LisaEnot

... который помогает четвероногим.

Ночь поливает грядки — звездочки-земляники,

Щавель тумана в парке и разноцвет дорожек;

Спит и не знает чуда город бетонноликий,

Спит и не видит город армию псов и кошек.

Шерсти не видит грязной — мокрых боков кудлатых,

Просто не хочет видеть, это ему не нужно;

Ночь поливает грядки — и омывает лапы,

Ночь омывает ребра и омывает уши.

Всё потому что верность — это удел не многих

(Может, кому-то совесть ливень как яму залил?);

Ночь расправляет щупла с грацией совьминога,

Чтобы обнять бродячих, словно живой хозяин.

Сны им навеять тихо — сны о руках и миске, —

Что не дадут замерзнуть и не позволят сникнуть.

Всё потому что чудо — так по-смешному близко.

Так по-смешному рядом…

звездочки-земляники.

(с) мглистый заповедник

теплел июль, разросся ревень и пруд мерцал как воды моря.

сидел за ноутом царевич, царевич был хикикомори.

а за окном — всё в летней спеси, гудел трамвай, крутились спицы.

а на столе стояли: пепси и три коробки из-под пиццы.

галдели галки неустанно, кричали что-то вроде песни.

у парня не было катаны, значка, зонта, ни даже перстня.

он был один средь странных истин, чертил чертеж каких-то сказок.

возможно, был он кем-то изгнан, возможно, кем-то был наказан.

вздымалась крепость — книги-книги, — уделом кельи из хрущёвки,

романы Брэдбери и Кинга, в углу лежал рюкзак холщовый.

а где-то плакали русалки, и парковал Кощей ленд крузер,

играл с детьми в простые салки чумазый домовенок Кузя.

котились по подвалам кошки, летали мухи, пчелы, слепни.

Яга совсем по баб-ежьи молола у подъезда сплетни.

крутился мир, работал рынок, сапфир небес горел дисплеем.

летал как прежде Змей Горыныч.

царевич молча слушал плеер.

и всё писал, писал о чем-то, вбивал на клаве алгоритмы.

стихотворенье о девчонке, стихотворение без рифмы.

стихотворение о боли, о пряже, магии, пиратах.

о жутко-странном, белом поле, где можно встретить смерть и радость.

писал о зомби и о Шиве, о том, что есть у бога в сумке.

он был царевичем фальшивым, но был царевичем по сути.

и расцветала пышно зелень, что он возделывал трудами.

росло, тянулось Средиземье, летели птицы-оригами.

текли послушно ленты речек — туда, где солнце почву смолит.

сидел за ноутом царевич.

царевич был хикикомори.

(с) мглистый заповедник

я, помню, был совсем мальчонком — и был паршив тот летний день,

когда в тени нашел я черных созданий, брошенных в беде.

щенячье братство на картонке — ну что тут скажешь? целых пять.

стоял завес из пыли тонкий, клубилась тьма у детский пят.

их было пять и все дрожали — все жались к полу как один.

я без раздумий сделал шалость — я прямо всех прижал к груди.

чердак, коробки, стопка книжек — хламовье княжество песка.

а вдруг щенят никто не ищет? никто не пробовал искать?

никто не ждет, никто не встретит? и будет мрачен их итог?

крутил пылинки затхлый ветер, гудел в щитке холодный ток.

я был совсем, совсем мальчонком, не различавшим зло и свет —

я взял созданий этих черных… я взял их попросту к себе.

увы, не смог их взять в квартиру — ведь этих взрослых не поймешь.

я в конуру тащил гостинцы, хотя и сам был очень тощ.

лишался ужина настырно — чтоб принести еды чуть-чуть.

а звезды рвали в небе дыры, творилась сумрачная чудь.

пацан из шумной детской свары… заметить разве может что?

не замечал я глаз кровавых, ни странных ушек, ни шипов.

ни то что хвост — игла иголкой, — проткнет навылет словно сталь,

и что растет не в меру холка, и рык как будто хриплым стал.

всё на круги стремится снова: ты ищешь друга — ты нашел.

твоя любовь — не ноль, не нолик, — не помещается в мешок.

щенки — друзья любых мальчишек; я помню, был одним из них.

я сам кормил, я шерстку чистил… я нужным был как целый мир.

я в конуре взрастил питомцев — пять чудищ, монстров, пять смертей.

я прятал их от света солнца и создавал искусно тень.

я много понял, но чуть позже, а так — едят, играют, спят.

мне надо было быть чуть строже… чуть строже для пяти щенят.

конечно, клички — это свыше, но одному напялил бант.

настало время, смерти вышли: террор, авария, борьба,

возможно, чье-нибудь убийство, несчастный случай, может он?

я помню, как съедал их быстро ночной, прохладный горизонт.

они бежали рьяной стаей — я, плача, не махал им вслед.

сейчас я старый, очень старый, что трудно вспомнить — сколько лет.

щенячье братство поредело — я это знаю, это так,

когда с мольбой глядит на деда щенок, устроившись в кустах.

большой, свирепый, прямо страшный, и черный мех как черный стог.

он стал моим навеки стражем.

который тот еще —

с бантом.

(с) мглистый заповедник

бегут по небу кошки — на шерстке дождь несут.

стоит внизу сторожка в реликтовом лесу.

сквозь щели ветер свищет, горит в окошках тьма —

сто лет иль целых тыщу здесь жил какой-то маг.

он был, конечно, темный — никак не светлый, нет.

из черной толщи дерна взывал явиться смерть.

и смерть ползла к коленям в обличии лисы,

в обличии оленя, как не рожденный сын,

летела будто ворон из преисподних врат —

спешила юркнуть в ворот, забраться в рукава,

прижаться к тонким ребрам, лизнуть хозяев нос.

не знала смерть, что мертвой была уже давно,

не знала смерть о смерти — зачем ей это знать?

ведь в ней мерцают метки опасности и сна,

ведь в ней горят, как пламень, угли немых сердец.

у смерти нету мамы, но был теперь отец.

и маг ее лелеял, и маг ее любил:

спасая смерть от тлена, мотал на лапы бинт,

сшивал покрепче кожу, когда она рвалась,

скреплял железом рожки, вправлял на место пасть.

наверно, глупо было — спасать от смерти смерть,

но маг лечил от пыли ее сто сотен лет,

лечил ее от яда, боясь вздохнуть на миг.

а смерть дремала рядом — и был в ней спрятан мир,

и были в нем квазары, планеты и ручьи,

и был в нем холод с жаром, и список всех причин,

вздымались, опадая, остатки королевств,

и выл в нем голод стаи,

и рос в нем вечный лес.

но вьются тени ставен — глазницы прошлых ран.

моргнешь и вот ты — старец, а вместо утра — мрак.

сказала смерть сквозь слезы: в гостях мне хорошо.

но станут даже звезды однажды порошком,

всё вниз уходит снова, в прохладный, жирный дерн.

и смерть сказала слово — сказала смерть: пойдем.

и маг, вздохнув прощально, ушел во мрак за ней.

сметает в торт иль шапку на крыше белый снег.

буянит шторм кантатой, горит в окошках тьма.

здесь смерть жила когда-то.

здесь жил когда-то маг.

(с) мглистый заповедник

он сказал, мое сердце зарыто под старой садовой липой

не цветущей уже давно, но с трухлявой качелью на ветке

он сказал, мое сердце напитано режущим ливнем

мое сердце обглодано ветром

он сказал, в его сердце вплетали растения летние эльфы

неустанно, искусно — в эдемовом саде так долго и долго

он сказал, в его сердце светили огни пресвятого Эльма

в его сердце скулили волки

он сказал, а еще оно было быстрее любого восхода

оно было большим и вместительным, словно корзина

оно жарко рвалось из груди во время охоты

оно билось и билось сильно

прислонись к нему ухом, губами или даже теплом ладони

таким звонким оно казалось или было на самом деле

но сейчас его окружает желтоцветным покровом донник

и травинки на части делят

оно было одно, но сейчас его много — мое сердце везде и повсюду

в каждой бабочке, в каждом птенце, стебельках, коробка́х и спорах

оно было когда-то комочком, узлом и сосудом

самым громким, живым — бесспорно

а теперь отыщи его, он сказал, отыщи, как старинный шиллинг

отыщи, как оружие — меч, булаву, чуть надтреснутый наконечник

и тогда ты увидишь его — то, которое жило

но познало в итоге вечность

(с) мглистый заповедник

вздыхают соседи, бездействует УК —

завелся в подъезде гигантский паук!

вот раньше считалось, что чудища — миф,

а тут, погляди-ка, заляпан весь лифт,

затянуты окна, перила и пол

мохнатым созданием Эдгара По!

уборщица Лена утратила пыл,

ведь белая мерзость — не грязь и не пыль.

пугаются люди — неловко им спать,

когда можно сгинуть меж двух педипальп!

пришлось дяде Гене опробовать ЗОЖ —

за водкой не сходишь. печально, ну что ж.

решили курильщики взяться за ум!

ведь как тут курить-то в локации DOOM?

и только девчушка — Варвара, Варёк —

рискнула погладить чудовищный бок.

пока строят планы, как тварь эту сжечь,

Варвара щебечет: хорошенький же!

он прелесть, он котик, он преданный друг!

он лучший на свете гигантский паук!

он кушает только кошмарные сны

и мушек из бездны космической тьмы.

вообще, он проездом — не правы вы все —

и вот уже тысячу звездных парсек

он ходит по кромке скопленья миров:

придёт, пообедает, будет таков.

латает пространства, как тоненький шелк,

и всюду становится так хорошо!

оставьте, не надо — скажи же, ну мам! —

не верят соседи ушам и глазам,

что школьница гладит паучий живот, —

пускай же, пускай он у нас поживет!

мораль здесь изящна, проста и легка —

конечно, бесспорный респект павукам!!!

(с) мглистый заповедник

П.С.: стих в защиту беззащитных павуков! (Кроме австралийских).