Rdeev

I Эпиграф.
Над старым замком тлеет тишина
Среди домов, ободренных восходом,
И темная ночная пелена
Развеялась пред будущим приходом.
Так пробуждается неспешно сонный мир
С людьми готовыми к своей тяжелой ноше,
Что каждому из них себя дороже, -
Служить короне из последних сил.
Гончар с утра в прекрасном танце с глиной,
В руках изящно вьётся ремесло,
То аккуратно, то с не дюжей силой
Шедевр лепит! Эво колдовство!
В пекарне вместе с пламенем и жаром
В печи ютится пряный аромат,
Хлеба с хрустящим, манящим загаром
К обеденному времени стоят.
На пашне с солнцем утренним крестьяне
Закладывают сытости исток.
Так замок трудиться, так замок ожидает
Обеденный спасительный звонок...
Тут и пастух, и поп, и лекарь,
Трактирщик, каменщик, купец,
Начальник стражи, мельник, пекарь,
Ткачиха, винодел, кузнец,
- Все собрались. Перед обедом
Явилась в замок суета,
И вместе с ароматным хлебом
Минута отдыха дана.
Лишь стены пусты не остались,
То тут, то там блестит металл –
Мечи сверкают, сталью славясь,
Кузнец их подолгу ковал!
В поту усердия с клинками
И дни, и ночи напролет,
Своими сильными руками
Мечи острейшие кует.
В доспехах прочности изрядной,
С плащами алыми на них,
Язык меча угрозой ясной
Преступность истребляет вмиг.
Они сильны, и справедливы,
И беспощадны к подлой лжи,
Лишь к женской ласке уязвимы,
И только к ней они нежны.
Так проходили будни стражи,
Часами служба и стена,
Нет в замке буйств, разбоев, кражи, -
Спокойствие и тишина...

II Трактир.
Собрался люд в трактире душном,
Тут безработные, воры,
С надеждой трепетной на ужин,
Уселись грузно за столы.
Но среди сброда негодяев,
Среди преступников, убийц,
Беспутных пьяниц и лентяев,
Есть лишь один из сотен лиц,
Кто не позволил сердцу мести,
Не пачкал душу воровством,
Он к справедливости и чести
Приучен был своим отцом.
Теперь же он Геревард Совнетт,
Носитель титула, герба.
Его навряд ли кто-то помнит,
Забылась для людей война.
А стены помнят, земли помнят
Тот звон и лязг стальных мечей,
И души помнят, руки помнят,
Как брали роли палачей...
Как лезвие входило в тело,
И раненый валился с ног,
Как во врага втыкали смело
В крови измазанный клинок.
Как разрывали плоть на части,
Как пробивались вмиг щиты,
И на клыки военной пасти
Ложились новые сыны...
Прошла война. Времен рекою
Смывает кровь военных дней,
Унесшие с собою горе,
Иссякли слезы матерей.
Забылись падшие герои,
О жертвах принято молчать.
Так и сидит в трактире воин
Без надобности воевать.
К нему не обращают взоры,
Доспех не привлекает глаз,
Он хмель лишь добавляет снова
В свой еже сумрачный заказ.
Но в суете, в тот вечер шумный
Вдруг кельнерши раздался крик:
"Да отпусти же! Полоумный!"
- К ней спьяну приставал мужик.
Срывает с девушки одежду,
Руками изъедает плоть,
Ополоумевший невежда
Не останавливался вплоть
До скрипа жалобного пола
От тяжести железных лат,
Но, наплевав, продолжил снова
Игру своих дрожащих лап.
Не в том трактире выбрал деву,
Не в этот вечер возжелал.
Спокойствие поддалось гневу,
И суета спустилась в зал.
Спустя мгновение в трактире
Лязг обнаженного меча,
И не хватает правды в мире,
И праведного палача.
На счастье всех, хмельную драку
Остановила старца речь:
-Прошу, не троньте бедолагу!
И уберите в ножны меч!
Геревард кинул взгляд суровый,
Трактир застлал немой вопрос.
И лишь бедняга охмеленный
Не повернул к нему свой нос.
И меч улез обратно в ножны,
На свое место рыцарь сел.
В трактире стали все тревожны,
А старец снова подоспел:
-Позвольте вас позвать наружу,
Я объясню мои слова.
И воин, не закончив ужин,
За старцем встал из-за стола.
-Вы по походам пропадая,
В военном деле преуспев,
Но многого теперь не зная,
Лишаете дохода дев.
Она актриса, мы актеры.
Бессчетное число ролей
Играем для трактирной своры:
Служанок, воинов, королей.
Она не даром перед пьянью
Ходила рядом взад-вперед,
Ведь на вечернее свидание
Такой мужик всегда клюет!
Поддатый окунь взял наживку,
И хищник в жертву обращен,
Но свою глупую ошибку
Не разглядеть он обречен.
А как поймет, так будет поздно,
Крючок успел он проглотить.
И кельнерше теперь угодно
За ночь оплату получить.
А коль отказываться станет,
С ней в доле стражники, пади,
Меч к горлу пьяницы приставят:
" Жить хочешь? Ну тогда плати!"
- И что же, люди это терпят?
- Так точно, терпят, господин.
Преступность ничему не внемлет.
Вы, верно, здесь такой один.
- Не может быть, неужто власти
Уже не хватит и моей?
- О, Совнетт, этакой напасти
Подвластна сила королей.
Никто о Вас уже не помнит,
Вы лишь герой прошедших дней
Они не знают себе ровни,
И вряд ли думают о ней.
- Так я напомню, мне-то силы,
Чего, чего, не занимать.
- Я понимаю, но на вилах
Вам будет некем управлять.
- И что же мне, на Божью милость,
В своем же замке, в мирный год,
За нашу с Вами справедливость
Лечь прямиком на эшафот?
- Да что же, Вы, ну в самом деле,
Никто не просит Вас восстать.
Для этой благородной цели
Совсем не нужно умирать...
Вы постарайтесь прежде смерти
Взыметь доверие людей.
В своей же силе их уверьте,
Не прибегая толком к ней.
На том закончилась беседа,
Повисли думы в голове.
Советы, сказанные дедом
Геревард сохранил в себе.
Он думал денно, думал ночно,
О том, что делать, что свершить,
Но вот беда ответы, точно,
Не собирались приходить.
Неделя за другой неделей,
Советы стал он забывать.
Он снова падок стал до эля -
Продолжил память заливать.
Но вот в один обычный вечер
Ввалился человек в трактир.
Огромный и широкоплечий,
Каких давно не видел мир.
Он был в простой льняной рубахе,
С секирой за своей спиной...
Как будто побывавший в драке
Или прошедший через бой.
К нему все взоры поднимали
И, вопросительно молча,
Ответа жадно ожидали
И он ответил сгоряча.
- На что уставились, кретины?
Ни разу не видали кровь?
- Да наши, знаешь ли, седины
Не рады её видеть вновь!
- Войну припомнили? Ну что же.
А на дорогах за стеной
Бывали ли? Да что вы, Боже.
Туда решили ни ногой?
А я там, чёрт возьми, шныряю
Среди купеческих мешков!
Да, да, обозы охраняю
От незатейливых воров!
Геревард тоже обернулся:
- Сегодня, я смотрю, побит.
- Да я единственный вернулся,
Купец, наверное, убит.
- Ты, что же, бросил там торговца?
А как же выполнить заказ?
- Да как-то с демоном бороться
Не захотелось в этот раз!
- Ты что несешь? Неужто пьяный!
Какая нечесть, не лукавь!
Обычный трус, ну трус же явный!
Ты это, знаешь ли, оставь!
- Я зуб даю, что этой ночью
На наш обоз напал вервольф.
Он растерзал там лошадь в клочья,
И мне рассек ударом бровь.
- Какие волки, быть не может.
Их в Армалоне не сыскать!
Иди проспись, пусть сон поможет
Все это трезво описать!
...

* * *
В осенних дней бору чернела сырость,
Меж старых сосен плотный лег туман.
Он мог тогда пенять на волчью сытость,
Что глубже в чащу кинулся кабан,
Ведь тишь была. И ни копыт, ни воя -
Глухой стеной повисла пелена,
Молочно-белым, мертвым, вязким слоем,
Куда ни посмотри - одна стена.
Он день за днём исхаживал все тропы,
Ни разу в этом месте не плутал,
Но, черт возьми, когда не видишь стопы,
Которые туман опеленал,
Идти по следу - глупость да и только,
По звуку пробираться? Как же. Глушь.
Туман туманом, но густой настолько?
Охотник шёл, не веря в эту чушь. 
Но новый шаг ему давался туже.
А под ногами чавкающий звук -
Сапог под пеленой прошёл по луже.
"На топь набрёл", - смекнул наш новый друг.
Откуда, правда, здесь взялось болото,
За столько лет его не находил.
Быть может леший гневался на что-то?
Увёл туда, куда не заводил.
Струхнув, мужик попятился из чащи,
Но в топь ушли с ногами сапоги,
И тянет не трясина - кто-то тащит,
До судорог схватив за две ноги.
Собрав в кулак остатки своей воли,
Охотник, дотянувшись до корней,
Пытался встать, но тут же взвыл от боли,
А хватка становилась лишь сильней.
Он всем богам с надеждою молился,
Он умолял подать какой-то знак.
Сам до крови ногтями в корни впился,
От страха не заметив даже как.
"Ещё рывок, иначе так и сгину!"
И потянулся силой всей к стволу,
Он не давал ногам уйти в трясину,
И наконец освободил одну.
Но тут же во вторую что-то впилось,
Охотник рвался дальше, не робел...
Спустя минуту Нечто отступилось,
Мужик спокойно выбрался и сел.
Он не запомнил, как ушёл с болота,
Проснулся на пороге, у дверей.
Он не гадал, не думал, что и кто там,
Уставился на дыры от когтей.
Они сочились чем-то смольно чёрным,
И сам охотник как-то помрачнел,
Устал он от чего, а может сонный,
К тому ещё он ничего не ел...
И дальше шла неделя за неделей,
Шли месяца своею чередой,
Накрыло белой шапкой лапы елей,
И реку сшило кромкой ледяной.
В деревне он давно не появлялся, 
И слухи ходят - помер он в лесу.
Но в лес с тех пор мужик не возвращался,
Как ни хотел, а ноги не несут.
И так стоит пустой его лачуга,
Обходят её люди стороной.
По щепке разметает доски вьюга.
И пахнет там все той же стариной...
Но что-то в его доме изменилось,
Не то он постарел, не то прогнил.
В нем ни печи, ни свечек не светилось,
Да свет дневной туда не проходил...
Кому пришлось оказываться рядом,
Тот слышал жуткий стон из старых стен
И чувствовал, что кто-то точит взглядом
Сквозь окон чёрный непроглядный плен.
Порой, сельчане видели под дверью
Стекающие лужицы слюны,
А рядом кости, потроха и перья
И на пороге бурые следы.
Поскольку люди редко там бывали,
Туда носиться стала детвора,
Ваяли баб из снега и играли,
И их никто не трогал никогда.
Но вот однажды дети не вернулись,
И утром позже тоже не пришли,
Лишь через месяц поиски свернулись,
Но тех ребят так больше не нашли.
Решили всем селом, что в доме дело,
Что нечисть не даёт спокойно жить.
Из дома что-то мёртво проскрипело,
Когда пришли его заколотить. 
Что это им поможет, каждый верил,
Работали не покладая рук.
Как в только заколоченные двери
Вдруг постучались. Тук... Тук... Тук.

Я проснулся от жуткой вони...
На часах ещё нет пяти.
В собственном, чёрт возьми, доме.
Боже, чем может так нести?

Не усну - запах слишком резкий.
И откуда он взялся ночью?
Такой плотный, до рвоты мерзкий,
Вроде гнилью... да, гнилью точно.

Надо встать, наконец, проветрить.
С этой мыслью мой взгляд в окно,
Жуткий запах, не стоит медлить...
Но мой взгляд уже ждет оно.

Я увидел его снаружи,
Он припал к моему стеклу,
Из кровати, я помню, тут же
Оказался в другом углу.

Ну и рожа, одни глазницы
На меня пустотой глядят,
Изуродованные лица,
Даже рядом с его не стоят.

Он в биноколь сложивши руки,
Если можно их так назвать,
Издавал, повывающе, звуки,
Что я больше не думал спать.

Никогда больше спать не буду,
Ну вы просто представьте: ночь,
И знакомство с ходячим трупом.
Сон надежно прогонит прочь.

Он стоял так ещё две ночи,
Я, конечно, зашторил окно,
Но он был там, я знаю точно,
Так разить могло только оно.

И потом этот гость не являлся,
Нет ни запаха, нет ничего.
Но тогда я в округе клялся,
Что в те ночи я видел его.

Наконец, мне соседская бабка
Рассказала, что на Руси,
Эту нежить (старухина справка),
Называли в быту - упыри.

Мол, ко мне тогда он приперся.
Но себе я не раз повторю:
Так накой я ему уперся?
Древнерусскому упырю.

По традиции наших рыбацких ночных остановок,
Под бутылочный лязг и журчание темной реки,
Накидавшись прилично напитков под градусов сорок,
Вот такую легенду поведали мне мужики.

Был в деревне у них в волосатом году или раньше
То ли егерь, а то ли охотник, а то ли рыбак,
В общем, это неважно, вы главное, слушайте дальше.
Что с ним случилось, где, и в подробностях как.

Говорят, он с обычным осенним рассветом проснулся,
Взял обычный мешок и обычно за рыбой ушёл,
Но вот то, что он рассказал, когда с речки вернулся
Даже самых матерых охотников ввергнуло в шок.

Как обычно ловил он до поздней безоблачной ночи,
Ночевать он собрался прям там на родном берегу,
Ночевал он там часто, хотя и не скажешь, что очень.
Но и редкой ночевкой назвать это я не могу.

Но ночной тишиной окруженный мужчина сковался,
Необычно занервничал, чувствуя что-то не то.
Он хотел не поверить, хотел, ведь поверить боялся -
На него из лесной полосы смотрит чёрт знает что.

Он пытался собраться, но потные скользкие руки
Упустили на дно с громким хлюпом и всплеском весло,
Существо то, видать, услыхало знакомые звуки,
И из леса к реке, сквозь камыш пробираясь, пошло.

Оно вроде смеялось, крехтело и громко дышало,
Чёрный длинный язык с нижней челюстью низко повис,
Сквозь высокий камыш вброд по речке к нему зашагало,
А лодку тот час потащило булыжником вниз.

Мужик перелез и поплыл, что осталось в нем мочи,
Забрался на берег, ощупал, что цел, невредим,
Но жуткая рожа из долгой и проклятой ночи,
Вылезла тоже на берег и прям перед ним.

Как быстро и долго бежал он уже и не помнит,
Та тварь бормотала, шипела, почти позади.
Он сдаться хотел, мол, пускай эта сволочь догонит,
И понял потом, что уже далеко впереди.

Среди камышей ещё долго стоял силуэтом
Не то водяной, не то леший из русских былин,
Мужик тот деревню родную оставил на этом.
И так до сих пор не рыбачит ночами один.

Я долго пытался осмыслить из пьяного ржача,
Где правда, где вымысел, было ли все или нет,
Но что-то таилось той ночью в пугающей чаще.
По-моему, чёрный, зловещий такой силуэт.

На чёрных полотнах дырявого звездами неба
Луна освещала затишье глухих деревень,
В одной из которых мальчишка, проспав до обеда,
В бессоннице сытой рассматривал странную тень.

Причудливый образ в сознании детском крутился,
Отлунный квадрат незатейливо полз от окна.
Мальчишка от ужаса в угол кровати забился
И с верой глубокой стал ждать неприступного сна.

Он помнил, отец запрещал себя ночью тревожить.
Ещё запретил вечерами на окна смотреть.
И, чтобы суровость отца, наконец, подытожить,
Мальчишке нельзя было хныкать, не то что реветь.

И вот в одиночестве ночи на старой кровати,
Свернувшись калачиком, мальчик пытался уснуть.
Казалось ему, что вот-вот его кто-нибудь схватит,
Тревожным удушьем стянуло от ужаса грудь.

Уже как неделю в деревне находят останки
Охотников, коз и коров, иногда лошадей.
О гулях, о нечести шепчутся местные бабки,
Пугают рассказами толпы наивных детей.

И этот мальчишка, поверивший в жуткие сплетни,
Забившийся в угол кровати, не в силах уснуть,
Решив, что запреты отца - неразумные бредни,
В отчаянном страхе решился в окошко взглянуть...

Колышится ветром луной освещённое поле,
В тревожном молчании кроны склонил березняк.
От жутких историй причудилось чудище что ли?
Какой же я все-таки глупый, наивный дурак.

Но в эту секунду посыпались с грохотом ведра.
Лопаты и тяпки в сарае зашли ходуном.
Ломались, трещали в углу поседевшие метла.
Мальчишка застыл в липком ужасе перед окном.

Ворота сарая со скрипом глухим приоткрылись,
И в чёрной густой глубине заблестели глаза.
Они словно гвозди в оконную раму вонзились,
А рядом с сараем на привязи рвалась коза.

Из ветхих ворот показались мохнатые лапы
С когтями огромными в бурых кровавых следах.
Мальчишка хотел докричаться до спящего папы,
Но звуки застыли на юных дрожащих губах.

Чудовище медленно вышло во двор из сарая,
Приметило привязь и свежий рогатый обед.
В секунду вцепилось зубами, слюной истекая,
Оставив на месте кроваво-обглоданный след.

Звериная морда учуяла запах ребёнка,
Который все так же стоял, наблюдая в окно.
Застывший от ужаса в эту минуту мальчонка
Безмолвно смотрел как к нему пробиралось оно.

Рассветом сошли всевозможные жуткие тени.
Мальчишку деревней не сыщут никак целый год.
Но больше не ходит чудовище страшное в сени,
И больше не спорит о гулях проклятых народ.

Но ночью встречали сельчане под полной луною
Мальчишку на всех четырёх по далёким дворам.
Он ходит один и рычит по пути сам с собою,
И смотрит уныло на местный разрушенный храм.

Рдеев Д.

Часть 3.

Нерешительность грызла моё нутро. Подсознание уверяло меня, что мне показалось. Но, чёрт возьми, я слышал эту гребанную дверь! Потеряв последнюю выдержку бросился по лестнице вниз, вылетел на улицу. Один. По середине двора, как на ладони. Мушка на двери. Приближаюсь на полусогнутых с удобным наклоном вперёд, чтобы погасить возможную отдачу и стабилизировать прицельную стрельбу. Под курткой по спине стекал каплями пот. Зачем я иду туда? Что я там найду? Ладони вспотели. Пальцы начало сводить. Слишком сильное напряжение. Соберись. "Кто здесь?" Господи, зачем я это сделал. Самообладание потеряно. К чему был этот долбаный вопрос. Тишина давила. Понимание мутнело. Может я сказал это в своей голове? Чёрт. Погодите. Слышу. В сарае. Всхлипы. Всхлипы в сарае. Кто-то плачет? Боже, рассудок двинулся. Кто там может плакать. Но я слышу. "Кто там, чёрт возьми?" Снова тихо. Всхлипов не слышно. Шаги. Лёгкие. Животное. Ребёнок. Женщина. Кто? Из-за двери сарая показались две ладони. Голые, без перчаток. Явно меньше моих. Пальцы стройные, тонкие. Ладонь узкая. Кисть узкая. Предплечье тоже. Женщина. Волосы. Лицо. Девушка. Да ей не больше восемнадцати. Дрожит. Холодно? Напугана. Опусти ствол, баран. Что она тебе сделает? В глаза не смотрит. Боится.
-Сколько?
-Семнадцать.
-Одна?
-Да.
-В дом.
Девушка медленно, съежившись направилась к дому. Откуда она здесь? Почему именно в этом дворе? Идёт, не оборачиваясь. Покорно. Безвольно. Я и сам пребывал тогда в глубокой растерянности. Не понимая, что будет теперь. И, вообще, изменится ли что-то? Когда она дошла до крыльца, пошёл следом за ней. Нужен контакт. Доверие. Как? Имя. Нужно имя. Она села в углу и обняла колени, закрывая лицо. Боится насилия.
-Я не собираюсь тебя трогать. Если бы хотел не церимонился бы с тобой. Ты же это понимаешь?
-Да. Просто...
-Понимаю. Не бойся. Но как? Как ты выжила?
Девушка заикалась и всхлипывала, все также не поднимая лица.
-Я... Я жила в доме через три от этого. Со старшим братом. Мы потеряли всех. Я потеряла всех. Люди. Они другие там. Он пытался от них уйти, я видела. Они убили его. - Всхлипы превратились в рыдание. Отчаянное рыдание.
-Давно?
-Давно. Больше недели. Еда заканчивалась. А вчера пришёл... - она посмотрела на меня, все ещё спрятав нос в колени, а потом снова закрылась, - пришли вы...
-Увидела?
-Услышала банки.
-Турку.
-Что?
-Не важно. Как во дворе оказалась?
-Проследила за вами. А потом подобралась ближе к костру. Ждала, пока заснете.
-Стащить поесть?
-Да.
-В другие дома заглядывала?
-Нет. Брат запретил.
-Значит, там ещё может быть что-то.
-Или кто-то.
Она уже не прятала глаза за коленями. Ей нужна была помощь. Больше, чем мне.
-Что ж. Будем знакомы на том. Гарнет.
-Л...-Линда...

Часть 2

Рдеев Д. 2017 г.

Часть 2.

Чем больше я вглядывался в горизонт, чем ближе были эти серые, омертвевшие дома, тем безумнее мне казалась моя затея. Табличка, на которой обыкновенно располагается название поселка, была замазана какой-то черной дрянью. Поверх нее было выцарапано "возрадуйтесь каре небесной". Лес сменялся небольшой поляной, которая врезалась прямо в фундамент ближайших домов. Окна выходили к лесу и к дороге, и лишь со стороны, ей противоположной, были глухие стены. Идти перед окнами по открытой поляне, конечно, можно, надеясь, что домики никем не заняты, но риск, как по мне, дело отчаянное. Тем более много прока мне это не принесёт. Нужно пройти глубже в лес, от дороги, наблюдая за окнами с безопасного расстояния. Через метров пятьдесят между домами лег деревянный забор, когда-то окружающий не то загон, не то пустырь. Это было не самое важное. А вот то, что в этом месте можно рывком преодолеть поляну, уже стоило внимания.

В соседних домах окна пустели. Где-то виднелись засохшие цветы в пыльных горшках, на них слоями висела плотная паутина с налипшей листвой. На каких-то окнах стояли, вроде как, рамки, подсвечники, лампы и другие следы бывшего мирного быта. Но через дом от забора, в двухэтажном здании одно окно было совершенно чисто. Странным мне это показалось ещё и потому, что в других окнах этого сооружения бытовой хлам занимал свои законные позиции. А позицию этого окна мог занят уже более опасный хлам.

По дороге мне попадались следы работы этого "хлама". Голые трупы с гримасой, застывшей в ужасе, выпотрошенные животные, раскуроченные машины и дома. Мародёрство принимало уже стадийный характер. Сломавшиеся либо шли в предполагаемые лагеря с надеждой на участие в подобных рейдах, либо пытались в одиночку или малыми группами грабить других выживших. В последнее время стали заметны следы надругательств и зверств, вызванных, на мой взгляд, безумствующим безделием, скукой. Если этот хлам был в доме, то я имел досточно шансов стать их следующим объектом освежевания.

Ещё минут сорок или больше я наблюдал за окном. Никаких изменений. Надо рвать. Закинув оружие заспину, оттолкнулся от ближайшего дерева и понесся, гремя кружкой и туркой. Всем, что могло греметь, я гремел с преступной успешностью. Кто бы ни был в ближайших домах, но они должны были это услышать. Времени было мало. Думай. Обходить дома с дальней стороны. Долго. Перелезть забор. Долго, шумно. В окно. Шумно. Открытое окно. Хорошо. Где? Прижавшись боком к стене, согнувшись пополз к дому с противоположной стороны от двухэтажного со странным окном. Все закрыто. Дальше. Закрыто. Ещё вперёд. Нет. Забор, калитка. Сломал нехитрый замок. Внутри двора. Нужно слушать, слушать шум. Вроде тишина. Через двадцать минут та же тишина. Теперь надо хоть двор осмотреть. Сарай. Курятник. Брёвна. Лопата и грабли. Даже топора нет. Ведер тоже нет. Забрали. В дом. Дверь сломана. Гости уже были. Ничего нет. Ванная. Пусто. Туалетный бачок. Оставили, брезгуют. Нужно найти ведро или бутылки. Оставлю мешок здесь. Местность просматривается хорошо. Из мешка достал все патроны в обоймах и уложил в нагрудные карманы. Магазины соединены изолентой в лучших традициях сталкерства. Фляга с собой. Из окна с другой стороны дома осмотрел окрестности. Ни дыма. Ни шума. Тишина. Вышел во двор. Запер калитку на крючок. В следующий двор по внутренней просёлочной.

Дома не отличались ужасом катастрофы или абсолютной ветхостью. В них всего лишь не было жизни. Жизни. В соседнем дворе не было никаких строений, кроме дома и небольшой пристройки под сарай. Внутри тоже пусто. Унитаза нет. Все дела на улице. В подвале разбитые банки с вареньем и остатками компота. Все в насекомых. Следующий дом был последним перед пустырем, а значит я был в опасной близости с потенциальным "хламом". Тихо. Нарыл пару банок фасоли под раковиной. Больше ничего. Вернулся в первый дом. Разложил припасы. Скоро стемнеет. Перенес пару дров ближе к крыльцу. Спать страшно, возможна ловушка. Нужно было осмотреть тот дом - на душе бы хоть не скреблось ничего. Разогрел фасоль, прокипятил воду. Уже совсем темно стало.

Тишина совершенно мертвая. Монотонный треск костра обыгрывался моим сознанием, как колыбельная. Взобрался на второй этаж в ванную комнату. Закрыл дверь на щеколду, и улегся прямо в ванну, обняв холодную " ксюшу". Подруги теперь остались чёрт знает где, может только в моей памяти. На этом я провалился в глубокий сон. Мне давно ничего не снилось. Просто чёрная глубина стояла перед глазами около минут десяти и потом я просыпался. Так и сейчас. Но в какой-то момент я очнулся. По ощущениям раньше обычного. Вроде как от шума. Вроде тихо. Хлопнула дверь сарая. Подскочил к окну. Дверь на прицел. Мушка сравнялась с целиком. Жди. Никого. Ветер? Нет. Кто-то там явно есть. Начну спускаться, отвернусь - убежит. Или того хуже застрелит тут же. Час без движения. Все затекло. Надо что-то делать. Надо.

Часть 1