LisaEnot

мы — это клуб

бойцовский и древний кит

мы — это темень

ночи, уклад Арстоцки

в наших сердцах

по-прежнему

говорит

речи свои

Маяковский

мы — пещера Платона
и в ней огоньки

мы — фонарь Диогена

и его бочка

если захочешь —

от нас беги

нам будет больно
очень

мы — твои монстры, чудища

личный твой лес

мы — силуэт на стене

от старой скрюченной

ели

можешь уснуть

мы будем здесь

петь тебе колыбельные

1. здравствуй,

я хочу тебе рассказать, как волков сожрал Бэмби — видимо, они плохо прятались, искали себе укрытия; в чаще лесной под мрачный осенний эмбиент этот малыш старался скорее насытиться.

милый малыш, возможно — один из милейших; он ведь не знал, что волки вполне себе настоящие, а просто шептал — "топчи же кусай же и бей же", — пока у них трескались хрящики.

право же, зрелая осень – отличный период для мести, ну или просто – в прогулке приятна хотя бы; маленький Бэмби слонялся один по лесу; падал ему на спину кленовым листом октябрь; волки мои хоть злые, но жизнь ничему их не учит; жизнь – эта штука такая, не каждому даже светит; где-то она как благо, а где-то — как сеть паучья; но обрывается быстро, если на бой идут дети,

если они потерялись, как крошечный чей-то пенни или как ножик в поле и ножик вполне себе острый – не стоит смотреть с надеждой в большие глаза оленьи: ибо всегда есть шанс, что в них затаился монстр.

2. а теперь я хочу рассказать о слоненке Дамбо /будто из странной фантазии самого Тима Бертона/ — он беззвучно страдал под светом софитной лампы, если зрители, звонко смеясь, кидали в него обертки; а они ведь все время смеялись — над ушастыми крыльями; злые-презлые людишки, укрытые капюшонами; узнику цирка хотелось, чтобы они все вымерли, будучи зверски растерзанными и пережеванными /но особенно тот, кто кидать заставлял колечки и скакать по ярким стальным ведеркам, этот мелкий и злобный с кнутом человечек, вечно кричащий и дерганный/.

они ведь, дурные, не знали, насколько он редкий, насколько бесценен; им лишь бы – опять издеваться; правда, однажды, слоненок сбежал из клетки, покалечил зевак и ворвался к администрации.

что он там делал – одному лишь ему известно; мыши отчасти дыры в истории выели – менеджер точно упал подкошенным с лестницы, у остальных – переломы, ушибы, вывихи.

выломав стену, он будто познал всю истинность сути, в небо взлетел и дал поскорее деру:

никаких тебе, Дамбо, больше тюремных прутьев,

никаких тебе, Дамбо, колечек/ведерок.

и в этот осенний, но теплый по-летнему вечер только и видели, как удалялась его голова большая;

никаких тебе, Дамбо, больше ведерок/колечек;

никаких тебе… в прочем,

уж я-то тебе обещаю.

3. а еще я хотел бы тебе рассказать про лимбо, и как в стужу второго месяца в нем расцветает инферно; но уж лучше я расскажу о том, как всеми забытый Уилбур доживал поросячий век на старой заброшенной ферме.

как девочка /друг и хозяйка/ уехала в колледж, теперь вечеринки в тесных домах заменили ей книги /если читать, то опять, как и прежде, в сердце от боли заколет, ибо история эта родом из детства – тот еще триггер/.

наш поросенок, в конце-то концов, вырос в большого урода – стал необъятным в обхвате, как горы и льдины; и по секрету, смотрел и смотрел на угол любимой Шарлотты, а видел лишь то, что осталось от мягкой ее паутины; так Уилбур пытался понять, уныло скребя клыками, что не воду он пил – а лакал дождевой апокалипсис, а вокруг все сложилось и скомкалось как оригами, только сны рядом с ним, бесприютным, остались.

он пытался понять, почему не осталось коров или уток, лошадей, наглых крыс, индюков и куриц; он, скорее всего, начал медленно таять рассудком, пока лунный бутон заглядывал в щель из улицы; а ему в этом свете мерещилось странное шествие – то Шарлотта пройдет, то девочка Ферн; пока медленно-медленно тело его не укуталось шерстью – цветом как сумрачный воздух – палево-серой.

и когда полнолуние снова в края к нам нагрянет, и октябрь спустится с трона – высокий и крепкий;

и когда старый дуб свой на землю положит багрянец,

то услышишь во тьме,

как кричит одинокий

вепрь

4. я еще написал бы множество жутких рассказов, про зверей, про людей, и все, что сокрыто в подвалах, и летал бы над полом как Питер-проказник, этот вечно нигдешный отважный малый.

но, увы, mon petit, моё время дорого стоит, мне уж час как пора пойти и найти себе ужин (!).

не грусти, mon cheri, от этих историй.

с любовью к тебе, твой друг

и зверюшки

(с) мглистый заповедник

П.С: долгожданная хуманизация Хэллоуина и кое-чего еще :3

если Неll обожает пост-рок, то Хэллу ближе хардкор.

если Hell надевает косуху, то Хэллу теплее в байке.

каждый из них – не целясь, стреляет в упор.

аждый из них – умеет рассказывать байки.

каждый из них – невменяем, по-своему одержим,

победитель по жизни и, в какой-то степени, лузер

(что еще ждать от фанов вселенной Чужих,

Лавкрафта, Бексински, детей кукурузы?).

у Хэлла тату есть даже на кончиках рук.

он любит бродить по заброшкам и пирсам,

считает, что мир — это чертов зацикленный круг,

и делает пятый по счету пирсинг.

Hell же, напротив, считает, что мир — спираль.

девять апокрифов выбито на предплечьях.

зная, что миру настанет пора умирать,

мечтает однажды проснуться вечным.

оба они — искажение, блик в зеркалах,

спящий на дне в кольце уроборос.

и если один — это жертвенная скала,

то другой — осенняя морось.

но вместе они — это ужас, смертельный рил.

дуэт тонкоруких, болезненно долговязых.

у одного на двери "добро пожаловать в Сайлент Хилл",

у другого — то же самое, с улицей Вязов.

Hell не выносит, когда идет пар изо рта,

он маскирует его сигаретой; гоняет на байке.

младший давно курить перестал,

со́здал свой паблик с донатами/лайками.

но отказаться от сладкого так и не смог —

пусть до скончания века уж брат его хейтит.

он выдыхает от вейпа лакричный смог,

ночью по парку проехав на скейте.

только, конечно, все это тоска, тоска…

хочется праздника, зверских улыбок,

хочется хриплого "я выхожу искать",

чтобы везде полыхали оскалы тыкв.

старший вздыхает, но, так уж и быть, достал.

он говорит,

"ну ладно, давай превратив это место в Дэрри,

жди меня тут и считай до ста"

но Хэлл отчего-то ему не верит.

Hell говорит,

"вспоминай, к чему ты еще готов,

хоть бы одно — дурацкое чудо?

может, из города сделать обитель Лас Ночес?"

он улыбается рядом клыков,

смотрит как-то с прищуром...

(с) мглистый заповедник

окроплялась росою трава, шевелились тревожно глицинии.

ты кричал в темноту на английском, французском и идише —

бестолковый такой, хладнокровный до одури циник,

а на деле – сошедший с ума ясновидящий.

звон в ушах представлялся зависшим над пропастью выстрелом,

тени лунные — монстрами родом из Пенсильвании.

кто же знал, что ты сам дорогу терновую выстелешь,

замешав свои страхи и мысли в обшарпанной старой ванне.

что из просто обычного, даже можно сказать, заурядного

с рюкзаком за спиной идущего мирно прохожего —

выйдет мрачный торговец смертельными ядами

и боец, обращающий кости — в песчаное крошево.

что возможно так просто продать цветение майское

и податься пешком, глядя мельком на северный азимут,

чтобы сердце в итоге скоптилось как солнце Дайсона,

чтобы твари из ада весь разум как черви излазили.

только нойз пустоты, этот проклятый ценник предвиденья —

опьяняющий звуком как свет мотыльков поголовно,

а вокруг ничего, но в морях — по-прежнему водятся мидии,

а в лесах — слышен щебет из гнезд ополовников,

и, ударившись, посох прознает пространство мистерией,

от несчастий детей защищает — звенящими саблями.

ну скажи, это стоило, стоило той безумной потери,

и ты снова понес бы ее,

всю — до последней капли.

(с) мглистый заповедник

что же делать

наш мир — это в целом одна большая презумпция:

не отличить явь от сказки, а правду — от шарлатанства.

мы с тобою, мой друг, два превосходных безумца

с книгами, колой и ромом в потрепанных ранцах.

у тебя там — ключи от машины, рулетка, фонарик;

у меня — револьвер, анальгин и зонтик на случай.

да, возможно, мы не найдем прохода в заветную Нарнию

(но, поверь, так будет, наверное, даже лучше),

не отыщем тропу, ведущую в каменный Хогвартс,

не докажем наличие параллельной Вселенной,

но когда-нибудь точно найдем вампиров и огров,

и русалку, что мы назовем по-скромному Леной,

великанов и тварей из преисподней, пришельцев,

лабораторных мутантов, ужасных не понаслышке;

что в лесах живет и в болоте глухом шевелится —

мы увидим с тобой и зафотаем с дрона-малышки.

подумаешь, где-то вулкан, лавина и оползень мелкий —

всюду прорвется наш старенький внедорожник.

просто суть такова, что где-то летают тарелки,

а где-то до скончания века орут дворовые кошки.

кто-то устал уже, а кто-то странности сразу же блочит

или по Бродскому из комнаты не решается сунуться,

но у нас же, мой друг, есть ром и Гейгера счетчик,

и в конце-то концов мы с тобою два самых

опасных

безумца.

(с) мглистый заповедник

П.С.: под впечатлением от книги "В финале Джон умрет"