Очень долгое время мне казалось, что истинная романтика умерла на рубеже двадцатого века. Нет, и после событий февральской, романтика имела место быть. Но другая. Кумачово-идейная, вдохновляющая на борьбу и свершения.
Но вот та самая, синевато-табачная, с бледно-чахоточным слогом Бальмонта. Эта романтика, как мне казалось, исчезла навсегда.
Но не было бы этого очерка, если бы не события вчерашнего утра, которые заставили меня поверить, что не всё ещё потерянно и истинная муза, воплотившаяся в образе прекрасной нимфы, ещё может разжечь огонь Прометея, в душе затюканного бытом поэта.
Довелось мне вчера утром, по делам вполне прозаическим, заскочить в придорожный магазин. Один из тех магазинов, что в часы утренней летней неги собирают перед своими прилавками почтенных, хоть и несколько склочных представителей увядающей старости, а также несчастных, чей образ жизни предполагает труд под светом Селены.
Не потратив и десяти минут, я собрал весь необходимый фураж и уже выдвинулся в сторону касс. По сложившейся традиции, весь провиант отпускали через единственную кассу. За пластиковым листом, что отделял обычных смертных от адептов Золотого Тельца, словно бы за штурвалом гордого брига, восседала могучая кассирша. Неторопливыми движениями, словно бы подражая ангелам, взвешивающим деяния рода человеческого, кассирша обслуживала очередного посетителя.
В очереди, которая растянулась перед кассой, изнывали от скуки четыре человека. И в иной день это могло бы и меня ввергнуть в пучину уныния, но только не в это прекрасное утро.
Сразу передо мной стояла она. Нет, пожалуй, стоит написать это с большой буквы. Она.
Она была чарующе прекрасна. Она была в том прекрасном возрасте, когда силы молодого тела всей страстью отдаются учёбе, работе и любви. После чего легко восстают, как феникс из пепла, после самых сумбурных и лихих проделок. Её милое личико венчала копна рыжих волос, длинные ресницы легкомысленно трепетали. Серое платье таило в себе красивейший бюст и не менее прекрасный афедрон.
Она была чарующе прекрасна.
Но, вдумчивый читатель имеет полно право спросить – а что же здесь такого? Что могло взволновать поэта? Что заставило его взяться за перо? Такие красавицы в наших краях отнюдь не редкость.
И читатель будет конечно же прав.
Отнюдь не земная красота привлекла меня. И не благородная медь её локонов заставила неотрывно следовать за чаровницей взглядом.
В ручке сего прекрасного ангела, уверенным хватом за горлышко, возлежал штоф водочки. Объёмом примерно грамм в семьсот.
Ресницы трепетали, голубые глаза прелестницы судорожно обыскивали прилавки возле касс. Было очевидно, что мысли красавицы далеки от сей бренной земли и разум её занят чем-то непередаваемо важным. Какая-то проблема заставляла её хмурить бровки и собирать на лбу лёгкие, едва видимые складочки.
И одновременно с тем, как последняя унция презренного метала, что выложил на лоток стоящий перед нимфой покупатель, исчезла в недрах монструозного кассового аппарата, случилось это.
Прекрасный лоб разгладился. Глаза потеряли задумчивую дымку и обрели уверенный блеск. Так блестят глаза человека, который принял единственное верное решение и не сойдёт с единожды выбранного пути. Таким блеском озарены глаза отважного покорителя северных морей, чей утлый бриг ведёт свет самой яркой звезды. Так блестят глаза отважного офицера, чей взор разглядел во вражеском строю слабину.
Сканер пискнул, пройдясь по всем необходимым маркам, что оплетали штоф. Кассирша вопросительно посмотрела на прекрасную незнакомку.
- И шоколадку! – бархатным голосом произнесла нимфа.
Прекрасный острый ноготок бирюзового цвета уверенно ткнул в нужную шоколадку.
Произошёл расчёт и покачивая бёдрами и штофом, красавица упорхнула из лабаза.
Словно померк дневной свет. Словно тень февральских морозов сковала моё сердце. Пространство магазина потускнело и даже яркие этикетки словно бы стали грустными и чужими, как поддельные ёлочные игрушки, что не радуют даже областного депутата.
В свою очередь, рассчитавшись на кассе, я вышел в жаркое подмосковное лето, чьё тепло быстро растопило лёд, сковавший мою душу.
Оглядевшись, я с удовлетворением отметил, что моя муза не покинула меня.
Две прелестные фигуры, одна с копной рыжих волос, вторая с локонами цвета воронова крыла, ловко разливали бутылочку в стаканчики. Мягкие и прохладные тени, что отбрасывают тополи в сквере, обволакивали лавочку, на которой и расположились страждущие.
Я не видел шоколадки, но готов поставить саму душу на кон, что и ей вскоре найдётся применение.
Улыбнувшись своим мыслям и всей этой истории, я поспешил домой. Перу не долго оставалось лежать в забвении.
