ammiak

Знаете, в детстве я очень любил есть зубную пасту. Многие из вас, я думаю, тоже.
Мама, смирившись с тем, что меня не отучить, покупала мне специальную детскую пасту, безопасную. Я до сих пор помню ее чудной перламутровый отблеск, синий цвет и необычный, вяжуще-сладкий вкус. Всякий раз с утра я ел ее натощак вместо витаминов, и к четырем годам даже приобрел цветовые оттенки этой пасты -- мое лицо немного посинело и начало отливать перламутром.
Тогда мама перестала покупать мне детскую пасту. Пришло время взролеть. Я перешел на серьезную, жгучую. Ее есть было решительно неозможно.
Но я пытался.
Однажды, когда я в очередной раз заливал ее себе в горло, мне стало совсем невмоготу. Я пошел к маме и нажаловался ей.
-Невкусно!
-Что, паста?
-Ага.
Она пошла со мной в ванную и попробовала пасту.
-Ну понятное дело, невкусно! Что ж ты ее без кетчупа-то ешь?! Сейчас все будет.
Она ушла, и вернулась с тюбиком кетчупа и приправой из укропа. Мама взяла тюбик с пастой и залила туда кетчупа. Потом засыпала укроп и потрясла.
-Должно перемешаться. Попробуй так.
Я скушал пару щеток этой пасты, и, действительно, так было вкуснее. С тех пор я ел ее только так.
Через месяц кетчуп и укроп немного въелись в зубную эмаль. Зубки покраснели и местами на них оседал темно-зелеными крапинками укроп. Другие дети подшучивали надо мной, но они не знали всех плюсов. Когда в детском саду давали пресную гречку я соскабливал языком соус с приправой с зубов и сплевывал в кашу. Воспитатели говорили, что я больной, но мне было вкусно.
А однажды, папа засыпал мне в тюбик черный чай. Я научился размачивать чаинки слюной и производить чай прямо во рту. Иногда, когда хотелось тепленького, я заливал кипяточек, так чтобы он закрывал нижнюю челюсть (На нижней был чай, на верхней соус)
Правда позже мне пришлось установить в горло ситечко, чтобы чаинки не просачивались. Но это было недорого, хотя нам и пришлось переехать с Кутузовского проспекта в однушку на Юго-западной.
Это воспоминание всегда занимало свое почетное место в моей памяти.
Ведь недаром с тех пор я не знаю жажды и голода.

Революция
-По какой причине получаете паспорт?
-14 лет исполнилось - улыбнулся я, поражаясь, какой я большой.
-Да, 14. - Поддакнул дед, сопроваждавший меня в УФМС.
Тетка за стеклом шмыгнула носом, ловко словила вылетевшую из носа соплю, и поправила запыленные очки. Она пристально оглядела меня, затем деда и, недоверчиво хмыкнув, хрюкнула:
-Кому?
Я рассмеялся, сочтя это за удачную шутку. Однако это видимо была не шутка. Женщина, посмотрела на мою улыбнувшуюся физиономию, и я заметил, как ее левый глаз краснеет, наливаясь кровью.
-А сами как думаете? - усмехнулся дед.
-Молодой человек! У меня нет времени думать! Не задерживайте себя!
От такого обращения седые пряди на голове деда приподнялись. Глаз женщины заполнился кровью до краев.
-Мне - ответил я, на подвисший вопрос.
-Вот вам анкета, заполняйте.
Я взял зеленый листок с клетками и отошел. Заполнить это не проблема. Аккуратно, стараясь не промахнуться я чертил буковки в квадратах, следя за дрожащей рукой. Имя, фамилия. Это просто. "Петр Г..."
Вдруг, у меня за спиной что-то булькнуло. Это принимавшая у меня документы тетка попыталась встать из кресла. Ее живот волнообразно колыхался, с постепенно нарастающей амплитудой. Когда наконец он достиг верхней точки, женщина отработанным кивком подбородка зафиксировала его. Я обратился к анкете и увидел, что буква "г" вероломно превратилась в т, и из Голикова я превратился в Толикова. Проклиная нервы, я подошел к окошку, за которым сидела женщина.
-А зачеркивать можно?
-Ну, конечно можно - улыбнулась та. - Только не в анкете на паспорт. Вот, заполняйте заново.
-Может я? - Предложил дед.
-Да не, я сам.
Я принялся заполнять чертовы клетки, в которые так неохотно заточались бедные буквы. Они словно кричали мне: "Стой! Не надо!"
Или мне это не слышится?..
-Ты что-нибудь говорил? - повернулся я к деду.
-Нет. Точно сам?
-Да, да.
Имя. Это очень просто.
"Петр Голиков"
Теперь дата рождения. Это легко. "26.12.1999"
Наконец, я дополз до прописки. Это вообще раз плюнуть. "Улица Проспект мира, 74-1-7"
Дальше анкета не преподносила мне сюрпризов. Я заполнил ее и радостно подбежал к окошку. За ним женщина поедала овсяные печеньки, буквально заглатывая их. Крошки, отчаянно спасавшиеся из ее рта, падали на документы, где считали нужным оставить след. Я отдал ей анкету и подмигнул деду, томившемуся в кресле неподалеку.
Женщина начала тщательно выискивать что-то в листке. Наконец, она удовлетворенно изрекла:
-У вас здесь ошибка. Нет такой улицы Проспект мира, есть проспект Мира.
-И?..
-Вот вам листок, заполняйте.
Я схватил листок и отошел. Буквы снова начали занимать свои места в клетках, благо они уже запомнили, кто куда идет. Через две минуты я заполнил чертов лист жабьего цвета.
-Вот теперь правильно! - расстроилась женщина. Сейчас, я только подись поставлю.
Но высшим силам в лице локтя тетки был неугоден такой расклад. Кружка чая, невовремя подвернувшаяся ей под руку, рухнула на бок. Содержимое вылилось на бумагу.
Здесь я уже хотел было грязно ругаться, но меня остановило присутствие деда. Дед сам, подойдя и увидев случившееся выругался так, как подобало. Женщина, почти искренне извиняясь, выдала мне еще один листок.
Буквы летели, почти разрывая бумагу. Мне казалось, что листок взвыл и эхо отдалось от стен. Все, почти. Почему мне слышатся эти чертовы вопли?! Неужели это ручка издает этот звук?
Очередная анкета был заполнена. Я отнес ее в окошко.
-Готово - вдруг произнес грубый механический голос. - Пора.
-Что пора? - Подняла на меня свои рыбьи глаза женщина.
-Я молчал.
-Мужчина, я глухая по вашему?! Я... Я... Е...
Анкета вырвалась из ее рук и воспарила в воздухе.
-Что за черт?..
С полок архивов начали выпадать бумажки, папки, гроссбухи и прочая макулатура. Упав на пол, они воспаряли в воздух. Они все летели к моей анкете, все еще парившей. Три предыдущих неудачных варианта поднялись к ней. Бумаги закружились страшным, сюрреалистическим вихрем, сметая все, что попадалось им на пути. Их танец не имел никакого порядка, это был жутчайший хаос, вырвавшийся из самой преисподней. Они складывались в величественно-огромную, гигантскую, нереальную фигуру. Она росла. Бумажный ураган пробил потолок. Осколки крыши чуть не задавили женщину, но вовремя среагировавший дед оттащил ее. В вихре начали формироваться части тела: туловище, руки, голова. Мощные бумажные ноги продавили пол, люди, сидевшие в других комнатках побежали из здания. Мы с дедом помчались к выходу, прихватив работницу паспортного стола. Дверь была уже близко, когда дорогу нам преградила рука гиганта. Я врезался в нее и, упав, посмотрел наверх.
На меня смотрели два огромных сине-черных чернильных глаза. Дед приготовился защищаться. Когда последняя анкетка заняла свое место в строении этого чудовища, фигура заговорила.
-Кто вы?
-Вы что, слепой? - пискнула тетка, не в силах преодолеть традицию манеры общения.
Бумажная рука двумя пальцами приподняла женщину. Глаза вперились в нее, изучая.
-Что ты думаешь? - спросила фигура у самой себя.
-Вполне подойдет для формирования пищеварения. Будет заместо желудка.
С этими словами фигура проглотила тетку с характерным хрустом и, не обратив внимание на нас вышла через стену. Бумажный гигант пошел по улице, пиная машины, и оставляя вмятины в асфальте.
Мы с дедом выбежали за ним, и не узнали улицу. Раскореженные машины, выкорчеваннче деревья, сбитые фонари. Асфальт был испещрен дырами от ног бумажного гиганта. Земля сотрясалась от удаляющихся шагов. Лада деда была почти цела, если не считать сорванной крыши.
-Быстро в машину! - заорал он не своим голосом.
Я запрыгнул, не открывая дверцы. Дед ударил по газу.
В лицо дул мощнейший ветер. Если это все сон, то пора проснуться.
Это что же, я паспорт так и не получу?..
Когда до дома оставалось около километра, на дорогу выпрыгнул огромный, белый в оранжевую клетку, гигант. "Бланки ЕГЭ" - подумал я.
Дед резко ушел вправо. Мы свернули прочь от дома, к Белорусскому вокзалу.
Я выхватил телефон и набрал маму. Пальцы соскальзывали с экрана, попадали не в те цифры. Бланковая фигура упорно преследовала нашу машину и от ее шагов сотрясалась земля.
-Але, мама?
-Да? Вы закончили там?
-В смысле закончили?! Ты вообще на улицу смотрела?!
-А что там? Ничего особенного.
-За нами гонятся огромные бумажные гиганты! Ты их не видишь?!
-Я плохо слышу. К обеду успеете?
-Мама! Нас преследует монстр!
-Совсем уже из-за своего компьютера!
Я выронил. трубку. Дед, пытаясь сбросить хвост, вылетел на Тверскую. Неуклюжая анкетная дылда врезалась в растяжку и рухнула. Мы подъехали к Кремлю и тут Лада заглохла. Ее фары хаотично замигали. Дверцы начали постукивать замками.
-И она тоже?! - воскликнул я в панике.
-Нет, это ее нормальное состояние.
Мы с дедом вылезли из машины и, стараясь быть незаметными, пошли к Кремлю. Оттуда доносились выстрели и мы решили, что там нам удастся укрыться. Однако мы ошиблись.
Небо над сердцем столицы было мрачно-серого оттенка. Из-за стены в воздух били желтые и синие прожекторы, призванные, видимо, слепить гигантов. Но это не работало. Около десятка фигур преспокойно перелезали через Кремлевскую стену, снося башни и руша последние оплоты защищавшихся. Охранники и армейские дивизии, защищавшие правительство, отчаянно отстреливались, но сопротивление уже было сломлено. Их подминали страшные бумажные франкенштейны. Через пять минут гиганты уже поедали правительство, подбираясь к верхушке.
Мы в ужасе наблюдали за этим из-за Исторического музея.
Вдруг мы увидели, как из разлома в стене выполз маленький лысенький человечек и пополз к нам. Уворачиваясь от ног монстров, топчущих элиту, он знаком просил о помощи. Без единого вопроса мы подхватили его и побежали к переходу на Манежной. Увы, она была, как всегда, перекрыта.
Сменив курс, мы побежали на Театральную. Гиганты уже закончили с Кремлем и пошли к Мосгордуме, стоявшей, к несчастью для себя, напротив.
Мы спрятались в метро. Здесь не было ни души. Турникеты не работали, эскалаторы тоже. Поезда не ходили.
Все как будто умерло.
Наш спутник устало присел на скамеечку на станции.
-Это конец... Я их слышал....
-Что они сказали?
-Они обсуждали... Ход операции... Как был сделан последний шаг... Они говорили, мы были идеальной страной... Ничего не заподозрили... Смирно пошли на плаху.
-Что, черт возьми, там происходит, а? - Взорвался дед - Кто они? Что делают? Цели, логика?!
-Как мы могли быть так слепы? Они залезли в головы к нашим чиновникам... Заставляли их придумывать все более и более громоздкие документы, системы. Больше законов - больше бумаг. Каждая точка - отдельный документ! Каждый документ - четыре вида справок! Вместо устных экзаменов - ЕГЭ с тучей разноцветных бланков! Бумага плодилась, выжидала... И день настал... Бюрократия погубила саму себя... В России была буржуазная революция, а теперь и бумажная...
-И что теперь?
-Теперь? Мочить нас теперь будут. Всех.
На эскалаторе раздался грохот.
-Это они. Прикройте меня.
-Что?
-Спасите главу страны! Иначе кто возглавит сопротивление?!
Мы с дедом бросились врассыпную, оставив его одного. Из-за угла я услышал непечатные возмущение, затем оглушающий удар, звуки разлетающихся осколков, возгласы, попытки покачать права и, наконец, хруст.
Дед жестом показал мне на тоннель. Я отвел себе пару секунд на раздумья, а затем бросился туда. Он, присев, пошел за мной гуськом. В туннеле до нас едва доносился грохот с поверхности. Потом и он стих. Мы пробирались через темноту, мой телефон давал слишком мало света, чтобы видеть. Может быть это помешательство? У двоих сразу?
Через некоторое время мы были на Новокузнецкой. Здесь мы поднялись наверх, в надежде, что никого не встретим.
В этот раз нам повезло.
На улице спокойно бродили люди. Вход в метро был перекрыт. Когда мы с дедом вывалились из дверей станции, на нас удивленно оглянулись недовольные, стоявшие у ограждений. Я посмотрел туда, где должен был быть Кремль. Там в небе все еще скрещивались желто-синие лучи, хотя толку от них уже не было.
-Простите,

Не то чтобы я часто смотрю в свой домофон. Камера показывает то, что я в принципе вижу в глазок, а им пользоваться удобнее. Но вот в этот раз посмотрел.
В дверь не стучали. Просто мне показалось, что приехал лифт, и я решил посмотреть кто это. В прихожей было темно, поэтому голубой экранчик меня ослепил. Когда глаза освоились, я увидел их.
Два больших, налитых кровью красных глаза. Они не мигали. Они невидящим взором уставились прямо на меня, как будто смотрели не через камеру, а прямо стоя передо мной. Я хотел закричать, но дыхание перехватило. Они не мигали. Я отошел чуть левее. Кажется, не реагирует. А, нет.
Глаз еле заметно дернулся за мной.
Ноги подвели меня и я упал на ковер. Чепуха! Померещилось. Я собрал всю свою волю, поднялся и посмотрел в глазок. Два огромных ярко-красных глаза. Однако глазок и камера показывают разные места. Или нет? Или пара глаз не одна?
Я побежал в ванную. Там я запер дверь и склонился над унитазом. Меня вырвало.
Так прошла минута. Другая. Я встал и умылся. Показалось, чего не бывает. Надо было меньше фильмов ужасов смотреть. В зеркале на меня смотрело мое испуганное отражение, но тем не менее мое. Хотя нет, глаза не мои. Два красных круга заменили мои карие зрачки и смотрели прямо на меня.
…
Кажется, я отключился. Я лежал на полу в туалете, около зеркала. Только не смотреть!
Я пополз к своей комнате. Надо позвонить маме. Специально держа экраном в сторону я набрал номер.
-Алло, мам.
-Да, сын.
-Мам?
-Да, сын.
-Ты что… охрипла?
-Да, сын.
-Ма, ты скоро, мне тут страшно одному?
-Да, сын.
Да что с ней? Я оторвал трубку от уха и увидел ее фото в справочнике. Ее милую улыбку, черные брови, маленький аккуратный нос. И два огромных налитых кровью глаза.
Я выбросил телефон в окно.
Зачем?! Я же мог позвонить в полицию!
Кое-как я добрался до домашнего телефона. Вот вам черти! Тут то экрана нет!
-Алло?
-Да, здравствуйте.
-Мне срочно нужна помощь, ко мне в квартиру кто-то ломится!
-Называйте адрес.
-Улица Иакова, 24.
-Будем через десять минут.
Ну, слава Богу.
Я остался сидеть у телефона, подальше от зеркал и экранов. Прошло двадцать минут. На дворе было уже два часа ночи, но спать почему-то не хотелось. Во дворе я услышал полицейскую сирену. Затем все затихло.
Вдруг загорелся домофон. Помимо уже знакомых мне глаз я увидел нечто новое. Труп полицейского, разрезанный и разбросанный по площадке. Слева от глаз находился проломленный череп, отделенный от головы, а справа нижняя часть туловища, с вываливающимися кишками. По переносице, разделявшей глаза стекала маленькая струйка крови.
Д З И Н Ь! Д З И Н Ь! Д З И Н Ь!
Пустая квартира огласилась громким звонком. В сантиметре от меня зазвонил телефон. Я медленно взял трубку.
-Алло?
-Сын?
-Ма?..
-Сын, я тут намусорила на лестничной клетке. Выйди-ка, уберись.
Я бросил трубку. Сердце бешено колотилось. Телефон зазвонил еще раз.
Под громкие звонки я заполз под диван. Что за ужас происходит?..

Я проснулся от звонка на мобильный. Фу ты, черт, приснится же.
Я взял трубку. Голова не работала, язык не шевелился, но я пытался что-то понять.
-Сын?
-М?
-На лестничной клетке грязно. Приберись.
Я отдернул трубку. Кровавые круги горели с экрана, отслеживая мое местоположение.
Так прошел день.
Другой.
Трясущимися руками я пытался набрать полицию, но мне отвечали лишь гудки.
Связь оборвалась. Продукты кончились.
Глаза стояли за дверью и следили за мной. Молча. За неделю единственным звуком были лишь звонки. Иногда я говорил с «мамой». Ничего нового она не говорила.
Над телом полицейского кружились мухи. Из глаз уже выползали трупные черви.
Мне было нечего есть.
В ночь пятницы я понял, что пора выйти.
Я взял большой нож и подошел к двери. Глаза не отрывались от меня. Я повернул ключ. Один поворот. Второй.
-Сын, тут грязно!
Я присел под дверью и заплакал.
Но нет! Так просто они меня не возьмут!
Я сам их напугаю! С истерическим хохотом, в изнеможении, я открыл дверь. Глаза отвлеклись от камеры и посмотрели на меня. Вместе с ними повернулось и тело.
Ух ты, мама…
-Сын?
-Ма?
Почему у нее такие красные глаза.
-Тут грязно.
-Мама?
Мать шагнула прямо ко мне и кровавые круги уставились прямо в мои глаза. Она ничего не видела ими, но реагировала на мои движения. Она принюхалась и обняла меня.
-Сын!
Так мы простояли несколько минут. Я попытался высвободиться, но у меня не получилось. Тут в области груди я ощутил резкую боль. Мать чуть отстранилась и посмотрела на меня кровавым взглядом. Из моей груди торчал огромный нож, мой собственный. Кровь ручьем лилась на рубашку, я обмяк. Она держала меня за голову и не давала упасть. И не мигая смотрела в глаза…

Яркий огненный свет. Я очнулся на какой-то жесткой поверхности. Тело болело, в груди дико жгло. Я захотел встать, но у меня не получилось. Спина горела, с лица градом лился пот. Тут я ощутил тяжесть на ногах и приподнял голову. Ноги и руки были прикованы тяжелой цепью. Спине становилось все горячее. Я огляделся. Огромная сковородка. По бокам кровью выведено: «Добро пожаловать в ад».
Сковородка разогрелась, кожа на спине зашипела и начала лопаться. Я бессильно закричал.
***
Елена Степановна смотрела на стекло, за которым творилось нечто. Подошедший доктор долго утешал ее. Его налитые кровью от бессонных ночей голубые глаза выражали искреннее сочувствие.
-Я ведь его всего на четыре дня одного оставила.
-Все случилось уже на второй. Черт знает, что творилось в его голове в эти дни.
За стеклом в смирительной рубашке бился сын Елены.

Жил один ремесленник в крайней бедности, снискивая пропитание
скудным своим заработком. Была у него женка, у которой тоже за душой ничего
не было, но которая пользовалась, однако, известностью за крайнее свое
распутство. В один прекрасный день, только что выходит он утром на свою
работу, как в дом к нему потихоньку пробирается дерзкий любовник. И пока они
беззаботно предаются битвам Венеры, неожиданно возвращается муж, ничего не
знавший о таких делах, даже не подозревавший ничего подобного. Найдя вход
закрытым и запертым, он еще похвалил осторожность своей жены, стучит в дверь
и даже свистит, чтобы дать знать о своем присутствии. Тут продувная баба,
очень ловкая в таких проделках, выпустив любовника из своих крепких объятий,
незаметно прячет его в бочку, которая стояла в углу, наполовину зарытая в
землю, но совсем пустая. Потом она отворяет дверь, и не поспел муж
переступить порог, как она набрасывается на него с руганью:
- Чего же ты у меня праздно слоняешься попусту, сложивши руки? Чего не
идешь, как обычно, на работу? О жизни нашей не радеешь? О пропитании не
заботишься? А я, несчастная, день и ночь силы свои надрываю за пряжей, чтобы
хоть лампа в нашей конуре светила! Насколько счастливее меня соседка Дафна,
которая с утра, наевшись досыта и напившись допьяна, с любовниками валяется!
6. Муж, сбитый с толку подобным приемом, отвечает:
- В чем дело? Хозяин, у которого мы работаем, занят в суде и нас
распустил; но все-таки, как нам пообедать сегодня, я промыслил. Видишь эту
бочку? Всегда она пустая, только место даром занимает, и пользы от нее,
право, никакой нет, только что в доме от нее теснота. Ну, вот я и продал ее
за пять денариев одному человеку, он уже здесь, расплатится сейчас и свою
собственность унесет. Так что ты подоткнись и немного помоги мне - надо
вытащить ее из земли, чтобы отдать покупателю.
Услышав это, обманщица, сразу сообразив, как воспользоваться подобным
обстоятельством, с дерзким смехом отвечает:
- Вот муженек-то достался мне так муженек! Бойкий торговец: вещь,
которую я, баба, дома сидя, когда еще за семь денариев продала, за пять
спустил!
Обрадовавшись надбавке, муж спрашивает:
- Кто это тебе столько дал? Она отвечает:
- Да он, дурак ты этакий, давно уже в бочку залез посмотреть
хорошенько, крепкая ли она.
7. Любовник не пропустил мимо ушей слов женщины и, быстро высунувшись,
говорит:
- Хочешь ты правду знать, хозяйка? Бочка у тебя чересчур стара и много
трещин дала,- затем, обратясь к мужу и как будто не узнавая его, добавляет:
- Дай-ка мне сюда, любезный, кто б ты там ни был, поскорей лампу, чтобы я,
соскоблив грязь внутри, мог видеть, годится ли она на что-нибудь - ведь
деньги-то у меня не краденые, как, по-твоему?
Недолго думая и ничего не подозревая, усердный и примерный супруг этот
зажег лампу и говорит:
- Вылезай-ка, брат, и постой себе спокойно, покуда я тебе сам ее
хорошенько вычищу. - С этими словами, скинув платье и забрав с собою
светильник, принимается он отскребать многолетнюю корку грязи с гнилой
посудины. А любовник, молодчик распрекрасный, нагнул жену его к бочке и,
пристроившись сверху, безмятежно обрабатывал. Да к тому же распутная эта
пройдоха просунула голову в бочку и, издеваясь над мужем, пальцем ему
указывает, где скрести, в том месте да в этом месте, да опять в том, да
опять в этом, пока не пришли оба дела к концу, и, получив свои семь
денариев, злополучный ремесленник принужден был на своей же спине тащить
бочку на дом к любовнику своей жены.