Не так давно я писал о Марии Цветаевой и о том, как она загубила свою дочь. Велика поэтесса дарит талоны на кашу, выданные советской властью на детей своим друзьям, зная об умирающей дочери: думаю это заслуживает внимания. https://pikabu.ru/story/kak_tsvetaeva_ubila_svoyu_doch_i_byi....
"Иринина смерть для меня так же ирреальна, как ее жизнь.— Не знаю болезни, не видела ее больной, не присутствовала при ее смерти, не видела ее мертвой, не знаю, где ее могила."
Цветаева о смерти дочери.
В том же посте я обещал написать полный доклад для википедии, с ссылками на достоверные источники и с соблюдением правил википедии. У меня это получилось, я написал первую статью про Ирину Сергеевну Эфрон (чего не сделал ни один Цветаевский биограф) и отредоктировал главу про Арианду Сергеевну Эфрон. Вот результаты голосования:
07:52, 30 января 2018 (разн. | история) . . (+5655) . . Эфрон, Ариадна Сергеевна (Дополнил информацию о нахождении в приюте.)
10:28, 30 января 2018 (разн. | история) . . (+33 095) . . Н Ирина Сергеевна Эфрон (Марина Цветаева + Сергей Яковлевич Эфрон — Ирина Сергеевна Эфрон — дочь.)
К моему большому сожалению статья предлагается к удалению по распоряжению кого то из администрации вопреки рейтингу: Википедия:К удалению/30 января 2018. Предпологаю, что раз писатель великий, то не надо копать его прошлое.
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D1%80%D0%B8%D0%BD%D0%B0...
Эта статья предлагается к удалению.
Пояснение причин и соответствующее обсуждение вы можете найти на странице Википедия:К удалению/30 января 2018.
Пока процесс обсуждения не завершён, статью можно попытаться улучшить, однако следует воздерживаться от переименований или немотивированного удаления содержания, подробнее см. руководство к дальнейшему действию.
Не снимайте пометку о выставлении на удаление до окончания обсуждения.
Шанс удаления довольно велик, Цветаевцы грызут мне горло. Но надежда еще есть. Тем не менее статья существует и я публикую ее внизу на случай удаления. Это делается не ради мести поэтесе, а ради возможности узнать правду и прочитать достоверную информацию. Хочу выразить большую благодарность wyradhe (http://serebro.livejournal.com/406481.html)
написавшим в интернет ру первую работу в этой сфере.
Ирина Сергеевна Эфрон (13.04.1917-15(16?).02.1920) – дочь Марины Ивановны Цветаевой.
Биография
Рождение.
В 1917 году Ирина Эфрон родилась в Москве (1). Ее мать известная русская поэтесса Марина Цветаева. Отец – Сергей Яковлевич Эфрон: публицист и литератор, впоследствии агент НКВД. Об Ирине Эфрон на сегодняшний день в основном известно из дневников и писем Цветаевой и ее знакомых. В своих воспоминаниях артистка Гринева-Кузнецова (2) описывает Ирину как девочку наделению талантом к пению:
«Я заглядываю в первую (три шага от входа) комнату: там кроватка, в которой в полном одиночестве раскачивается младшая дочь Марины – двухлетняя Ирочка. Раскачивается – и напевает: без каких-нибудь слов – только голосом, но удивительно осмысленно и мелодично».
Мелодичность голоса Ирины так же упоминаются в воспоминаниях Веры Звягинцевой. Однако по записям самой Марины Цветаевой девочка страдала отставанием в развитии, что подробно описывает в своем дневнике:
"Во вторник в 11 утра она (заведующая - прим. Н.Г.) заедет за мной на лошади, я передам ей узел с Ириниными гадостями (этот дефективный ребенок не просится, - Vous voyez ca d'ici! - Хорошее приобретение! - Я даже хотела сжечь! -) - передам ей пакет с гадостями и прикачу на санках к Але, увижу ее сияющие (от одной меня) голубые глаза и тетрадку. - Не привезти ли ей туда шарманку? Боюсь одного - Алиных слез, когда ее сломают, - а сломают непременно!"(3)
Однако это запись могла быть связана с меньшей любовью к младшей дочери со стороны Цветаевой:
17-го дек<абря> 1919 г.
Между кроватями мотается Ирина. Даю Але сахар. Взрыв кашля, Аля с расширена; ыми от страха глазами молча протягивает мне вынутый изо рта сахар: в крови.
Сахар и кровь! Содрогаюсь.
— «Это ничего, Алечка, это от кашля такие жилки лопаются».
Несмотря на жар, жадно ест.
— «А что ж Вы маленькую-то не угостите?» Делаю вид, что не слышу.— Господи! — Отнимать у Али! — Почему Аля заболела, а не Ирина?!!— (4)
Жизнь до приюта.
До прибытия в приют, Ирина жила вместе с матерью в доме на Борисоглебском переулке (дом № 6, стр. 1). (5). Отец Эфрон Сергей Яковлевич учувствовал в Белом движении и дома отсутствовал. (6) Ирина росла отстающей в развитии, что могло быть обусловлено недоеданием, холодом и отсутствием надлежащего ухода, и отсутствием любви со стороны матери. Из воспоминаний русской поэтессы Веры Клавдиевны Звягинцевой (7):
«Всю ночь болтали, Марина читала стихи... Когда немного рассвело, я увидела кресло, все замотанное тряпками, и из тряпок болталась голова – туда-сюда. Это была младшая дочь Ирина, о существовании которой я до сих пор не знала. Марина куда-то ее отдала в приют, и она там умерла» (8)
Это так же подтверждает Швейцер Виктория, биограф Марии Цветаевой. В своей книги “Марина Цветаева” она пишет:
Среди знакомых не было секретом отношение Цветаевой к младшей дочери. Н. Я. Мандельштам говорила мне, как были потрясены они с Мандельштамом, когда Цветаева показала им, каким образом она привязывала Ирину «к ножке кровати в темной комнате». (9)
Ирина находилась в антисанитарных условиях, что так же препятствовало развитию. В своей книги Виктория Швейцер пишет воспоминания младшей сестры Марины Цветаевой (10)
Анастасия Цветаева вспоминала, как, вернувшись весной 1921 года в Москву после четырехлетнего отсутствия, она ужаснулась тому запустению, беспорядку и грязи, которыми зарос дом сестры. Воспользовавшись ее отсутствием, она начала приводить все в порядок; мыть, чистить, гладить... И вместо благодарности услышала от вернувшейся домой Марины: «Мне это совершенно не нужно!.. Не трать своих сил!» (11)
Приют
14/27 ноября 1919 года Цветаева с помощью третьих лиц отдает Ирину и Алю Эфрон в приют Кунцево как сирот. (12).
«Кто-то посоветовал ей и помог поместить Алю и Ирину в Кунцевский приют. И, несмотря на то, что была возможность, с помощью Н. В. Крандиевской, устроить детей в московский садик, Марина Ивановна почему-то больше поверила в Кунцево» .Сааякянц (13)
Цветаева сдала дочерей в приют из-за тяжелого материального положения. Работать Марина Цветаева не шла, как она пишет в связи с творческой деятельность:
28-го ноября 1919 г.— продолжение.
Меня презирают — (и в праве презирать) — все.
Служащие за то, что не служу, писатели зато, что не печатаю, прислуги за то, что не барыня, барыни за то, что в мужицких сапогах (прислуги и барыни!)
Кроме того — все — за безденежье.
1/2 презирают, 1/4 презирает и жалеет, 1/4 — жалеет. (1/2 + 1/4 + 1/4 = 1)
А то, что уже вне единицы — Поэты! — восторгаются. (14)
В виду писательской деятельности Цветаева так же не стала торговать антиквариатом и вещами из ее дома (15) на Сухаревке, где спекулянты перепродавали скупленное имущество (16). Об этом своих воспоминаниях Цветаева пишет:
МЦ, 26-го дeкaбpя 1919 г., ст. ст.
«Я так мало женщина, что ни разу, ни разу мне в голову не пришло, что от голода и холода зимы 19 года есть иное средство, чем продажа на рынке». (17)
Жизнь в приюте Ирины Эфрон была довольно тяжелой и длилась до конца ее смерти. Заведующая приютом 24 ноября сообщает Цветаевой, что двухлетняя Ирина в приюте кричит от голода. Цветаева не желая показывать свое родство, называет себя крестной. Из записей Цветаевой:
Я, почти радостно: —«Ну, я же всегда говорила! Не правда ли, для 2 1/2 л<ет> она чудовищно-неразвита?»
— «Я же Вам говорю: дефективный ребенок. Кроме того, она всё время кричит. Знаете, были у меня дети-лгуны, дети, к<отор>ые воровали»…
— «Но такого ребенка Вы еще не видали?»
— «Никогда».— (Тирада о дефективности, при чем мы обе — почему-то — сияем.)
— «Ну, а Аля?»
— «0, это очень хорошая девочка, только черезмерно развита. Это не 7 л<ет>, а 12,— да какой 12! Ею видно очень много занимались».
— «Вы не мешаете ей писать?»
— «Нет, почему? Она пишет, читает, ну а вчера поплакала немножко. Она читала книжку, рядом другая лежит, подошел мальчик — неграмотный — тоже захотел посмотреть»…
(Бедная Аля! Это как если бы какой-нибудь солдат со Смоленского захотел «посмотреть» мою золотую, с золотым обрезом — без единой картинки! — Беттину!)
— «Ваша девочка там говорила мне, что Аля не ходит в школу»…
— «Да, да, мы ее не заставляем, надо, наоборот, приостановить развитие, дать ей возможность развиться физически»…
(Я ликую: буква ?. спасена! Аля будет читать про Байрона и Бетховена, писать мне в тетрадку и «развиваться физически» — всё, что мне нужно!..)
— «Ну, а Ирина!!! Она видно очень голодала, жалко смотреть. Но кричит? {Ирина, к<отор>я при мне никогда не смела пикнуть. Узнаю ее гнусность. (Примечание М. Цветаевой.) }— Скажите, чьи это, собственно, дети? Они брошены, чтоли в квартире? Они ничего не могут сказать»…
— «Да, да, я была знакома с их родителями. Я — крестная мать Али». (18)
Голод был связан с отсутствием еды в приюте. Карточки же на кашу выдаваемые советской властью для детей, Цветаева тратила на знакомых. Из дневника Цветаевой:
Сочельник (25 декабря по григорианскому календарю) 1919 г.— Госпиталь.
«Дома мечусь по комнате — вдруг понимаю, что еду сегодня же — забегаю к Б<альмон>там отдать им рисовую сладкую кашу (усиленное детское питание на Пречистенке, карточки остались после детей) — в горло не идет, а в приюте дети закормлены — от Б<альмон>тов на вокзал, по обыкновению сомневаюсь в дороге, тысячу раз спрашиваю, ноги болят (хромые башмаки), каждый шаг — мучение — холодно — калош нет — тоска — и страх — ужас». (19)
В записях Цветаевой написано, что в приюте дети закормлены. Однако из записи, сделанной ранее видно, что Марина Цветаева знает о голоде в приюте.
17 декабря. 1919 г
— «Ну, а Ирина!!! Она видно очень голодала, жалко смотреть. Но кричит? {Ирина, к<отор>я при мне никогда не смела пикнуть. Узнаю ее гнусность. (Примечание М. Цветаевой.) }— Скажите, чьи это, собственно, дети? Они брошены, чтоли в квартире? Они ничего не могут сказать»…(20)
Поэтому же поводу Цветаева редко навещала Ирину и Алю. В приюте Марину Ивановну считали крестной девочек, поскольку она назвалась их крестной, во время визитов. Из письма Али Эфрон видно, что девочки тяжело переносили разрыв с матерью:
Я Ваша! Я страдаю! Мамочка! Ирина сегодня ночью обделалась за большое три раза! Сегодня должна приехать Лидия Александровна. Ирина отравляет мне жизнь.
Вечная печальная бело-серая пелена снега! Печаль! Уж начинаю мечтать о елке. Топот детей, которых прогоняют с «верху». Мрачно в душе, не имеющей Вас. Всё приуныло. О приемная мать. Я Ваша! Я люблю Вас больше настоящей матери! — Виднеется дорога, по которой должен проехать заветный экипаж.
Марина! Я представляю себе наш милый дом. Печка, ведры, окаренки. Всё для нашей души. Прочла «Тысяча и Одна Ночь», читаю сейчас «Биографические рассказы».— Из жизни Байрона.— Думаю, что мне удастся еще поцеловать Вас. Правда? О как Вы были добры, что приняли меня. Дети дразнят Вас: — «Ноги-то у твоей мамы какими-то тряпками обвиты».— «Это не тряпки, а гетры, а у вас тряпки». Ирина каждую ночь по два по три раза делает за большое. Сплю с «Волшебным Фонарем». Конверт у меня сломала Лидия Константиновна. Я в глубоком горе. И еще оторвала у моего «Лихтенштейна» верхний листок с названием. Я несчастна. Сегодня я должна была идти в школу. Я отказывалась, говорила про Вас, но никто не слушал. Я сегодня завтракала с «младшими». Ирину и меня остригли. Я оставила прядь из моих волос Вам на память.
Написала уж письмо к Рождеству. Ирина выучила одно слово: «Не дадо.»— не надо. (21)
Судьбами Иры и Аси так же интересовались ближайшие родственники: Вера Эфрон, сестра Сергея Эфрона и тетка Ирины предлагала Цветаевой забрать детей. (22) Однако они не получили согласия Цветаевой, а сама поэтесса просила общую знакомую «удержать Веру от поездки за Ириной».
Такое же предложение поступало от второй сестры Эфрона, Лили Эфрон. Она собиралась взять Ирину в деревню, где она работала в Народном доме. Лили уверяла что сможет выходить Иру. Однако Цветаева тоже ей отказала. (23). В последствии после смерти Ирины, Марина Цветаева напишет, что знала о возможности Лили прокормить Ирину:
Ирина! — Я теперь мало думаю о ней, я никогда не любила ее в настоящем, всегда я мечте — любила я ее, когда приезжала к Лиле и видела ее толстой и здоровой, любила ее этой осенью, когда Надя (няня) привезла ее из деревни, любовалась ее чудесными волосами. Но острота новизны проходила, любовь остывала, меня раздражала ее тупость, (голова точно пробкой заткнута!) ее грязь, ее жадность, я как-то не верила, что она вырастет — хотя совсем не думала о ее смерти — просто, это было существо без будущего. (24)
О нежелании отдавать Ирину Эфрон из приюта Лили Эфрон упоминает художница Магда Нахман в своем письме, датированном 1920 к Юлии Оболенской:
«Я понимаю, огорчение Лили по поводу Ирины, но ведь спасти от смерти ещё не значит облагодетельствовать: к чему жить было этому несчастному ребёнку? Ведь навсегда её Лиле бы не отдали. Лиля затратила бы последние силы только на отсрочку её страданий. Нет, так лучше. Но думая о Серёже, я так понимаю Лилю. Но она совсем не виновата. Что это с Мих. С., Господи? Ничего не понимаю» (25)
Смерть
В ночь с 25 ноября / 9 декабря 1919 на 26 ноября / 10 декабря 1919 года Аля в Кунцеве заболевает неясной лихорадкой, заведующая назначает ей на всякий случай постельный режим и вызывает врача. (26) Болезнь постепенно прогрессировала, в конечном счете привело к смерти в 15/16.02.1920.
Похороны проходили без присутствующих. В письме к Звегинцевым Цветаева пишет о том, что Ирина умерла от малярии:
«Москва, 7/20-го февраля 1920 г., пятница
Друзья мои!
У меня большое горе: умерла в приюте Ирина — 3-го февраля, четыре дня назад. И в этом виновата я. Я так была занята Алиной болезнью (малярия — возвращающиеся приступы) — и так боялась ехать в приют (боялась того, что сейчас случилось), что понадеялась на судьбу.
— Помните, Верочка, тогда в моей комнате, на диване, я Вас еще спросила, и Вы ответили “может быть” — и я еще в таком ужасе воскликнула: — “Ну, ради Бога!” — И теперь это совершилось, и ничем не исправишь. Узнала я это случайно, зашла в Лигу Спасения детей на Соб<ачьей> площадке разузнать о санатории для Али — и вдруг: рыжая лошадь и сани с соломой — кунцевские — я их узнала. Я взошла, меня позвали. — “Вы г<оспо>жа такая-то? — Я. — И сказали. — Умерла без болезни, от слабости. И я даже на похороны не поехала — у Али в этот день было 40,7 — и — сказать правду?! — я просто не могла. — Ах, господа! — Тут многое можно было бы сказать. Скажу только, что это дурной сон, я все думаю, что проснусь. Временами я совсем забываю, радуюсь, что у Али меньше жар, или погоде — и вдруг — Господи, Боже мой! — Я просто еще не верю! — Живу с сжатым горлом, на краю пропасти. — Многое сейчас понимаю: во всем виноват мой авантюризм, легкое отношение к трудностям, наконец, — здоровье, чудовищная моя выносливость. Когда самому легко, не видишь что другому трудно. И — наконец — я была так покинута! У всех есть кто-то: муж, отец, брат — у меня была только Аля, и Аля была больна, и я вся ушла в ее болезнь — и вот Бог наказал.
— Никто не знает, — только одна из здешних барышень, Иринина крестная, подруга Веры Эфрон. Я ей сказала, чтобы она как-нибудь удержала Веру от поездки за Ириной — здесь все собиралась, и я уже сговорилась с какой-то женщиной, чтобы привезла мне Ирину — и как раз в воскресенье.
— О!
— Господа! Скажите мне что-нибудь, объясните.
Другие женщины забывают своих детей из-за балов — любви — нарядов — праздника жизни. Мой праздник жизни — стихи, но я не из-за стихов забыла Ирину — я 2 месяца ничего не писала! И — самый мой ужас! — что я ее не забыла, не забывала, все время терзалась и спрашивала у Али: — “Аля, как ты думаешь — — — ?” И все время собиралась за ней, и все думала: — “Ну, Аля выздоровеет, займусь Ириной!” — А теперь поздно.
У Али малярия, очень частые приступы, три дня сряду было 40,5 — 40,7, потом понижение, потом опять. Д<окто>ра говорят о санатории: значит — расставаться. А она живет мною и я ею — как-то исступленно.
Господа, если придется Алю отдать в санаторию, я приду жить к Вам, буду спать хотя бы в коридоре или на кухне — ради Бога! — я не могу в Борисоглебском, я там удавлюсь.
Или возьмите меня к себе с ней, у Вас тепло, я боюсь, что в санатории она тоже погибнет, я всего боюсь, я в панике, помогите мне!
Малярия лечится хорошими условиями. Вы бы давали тепло, я еду. До того, о чем я Вам писала в начале письма, я начала готовить сборник (1913 — 1916) — безумно увлеклась — кроме того, нужны были деньги.
И вот — все рухнуло.
— У Али на днях будет д<окто>р — третий! — буду говорить с ним, если он скажет, что в человеческих условиях она поправится, буду умолять Вас: м. б. можно у Ваших квартирантов выцарапать столовую? Ведь Алина болезнь не заразительная и не постоянная, и Вам бы никаких хлопот не было. Я знаю, что прошу невероятной помощи, но — господа! — ведь Вы же меня любите!
О санатории д<окто>ра говорят, п. ч. у меня по утрам 4—5°, несмотря на вечернюю топку, топлю в последнее время даже ночью.
Кормить бы ее мне помогали родные мужа, я бы продала книжку через Бальмонта — это бы обошлось. — Не пришло ли продовольствие из Рязани? — Господа! Не приходите в ужас от моей просьбы, я сама в непрестанном ужасе, пока я писала об Але, забыла об Ирине, теперь опять вспомнила и оглушена.
— Ну, целую, Верочка, поправляйтесь. Если будете писать мне, адресуйте: Мерзляковский, 16, кв<артира> 29. — В. А. Жуковской (для М. И. Ц<ветаевой>) — или — для Марины. Я здесь не прописана. А может быть, Вы бы, Сашенька, зашли? Хоть я знаю, что Вам трудно оставлять Веру.
Целую обоих. — Если можно, никаким общим знакомым — пока — не рассказывайте, я как волк в берлоге прячу свое горе, тяжело от людей.
МЦ.
<Приписка на полях:>
И потом — Вы бы, Верочка, возвратили Але немножко веселья, она Вас и Сашу любит, у Вас нежно и весело. Я сейчас так часто молчу — и — хотя она ничего не знает, это на нее действует. — Я просто прошу у Вас дома — на час!
МЦ» (27)
Однако в самом письме показания Цветаевой разняться. В письме писательница пишет, что собиралась взять Ирину, когда Аля полностью выздоровеет и что договорилась с некой «женщиной» о том, чтоб Ирину к ней привезли в воскресенье 9/22 февраля, когда она еще была больна. Так же там не указана правильная дата смерти. В последствии Цветаева посветит Ирине стих:
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были — по одной на каждую —
Две головки мне дарованы.
Но обеими — зажатыми —
Яростными — как могла! —
Старшую у тьмы выхватывая —
Младшей не уберегла.
Две руки — ласкать — разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки — и вот одна из них
За ночь оказалась лишняя.
Светлая — на шейке тоненькой —
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем непонято,
Что дитя мое в земле. (28)
Осуждая Цветаеву в своем письме, датированном мартом 1920 Магда Нахман пишет к Юлии Оболенской:
“…Умерла в приюте Сережина дочь — Ирина — слышала ты? Михаил Соломонович под арестом — это на днях Вера писала. Лиля хотела взять Ирину сюда и теперь винит себя в ее смерти. Ужасно жалко ребенка — за два года земной жизни ничего кроме голода, холода и побоев…” (29)
