Мать и сын стоят в очереди в мясном отделе. Она громко и резко отчитывает его при посторонних, округляя глаза и строго качая перстом указующим пред его понурым носом. Говорит ему, что он опять всё сделал не так, вечно не так, снова не угодил ей. Он понуро молчит – видимо, соглашается.
Купили мясо, выходят. Она впереди, гордо задрав подбородок, тараня путь бюстом. Он следом – в одной руке продукты, в другой – дамская сумочка. И эта дамская сумочка в его мужской руке – самое страшное, что может произойти с мужчиной. Это как красная надпись «occupied» на двери туалетной кабинки, как клеймо на лбу, как смертельный диагноз. Великовозрастные перемама и недосын.
Грустная история, когда мама сыну не мама, а перемама. Когда он с двух лет ходит своими ногами – но она всё никак не может отпустить его уже давно не детскую ручонку. Вероятно, всё начинается с её чувства гиперответственности, со страха, что с твоим родным и единственным может произойти нечто непоправимое – а ты не окажешь ему действительно необходимую помощь.
Но те тонкие моменты, когда маме надо учиться отпускать малыша, отпускать в мелочах, всё дальше и дальше от себя, давать ему больше и больше воли – они безвозвратно упущены. Со временем её тёплая родительская опека перерастает в стремление контролировать каждый сыновий шаг, предопределять его, навязывать своё решение как единственно возможное. И вместе с тем винить во всём – не себя, нет. Его.
Сына, которого она намертво пришила к своей юбке. Сына, на котором она паразитирует. Недосына, который из-за её жадности не вырос гордым высоким деревом, а так и остался низеньким кустиком, уродливым придатком к перематери.
Мне хочется крикнуть ей, крикнуть: «Что ты делаешь?! Прекрати немедленно! Ты же его калечишь! Дай ему волю, пусть идёт сам! Набивает шишки, делает ошибки, падает – и поднимается, и идёт дальше! Это будут его шишки и его ошибки, он будет нести за них ответственность, он будет принимать решения!»
Но разве она услышит меня? Это всё равно, что кричать что-то пустой ракушке у моря..
Посмотрите на такого сына. Аморфная биомасса. В нём уже давно сломлена воля к любому сопротивлению. И неудивительно. Шаг в сторону – окрик. Прыжок на месте – попытка к бегству. В нём нет и никогда не будет главного, что отличает мужчину от маменькиного сынка – умения самостоятельно принимать решения и нести за них ответственность. Решения любого уровня – от говядины – или баранины? – на ужин – до выбора своего дела в жизни.
Да, он пытался в юности. Он привёл к себе девушку. Но какое такое зеркало отразит, как перемама ворвалась к ним без стука с каким-то глупым вопросом? Как жалко и нелепо она выглядела в тот момент? Отразит его обескураженность и недоумение? Отразит жалость и бессилие той девушки, что наблюдала эту страшную сцену, эту неразорванную пуповину между престарелой матерью и её великовозрастным сыночком?
Я не знаю, что делать в таких ситуациях. Не знаю, что делать, когда зерно без должного ухода не прорастает, не становится высоким деревом, не плодоносит. Когда один человек, как плесень, съедает другого и не имеет силы признаться себе в этом. Наверное, стоит отвернуться и не смотреть. Ведь непереносима ситуация присутствия при страдании – и невозможности помочь страдающему.
Источник группа
https://vk.com/zametki_paste
