из первой машины. Я сказал ему, что уже не раз ответил на них. Он потребовал мои водительские права, и я ответил, что не вожу машины.

Это взбесило полицейских, и их поведение стало чрезвычайно угрожающим. Между собой они переговаривались: «Кажется, его разыскивают власти штата». - «Думаете, мы должны арестовать его?» - «Да, я так думаю, надо хватать его, и тащить в участок», и т.д.

Это серьезно...

Еще до того как подъехала вторая машина, в самом начале допроса, первый полицейский заявил мне: «Это серьезно». Эта простая фраза пролила свет на грязную суть всей полицейской операции, и я почувствовал, что влип в дурно пахнущую историю. Если бы офицер действительно полагал, что я сейчас ограбил банк, то он бы знал, черт подери, что я понимаю всю «серьезность» дела, и ему бы в голову не могло прийти делать свои глyпыe заявления о «серьезности».

Арестован...

Как уже упомянуто, полицейские лишь бесконечно повторяли одни и те же вопросы, и решали между собой следует ли тащить меня в участок. Тогда я сказал: «Я ничего не знаю об этом ограблении банка, и уже ответил на все ваши вопросы, и не обязан бесконечно отвечать на них». И добавил: «У меня есть право хранить молчание после предоставления вам всех основных сведений о себе». На это офицер ответил: «Здесь тебе не Нью-Йорк. У нас другие законы».

Вопросы и угрозы ареста продолжались. Я сказал: «Не буду больше отвечать на вопросы. Если вы хотите арестовать меня — делайте это». Один офицер из второй машины, который был, очевидно, их начальником, крикнул: «Ну хватит, арестуйте его!»

Жестокие наручники...

Полицейские немедленно заковали меня в наручники самым зверским образом, вывернув руки за спину, так что я чуть не закричал от боли. Позже я убедился, что металл наручников до мяса разрезал кожу на запястьях. Меня запихнули в машину, но я никак не мог сесть нормально: в спину давил какой-то горб в середине заднего сиденья, а ноги упирались в дверь. Тогда полицейский несколько раз остервенело ударил дверью по моей правой ноге, пока дверь наконец не закрылась. Уже потом я обнаружил, что правое колено превратилось в один большой сплошной синяк.

Неправомерный арест...

Когда они запихивали меня в машину, случился один примечательный эпизод. Подошел офицер, который начал весь этот фарс с ограблением банка. Он показал начальнику патруля какую-то бумажку, которая оказалась фотороботом разыскиваемого грабителя банка. Мне тоже удалось рассмотреть этот рисунок. За исключением того, что мы оба носили бороду, я ни капли не был похож на нарисованную физиономию. Человек на рисунке был в очках, его лицо отличалось от моего, волосы на голове отличались, и т.д. и т.п.

Абсолютно невозможно было принять меня за него. И минуты хватило бы, для внимательного сравнения моего лица с фотороботом, чтобы понять, как мы не схожи, и справедливо признать ошибку. Но вот как раз на справедливость-то рассчитывать и не приходилось.

Очевидно, что фарс с ограблением банка, был только прозрачным предлогом для моего ареста. Даже в полицейских мозгах не могла возникнуть мысль, что я, на самом деле, так называемый «грабитель банка». Офицер, показывающий начальнику патруля фоторобот, спросил: «Вроде выглядит похоже, не так ли?». Но тот ответил: «Нет, это не он».

По пути в полицейский участок по рации прозвучало объявление всем патрулям. Один офицер сказал: «Вот именно — они уже поймали этого грабителя банка!»

Униженный...

Всю дорогу до участка меня непрерывно осыпали оскорблениями, называли му--кoм и т.д. В момент откровения (возможно, это было уже в тюрьме) один полицейский проговорился, что не будь я таким му--кoм, они не арестовали бы меня. Когда мы добрались до полицейского участка, я сказал, выходя из автомобиля: «Итак, вы уже поймали грабителя банка. Что же вы собираетесь делать со мной теперь?» Один из них ответил: «Нам надо обговорить с тобой кое-что в участке». - «Что именно?» - «Проходи внутрь, там разберемся». В помещении продолжились те же набившие оскомину бессмысленные вопросы. И все это время я сидел в наручниках стянувших мне руки за спиной. Когда я замолчал, они набросились на меня.

Задушенный...

Начальник патруля рявкнул: «Сейчас мы выбьем из тебя все, что надо!» Безо всякого повода, он вдруг схватил меня за горло, и стал душить, вдавливая в спинку стула. (Напоминаю: на протяжении всего этого дикого и зверского допроса, руки мои были скованы наручниками за спиной). Вплотную приблизив ко мне свою ожесточенную poжу, он заорал: «Отвечай!».

Когда он душил меня, по коридору проходила женщина, которая по-видимому там работала. Она инстинктивно повернула голову к нам, заинтересовавшись шумом из комнаты. Но увидев, что меня душат, она отвернулась и, не замедляясь, продолжила идти по коридору. Она наверно испугалась увидеть то, что ей не положено, и не рискнула заступиться за меня, - ее бы выгнали с работы за это, ну вы понимаете. Бешеный полицейский увидел свою небрежность и, не ослабляя хватку на моем горле, приказал подчиненному прикрыть дверь. Был момент, когда я не мог дышать секунд 10-20. После этого бешеный полицейский увидел, что я не собираюсь отвечать, пресмыкаться, скулить и просить о пощаде, он выпустил мое горло, и отскочил назад с выкатившимися глазами, словно столкнулся с привидением.

Отдышавшись, я прохрипел: «Не могу поверить в это. Полицейские душат меня, закованного в наручники, в участке. Только для того, чтобы заставить говорить. Я-то считал, что это возможно только в комиксах!» Полицейские загоготали над моей наивностью. Начальник патруля, безумный офицер, душивший меня, резко оборвал: «В камеру его!», и вышел.

Описание противника...

Думаю, в этом рассказе будет уместно описать внешность офицера, душившего меня, поскольку не знаю его имени. Это сорокалетний детина, коротко остриженные «ежиком» двухцветные волосы зачесаны назад. Спереди волосы более темные, шатенистые, а сзади – более светлые, русые, или даже – блондинистые. Он долговяз и тощ. Характер его агрессивен, как у злобной мелкой собачонки, что вертится у ног, противно лает и скалит зубы. Он развязен и вульгарен.

Полагаю, этого более чем достаточно, для точного определения личности и имени этого сотрудника. По описанным признакам, любой человек, знакомый с полицией Пасадены, немедленно узнает о ком идет речь, и назовет его имя. Уверен, что при встрече легко смог бы узнать его. Например, мне не составило бы труда опознать его в шеренге полицейских.

Совершенно голый...

Затем меня отвели на верхний этаж полицейского участка. Один из арестовавших меня офицеров сказал тюремщику за столом: «Оформляйте изъятие его документов и вещей», или что-то в этом роде. Тюремщик начал задавать мне вопросы. А я сказал ему, что меня прямо сейчас чуть не задушили в комнате на первом этаже. На это он издевательски захихикал: «Ай-яй, как не стыдно, ну что Вы такое говорите, они не могли этого сделать, это очень хорошие ребята. Я их знаю, они никогда бы так не поступили» - он просто глумился. Когда я отказался отвечать на вопросы, и после того как отобрали все мои личные вещи, они повели меня к камере, и там заставили полностью раздеться и оставить одежду в коридоре. Когда дошла очередь до трусов, я спросил: «Это тоже?», указывая на свои жокейские шортики, тюремщик кивнул и сказал: «Да». Я снял трусы и отдал их ему.

Никаких телефонных звонков...

В нарушение закона, мне не дали сделать телефонный звонок.

После того, как шутливый тюремщик захлопнул дверь камеры, он захихикал: «Телефон на стене». Конечно, там не было телефона.

Камера ужаса...

В камере не было постели, матраса, одеяла, простыни — абсолютно ничего, кроме нескольких кусочков туалетной бумаги. Я был вынужден лечь на совершенно голую окрашенную металлическую койку, всю в мелких дырках. Конечно, вскоре я почувствовал как это мучительно неудобно и невыносимо больно. Чтобы усилить мои страдания включили яркий свет. В этой камере меня продержали до утра среды 27 мая, затем перевели в другую, и там я горько жалел, что покинул свою первую столь комфортную камеру.

Пытки в изоляторе...

Моя вторая камера была своего рода изолятором. Это была угловая комната, с двумя открытыми маленькими окошками, на соседних стенах. Массивная дверь изнутри была совершенно гладкой, без ручек и замков, в ней был проделан лишь глазок для тюремщиков. В изоляторе было холодно и сыро, и постоянно дули сквозняки.

Разумеется, мне, совершенно голому, все это причиняло невыносимо ужасные страдания. Я все еще испытываю боль и озноб, когда пишу эти строки, по прошествии 8-10 дней. Этот изолятор был отлично приспособлен, чтобы заморозить человека до смерти.

В открытые окошки я кричал многочисленным прохожим правду, что полицейские меня пытают и убивают в тюрьме Пасадены, называл им номер телефона, и просил позвонить.

В дополнение к мукам холода, сквозняков и отсутствия одежды, в полдень в изоляторе стало очень шумно от уличного движения. Уровень децибел превышал все допустимые стандарты, так что можно было запросто оглохнуть. Кроме того, время от времени, как по расписанию грохотали поезда, заглушая даже этот уличный шум. И конечно, в окна на верхнем этаже отлично проникала гарь городского транспорта.

В изоляторе меня оставили в полном одиночестве на несколько часов, никто даже не подходил к двери, чтобы поговорить со мной или поинтересоваться моим состоянием.

Когда-то я прочитал книжонку по промыванию мозгов, в которой писалось, что в Северной Корее пленных американских военных держали в комнатах с холодным льдом. Но я просто не мог поверить в то, что здесь в «цивилизованных» США, аналогичные пытки, пусть и в несколько измененном и ослабленном (но не менее смертельном) виде применяют одни американские граждане против других американских граждан. И все это без суда, без каких-либо обвинений и т.п. Мое преступление состояло лишь в том, что мне нечего было сказать этим бандитам — полицейским Пасадены!!! Не вероятно, но факт.

После нескольких часов этих пыток, вошли тюремщики и объявили, что если я соглашусь все рассказать, мне вернут одежду, и что меня наказывают за «плохое поведение». Они сказали, что не могут отвести меня в суд, пока не заполнены все формы и анкеты, согласно правилам ареста. По их словам, до выполнения всех формальностей судья не будет встречаться со мной. Я напомнил им, что меня чуть не задушили, мне нечего больше сказать им, и я буду разговаривать только с судьей.

Психиатрическая клиника...

Мне пригрозили, что отправят в психиатрическую клинику для обследования. Затем стали спрашивать, какой сейчас год, месяц и т.п. Я легко ответил на эти глупые вопросы.

Я несколько раз говорил им, что хочу сделать телефонный звонок. Мне категорически отказали. «Тебе не позволено звонить, или встречаться с судьей, пока не расскажешь, все что мы хотим». Довольно долго и безуспешно, я пытался выторговать у тюремщиков свою одежду в обмен на согласие дать показания, соответствующие их требованиям.

Голодный и замерзший...

Мне не давали еды приблизительно сутки. Я говорил, что они доведут меня голодом и холодом до смерти. Они гоготали: «Сдохни! Очень надеемся, что так и будет. Можешь умирать, нам все равно», и т.п. в этом духе.

Внутри матраса...

Чтобы спасти свою жизнь, и хоть как-то спрятаться от холода и сквозняка, я забрался внутрь покрытого линолеумом пластикового матраса. Тюремщик заметил это в глазок, и спросил, что я делаю внутри матраса. Я ответил, что пытаюсь согреться. Он сказал, что я испортил тюремную собственность. «Хотите, чтобы я безропотно замерз до смерти, и осчастливил вас?» Он ответил: «Да, надеюсь ты окочуришся, но это меня не касается. А вот то, что ты разрушил тюремную собственность — еще одно обвинение против тебя». И он потребовал выбираться из матраса. «Так и сделаю, если вернете мне одежду» - сказал я. Он ушел.

Кстати, я не портил матраса, а равно и любое другое тюремное имущество. Матрас был уже вскрыт кем-то ранее. Много позже, как раз перед выпуском из этой адской дыры — тюрьмы Пасадены — меня перевели в еще одну камеру (уже - на несколько заключенных), там я увидел много этих специфических матрасов. Все они были в хорошем состоянии и зашиты. Я их внимательно исследовал, и пришел к выводу, что было бы чрезвычайно сложно — практически невозможно — вскрыть их без ножа или другого колюще-режущего предмета. Полагаю, что они специально так сделаны. И уж конечно, у меня в изоляторе не было ножа или другого колюще-режущего предмета.

Обвинение в разрушении матраса полностью смехотворно, ведь матрас был моим единственным шансом хоть немного спастись от холода, сырости и сквозняка. Не было абсолютно никакого смысла разрушать его.

Тем не менее, добавлю, что если бы ради спасения своей жизни я разрушил один или тысячу матрасов, или даже уничтожил все матрасы в тюрьме, меня должны были бы оправдать. Если Вам разрешают убивать в целях самообороны, то тем более Вы должны иметь право уничтожить дешевый тюремный матрас, чтобы спасти свою жизнь. Хотя повторяю, я не портил матраса, или какого-нибудь другого тюремного имущества.

Тюремщик неоднократно грозился отправить меня в психушку. Он говорил, что если я не прекращу кричать, он заткнет мне рот полотенцем или любой другой тряпкой. Я ответил, что не позволю этого сделать. И добавил, что не ел весь день.

Тюремный обед...

Неожиданно мне принесли еду, впервые за 24 часа, это еще раз показывает, как трудно предсказать события в этом сумасшедшем доме. Тюремный обед состоял из двух алюминиевых коробочек расфасованной пищи и маленького стаканчика безалкогольного напитка. Я съел одну порцию, и решил приберечь другую, т.к. «обслуживание в номерах» было столь нерегулярным. Но немного спустя, меня вернули в первую камеру. Просьбу разрешить взять прибереженную порцию обеда тюремщик отклонил.

Никакой воды...

В камере, куда я вернулся, не было воды в кране. Тюремщик съязвил, что просто не может понять этого: «раньше вода текла и сантехника работала отлично», - и захихикал. Прошло много времени — приблизительно часов десять или даже больше — и меня стала мучить сильная жажда, ведь за все пребывание в тюрьме я выпил лишь маленький стаканчик за обедом. (Конечно, разве можно было предвидеть, что они откажут мне в этом предмете первой необходимости?)

Больной коп...

Я сказал им, что голоден, хочу пить, и в камере нет воды. Воды не было не только в кране, но и в унитазе — он был наполнен мочой. Они или гоготали, или делали подлые замечания, или не слушали, или говорили, что я «наказан за плохое поведение». Наконец, после бесчисленных просьб о воде, крупный, высокий белокурый или рыжий полицейский подошел к окошку камеры, и улыбнувшись сказал: «Вот у меня есть немного воды для Вас». Что-то в его «дружественном» смешливом отношении насторожило меня, и я сказал: «Откройте дверь, и дайте мне это в руки. Невозможно взять стакан через решетку. Отверстия слишком узки, как я смогу взять его?»

Он ответил: «Ты никогда не слышал о соломинке? Иди сюда, я дам тебе выпить через соломинку». Подозрения оправдались, когда я встал с койки — он выплеснул всю воду на меня, на металлическую койку, на ленты тонкой туалетной бумаги, которыми я застелил койку, чтобы сделать ее немного мягче. Крупный полицейский ушел истерически смеясь. Он кивал своим приятелям тюремщикам: «Ты видел это? Ха, ха, ха!» Я сказал: «Вы действительно больны, только больной человек сделал бы так». Он ответил: «Я знаю это, ха, ха, ха, именно за это меня и наняли, ха, ха, ха, ха!» Вот типичный образец придypкa, что работают в тюрьме и полиции Пасадены.

Полицейская непристойность...

Надо добавить, что в тюрьме были как женщины-тюремщицы, так и женщины-заключенные. Тюремщицы, постоянно проходя по коридору, могли свободно рассматривать меня, совершенно голого. То же самое касалось и заключенных женщин. Помню, как провели одну юную мулатку мимо моей камеры. Где же хваленое приличие и благопристойность? Кроме того, при смене камер, я был вынужден дважды проходить по тюремному коридору, на виду у всех.

Угрозы...

Позже мне снова стали угрожать, что отправят в психиатрическую клинику на 30 дневное обследование, с последующим возвращением в тюрьму, и говорили что-то о Норволке или Норфолке. Снова и снова я повторял им, что имею конституционное право сохранять молчание, в соответствии с пятой поправкой. Они возражали: «Нет не имеешь, пока не скажешь, все что надо». Я спросил: «Хотите сказать, что будете держать меня здесь вечно, отрезанным от внешнего мира, пока не заговорю?» «Правильно», - был ответ. – «Здесь, или отправим в психушку. Ты, очевидно, ненормальный».

Наконец, спустя долгое время, в четверг утром 28-го мая, я получил завтрак, который состоял из маленькой коробочки кукурузных хлопьев посыпанных сахаром, половинки консервированного персика, и нескольких столовых ложек молока. Это была первая жидкость, выпитая мной за вторые сутки.

Те же вопросы и ответы…

Пожилой седой человек, представившийся начальником тюрьмы, сообщил, что одежду у меня отобрали, чтобы я не смог на ней повеситься, так как показался им сумасшедшим. Я попробовал подсказать ему: «Так приказали бы кому-нибудь присматривать за мной». В ответ – тишина. Всё же он пообещал сообщить обо мне судье этим утром, если я отвечу только на пять вопросов. Я заверил его, что внимательно рассмотрю эти пять (на самом деле их оказалось шесть) вопросов, если они предварительно будут мне представлены.

Вот эти шесть вопросов:

№1. Имя.

№2. Место рождения.

№3. Дата рождения.

№4. Адрес.

№5. Рост.

№6. Вес.

Я ответил на эти вопросы, и через некоторое время получил одежду обратно. Я оделся, и был переведен в большую камеру с несколькими заключенными.

Полицейские преступления…

Наконец теперь, полиция впервые предъявила обвинения против меня. Первое обвинение против меня - препятствие исполнению обязанностей офицера полиции. (Позже я шутил с сокамерниками, что обвиняюсь в «препятствии полицейским преступлениям»). Второе обвинение, заработанное уже в тюрьме – порча тюремной собственности, а именно – матраса. Пожилой седой начальник сказал, что новый матрас стоит 80 долларов. «Вы обвиняетесь в том, что разорвали матрас, забравшись в него». Он добавил, что залог назначен по 500 долларов по каждому пункту обвинения, итого общая сумма составляет $1 000,00 (одна тысяча долларов) наличными.

Я напомнил начальнику тюрьмы, что теперь хотел бы встретиться с судьей, как и было обещано. Он нарушил свое обещание, и стал оправдываться, что возникли кое-какие затруднения, и сегодня не получится встретиться с судьей, и мне придется подождать до завтра.

Телефонный звонок…

Мне разрешили сделать телефонный звонок из таксофона в этой новой камере. Я позвонил одному знакомому и рассказал ему, что меня арестовали, чуть не задушили, удерживают в тюрьме Пасадены, отрезанным от внешнего мира, абсолютно голым в течение 48 часов или более, и всё остальное. Он был шокирован, но с облегчением услышал, что я всё-таки жив, так как его естественно беспокоило мое исчезновение.

Отпечатки пальцев…

После того как мой знакомый приехал в тюрьму и отдал в залог деньги, меня отвели в комнату для фотографирования и снятия отпечатков пальцев. Я спросил тюремщика, как он поступил бы, если бы я отказался от этой процедуры? Он сказал, что переломал бы мне все кости, чтобы снять отпечатки пальцев.

Подпись без прочтения…

После фотографирования и снятия отпечатков пальцев, отпечатков больших пальцев, отпечатков рук, отпечатков ладоней и т.д., потребовали подписать кипу документов, возможно 10 или более листов. Я объяснил начальнику тюрьмы, что мне нравиться читать бумаги, прежде чем их подписывать. Он потребовал быстро их подписать.

Я повторил предыдущее заявление, и начал читать. Он настаивал, чтобы я подписал документы сразу, не давая времени даже краем глаза взглянуть на них. Он накрыл документ ладонью и сказал: «Все, что тебя касается – это место для подписи, внизу страницы», указывая на надпись, похожую на штамп или стандартный бланк, что там было написано, я тоже не успел разобрать.

Практически не уснув в эти двое суток, страдая от истощения, думая, что документ, подписанный под физическим принуждением не имеет юридической силы, торопясь поскорее выбраться из этой проклятой чертовой дыры, я подписал документы не читая. Мне просто запретили их прочитать.

Кто знает, что я подписал, может это было признание в убийстве 20 сотрудников полиции Пасадены, в уничтожении всех матрасов в тюрьме, и разрушении самой тюрьмы голыми руками.

Никаких письменных обвинений…

Обвинения, выдвинутые против меня, до сих пор, вот уже две недели остаются в устной форме. В письменном виде обвинений не было вообще никаких. Все, что они дали – это две квитанции по 500 долларов за уплаченный залог. На них нет ни одного обвинения, и нет указаний, куда и когда необходимо явиться для их получения.

Процедура возврата вещей…

В конце концов, меня препроводили к столу, где около двух дней назад уже регистрировали и отбирали мои личные вещи. При раскладывании вещей по карманам, я обнаружил свой бумажник совсем пустым. Я хорошо помнил, что во вторник, когда выходил из дома, в кошельке было девять долларов, плюс ещё больше доллара мелочью. Я также отчетливо помнил, что мои десять долларов в тюрьме были вынуты из кошелька и пересчитаны, а сумма занесена в опись. Мне не забыть хихиканье пересчитывающего деньги тюремщика: «Шесть, семь, восемь, девять долларов, хи-хи-хи».

Поэтому, я сказал тюремщику: «Ей, где мои деньги? У меня было десять баксов». Он огрызнулся: «Нет, ты путаешь. Когда ты пришел сюда, у тебя не было денег». Я стал спорить: «О чем Вы говорите? У меня было десять долларов». Начальник тюрьмы быстро переглянулся с тюремщиком, и ситуация изменилась. Начальник спросил его, прибыл ли я сюда с деньгами, он кивнул и сказал: «Да», или что-то в этом смысле. Тогда начальник быстро сунул мне десятидолларовую бумажку, и сделал вид, что отмечает что-то в бланке.

И все-таки, я сдавал им одну пятидолларовую купюру, четыре – однодолларовых, плюс мелочь на доллар или более (я на 99% уверен в этом). Что произошло с этими купюрами и монетами, вопрос щекотливый, но весьма интересный. Однако, поскольку ранее начальник тюрьмы давал мне тридцать центов на телефонные звонки, то я не стал поднимать этот скользкий вопрос, тем более, мне не терпелось поскорей выбраться из этого ада.

После полудня меня отпустили, электрические двери растворились, лифт отвез меня на первый этаж, и я покинул тюрьму. Через некоторое время обнаружилось, что полицейские/тюремщики украли также мои таблетки. Вероятно, они стерли их в порошок, в тщетной надежде отыскать запрещенные ингредиенты. Конечно, они ничего такого не могли найти – ну что ж, прощай пилюльки.

Обман…

Законность в тюрьме – обман. Там всюду были знаки «Не Курить», и это правило жестко соблюдалось – только для заключенных. Но я видел светлокожего латиноамериканского тюремщика, который курил, когда ему вздумается.

Много интересных и курьезных вопросов возникает по поводу задержания меня полицейскими в качестве «подозреваемого в ограблении банка». Первый офицер, остановивший меня, сказал: «только что был ограблен банк…», и т.п. Затем, через несколько минут, в полицейской машине по пути в участок, офицер сказал, что они уже поймали настоящего грабителя банка. Вопрос вот в чем, как, за столь короткий отрезок времени (от ограбления банка, до того момента как первый офицер приблизился ко мне с фотороботом подозреваемого в руках) они сумели сделать фоторобот и всю работу, связанную с этим?

Вопросы без ответов…

Почему мне не задали ни одного вопроса об ограблении банка, если это была действительная причина моего задержания? Меня не спросили, где я находился несколько минут назад, у нас не было разговора, какой именно банк был ограблен, сколько денег было украдено, и т.д. Я не задыхался от бега, при мне не было оружия, только немного наличности. Они не потрудились сверить мое лицо с фотороботом, до момента уже фактического ареста. Мягко выражаясь, все это дело шито белыми нитками и гнусно воняет.

Только правда…

Вышеизложенный текст записан приблизительно между 5 и 8 июня 1981 года, затем отпечатан, отредактирован, немного пересмотрен, исправлен, и т.д. Однако не предпринималось попытки привести его в актуальное состояние, добавить свежую информацию и т.п. Это краткий, наспех написанный очерк, об ужасных и невероятных, но абсолютно реальных событиях, которые произошли со мной с 14:00 26 мая по 13:30 28 мая 1981 года. Я не претендую на высокий литературный стиль. Однако все это абсолютно верно по всем ключевым моментам, по крайней мере, в тысячу раз более точно и правдиво, чем то, что Вы услышите от полицейских, тюремщиков и других официальных лиц. Возможно, в будущем, когда у меня появится больше времени, я напишу пересмотренный, расширенный, и более скрупулезно-точный письменный отчет об этих событиях.

С уважением,

Роберт Д. Джеймс (более известный как Роберт Дж. Фишер или Бобби Фишер, Чемпион Мира по Шахматам

Автор нашумевшей книги «Почему у женщин при социализме секс лучше» Кристен Годси рассказала Forbes Woman, как отсутствие социалистического наследия вычеркивает американских женщин из экономики после рождения детей и почему одна из главных задач феминизма — решить вопрос неоплачиваемого и недооцененного домашнего труда

Антрополог, профессор Университета Пенсильвании Кристен Годси более 25 лет занимается гендерными исследованиями. Специалист по России и Восточной Европе, Годси всесторонне изучает влияние экономики и политики в постсоциалистический период на ключевые аспекты жизни женщины — работу, воспитание детей, самореализацию, положение в обществе, секс и отношения. В 2017 году она написала для The New YorkTimes колонку с провокационным утверждением о том, что у женщин при социализме секс лучше. В колонке она показала, что во многих странах Восточной Европы социализм дал женщинам беспрецедентную экономическую и правовую свободу, которая позволяет им быть более свободными и в отношениях с мужчиной. Тезис о том, что современный капитализм приводит к закрепощению женщины, вызвал настолько жаркие дискуссии, что Годси написала об этом книгу, мгновенно ставшую международным бестселлером.

— Ваша книга провокационно называется «Почему у женщин при социализме секс лучше». Что интересовало вас на самом деле, ведь книга вовсе не о сексе?

— Название придумано не мной, его предложили редакторы The New York Times в августе 2017 года. Это было название колонки, которое потом перешло и на книгу. Мое название напечатано более мелким шрифтом: «Аргументы в пользу экономической независимости». Я исследую права женщин, материнство, женское трудоустройство и многие другие вопросы. Только две главы из шести так или иначе касаются женской сексуальности и свободы в отношениях.

— Ясно, что качество секса невозможно измерить, это лишь продающий заголовок, но тем не менее: насколько экономическая свобода влияет на сексуальную свободу? Что показывают исследования?

— В обществе, где у женщины не так много прав и ее по сути содержит мужчина, цена секса очень велика. Мужчина платит за секс. Если у женщины небольшой доступ к таким ресурсам, как образование и возможность делать карьеру, ее основной целью становится хорошо выйти замуж — найти мужчину, который много зарабатывает. Она руководствуется не собственными симпатиями, а расчетом. Женщина может быть замужем за алкоголиком, абьюзером, но у нее недостаточно ресурсов и она не может сделать другой выбор.

Тогда как в социалистическом обществе женщина имеет возможность учитывать свои чувства. Когда женщина свободна, у нее больше возможностей в плане выбора партнера. Экономическая независимость, свобода — это ключ к счастливой жизни женщины, потому что в этом случае на первое место становятся ее чувства, взаимная привязанность. Если она будет материально независима, она может встать и уйти, и для нее это не будет проблемой.

— Споры, которые ведутся вокруг вашей книги уже несколько лет, показывают, что широкая аудитория не особенно задумывалась, что при социализме не все было однозначно плохо. В России людям старшего поколения не надо объяснять, что такое фиксированная оплата труда в зависимости от образования и стажа. Расскажите, как реагировало американское общество — в том числе феминистское — на вашу книгу?

— Эта книга написана именно для американской аудитории. Да, многие исследования и ключевые аргументы очевидны для коллег-специалистов из стран «восточного блока», но для широкой аудитории это был большой сюрприз.

Моя книга переведена на 14 языков, и в разных странах она вызывала разные реакции. В США первой реакцией была злость. Потому что абсолютно непозволительно говорить что-то доброе, светлое про социализм. Очень много было недоброжелателей, которые были разочарованы, что я стала объективно рассматривать социализм, а уж одобрение политики социализма в The New York Times вызвало просто волну агрессии.

Меня интересовало прежде всего отношение к домашним обязанностям. Западный феминизм игнорирует многие вещи, связанные с этой частью жизни. Почему в том числе было столько гнева? Потому что социализм не игнорирует роль женщины как матери, которая заботится о детях. И не только ведь о детях: женщина заботится и о престарелых родителях. Соответственно, эта роль женщины — человека, заботящегося о членах своей семьи, — должна быть в обществе оценена по достоинству. И пандемия как раз показала, что американцы не могут нормально выжить без той невидимой работы, которую делает женщина. Но платить за нее не готовы.

— Об этом пишет в том числе Кэролайн Криадо Перес в книге «Невидимые женщины».

— Да, и я с ней согласна. Так вот, в Америке было две типичные реакции. Первая реакция, что роль хранительницы очага — это в принципе женская роль и женщина получает удовольствие, когда заботится о детях и других родственниках. Это соответствует природе женщины, соответственно, никто не должен платить ей за это. Просто она наслаждается процессом.

И вторая реакция (как раз от активных феминисток) — что не следует столько фокусироваться на том, как именно и сколько женщина заботится о семье. Акцентируя на этом внимание, мы, по их мнению, опять закрепляем в сознании стереотип, что это женские обязанности. Нужно постараться больше привлечь к этому процессу мужчин. То есть речь идет всего лишь о нарушении равноправия: надо сосредоточиться на равенстве и разделить домашние обязанности поровну между мужчиной и женщиной.

— То есть пусть лучше это делают два человека бесплатно, нежели мы будем адекватно оценивать женский труд?

— Именно. Происходит абсолютная подмена темы. Капитализм в принципе хочет получать как можно больше ресурсов бесплатно либо по минимальным ценам. Либеральный капитализм говорит о том, что все обязанности должны быть разделены между мужчиной и женщиной, иначе, если мы обяжем работать по дому только женщину, ей придется платить пособие за счет налогов. Соответственно, нужно сделать так, чтобы мужчина и женщина делали все сами внутри своей семьи, вели на равных домашнее хозяйство, воспитывали детей (будущих граждан — работников, потребителей, налогоплательщиков) и никак не задействовали государство.

В то время как в социализме идея была другая: раз дети нужны государству, значит, государство тоже может включиться в процесс поддержки и воспитания, и те же самые домашние обязанности могут быть организованы вне семьи (столовые, прачечные и так далее). То есть женщина как член общества может рассчитывать на помощь извне.

— Что, по вашему мнению, действительно было прогрессивным в социалистических странах? Что может заимствовать современная капиталистическая система из социалистического прошлого?

— Ключевая разница — в капиталистических и социалистических взаимоотношениях между личностью и обществом. Основная проблема капиталистического общества — глобальный индивидуализм. Женщина воспринимается только как индивид, но не как часть общества. В таких странах, как Америка, благополучие женщины — ее собственная проблема и забота. Она лишена общественной поддержки, ей остается рассчитывать только на себя.

В социалистическом обществе поддержка женщины — социальная норма. Общественное устройство учитывает, что женщина должна состояться как мать и она при этом имеет право на работу, имеет право на то, чтобы быть в обществе.

В капиталистических странах, включая мою собственную, сохраняется огромная разница между мужчиной и женщиной, потому что как только женщина становится матерью, она выпадает из поля социальной защиты. При всем том, какие права и возможности дает капитализм женщине как работнику в карьерном смысле, совершенно не учитываются ее природные функции и обязанности матери, хозяйки, жены и так далее. Именно поэтому в США очень много женщин сейчас пропагандируют позицию чайлдфри.

— Какие возможности из тех, что предлагал социализм, вы бы привнесли в американские реалии?

— Оплачиваемый декрет, это ключевое. Следующий пункт — бесплатный детский сад и дешевая еда, как в той же Польше, где ты можешь пойти после работы и купить готовую еду в кулинарии или в кафе по соседству и не тратить время на готовку. Это развитая система недорогого городского транспорта, бесплатная медицина, которой нет в США. И я могу продолжать еще долго.

Это очевидные для Европы и России вещи, но для обычной американской женщины это пока совершенно недостижимые вещи. У нас нет детских садов, нет бесплатной медицины, нет гарантии, что ты вернешься на работу после рождения ребенка. И я прошу учитывать социальный контекст, когда мы говорим о проблемах, которые обсуждаются в книге.

— Как вы думаете, насколько потенциально возможно взаимодействие двух систем? Может ли сложиться так, чтобы какие-то плюсы социализма и капитализма работали вместе?

— Капитализм идеален для женщин, которые не хотят и не имеют детей. Как я уже сказала, капитализм стоит на индивидуализме. Он настроен на достижения, карьеру, саморазвитие. Расчет идет на то, женщина будет посвящать свое время работе. Просто откажись от материнства — и у тебя все будет отлично. Трудоголизм ставится на первое место, карьерный рост превыше всего. Это надо четко осознавать.

Именно поэтому во многих странах уровень рождаемости падает: невозможно посвящать время семье, не имея поддержки, и при этом добиваться каких-то успехов в карьере. Как только правительство сокращает или закрывает социальные программы поддержки, уровень рождаемости падает. Это происходит во всех странах: от Японии и Южной Кореи до Болгарии и Польши. Женщине совершенно невыгодно заниматься бесплатным домашним трудом, который никак не оплачивается. Нет социальной защищенности и экономического баланса. Наша задача сейчас — вести диалог об этом на политическом уровне. Это такая же серьезная проблема, как неравенство. Необходимо задуматься о последствиях капитализма и индивидуализма и снижении рождаемости.

— Как изменилась ваша собственная жизнь, профессиональная и личная, после выхода книги?

— После того как книга вышла, меня реально стали ненавидеть. Хотя до этой книги я написала восемь книг о социализме, постсоциализме, о правах женщин. Более того, в течение 25 лет я говорила о тех же самых вещах. Но после этой книги все изменилось. Возможно, за эти двадцать с лишним лет просто выросло новое поколение.

Интересно, что сегодняшние молодые люди в Америке испытывают злость по отношению к капитализму. Это уже немало. Мне самой работа над книгой помогла понять, с какими проблемами может столкнуться моя дочь. Ей вот-вот исполнится 20, и я вижу, какую неуверенность она испытывает от того, что происходит в стране. Она и ее сверстники живут в состоянии неопределенности — особенно в США, особенно во время пандемии. Это поколение 1991 года рождения, и они реально обеспокоены своим будущем. Они понимают, что это не просто в их голове происходит, — моя книга в том числе дает тому подтверждение. Есть реальные проблемы, с которыми они сталкиваются. И они отдают себе отчет в том, что ни страна, ни мир в целом не работают на них. Это не просто депрессия на фоне пандемии, это реальность. Есть от чего прийти в ярость, и есть чем озаботиться и какие проблемы решать.

— Когда говорят о феминизме, часто в первую очередь рассуждают о взаимоотношениях полов, о гендере, о сексуальных отношениях, а экономическую составляющую во многом вычеркивают. Какова, по-вашему, пропорция экономического и личного в феминистском дискурсе?

— Прежде всего, существует два типа. Либеральный феминизм, где важна сексуальная свобода, гендерные роли и возможность им не следовать и так далее. Но многие феминистки, например, Александра Коллонтай, пришли бы в ярость от такой подмены. Коллонтай ненавидела такой феминизм про отношения и сексуальную свободу, которая близка к сексуальной распущенности, она называла его блажью богатых женщин.

Исторически важен так называемый социальный феминизм, где огромную роль играет именно экономическая составляющая. Потому что государству позволить женщине иметь много сексуальных партнеров не стоит вообще никаких денег. А вот дать женщине равные права, обеспечить ее достойной работой, образованием и дать соцзащиту — это дорого. Заставить общество признать, что работа по дому — это тяжелый труд, который должен оплачиваться, и обеспечить эту оплату — это очень дорого.

Таким образом у нас две разновидности феминизма: либеральный, который выгоден государству, и социальный. И будет замечательно, если в будущем 90% повестки будет приходиться именно на социальный феминизм, где упор будет делаться на экономическую составляющую.

— Считаете ли вы, что повестка активной сексуальности поддерживается государством и раздувается именно потому, что это не стоит денег и не требует серьезных изменений в законодательстве?

— Конечно. Это намеренное раздувание проблемы, чтобы отвлечь внимание от более значимых вещей, я в этом убеждена. Сейчас в обществе искусственно подогреваются разные дискуссии по поводу различных определений, слов, оттенков значений. Играются именно с различными понятиями и определениями, что есть гендер, что есть идентичность, что есть транс- и квирперсона, какие нюансы и варианты можно придумать. На каждой медиаплощадке обсуждается как будто бы феминизм. Но реальных женщин волнуют реальные проблемы: как делать карьеру и при этом полноценно воспитывать ребенка, как обуть-одеть своих детей, чем их накормить. У нас нет никакой гарантии, что работодатель будет соблюдать договоренности, если ты объявишь, что беременна, а нам навязывают дискуссии о местоимениях. Очень важно обращать внимание именно на экономическую составляющую защиты прав женщин, а не на подогревание пустых дискуссий. За этим теряются повседневные проблемы миллионов женщин.

Поймите правильно, я не умаляю значение этих обсуждений, но все-таки в ежедневной жизни женщину, которая работает и одновременно воспитывает детей, не так уж сильно волнует, каким языком, каким именно словом будет называться та или иная квирперсона, какое определение для смежного гендера выбрать. Важно, чтобы ты приходила с работы вовремя, чтобы у тебя была достойная зарплата и нормированный рабочий день, чтобы у твоих детей была возможность ходить в детский сад, а твой больничный оплачивался. Это очень серьезные вещи, и куда важнее — и сложнее — решить их. И, возможно, именно поэтому государство, в первую очередь американское, старается не обращать на это внимание.

— Вы обсуждаете эти вопросы в университете? Насколько ваши студенты, те самые 20-летние, о которых вы говорите, разделяют эту позицию?

— Я занимаюсь этой темой с 2003 года, достаточно долго. И да, можно говорить о том, что взгляды студентов меняются, особенно в последние лет пять-шесть, после выборов 2016-го. Это внушает оптимизм. Очень долго им говорили, что нет никакой альтернативы капитализму, что это единственная возможность. Но сейчас молодые люди заинтересованы в поисках альтернативного пути. И если 10 лет назад не было в принципе идеи, что можно жить как-то по-другому, то сейчас они открыты для других точек зрения. Я вижу многих молодых женщин, которые идут в политику. Они недовольны существующим порядком, особенно после пандемии, и готовы что-то менять. И, конечно, сейчас сложный период, но тем не менее он достаточно оптимистичен.

— Прогнозируете ли вы поворот капиталистического общества в сторону левых взглядов и трансформации прошлого опыта?

— Я вижу отчетливую поляризацию взглядов, резкое деление на левых и правых. Никакой больше умеренности. Все больше людей становится ярыми приверженцами и левых, и правых взглядов. Люди разочарованы, расстроены текущей ситуацией, которая касается и экономики, и политики, и окружающей среды. Исторически, когда люди недовольны, есть два сценария: первый — обвинять существующую политическую систему, второй — обвинять правящую элиту, меньшинства и женщин. Сейчас впервые за очень долгое время в моей стране начал работать первый сценарий: многие понимают, что капитализм оказывает разрушающий эффект. Даже то, что происходит в окружающей среде, — наводнения, ураганы, пандемия, в конце концов, — показывает, что капиталистическая система далеко не совершенна. И здесь важен широкий экономический контекст. Я понимаю, что многие предпочитают этого не замечать, но многие видят, в том числе критически настроенная молодежь. Мне кажется, это очень важный исторический этап.

Было еще темно, когда Оскар Хендерсон - капитан английского парусного корабля "Кромантишир" - поднялся на палубу. Судно приближалось к району острова Сейбл. Над океаном опустился туман, с северо-востока шла крутая зыбь. Еще накануне вечером Хендерсон приказал вахтенному штурману разбудить его, если видимость ухудшится. Так оно и случилось - "Кромантишир" попал в туман, которым почти всегда окутан коварный Сейбл, этот легендарный "Остров призраков". Капитана беспокоила не столько близость его опасных песчаных отмелей, сколько вероятность столкновения здесь с другим судном.

Судно шло правым галсом, без верхних парусов и с зарифленными брамселями. Отданный с кормы лаг показывал скорость 5-6 узлов. Каждые две минуты с носовой части корабля раздавался протяжный, чуть приглушенный туманом звук туманного горна.Вахту нес молодой третий штурман Александр Стюарт. Он слушал рассказ капитана о трудностях плавания в тумане, об опасностях "Кладбища Северной Атлантики" и подробности недавнего столкновения у Сейбла двух немецких пакетботов.

Хендерсон не успел окончить свой рассказ. На палубе появилась жена капитана. Ее разбудил звук туманного горна.

- Оскар, у меня какое-то странное предчувствие, я боюсь. Смотри, какой туман! Вдруг в нас кто-нибудь врежется.

- Ничего не поделаешь, здесь всегда туманы. В нас никто не врежется - мы на своей трассе. Здесь все суда идут в одну сторону, - ответил Хендерсон.

Начинало светать, и туман немного поредел. Чтобы согреться, женщина стала ходить вдоль правого борта, от кормы до бака и обратно. Через некоторое время она снова подошла к штурвалу и сказала мужу:

- Мне почудилось, что я сейчас слышала гудок парохода, там, где-то впереди.

Капитан и штурман прислушались.

- Нет, это тебе послышалось, никакого гудка нет, - ответил Хендерсон.

- У меня хороший слух, Оскар, это пароходный гудок, - не согласилась жена капитана и пошла вниз в каюту проведать своих двух младенцев.

Как только она ушла, Стюарт услышал отдаленный низкий бас гудка парохода. Он доносился издалека, со стороны левого крамбола. Через минуту он был слышен уже яснее, еще через одну - совсем отчетливо. По мощному звуку гудка можно было полагать, что его подавал большой пароход. Вдруг с бака "Кромантишира" раздался истошный крик впередсмотрящего - матроса первого класса Хэлли: "Судно слева по носу!"

Капитан Хендерсон увидел впереди бушприта своего барка вынырнувший из тумана длинный черный корпус судна с четырьмя мачтами без парусов. Оно быстро двигалось под острым углом слева направо по отношению к курсу "Кромантишира". Капитан подбежал к штурвалу и со всей силой начал его быстро крутить. В это время с бака послышался звон разбиваемого стекла, треск ломающегося дерева, свист лопнувших стальных штагов корабля.

Наклонный бом-утлегарь "Кромантишира", выступавший перед его форштевнем на 15 метров, словно копье великана, пронзил шлюпку, стоявшую на киль-блоках впереди ходового мостика неизвестного парохода, разрушил мостик и обломился в развороченной средней надстройке. Оставшимся утлегарем в щепы были разбиты еще две шлюпки, и, когда обломился и он, стальной бушприт парусного корабля, как таран, пропорол верхнюю часть борта судна на протяжении полусотни метров.

Удар был скользящим, под острым углом, причем каждое судно имело в этот момент движение вперед: "Кромантишир" шел 6-узловым, а пароход, как выяснилось потом, 17-узловым ходом. Правый становой 4-тонный якорь парусника был приготовлен к отдаче и висел над клюзом. По иронии судьбы этот "символ надежности" и погубил оказавшийся перед носом "Кромантишира" пароход. Как бы скользя вдоль правого борта незнакомца в сторону его кормы, правой скулой корабль всадил рог своего якоря в обшивку парохода и содрал ее в нескольких местах у самой ватерлинии. При этом якорь, выбив около двух десятков иллюминаторов нижней палубы и сделав большую дыру в корпусе парохода позади его машинного отделения, зацепился лапой за один из шпангоутов. Якорь-цепь лопнула, и якорь остался торчать в разорванном борту ниже ватерлинии. Острый форштевень "Кромантишира" пробил борт ниже уровня воды и вошел внутрь корпуса на 5 метров позади второй грот-мачты парохода. Площадь пробоины составляла несколько квадратных метров. Со скрежетом столкнувшиеся суда, еще раз ударившись бортами, из-за большой силы инерции своих масс расцепились, и неизвестный четырехмачтовый пароход без парусов промчался дальше в туман.

Так началась одна из самых тяжелых в истории торгового судоходства драм на море. Это произошло около 5 часов утра 4 июля 1898 года примерно в 60 милях к югу от острова Сейбл.

Прежде чем объяснить, почему столкнулись суда, расскажем о пароходе, который неожиданно появился перед форштевнем "Кромантишира". Это был французский лайнер "Ла Бургонь" фирмы "Компани Женераль Трансатлантик", построенный в 1885 году. Его регистровая вместимость составляла 7395 тонн, длина - 150 метров, ширина - 15,8, высота борта - 10,5 метра. Судно имело паровую машину системы "Компаунд" с двенадцатью котлами, которая обеспечивала мощность 9800 лошадиных сил. Лайнер мог развивать скорость до 18 узлов. Его пассажирские помещения, размещенные на четырех палубах, могли принять полторы тысячи человек. "Ла Бургонь" являлась серийным пакетботом; вместе с "Ла Шампанью" и "Ла Гасконью" она обслуживала североатлантическую линию. Эти суда имели хорошо оборудованные каюты для пассажиров первого и второго классов с электрическим освещением и несколько отсеков для перевозки эмигрантов.

Утром 2 июля 1898 года "Ла Бургонь" вышла из Нью-Йорка в Гавр. На ее борту находились: 191 пассажир первого класса, 125 пассажиров второго класса, 281 - третьего класса и 128 членов экипажа - всего 725 человек. Среди пассажиров был известный русский борец Юсупов, который после выступления в Америке возвращался в Европу.

Вечером 3 июля на подходе к острову Сейбл судно попало в густой туман. Всю ночь на 4 июля лайнер шел в тумане полным ходом, неся ходовые огни и подавая туманные сигналы паровым гудком. Сейчас никто не сможет объяснить, почему "Ла Бургонь" шла в этом столь оживленном районе судоходства на большой скорости и почему она оказалась на 160 миль севернее трассы, рекомендованной для судов, идущих на восток. Фактически пароход оказался на трассе для парусных судов, совершавших плавание из Европы в Америку. Пароходом командовал опытный и весьма уважаемый на французском флоте капитан Делонкль. Он пришел на службу в "Компани Женераль Трансатлантик" в 1894 году лейтенантом военного флота, участвовал в морских кампаниях Франции в качестве флагманского адъютанта адмирала Баррера. В сорок четыре года он имел отличную репутацию, орден Почетного Легиона, отличался огромной энергией, выдержкой, знанием морского дела и высокой культурой. На "Ла Бургони" Делонкль совершал свой второй рейс, а до этого командовал лайнерами "Ла Шампань" и "Нормандия". Но почему он проявил столь большую неосторожность в этом плавании, ответить трудно.

С рассветом 4 июля туман стал густым, как молоко, и впередсмотрящие с бака и фор-марса уже в 30 метрах не могли ничего различить. Но "Ла Бургонь", окутанная туманом, словно саваном, неслась 17-узловым ходом навстречу своей гибели. Мерно раздавался гулкий стук машины, и каждые две минуты уносились в туман протяжные гудки парохода.

Около 5 часов утра впередсмотрящий с марса "Ла Бургони" услышал звук туманного горна парусного судна. Матрос тут же доложил об этом на мостик вахтенному штурману. Все последующее произошло настолько быстро, что штурман Делинж не успел даже что-либо предпринять, чтобы разойтись с судном, сигнал с которого был услышан вблизи прямо по курсу. Увидев выступившие из тумана паруса, он положил руль "лево на борт" и дал машине сигнал "товсь". Но суда столкнулись раньше, чем "Ла Бургонь" успела отвернуть в сторону или застопорить свою машину. Лайнер успел дать только гудок...

Позже командор фирмы "Компани Женераль Тран-сатлантик" Аубер в своем рапорте на имя морского министра Франции писал:

"Нет никакого сомнения, что барк вышел из тумана тотчас же после того, как на "Ла Бургони" услышали звук его туманного горна. Неожиданность его появления и явилась главной причиной столкновения, хотя на лайнере и были тотчас же приняты меры избежать его: руль положен "лево на борт" и в машинное отделение передан телеграфом сигнал "товсь". Но все последующее произошло настолько быстро, что не представилось никакой возможности сделать какой-либо маневр. Принятые вахтенным штурманом меры предосторожности ясно свидетельствуют о надлежащем внимании его, но, к сожалению, избежать столкновения было невозможно".

Бушпритом "Кромантишира" на ходовом мостике лайнера были убиты штурман Дюрон, впередсмотрящий на крыле мостика и рулевой. Несший вахту Делинж сумел через обломки разрушенного мостика добраться до уцелевшей тумбы машинного телеграфа и перевести его рукоятки на "стоп".

В пробоину корпуса "Ла Бургони" устремилась вода. Она вливалась рекой в котельное отделение парохода. Один из кочегаров бросился наверх доложить об этом капитану, а когда вернулся, то отделение уже было затоплено водой. Часть системы паропроводов оказалась порванной, и нескольких кочегаров обварило паром.

От удара при столкновении на палубу "Кромантишира" рухнули фор-стеньга и грота-брам-стеньга. При падении они увлекли с собой два рея и порвали часть такелажа. Потеряв бом-утлегарь, утлегарь и бушприт со всеми носовыми парусами, барк перестал слушаться руля. Людям, находившимся на борту "Кромантишира", не было причинено никаких повреждений, никто не получил даже царапины, и, хотя в носовой части корабля появилась течь, вода залила только форпик. Благодаря водонепроницаемости таранной переборки барк остался на плаву.

До "Кромантишира" доносились сначала продолжительные, а потом прерывающиеся (из-за поврежденного паропровода) низкие гудки парохода.

Потом донеслось несколько выстрелов ракетниц, и сквозь уже рассеившийся туман можно было увидеть красные вспышки ракет. Капитан барка дал несколько гудков туманным горном и послал в небо несколько сигнальных ракет. Но раздавшиеся в ответ гудки парохода теперь едва можно было различить, они удалялись в сторону. Пароход уходил...

Минуты через три после удара на разрушенном мостике "Ла Бургони" появился капитан Делонкль, и вся палубная команда из кубриков высыпала наверх. Матросы получили приказ откачивать воду ручными помпами. Но лайнер уже имел крен на правый борт, и, зная характер повреждений, Делонкль понимал, что судно спасти невозможно. Тем не менее он решил попытаться выбросить лайнер на песчаные отмели Сейбла, до которого было примерно 60 миль. Капитан перевел ручки машинного телеграфа с положения "стоп" на "полный вперед", приказал править по компасу курсом "норд 10 градусов к осту". Несмотря на сильные разрушения в корпусе, перебитые паропроводы и панику в котельном отделении, машина лайнера заработала, и "Ла Бургонь" рванулась вперед. Механики доложили на мостик, что топки второго котельного отделения будут залиты водой через 10 минут. На самом деле это случилось через 5 минут. Судно шло... С каждой минутой правый борт его оседал все глубже. Вода начинала заливать пароход через пробоины, еще только что находившиеся выше ватерлинии. Когда она залила топки, котельное отделение наполнилось едким угольным дымом.

Машина "Ла Бургони" остановилась, винт парохода перестал вращаться.

В наступившей тишине, прерываемой теперь лишь шипением вырывающегося из машины пара, на палубах "Ла Бургони" раздались крики...

Во время столкновения "Ла Бургони" произошел удивительный, почти невероятный случай с кочегаром Жозефом Одраном. Кочегару следовало заступить на вахту в 6 часов утра. За час до этого, в момент столкновения, его выкинуло из койки на палубу каюты. Не зная, что произошло, кочегар бросился в машинное отделение. Из пробоины хлестала вода, громко звонил машинный телеграф, к которому никто не подходил. Одран быстро сориентировался: если не задраить двери водонепроницаемых отсеков, - судно погибнет. Когда Жозеф Одран задраил двери отсеков, то увидел, что все из машинного отделения по трапам побежали наверх. Старший механик крикнул ему: "Беги на палубу! Спасайся, если сможешь! Судно пойдет ко дну через десять минут!" - и вместе со вторым механиком побежал по решетчатым трапам наверх. Одран за ними.

В это время в машинное отделение сверху через большой световой люк рухнула дымовая труба. Она разбила часть машины и сбила все трапы, раздавила старшего и второго механиков. Одрану сделалось жутко: выход наверх был отрезан, снизу подступала вода. Крен парохода непрерывно увеличивался. "Как выбраться отсюда? - думал несчастный кочегар. - Ведь через пару минут эта адская клетка станет моим гробом".

В машине стоял страшный шум. Смешанный с паром горячий воздух обжигал легкие. Каскады воды бурлили среди поломанных механизмов. Выхода наверх не было. Выбраться через пробоину и вынырнуть у борта? Это отпадало: слишком большой напор воды... В самую последнюю минуту счастливая мысль осенила уже почти потерявшего надежду кочегара - вентилятор! Ведь внутри его есть скоб-трап и по нему можно выбраться на палубу! Напрягая все силы, по пояс в масляной воде, Одран пробрался к трубе вентилятора и через две минуты был уже на палубе.

Если Жозефу Одрану было страшно в машине, то увиденное на палубе привело его в ужас... Вся палуба "Ла Бургони" была забита людьми. Внизу во всех коридорах и проходах толпились испуганные пассажиры, пытаясь уйти из заливаемых помещений. Над всем этим хаосом слышался протяжный вой гудка "Ла Бургони"... Единственная уцелевшая шлюпка правого борта была переполнена. Пять шлюпок другого борта завалились из-за крена на палубу.

Одран прыгнул за борт и доплыл до шлюпки. В ней уже сидело более 50 человек. Кочегар сумел залезть в нее. Потом в эту шлюпку стали залезать другие пловцы, их было много... Шлюпка перевернулась. Одран снова оказался в воде. Через час его подобрала шлюпка "Кромантишира".

Когда машина "Ла Бургони" стала, капитан Де-лонкль приказал всем офицерам явиться на мостик. Отдав команду спасать на шлюпках в первую очередь женщин и детей, Делонкль пожал всем офицерам руку, попрощался с ними и остался на мостике один среди обломков.

Матросы начали снимать со спасательных вельботов брезенты, и пассажиры бросились занимать в шлюпках места. На лайнере было всего 10 гребных судов, из которых шлюпки № 1, 3, 5 были разбиты в момент удара. Семь оставшихся, конечно, не могли вместить всех пассажиров и команду лайнера.

С момента столкновения прошло 5-7 минут, а на палубе парохода уже творилось что-то невообразимое.

Хроники свидетельствуют, что на борту "Ла Бургони" среди пассажиров находилась часть команды одного австрийского парохода, который потерпел крушение у берегов Америки. Пережив одно крушение и спасшись просто чудом, эти люди, вновь вкусив прелесть жизни, предстали перед фактом неминуемой гибели. Проснувшийся в них звериный инстинкт лишил их человеческого облика. В тот момент, когда одни помогали женщинам сесть в шлюпки, поддерживали стариков и передавали над головами младенцев, австрийские моряки револьверами и ножами прокладывали себе дорогу к шлюпкам. Их примеру последовали итальянские эмигранты, которые составляли большую часть обитателей третьего класса. На палубе заблестели лезвия ножей...

Второй штурман руководил спуском одной из шлюпок левого борта. Он смог посадить в нее женщин и детей. Шлюпка находилась у борта, и глаголь-гаки ее талей еще не были отсоединены, когда с палубы по тросам стали спускаться итальянцы. Невзирая на мольбу и крики матерей и плач детей, мужчины-эмигранты, стараясь спасти свою жизнь, потопили шлюпку: хрупкое суденышко не выдержало веса людей и наполнилось водой - матери с детьми оказались в воде. То же самое произошло и со второй шлюпкой, которую уже спустили на воду.

Австрийцы пробивались сквозь обезумевшую толпу к большому катеру, который был закреплен на кильблоках по левому борту на носовой палубе. Не зная, как его нужно спустить, они столкнули его в воду и начали прыгать за борт.

Один из офицеров "Ла Бургони" с трудом разместил в шлюпке левого борта группу женщин и детей. Он надеялся, что матросы спустят эту шлюпку на воду, и занялся посадкой женщин в другую шлюпку. Но в шлюпке, где сидели женщины, заело блок кормовых талей, и она с сильным наклоном на нос так и осталась висеть, раскачиваясь на талях.

Лайнер продолжал валиться на правый борт, вода уже подступала к главной палубе. Из помещений третьего класса на шлюпочную палубу толпой лезли охваченные страхом полуодетые эмигранты. Попытки офицеров лайнера сдержать их натиск не имели успеха. Офицеров уже никто не признавал, повсюду царил беспорядок. В носовой части парохода, где матросы раздавали из большого ящика спасательные жилеты, шли непрерывные драки, люди вырывали друг у друга эти ставшие на вес золота предметы, отбегали в сторону и в спешке надевали их на себя. Матросам "Ла Бургони" было не до объяснений, как правильно надевать и завязывать нагрудники. Позже выяснилось, что именно это многим пассажирам стоило жизни. Они завязали жилеты слишком низко - на талии, вместо того чтобы закрепить их штерты на уровне груди. Позже в местах, где затонула "Ла Бургонь", нашли десятки трупов, которые плавали вверх ногами...

В одной из шлюпок, которая висела у борта на талях, стоял какой-то человек с безумным взглядом. Когда кто-нибудь из пассажиров приближался к шлюпке, он грозил им длинным кухонным ножом. Этот человек сошел с ума. Рулевому Девалю удалось подкрасться к нему сзади и оглушить ударом нагеля по затылку. Лишь после этого лейтенант Пишан начал спускать эту шлюпку на воду. В нее уже сели пассажиры, и она стала отходить от борта тонущего лайнера. Но в эту минуту пароход резко накренился на правый борт - и рухнула кормовая дымовая труба. Сначала она упала на еще не спущенную шлюпку, а потом провалилась через световой люк в машинное отделение. Цепной оттяжкой падающей трубы перерезало пополам одну женщину - жену пассажира по фамилии Арчард. Он сам с двумя своими детьми видел эту ужасную картину из шлюпки, на которую упала труба. Арчарда выбросило в воду, дети его утонули. Он доплыл до плота и попытался на него взобраться. На Арчарда посыпались проклятья матросов "Ла Бургони", и он слышал, как один из офицеров (им оказался четвертый механик парохода) крикнул: "Черт с ними, с пассажирами! Пусть сами спасаются. Будь у меня пистолет, я бы их всех перестрелял!"

Позже, во время судебного разбирательства катастрофы, миру стали известны многие жуткие подробности этой трагедии.

Женщин и детей австрийцы и итальянцы оттеснили от остававшихся еще на борту парохода шлюпок. Эти шлюпки были последним шансом спастись. Матросы из команды "Ла Бургони" "не уступали" австрийским морякам: они силой вытаскивали пассажиров из шлюпок, толкали их обратно на палубу или сталкивали за борт. Позже пассажир по имени Мак-Кеоун на суде сообщил, что на его глазах итальянцы зарезали трех или четырех женщин, которые пытались сесть в шлюпки, и их тела ногами столкнули в воду. А пассажир Чарльз Дуттвейлер - пекарь из Германии - демонстрировал на суде ножевые раны выше левого уха и на лбу, нанесенные ему кем-то из команды "Ла Бургони".

Финал драмы уже был близок - с минуты на минуту "Ла Бургонь" должна была опрокинуться на правый борт. Ни водонепроницаемые отсеки лайнера, большая часть дверей в которых была закрыта, ни продольные переборки котельных отделений, делящие их на две части, не спасли лайнер от гибели. Его запас плавучести и остойчивости был на исходе...

До самой последней минуты на лайнере шла борьба за жизнь... Отчаявшиеся найти место в шлюпках столпились на палубе под ходовым мостиком вокруг капитана парохода. Делонкль ободрял этих несчастных советами, как нужно прыгать за борт, если судно начнет опрокидываться. Среди этого беспорядка и ужаса он был бессилен сделать что-либо другое. Этот человек, возвращения которого на берегу ждали жена и пятеро детей, не имея в душе никакой надежды на спасение, сохранял самообладание до конца. Рядом с капитаном стоял пассажир, жену которого задавили в свалке у шлюпки, и держал на руках двух голых кричащих младенцев. На дрожавших от холода детей кто-то набросил снятый со своих плеч плед...

В это время рядом с ходовым мостиком матросы предпринимали последние попытки исправить сломанное устройство шлюпочных талей и спустить на воду последнюю шлюпку. Чтобы исправить неполадку, нужно было всем выйти из нее на палубу. Но, несмотря на объяснения и уговоры капитана и офицеров, ни один человек в этой шлюпке не двинулся с места: рядом стояла толпа, готовая каждую секунду броситься на штурм освободившейся шлюпки. Так никто из нее и не вылез на палубу, никто не захотел оставить кому-то другому с таким трудом доставшееся место. Эта шлюпка пошла на дно вместе с пароходом...

В течение еще долгих месяцев и даже лет о драме у острова Сейбл писала почти вся мировая пресса. Это событие затмило в печати события испано-американской войны, даже такие, как взрыв броненосца "Мэйн", падение Сантьяго и разгром эскадры адмирала Серверы. Американская газета "Нью-Йорк Мэйл энд Экспресс" через два дня после гибели "Ла Бургони" констатировала: "Каков бы ни был приговор суда в отношении управления лайнером как до столкновения, так и после, факт остается фактом: в истории трагедий на море, сохранившихся в памяти человечества, подобного еще не было".

А нью-йоркская "Таймс" вышла тогда под таким заголовком: "Это был французский корабль, и с него спаслась лишь одна женщина". К великому позору фирмы "Компани Женераль Трансатлантик" это был факт. Из 200 женщин, 50 грудных младенцев и 30 детей постарше спаслась только одна женщина. Ее звали Виктория Лакассе.

Перед тем как лайнер опрокинулся, капитан Делонкль, второй штурман Дюпон и рулевой Деваль поднялись на разрушенный мостик. Вода уже подошла к их ногам. Жизнь парохода исчислялась теперь секундами.

Делонкль схватил линь малого аварийного гудка и потянул: раздался пронзительный гудок, он пронесся над покрытым туманом океаном как крик агонии. Потом волны зыби скрыли ходовой мостик лайнера.

Среди плававших обломков люди боролись за жизнь. В большинстве такие поединки кончались в пользу смерти: над скрытым туманом морем раздавался последний крик, и человек исчезал в волнах. Так погиб русский борец Юсупов. Он не умел плавать... Если же человеку удавалось ухватиться за спасательный круг, доску или плававший обломок, это была мучительная и упорная борьба. Рулевой Деваль при погружении судна попал в водоворот и был увлечен под воду на глубину, как он говорил, около 20 метров. Он считал себя погибшим, но каким-то чудом смог вынырнуть на поверхность и залезть на днище перевернутой шлюпки.

Борьба за место в шлюпках и на плотах продолжалась еще несколько часов после погружения "Ла Бургони".

Оказавшиеся в воде люди подплывали к шлюпкам и пытались найти в них спасение. Но их безжалостно били по голове веслами, отпорными крюками, ударяли по ухватившимся за планширь шлюпки пальцам. Одному пассажиру, итальянцу по имени Мехелини Секондо, все же удалось залезть в переполненную шлюпку. Но те, кто уже находился в ней, с яростью набросились на него с отпорными крюками. Секондо, получив несколько ударов, был буквально залит кровью с головы по пояс. Но он обладал недюжинной силой, хотя и был мал ростом. Из воды он поднял обломок весла и стал отбиваться от своих врагов. Дело кончилось тем, что он этим обломком убил пять человек...

Первые шлюпки "Ла Бургони", которыми командовали матросы Жандро и Ле Корр, были спасены "Кромантиширом" около 6 часов утра, когда туман почти рассеялся. Капитан английского корабля писал в своем отчете: "Мы увидели две шлюпки под французским флагом, которые гребли к нам. Мы просигналили им подойти к правому борту и узнали от них, что погибший пароход назывался "Ла Бургонь", что он шел из Нью-Йорка в Гавр. Когда мы подошли ближе, повсюду на воде виднелись люди, которые цеплялись за плававшие обломки".

По мере того как на палубу корабля стали прибывать израненные, искалеченные спасшиеся, начала вырисовываться страшная картина гибели парохода. Хендерсон принял на борт спасенных, выбросив 30 тонн груза за борт. В час дня к борту "Кромантишира" подошел пароход "Грешиан", который направлялся из Глазго в Нью-Йорк. "Кромантишир" пришлось взять на буксир, без носовых парусов он был неуправляем, а в первом трюме уровень воды достигал 2,5 метра.

Когда капитан Хендерсон произвел подсчет спасшихся с "Ла Бургони", то получил следующие цифры: 59 пассажиров (включая единственную женщину) и 105 членов экипажа. Всего 164 человека. Напомним, что на лайнере в момент выхода из Нью-Йорка было 725 человек: 597 пассажиров и 128 членов экипажа. Таким образом, число жертв этой катастрофы составляет 561 человек: 538 пассажиров и 23 члена экипажа. (Различные историки указывают число погибших по-разному: 597, 565 и 546 человек.)

Сразу же после того, как пароход "Грешиан" прибыл в Галифакс, для разбора катастрофы было назначено следствие. Показания очевидцев установили факты многих убийств на борту лайнера до его погружения и после - на плотах и в шлюпках. Виновные в убийстве австрийские моряки и итальянские эмигранты под конвоем были отправлены во Францию. Не в лучшем свете выглядели и спасшиеся члены команды "Ла Бургони".

Сравнение цифр числа погибших пассажиров и моряков лайнера - 538 и 23 - говорило не в пользу последних. Допрос свидетелей позволил установить личности и тех членов команды "Ла Бургони", которые также совершили зверские убийства на борту. Так, суд обвинил трех матросов палубной команды в том, что они ударили нагелями по голове кочегара Ле Жульена и сбросили его в воду, когда он пытался сесть в шлюпку раньше их. Спасшиеся пассажиры лайнера - американский священник Август Пурги, француз Шарль Лиебра и американец Христофер Брунен - заявили суду: "Французские матросы, спасая свою шкуру, как звери, набрасывались на беззащитных женщин и отгоняли их от шлюпок". В ответ на это представитель фирмы "Компани Женераль Трансатлантик" в Нью-Йорке Поль Фагуэт ответил: "Мы не верим, что это обвинение справедливо". Но ему пришлось замолчать, когда судьи попросили объяснить, где же 200 женщин, 50 грудных младенцев и 30 детей.

Единственное, что в какой-то мере реабилитировало французских судовладельцев в глазах мировой общественности, был факт гибели при исполнении служебных обязанностей всех (кроме одного) офицеров лайнера. Этим одним оказался штурман Делинж.

В его адрес не последовало ни одного нарекания со стороны очевидцев катастрофы. Делинж признал факт, что "Ла Бургонь" в течение всей ночи шла в тумане полным ходом, неся включенными ходовые огни и все время подавая гудки. Но ответственность за это полностью лежала на капитане Делонкле, который погиб вместе со своим судном. 25 сентября 1898 года в Галифаксе с капитана "Кромантишира" полностью были сняты все обвинения.

"Вестрис" был одним из лайнеров серии "V" английской судоходной фирмы "Лампорт энд Холл", обслуживавших линию Нью-Йорк - Буэнос-Айрес. Курсируя по этому маршруту, судно заходило на остров Барбадос, в Рио-де-Жанейро, Сантус и Монтевидео.

"Вестрис" построен в Белфасте в 1912 году верфью "Уоркман и Кларк". Это было двухвинтовое грузопассажирское судно с хорошо развитой надстройкой и вместительными трюмами. Его валовая вместимость равнялась примерно 12 тысячам регистровых тонн. Пароход, как и однотипные с ним "Вандайк" и "Вольтер", отличался от других судов своего класса хорошими обводами и особой элегантностью.

В пятницу 9 ноября 1928 года капитан "Вестриса" Вильям Карей получил рейсовое задание, которое предписывало закончить на следующий день погрузку и в 15 часов 45 минут освободить причал № 14 в Хобокене (Нью-Йорк). Для капитана Карея этот рейс на "Вестрисе" был последним: судовладельцы назначили его на должность капитана "Вольтера".

10 ноября в 14 часов трюмы парохода были задраены. "Вестрис" вышел в море со 128 пассажирами и экипажем в 197 человек.

Через двое суток в Атлантике, в точке координат 37°35' северной широты и 71°08' западной долготы, "Вестрис" затонул. Его гибель, явившаяся самой тяжелой катастрофой 1928 года, стала событием, из которого в морских кругах всех стран были сделаны важные выводы.

Это случилось в одном из оживленных районов судоходства, и, хотя в спасении парохода принимали участие десятки судов и береговых радиостанций, люди оказались бессильны перед стихией.

Подробности катастрофы, став на другой день достоянием прессы, получили мировую огласку. Печальный факт, что из 37 женщин и 12 детей, находившихся на борту лайнера, не спасся ни один ребенок и в живых осталось только восемь женщин, поначалу вызвал в печати резкие выступления в адрес английских моряков. Еще бы! Из числа пассажиров спаслось 47 процентов, а из числа экипажа судна - 78 процентов.

Казалось странным, что большой современный лайнер, еще не старый, имевший высший класс Регистра Ллойда и свидетельство на годность к плаванию, выданное правительством США, затонул во время шторма, который легко выдержали десятки находившихся в том же районе судов. В Англии и США было назначено официальное расследование. Чтобы выяснить причины этой катастрофы, суду потребовалось провести сорок заседаний.

Во время следствия, которое проводилось в США, один американский морской эксперт, анализируя действия капитана "Вестриса", заявил, что они представляют собой "сочетание предельной глупости с вопиющей безграмотностью".

Капитан Карей погиб вместе со своим судном, и фактически всю вину судьи как в Англии, так и в США свалили на него. Из материалов этого следствия очевидно, что Карей допустил ряд ошибок в управлении судном перед его гибелью. Но один ли капитан был виновен в этой катастрофе? Чтобы выяснить это, остановимся подробнее на некоторых обстоятельствах, предшествовавших кораблекрушению. Они выяснились во время расследования.

10 ноября, в день отхода, грузовые и угольные люки на "Вестрисе" задраили за 15 минут до того, как были отданы швартовы. Помимо пассажиров судно приняло на борт около 6 тысяч тонн генерального груза: несколько автомобилей в деревянных клетях, консервы, медикаменты, обувь и другие промышленные товары. Из грузового плана "Вестриса" в его роковом рейсе видно, что вместо 2769 тонн угля на судно погрузили 3019 тонн. Причем из лишних 250 тонн 80 тонн было погружено в верхние угольные ямы вместо нижних. Лишний вес угля уменьшил высоту надводного борта судна на семь дюймов (17,8 см). В то время в США не существовало какого-либо закона о перегрузке судов, и судоходная инспекция Нью-Йоркского порта беспрепятственно выпустила пароход в плавание.

Известно, что при выходе из порта "Вестрис" имел крен 5 градусов на правый борт. Анализ гидрометеорологических факторов свидетельствует, что курс "Вестриса" на остров Барбадос проходил через район пониженного давления. Через день плавания погода улучшилась, а 12 ноября в 2 часа ночи вахтенный штурман вынужден был позвать на мостик капитана и доложить ему, что ветер от норд-оста усиливается, что судно плохо слушается руля и крен на правый борт увеличился до 8 градусов.

В тот день утром подносчики угля жаловались, что вода поступает в угольную яму на шельтердечной палубе по правому борту. Едва успели устранить течь, как капитану доложили о сильном поступлении воды через полупортик правого борта. В воскресенье в 14 часов 30 минут судовой плотник доложил старпому, что он не в состоянии устранить течь и вода продолжает поступать. Она проникла в нижние бункера и смочила уголь. Пущенные в ход отливные насосы работали слабо: они были засорены мелким углем.

После полудня воскресенья ветер и волнение увеличились. Волны ударяли в левую кормовую раковину, из-за чего судно сильно рыскало. Капитан Карей, решив переждать шторм, время от времени давал ход правой паровой машине, держа руль положенным на левый борт, чтобы приводить к ветру. Но, несмотря на это, судно дрейфовало под ветер. Казалось странным, почему капитан, зная о крене на правый борт, не повернул через фордевинд и не поставил судно к ветру правой раковиной. Этот маневр дал бы "Вестрису" определенное преимущество: намокший уголь в правых бункерах, который теперь был намного тяжелее угля в левых бункерах, оказался бы на наветренном борту, а свободная поверхность жидкости переместилась бы на левый борт. Видимо, капитан Карей был уверен в том, что легко сможет устранить крен, откачав балласт из цистерн правого борта.

Поступавшая в судно вода находила себе дорогу в те места, которые не посещались ни командой, ни пассажирами, и, сколько ее скопилось в нижних помещениях судна, никто толком не знал. "Вестрис" был типичным шельтердечным судном, и его палуба, расположенная ниже шельтердека, считалась открытой штормовой палубой. По всем правилам того времени она должна была быть водонепроницаемой, то есть все имевшиеся на ней люки и угольные порты должны быть задраены до выхода судна в море. Но этого сделано не было. На суде старший помощник капитана "Вестриса" признался, что люк в поперечном проходе и люк угольного правого бункера на шельтердечной палубе он пытался задраить во время шторма в воскресенье 11 ноября, но не нашел ни лючин, ни брезента. Он приказал плотнику и боцману сделать необходимые лючины и достать из подшкиперской брезент. Из показаний, данных очевидцами на суде, выяснилось, что люк в поперечном проходе на шельтердеке оставался открытым до 17 часов, а люк угольного бункера - до 20 часов воскресенья.

"Вестрис" продолжал дрейфовать под ветер, время от времени подрабатывая одной машиной. Капитан Карей так ничего и не предпринимал, чтобы уменьшить крен и прекратить поступление воды через полупортик правого борта. Видимо, он не знал, что насосы были засорены углем и не могли откачивать воду быстрее, чем она поступала.

Вечером 11 ноября дежурный оператор Рей Мэйерс на американской военно-морской радиопеленгаторной станции в Бэтани-Бич определил по своей карте, что с полудня пеленг одного из наблюдаемых им судов не изменился. Он знал из графика движения лайнеров, что это был "Вестрис". Оператор понимал: раз судно во время шторма почти не движется, с ним что-то случилось. Сдавая смену, Мэйрес наказал заступившему на вахту оператору внимательно наблюдать за пеленгом "Вестриса".

В 19 часов 30 минут воскресенья из-за сильной бортовой качки в носовом трюме "Вестриса" сорвало с места три клети с грузовиками (общим весом 15 тонн). Клети, раскатившись по настилу трюма, с силой ударили в поперечную переборку и правый борт. При этом пароход получил еще больший крен и уже больше на волнении не выравнивался.

В 23 часа вахтенный механик доложил капитану, что переборка машинно-котельного отделения пропускает воду, которая в бункере бьет фонтаном, и уровень ее уже подошел почти к топкам котлов правого борта, что вода уже выступила из-под настила второго дна и, смешавшись с машинным маслом и мелким углем, сильно мешает работе машинной команды.

Теперь крен судна превышал 20 градусов, и вода врывалась на палубу через бортовые шпигаты, которые никто не догадался закрыть. Остойчивость судна уменьшалась с каждой минутой. Но по-прежнему капитан Карей не принимал каких-либо решительных мер, чтобы спасти судно. Он начал действовать лишь в 5 часов утра понедельника. Отданная им команда была чревата роковыми последствиями: он приказал механикам откачать водяной балласт из трех цистерн правого борта. Грубейшая ошибка! Карей рассчитывал, что это поднимет из воды накренившийся правый борт парохода, забыв о том, что "Вестрис" считался "плавным судном", имевшим небольшую метацентрическую высоту. Откачивая балласт из нижних цистерн, он уменьшал крен и вместе с тем сильно уменьшал остойчивость судна. Он так и не догадался использовать для устранения крена вес намокшего в правых бункерах угля, поставить пароход правой раковиной к ветру.

В 5 часов 30 минут радист "Вестриса" принял сообщение от парохода "Вольтер". Тот запрашивал, имеет ли что-нибудь капитан Карей сообщить компании в Нью-Йорке. К изумлению офицеров "Вестриса", радист по приказанию капитана передал: "Для сообщения в компанию ничего не имею".

Уже через час крен судна, несмотря на пустые балластные цистерны правого борта, снова начал увеличиваться. Уже все лацпорты и иллюминаторы пассажирских кают второго класса по правому борту оказались под водой. Конечно, их задраили, но они не были герметичными.

Офицеры "Вестриса", поняв, что судно обречено на гибель, ждали, когда Карей прикажет дать в эфир SOS. Но капитан все чего-то ждал...

Судно продолжало крениться и оседать в воду. Крен достиг 26 градусов, и уже трудно было сохранять равновесие при ходьбе по палубе.

Ночь на понедельник пассажиры провели без сна. Испуганные, они находились в салонах и смотрели, как по линолеуму перемещается сорванная с мест мебель, с треском ударяясь о стенки.

В 8 часов 30 минут 12 ноября, в понедельник, на радиопеленгаторной станции в Бэтани-Бич Рэй Мэйерс снова заступил на вахту. Увидев, что за ночь координаты "Вестриса" не изменились, он запросил Карея по радио: "Требуется ли вам помощь?" С "Вестриса" последовал ответ: "Пока нет". Но, чувствуя недоброе, Мэйерс связался по радио со спасательной станцией береговой охраны на мысе Мэй и попросил направить к "Вестрису" катер. В то время терпевший бедствие пароход находился в 240 милях к востоку от Норфолка, и спасательному катеру, чтобы дойти до "Вестриса", требовался почти день хода на полной скорости. Тогда еще никто не знал, что в эти тяжелые для "Вестриса" минуты в сорока милях от него находился небольшой грузовой пароход "Монтосо", следовавший из Пуэрто-Рико в Бостон. Если бы на нем имелась радиостанция, то жертв, возможно, и не было бы.

Лишь в 8 часов 37 минут капитан Карей решил обратиться к помощи радиосвязи. Нет, он и сейчас не послал SOS! Это был просто сигнал срочного вызова станции CQ (мол, ждите, может, передам и SOS). Только в 9 часов 56 минут радист "Вестриса" О'Лахлин по указанию капитана послал в эфир SOS: "Пароходу "Вестрис" Лампорт энд Холл Лайн, HWNK, широта 37°35' северная, долгота 71°08' западная нужна немедленная помощь".

На призыв "Вестриса" о помощи откликнулись 58 судов и несколько береговых станций. Ближе всех к гибнущему пароходу, в радиусе 200 миль, оказались лайнер фирмы "Гамбург-Америка линие" "Берлин", американский линкор "Вайоминг", стоявший на якоре на Хэмтонском рейде, пароходы "Американ Шиппер", "Креол", "Санта-Барбара", японский сухогруз "Окато-Мару" и французский танкер "Митиам".

Релейная радиостанция в Такертоне на побережье штата Нью-Джерси, приняв от "Вестриса" сигнал бедствия, перетранслировала его.

В 10 часов 40 минут Карей получил радиограмму от владельцев судна: "Немедленно радируйте, что случилось". С "Вестриса" последовал ответ: "Со вчерашнего полудня дрейфую в шторм под ветер. За ночь крен достиг 32 градусов. Палуба правого борта в воде, судно почти лежит на боку, куда-либо следовать невозможно, волнение от умеренного до сильного".

Капитан Карей приказал пассажирам третьего и второго классов собраться на шлюпочной палубе, а пассажирам первого класса - подняться на прогулочную палубу. Там всем раздали спасательные нагрудники. На "Вестрисе" имелось 14 шлюпок, которые могли вместить 800 человек. Но спуск шлюпок на воду при волнении и образовавшемся крене представлял проблему. Посадить пассажиров в шлюпки правого борта с прогулочной палубы практически не представлялось возможным, они висели на талях на расстоянии нескольких метров от борта. Карей приказал посадить в шлюпки левого наветренного борта всех женщин и детей, но не спускать их на воду до его распоряжения. Капитан надеялся, что помощь прибудет до того, как судно затонет.

Шлюпки под номерами 4, 6, 8, 10 с женщинами и детьми висели, раскачиваясь на талях, в трех-пяти метрах от воды. Когда рискнули спустить шлюпку № 8, набежавшей волной ее с силой ударило о борт парохода, и почти все из нее вывалились в воду.

Для тех, кто находился в других шлюпках левого борта и на палубах парохода, это явилось ужасным зрелищем. С воды послышались душераздирающие крики женщин и плач младенцев.

С палубы в воду прыгнули кочегары Моррис, Бартон и Боксхилл. Они, жители острова Барбадос, как и большинство членов команды "Вестриса", были отличные пловцы. Им удалось перевернуть опрокинутую шлюпку на киль и спасти несколько человек. Но большинство людей из шлюпки № 8 исчезли в волнах у борта парохода. Сама шлюпка, корпус которой был разбит ударом о борт, наполнилась водой и удерживалась талями у борта "Вестриса".

Второй спускали шлюпку № 6, в которой находилось 46 женщин, 10 детей и 6 матросов. Когда она коснулась воды и осталось отдать тали, на нее свалилась сорвавшаяся станина шлюпбалки весом полторы тонны... Почти все в этой шлюпке были раздавлены или утонули.

Капитан Карей приказал прекратить спуск шлюпок с наветренного левого борта и попытаться спустить шлюпки с противоположного борта. С оставшимися шлюпками левого борта дело обстояло так. Шлюпку № 2 (одну из четырех, укрепленных на корме судна) не удалось сдвинуть с кильблоков, и она пошла на дно вместе с пароходом, как и шлюпка № 4, - ее патентованный гак не смогли отсоединить от рыма шлюпки. Шлюпка № 14 сама съехала по наклонной палубе в воду с правого борта, когда крен стал более 45 градусов.

Положение "Вестриса" было критическим, волны уже плескались на его палубе с правого борта. Хотя в машинное отделение были посланы все стюарды, чтобы ведрами откачивать воду, топки котлов левого борта также пришлось погасить: мог произойти взрыв.

Радиостанция перешла на питание от аккумуляторов. Старший радист О'Лахлин держал связь с судами, которые шли на помощь. Сейчас ближе всех к гибнущему судну был грузовой пароход "Американ Шиппер". Лайнер "Берлин" в это время находился дальше от "Вестриса", но, подняв давление пара до максимального, шел полным ходом, несмотря на волнение. Пароход "Санта-Барбара" сообщал в 10 часов 20 минут, что сможет прибыть на помощь через 9 часов - он находился в 200 милях от "Вестриса".

Из Лакенхарета в штате Нью-Джерси в воздух поднялся дирижабль "Лос-Анджелес" и тоже взял курс на место, где тонул "Вестрис". Радиостанция военно-морской базы в Бруклине сообщила капитану Карею, что на помощь к нему из Норфолка полным ходом идет эсминец "Дэвис". Адмирал Тэйлор с линкора "Вайоминг" передавал: "Мы подойдем к 21 часу".

Вот какие сообщения передала радиостанция "Вестриса" утром в понедельник, 12 ноября:

11.04 - пароходу "Креол": "Держите со мной связь. В любой момент может начаться посадка в шлюпки".

11.40 - всем судам: "Чертовски трудно работать при таком крене. Сейчас садимся в шлюпки".

12.30 - всем судам: "Скоро вынуждены будем оставить судно".

13.07 - "Вайомингу": "Ждать больше не можем. Покидаем судно".

13.22 - всем судам: "Сейчас садимся в шлюпки".

Крен продолжал увеличиваться. Всем находившимся на "Вестрисе" было ясно, что пароход каждую минуту может опрокинуться на борт. С подветренной стороны на воду спустили шлюпки под номерами 1, 3, 5, 7 и 11. Они благополучно отошли от борта.

Шлюпка № 9 во время спуска из-за неисправных блоков талей вошла в воду одним концом, и почти все, кто в ней был, упали в воду. Эту шлюпку залило водой, и вскоре она перевернулась. На борту парохода оставалось около 100 человек.

В 13 часов 25 минут О'Лахлин послал в эфир последнее сообщение: "Мы оставляем судно. Мы садимся в шлюпки".

Когда в воду с кормы парохода сорвалась, проехав по палубе на другой борт, шлюпка № 14, командование ею принял матрос - рулевой Лионель Лийкорши - негр с Барбадоса. Он много раз прыгал в воду и втащил в шлюпку 21 человека.

В 13 часов 45 минут машинная команда покинула свои посты и вышла на верхнюю палубу. Некоторым кочегарам удалось спуститься в стоявшие у борта шлюпки по талям, другим пришлось прыгать в воду и вплавь добираться до шлюпок.

В 14 часов 30 минут "Вестрис" окончательно лег на правый борт.

На "Вестрисе" не было особой паники, команда беспрекословно подчинялась капитану и его помощникам. Капитан Карей не терял выдержки и самообладания до последней минуты своей жизни. Когда старший стюард "Вестриса" Альфред Дункан доложил Карею, что все уже покинули тонущее судно и на борту, кроме них двоих, никого не осталось, капитан приказал ему прыгать в воду. Старший стюард напомнил Карею о нагруднике, но тот отказался надеть его. В этот момент судно опрокидывалось на борт. "Я потом прыгнул в воду, - сообщал суду Дункан, - и полагаю, что он прыгнул после меня, но больше я его не видел. Последнее, что я слышал от него, - это "Боже мой! Боже мой! Я в этом не повинен!"". Судно легло на борт, продержалось так с минуту и медленно погрузилось в воду.

Среди прыгнувших за борт было несколько пассажиров: японский военный атташе в Бразилии майор Иноюйи, американские автогонщики из Лос-Анджелеса Баттен и Девон, который прыгнул в воду с женой. За ними последовала их шотландская овчарка. Они нашли спасение в шлюпке № 13, которая всплыла после того, как пароход исчез под водой. Помощник боцмана Арчибальд Баннистер с неграми-матросами сумел перевернуть эту шлюпку и спасти еще несколько человек. Позже морской суд в Лондоне отметил превосходное поведение и самоотверженность экипажа "Вестриса", и особенно матросов-негров. 13 ноября в 3 часа 15 минут, во вторник, к месту разыгравшейся трагедии подошел пароход "Американ Шиппер". Его радиостанция передала в эфир сообщение: "В 3.15 заметил красные фальшфейеры. Широта 37° 19', долгота 70° 38' западная". К рассвету это судно подняло на борт шлюпки № 1, 3, 5, 10 и 14. Около 5 часов утра в указанное место прибыл французский танкер "Мириам". Он спас шлюпки № 7 и 11.

Позже в спасении принял участие лайнер "Берлин". Он не мог поднять шлюпку "Вестриса", потому что в ней был вырван один подъемный рым, а спустить свою шлюпку из-за усилившегося волнения не смогли. Людей пришлось спасать с воды. Тут произошла еще одна трагедия: на людей в воде напали акулы. Погибло несколько человек. Позже на борту лайнера от ран умер японский майор Иноюйи (акула откусила ему руку).

В 6 часов утра спущенный с линкора "Вайоминг" вельбот спас с воды 9 человек, которые держались за обломки корабля. Позже "Берлин" поднял на борт американца из Чикаго Карла Шмидта, который провел в воде без нагрудника 22 часа.

Когда подсчитали число спасенных, выяснилось, что катастрофа "Вестриса" унесла 159 человеческих жизней.

Официальное расследование причин катастрофы началось 22 апреля 1929 года. Оно проводилось в здании Королевского общества инженеров-строителей в Лондоне под председательством комиссара морских аварий Батлера Колла Эспинала. Ему помогали пять экспертов по вопросам судостроения и мореплавания. Расследование катастрофы выявило несколько обстоятельств, предшествовавших гибели судна. На наш взгляд, наиболее интересные из них следующие.

"Вестрис", завершив 31 декабря 1928 года предыдущий рейс из Южной Америки, был поставлен в Нью-Йорке в сухой док для проверки состояния подводной части корпуса. Это было вызвано требованием инспектора Регистра Ллойда для продления судну высшего класса "100А1". Суд констатировал, что лондонский инспектор, обследовав "Вестрис", нашел его корпус, системы, устройство и все оборудование в хорошем мореходном состоянии.

В первом пункте перечня причин гибели "Вестриса", объявленного 31 июля 1929 года Королевским юридическим судом Великобритании, черным по белому написано: "Перегрузка судна выше его грузовой марки на семь дюймов".

Судьи недоумевали, почему капитан Карей, зная уже в 4 часа утра воскресенья, что его судно обречено на гибель, не послал в эфир SOS. Ведь ясно, что, если бы сигнал бедствия был передан хотя бы на рассвете того злополучного дня, жертв можно было бы избежать.

По традиции передача сигнала SOS в эфир - это исключительное право капитана. Карей не был новичком в морском деле. Достаточно сказать, что из своих 59 лет он 36 провел в море, став капитаном в 34 года. Почему он своевременно не послал призыв о помощи, теперь уже никто, конечно, не узнает. Может быть, он, уверенный в хороших мореходных качествах "Вестриса", надеялся обойтись без посторонней помощи, а может, следовал букве секретной инструкции фирмы "Лампорт энд Холл". Вот выдержка из нее: "В случае бедствия, если таковое постигнет судно Компании в море, его капитан должен прежде всего четко оценить степень фактического риска, которому будет подвержена жизнь вверенных его командованию людей, и потом уже решать, оправдан ли будет такой риск, если без посторонней помощи судно будет искать убежище в ближайшем порту. И если капитан сумеет таким образом добиться успеха, то его действия в этом случае будут засчитаны ему в похвалу как капитану".

Таков был наказ фирмы "Лампорт энд Холл" ее капитанам. И лайнеры серии "V" давали SOS лишь в самые критические моменты. Но капитан Карей, как видно из обстоятельств катастрофы, не стал искать убежище в ближайшем порту. Более того, он даже не послал закодированной радиограммы на проходивший мимо "Вольтер", который принадлежал той же фирме.

Следующей грубейшей ошибкой капитана Карея, как отметил суд, явилось неправильное решение посадить всех женщин и детей в шлюпки левого (наветренного) борта. Факты говорили сами за себя: из всех шлюпок левого борта благополучно была спущена всего лишь одна (шлюпка № 14 сорвалась в воду сама), в то время как из шлюпок правого борта только одну, № 9, постигло несчастье - она повисла на талях кормой вниз.

Вопрос - "Откуда поступала внутрь судна вода?" - вызвал среди экспертов следственной комиссии спор и разногласия. Одни специалисты соглашались с тем, что основная течь была через неплотно задраенный полупорт правого борта. Известные английские кораблестроители Джон Байлс, Эдвард Уайлдинг и Брайан Литтл высказали предположение, что основное поступление воды внутрь парохода было через сломанный патрубок диаметром 5 дюймов санитарно-фекальной системы. Такого же мнения придерживался и выдающийся кораблестроитель Британии К. Барнаби. Он объясняет это тем, что трубы этой системы проходили через помещения на нижних палубах, доступ в которые был закрыт из-за погруженного угля или из-за того, что сами помещения были закрыты (например, кладовая для ценных грузов).

Во время разбора дела выяснилось, что вскоре после выхода "Вестриса" в море в некоторых гальюнах засорились унитазы. В этом рейсе на судне не было слесаря-водопроводчика, и унитазы было приказано прочистить матросу-рулевому. Тот, не "мудрствуя лукаво", спустился в кочегарку и взял там лом. Через полчаса он доложил штурману, что "все прочистил". На самом же деле он пробил в унитазах свинцовые колена, поступавшая через сломанный выкидной патрубок санитарно-фекальной системы вода уходила в пробитые ломом отверстия и скапливалась в нижних помещениях судна. Именно этим и объяснялось, почему никто на "Вестрисе" не смог точно установить причину поступления воды после того, как все видимые на глаз течи были устранены.

Гибель "Вестриса" подорвала репутацию британского торгового флота в глазах американских граждан. Владельцы погибшего парохода виновниками несчастья считали руководителей американской фирмы "Сандерсон и компания", которые перегрузили и без того валкий пароход. В знак протеста "Лампорт энд Холл" сразу после катастрофы сняла с южноамериканской линии два парохода - "Вольтер" и "Вандайк".

После детального разбора обстоятельств гибели "Вестриса" Королевский юридический суд Великобритании выдал ряд ценных предупреждений и рекомендаций судостроителям всех стран. В основном это касалось проблем остойчивости и непотопляемости. Для этого на новых судах необходимо обеспечить более надежные герметичные закрытия люков и лацпортов и совершенные водоотливные средства. Именно это трагическое происшествие у Восточного побережья Северной Америки, облетевшее в конце 1928 года весь мир, ускорило созыв Международной конференции, которая выработала пункты нового морского закона для всех морских держав.