Возрождение языков (часть 2)
Маори
Маори — это полинезийский язык, на котором говорит коренное население Новой Зеландии. Самостоятельная история языка маори начинается в XIV веке, когда полинезийцы заселили острова Новой Зеландии, и вплоть до XVIII века у него не было конкурентов. С приходом европейцев начинается упадок культуры маори, который длится до второй половины XX века. На маори нельзя было говорить в публичных местах, особенно в школах и официальных учреждениях (нередко за это следовало наказание). Отток маори в города также сыграл свою негативную роль. Языку маори, который сегодня провозглашён культурной ценностью народа (taonga), едва ли угрожало скорое вымирание (в деревнях его положение было по-прежнему устойчивое), однако очевидное сокращение носителей языка, вытеснение его английским заставило маори призадуматься над тем, как исправить сложившееся положение.
Ещё в начале XX века маори начали борьбу за сохранение своей культуры, заметно растёт политическая активность этого народа. В 1987 году им удалось добиться признания языка маори одним из официальных языков Новой Зеландии (Maori Language Act 1987), в том же году была создана Комиссия по языку маори (Te Taura Whiri i te Reo Māori), которая взяла на себя функции регулирования и продвижения языка. Возникает движение Kōhanga Reo, которое занимается вопросом обучения детей дошкольного возраста языку методом полного погружения в языковую среду (так называемые «языковые гнёзда»). Эту же задачу решают образовательные программы Kura Kaupapa Māori (для детей до 8 лет) и Wharekura (для детей 9-13 лет). Маори активно транслируется в СМИ, на нём публикуются книги, создаётся музыка (группы Alien Weaponry и Maimoa). С 1975 года ежегодно в Новой Зеландии проходит неделя языка маори (Te Wiki o te Reo Māori). Сегодня на маори говорит порядка 50000 человек и ещё 186000 имеют хорошее знание языка. В планах у активистов возрождения маори достичь цифры 1 миллион носителей к 2040 году (стратегия Maihi Karauna). Сомнительно, что этого показателя удастся достичь, но ожидать роста числа носителей, по прогнозам лингвистов, всё же стоит.
Гавайский язык
Гавайский — ещё один полинезийский язык, который относят к критически уязвимым. Как и в случае с маори, гавайцы стали терять в числе и переходить на чужой язык с приходом европейцев и американцев, которые не особо заботились о выживании на Гавайских островах древней самобытной культуры гавайцев. С конца XIX века (когда Гавайи были захвачены американцами) единственным официально признанным языком островов был английский, говорить по-гавайски запрещалось в школах и публичных местах. Свою роль в угасании языка и культуры гавайцев сыграли иммигранты из Японии, Китая, Кореи и Пуэрто-Рико. Ситуация не улучшилась и в 1959 году, когда Гавайи признали новым штатом США, а местным жителям дали права граждан. Гавайи стали туристическим местом, коренное население размывалось приезжими, а американцы по-прежнему использовали острова для размещения своих военных баз. Итого, к сегодняшнему дню из 1446000 населения лишь около 10 % являются гавайцами, из них подавляющее большинство на языке предков говорить не в состоянии. Около 300 человек говорят на гавайском как на родном (преимущественно на острове Ниихау), более 20000 владеют им в той или иной мере. Для сравнения на гавайском креольском языке (лексика которого почти полностью английская) говорят более 200000.
В 1978 году гавайский был признан официальным языком Гавайев наряду с английским. Только в 1987 году был снят запрет на преподавание на гавайском языке в школах штата. В то же время, несмотря на запреты, существовали дошкольные учреждения с погружением (самая известная — частная школа Pūnana Leo), которые начали продвигать идею возрождения гавайского языка, обучения ему детей и формирования его престижа в обществе. Гавайский преподаётся и используется в качестве языка обучения в некоторых государственных школах и Колледже гавайского языка (Ka Haka ʻUla O Keʻelikōlani) при Гавайском университете в Хило. Параллельно с этим гавайский стал появляться в печати, радио и на телевидении, появилось немало музыкальных групп и авторов книг. Всё это позволяет гавайскому языку поддерживать свой уязвимый, но уже не вымирающий статус.
Языки американских индейцев
В последнее время идея возрождения языков всё больше волнует коренных жителей Северной и Южной Америки — индейцев разных мастей. Индейские языки в этих регионах очень многочисленны и разнообразны, некоторые из них уже на грани вымирания, тогда как другие чувствуют себя вполне неплохо. Но все они так или иначе испытывают на себе натиск со стороны главных языков — английского, французского, испанского и португальского.
Обычно инициаторами возрождения индейских языков выступают сами индейцы, которые опасаются, что их культура скоро сгинет и ничего от них не останется. Среди них находятся и учёные-лингвисты. Например, лингвист Джесси Литтл Доу Бэрд из знаменитого Массачусетского технологического института, которая озаботилась возрождением массачусетского языка вампаноаг. Она увидела во сне, как её предки говорили с ней на этом языке, а затем услышала легенду о том, что «женщина из племени вернёт язык в дом…» В общем, хорошенько замотивировалась. Опираясь на Библию и некоторые старинные тексты, Бэрд составила словарик на 10000 слов. Её усилиями удалось организовать обучение языку детей в племенных поселениях Машпи и Аквинне. Кое-какие успехи есть, но вампаноаг всё ещё ни жив ни мёртв.
Опыт возрождения языка вампаноаг — лишь одна из многих десятков (если не сотен) подобных историй. Лингвисты и любители занимаются возрождением языков коренных народов по всей Америке (другие заслуживающие внимания примеры — программы оживления языков муцун, чоченьо, румсен, майями-иллинойс и сенека), применяя одни и те же методы: погружение в язык, создание текстовых материалов, видео- и аудиоконтента, организация языковых классов. Охват таких мероприятий обычно невелик — несколько сотен человек в лучшем случае. А главное — вне класса такие студенты продолжают говорить на английском (французском, испанском, португальском — подчеркнуть нужное), передавая его своим детям как первый язык.
Для некоторых языков были разработаны специальные приложения для изучения. Это, к примеру, языки навахо (около 150000 носителей; даже есть на Duolingo), кри (чуть менее 100000 носителей), оджибве (около 50000 носителей), гвичин (около 3000 носителей), лакота (около 2000 носителей), чероки (около 2000 носителей), массачусетский (несколько сотен носителей), лушуцид (около 400 носителей), халкомелем (около 200 носителей), чикасавский (несколько десятков носителей) и онейда (несколько десятков носителей).
Языки России
В России около 150 языков (число условное, если учитывать фактор сложного диалектного дробления отдельных языков), из которых многие имеют статус исчезающих. Единственный официальный язык Российской Федерации — русский, однако законодательством признаётся возможность отдельных субъектов утверждать в качестве официальных свои языки (татарский в Татарстане, башкирский в Башкирии, чувашский в Чувашии, чеченский в Чечне, ингушский в Ингушетии, хакасский в Хакасии, тувинский в Тыве, якутский в Якутии и т. д.). Обычно такие региональные языки поддерживаются на уровне субъектов, на них говорят десятки и сотни тысяч человек, имеются СМИ на этих языках. Несмотря на большое влияние русского языка на все сферы жизни, такие языки продолжают жить и передаваться из поколения в поколение.
Керекский, алеутско-медновский, бабинский саамский, орочский, югский, вероятно, уже являются вымершими либо находятся на грани вымирания (есть разночтения между данными переписей и тем, что говорят лингвисты). К языковой смерти близки ижорский, йоканьгско-саамский, водский, людиковский, нганасанский, чулымский, кумандинский, энецкий, нивхский, негидальский, орокский, удэгейский, тофаларский, сойотско-цаатанский, кетский, северноюкагирский, южноюкагирский, ительменский, алюторский, гинухский, тазский, ульчский. На этих языках говорит меньше 1000 человек, их передача из поколения в поколение практически не осуществляется. Предполагается, что они вымрут в ближайшие десятилетия. Ещё несколько десятков языков, на которых говорит свыше 1000 человек (арчинский, годоберинский, ботлихский, багвалинский, гунзибский, тиндинский, хваршинский, вепсский и некоторые другие), имеют все шансы встать в очередь на вымирание.
Программы языкового гнезда, погружения, частные школы, качественные языковые курсы — всего этого в российской практике возрождения мёртвых и вымирающих языков не встретишь. Сойотско-цаатанский язык в Бурятии — это, пожалуй, тот редкий случай, когда в целях возрождения происходит преподавание языка в начальных классах (но не передача через поколения). В остальных случаях обходятся культурными мероприятиями, которые, по логике языковых активистов, должны привлекать общественность к проблеме вымирания малых языков, но значительного выхлопа не дают.
В основном попытки сохранить малые языки России предпринимают российские полевые и кабинетные лингвисты, стремящиеся описать уходящие в небытие языки и оставить языковой материал для потомков. Редкие энтузиасты пишут статьи, создают сайты, разрабатывают обучающие материалы на вымирающих языках России. Все эти мероприятия направлены на поддержание интереса к языкам среди тех, кто относит себя к малым народностям с вымирающими языками, однако, как показывает опыт Северной Америки, это даёт очень маленький эффект и почти никак не способствует ревитализации.
Общее и разное
Список рассмотренных выше языков, разумеется, не является полным. Попытки возрождения и ревитализации языков предпринимаются везде, где есть малые языки. В Африке и Австралии, о которых я умолчал в статье, также предпринимаются попытки такого рода. Но чтобы рассказать о них всех, понадобится формат целой книги. Впрочем, цель сей статьи заключается не в том, чтобы охватить максимальное число примеров, а выбрать наиболее яркие случаи, чтобы определить в них общее и различное.
Как мы видим, общего и различного много. Главное, что я выделил бы как общее для всех представленных случаев, — это прежде всего неравнодушие хотя бы части общества к проблеме вымирания языков. Если есть хотя бы один энтузиаст, который озаботится вопросом сохранения языка, то уже не всё потеряно. Различны подходы к восстановлению и ревитализации языков. Большинство попыток сводится к описанию языков лингвистами и составлению грамматик и словарей. Для языков, которые вымерли уже давно, эта задача обычно является весьма непростой. Такой реконструированный язык будет восприниматься как искусственный (часто за это критикуют прусский язык), его функциональность будет весьма ограничена (трудно отразить реалии современного мира, пользуясь древней лексикой). Намного проще выглядит задача оживления языков, которые ещё помнят хотя бы старики. Однако и это не гарантирует того, что язык будет жить.
Ключевые факторы ревитализации я уже обозначил выше: общность носителей, престиж языка, система образования, поддержка властей, развитие СМИ и многое другое. Чем больше факторов работает, тем выше шансы на возрождение. Мало иметь словари и учебники, мало организовывать школы и курсы, мало просто сочинять песни на почти вымершем языке. Это всё, само собой, поддерживает интерес, но не более того. Иврит и маори — это те языки, для которых все звёзды сошлись только потому, что их носители осознали себя как единый народ, добились государственной поддержки и поддержки мирового сообщества, сумели выстроить эффективную систему обучения и обеспечили преемственность культуры.
Не может не радовать то, что в мире активно изучается опыт тех ревитализаторов, которые смогли добиться успеха. История возрождения иврита сильно повлияла на умы европейских активистов. Опыт маори лёг в основу ревитализации гавайского, а гавайский опыт переняли многие активисты, занимающиеся возрождением языков народов Океании и Северной Америки. И хотя эта цепочка нестабильна, непоследовательна, она всё же есть и даёт свои плоды. По меньшей мере она даёт надежду на то, что в век глобализации ещё есть запрос на языковое разнообразие.
Pro et contra
Многие лингвисты сравнивают исчезновение языков с исчезновением биологических видов. Защищать языки из «Красной книги» так же важно для языкового и культурного разнообразия человечества, как важно сохранять исчезающие виды животных и растений. Эта идея вполне проста, но реализация страдает.
Глобальные процессы поглощают и животных, и языки, невзирая на протесты тех, кто занимается их защитой. Однако с языками всё немного сложнее, чем с животными и растениями. Чтобы сберечь флору и фауну, достаточно сохранить среду их обитания и следить за тем, чтобы никто их не беспокоил. С современными языками так не выйдет. Люди сами отказываются от языков, часто по престижным, карьерным или культурным соображениям. Винить американцев в том, что из-за них не осталось индейцев, можно сколько угодно, однако и сами индейцы уже давно отказываются жить так, как жили их предки. Говорить по-английски, жить в городе, иметь высокооплачиваемую работу, пользоваться благами цивилизации — вот то главное, что определяет их современную жизнь. Резервации им не нужны, в отличие от животных и растений. Такие люди неминуемо будут разделяться между культурами, но выберут в итоге ту, которая даёт больше преимуществ. А выбор тут очевиден. То же справедливо для России, Китая, Индии, Африки к югу от Сахары, Австралии, Папуа — Новой Гвинеи, Центральной и Южной Америки. Раз так, что стоит ли вообще тратить ресурсы и спасать тех, кто спасённым быть не хочет?
Британский лингвист, специалист в области фонетики Питер Ладефогед считал, что спасение умирающих языков — дело противоестественное. Смерть языка — это норма для человеческой культуры. Раз люди отказываются от языка, значит, у них есть на то причины. Стало быть, задача лингвистов не поддерживать труп в полуживом состоянии, а изучать его, пока не наступит смерть. Документация языков имеет смысл, так как даёт лингвистам новый материал. А вот искусственное навязывание людям умирающего языка бессмысленно. Американец Джон Макуортер также считает, что большинство программ ревитализации, если они не поддержаны государством или большими группами людей, обречены на провал, а значит, человечество больше потеряет, чем приобретёт. Чтобы сохранить такие языки, есть и другой способ — замкнуться, самоизолироваться (как амиши в США), но в современном мире позволить себе этот путь могут лишь единицы... И надолго ли? Ещё один критик ревитализации, британец Кенан Малик (по имени понятно, что британец «чистокровный»), указывает на то, что языковое разнообразие вредит экономике и межэтническим отношениям, так как на разных языках тяжелее договариваться. К тому же смерть языка — это не обязательно смерть культуры. Рядиться в костюмы предков и бегать вокруг костра можно и со знанием всего пары фраз на уже почти вымершем языке.
Совсем уж крайность — движения за единый язык. От критики ревитализации редкие лингвисты (но по большей части политики), встают на позицию «единого языка» (как движение English-only в США), однако в мировом лингвистическом сообществе эта идея поддержки не находит. А раз так, то и языковой активизм, и попытки ревитализации будут жить и бороться за жизнь умирающих языков.
Напоследок
Пожалуй, рискну выразить собственное мнение по этому вопросу. Я считаю, что всё в этом мире имеет свойство рождаться, жить и умирать. А потому языковая смерть — явление естественное. Печальное, как смерть человека, как исчезновение краснокнижного животного или как взрыв конвульсирующей звезды (хотя по ней мы слезу не проливаем, а астрономы и астрофизики даже радуются). Но всё же неизбежное. Поделать с этим мы ничего не можем. Большой удачей для нас будет записать, задокументировать, оставить на будущее языковой материал, который покажет нам, как мыслили и выражали мысль носители, как видели окружающий их мир. Это расширяет наше представление о нас самих, эта проблема шире любой лингвистики. В этой связи главная задача лингвистов — успеть как можно больше описать. Ревитализация, если она помогает оттянуть момент смерти языка для будущих поколений лингвистов, видится мне занятием полезным. Но затраты и эффективность этих этих мер совершенно не сопоставимы. Миллиарды долларов и миллионы человеко-часов уходят на то, чтобы поддержать на плаву языки, у которых, вероятно, нет будущего в следующем столетии. Это осознают и лингвисты, и языковые активисты. Но всё же хочется некоторым верить, что из тысяч попыток возрождения языка хоть одна-две да повторят судьбу иврита, которому удалось выкарабкаться из того света. Что же, будущее покажет.
