LisaEnot

I

небо — гладь, а в ней — водица, край прибоя — сине-пегий,

возле дома скачут птицы, продаются чебуреки,

эскимо, арбузы, дыни, дремлет пёс в теньке осины.

Шан хотел уйти в пустыню, стать скорее ассасином.

Шан хотел служить в отряде у суровых крестоносцев.

но на парковой ограде он сажал себе занозы,

не жалел боков портфеля (был его портфель зеленый).

Шан бросал бесстрашно велик через бездну и каньоны.

видел чудище в заброшке, птицу счастья и пришельца.

принял трех котят у кошки, слышал ночью странный шелест.

помогал чинить тойоту, так что джинсы — в антифризе.

пахли руки-ноги йодом, а травой дворовой — фрисби.

всё так просто, даже слишком — как стекло протерли губкой;

в клетке — мелкий хомячишка; в банке — призрачные гуппи,

чудеса, пираты, лего, что-то страшное в чулане.

вот он снова мудрый лекарь, вот — охотится за ланью,

на коне идет по следу, заклинаньем гонит ветер.

не боится людоеда и влюблен в веснушки ведьмы…

цвет волос у ведьмы рыжий, а в глазах цветут фиалки.

ведьма, правда, кочерыжка, да сует в колеса палки.

любит вечно рядом рыскать, блеск косы — что от пожарищ.

Шан вздыхает — он же рыцарь!

рыцарь ведьме — не товарищ.

II

звезды скрыли тучи-воры, как в мешок сложили — просто.

Мэл мечтает стать проворной и открыть Нигдешный остров,

Мэл мечтает стать летуньей и летать, как в море — манты.

во дворе растут петуньи, гладиолусы-гиганты;

во дворе растет крапива — много зарослей, кустища.

месяц тучам лег на спину: не найдут и не отыщут.

где-то там поёт китенок, сам с собой в ночи играя.

парк гудит, как улей темный — без конца, без дна, без края.

парк — он вечный и облезлый,— лемниската, уроборос.

заплутав вдали от леса, вдоль пруда влачится полоз.

Мэл не знает, где запрятан тюк чудес, волшбы, сюрприза.

знает только — где-то рядом, где-то очень-очень близко.

там, где рыцарь ждет дракона — возле школы, у качелей, —

там, где камень был расколот, там, где кот гулял ничейный.

там, где рыцарь строит шаттл, там, где жили раньше тролли.

мир меж ним и ведьмой — шаткий, много странностей и боли.

много фильмов, взглядов, моря, пляжных игр и жемчужек.

много фишек и подспорья, много вздора, много чуши.

и черешни ягод — миска; между ними — ритм сердца.

подложить ему б записку.

и признаться.

наконец-то.

III

воронье во тьме летало, ветер с силой кровью веял.

окропила смерть литавры, забрала за пояс флейту.

здесь страдали, здесь сражались, ненавидели, хрипели.

всё запуталось, смешалось — люди, копья, стрелы, перья.

по периметру вдоль битвы шел отряд из черных мойр —

их сердца давно разбиты, их плащи поело молью.

в груде тел — в реке гангрены, — кто-то за руки держался.

вышла мойра из шеренги, испытала мойра жалость.

то девчонка — видно, ведьма, то парнишка — видно, рыцарь.

отливали косы медью, пепел падал на ресницы.

шанс один, но он громадный, он один, но он великий —

будет время течь обратно тонкой нитью повилики.

всё забудется, как ужас — мойра кинула монетку.

всё извне уйдет в наружу: будет солнце, будет небо.

всё срастется, станет костью — заструится в новом теле:

будет жарко, будет осень, а потом пойдут метели,

а потом весна по кругу — это змей поправит блестку.

только мальчик держит руку,

только девочка смеется.

IV

ночь тиха, а месяц бледен, воздух полон травным чудом.

рыцарь думает о ведьме.

ведьма думает о чувствах —

пишет что-то на листочке — почерк острый, перочинный:

пляшут буквы, завиточки, —

"Шан. Люблю.

Ты дурачина."

(с) мглистый заповедник

режущий взгляд ли, режущий рот ли? плавная стать, высокие скулы —

странно прекрасен и странно уродлив мальчик с глазами голодной акулы.

выпуклый лоб, лохматые пряди, то он танцует, а то он хохочет.

мальчик, наполненный страстью и ядом,

мальчик-акула, чего же ты хочешь?

мальчик-акула, чего же ты ищешь? как приволок себя в эту беззвёздность?

маска притворства, забывшийся хищник, мальчик-убийца,

холодные слезы.

голос пронзает, врезается в остов, срывы, опасность, овсянка на ужин.

мальчик-утрата с повадками монстра,

смысл вне смысла, забвенье,

бездушность.

ты, сотворенный для боли и шрамов, что натворил с этой маленькой бездной?

я ненавижу — кольчугу и жабры, я ненавижу, насколько ты мерзок.

я ненавижу, насколько упрямо я ненавижу твою одержимость.

каждое море в итоге как яма,

прикосновение — лживо.

ты — это жемчуг, сокровища, хорда, ты — это сказка в истоме болезни.

вечность, безумие, сила и гордость.

я заклинаю, исчезни.

или люби, выворачивай бреши, пой, не смотря на бесчувственный норов.

и...

я полюблю твою хрупкую нежность.

я полюблю её.

снова.

(с) мглистый заповедник

для каждой тюрьмы свой срок; для каждой мишени — дротик;

гуляет в узлах дорог, пинает траву отродье.

парковка-дворы-фонарь; вот ветер поднял пакетик.

как насавский астронавт, скитается Иннокентий.

он мелкий чертенок, бес, он маленькое инферно,

не знает, зачем он здесь — а знал бы, ушел, наверно?

пожалуй, возник и всё, безрогий такой, бесхвостый.

сверкает на небе соль, аллеи-хрущевки-хостел.

плутают по парку псы, мечтая о дичи толстой.

он, демона младший сын, походит на них бездомством.

он — ветхое всем-на-зло, — поставлен за что-то в угол.

а ночь — это так светло, а ночь — это белый уголь.

горит светофор, звеня — сирена орет истошно.

быть может в аду нельзя кормить голубей картошкой?

нельзя заводить котов (не тех, что страшнее бестий),

потратить лет эдак сто на сборку стихов и песен.

нельзя подавать монет той бабке, что ходит в черном,

нельзя, понимаешь — нет, иначе… какого черта?

иначе какого ты… поперся к девчонке, неслух?

измятая пара крыл тебе растопили сердце?

запомни, земная тварь, миг этот, час — запомни:

теперь у тебя "not war" и вместо рогов — обломки.

ты подпись поставил, поц, себя обанкротил, Кеша.

он вдоль тротуаров полз, проложенных вдоль манежей.

он сто башмаков сносил и был королем-ошибкой.

смотрел на морскую синь и клацал потертой жигой.

со временем смог забыть: врата преисподней, жерло;

что люди глупее рыб, что в кронах — приятный шелест,

что в чаще — одно зверье, что птица кричит на взлёте.

но только не смог её...

не смог, не сумел и всё тут.

(с) мглистый заповедник

вдоль дорожек росли — орхидеи, люпины, розы,

еще куча всего, и жужжали повсюду пчелы.

в полшестого утра просыпался садовник Джозеф —

надевал башмаки и закидывал набок челку;

из мешка доставал повидавшую время куртку,

никуда не спеша, очищал ото сна фуражку;

после завтрака шел выметать из углов окурки

и на палку сажать кем-то брошенные бумажки.

а на встречу туман — словно чай с молоком и булкой,

словно белый щенок — без ошейника и без ленты.

Джозеф тихо свистел, и шаги расходились гулко,

а на встречу ему иглокожились суккуленты,

проступали вдали сферы шелковых гиацинтов,

шевелились во мгле стебельки, мотыльки, наросты.

Джозеф знал о цветах — мифологию, факты, циклы;

Джозеф знал, что цветы — это в прошлом лесной народец,

что пред смертью цветы — как созвездия — светят ярче,

что есть гиблый цветок, есть цветок из черненой стали.

под навесом вьюнка у садовника был сарайчик,

и в сарайчике том Джозеф прятал исправно тайну.

как деньжата, хранил в облупившейся, старой бочке —

средь бечевых пеньков, инструментов, карбида, лестниц.

он хранил у себя что-то странное… просто очень.

он хранил у себя это знать-бы-какой-уж-месяц.

он сначала нашел… в колпаке нечто вроде розы —

а потом отыскал небольшие, с ремнями ножны

и в траве углядел плащ сверкающий, словно россыпь

коронованных звезд или отблеск русальей кожи;

из космической тьмы — прилетела, как тень, эспада —

будто искра времен, серебром осиянный бражник.

это всё, что нашлось после ливня из огнепада —

и помятый листок… на котором вздыхал барашек.

Джозеф помнил, кто он — человек, семьянин, садовник.

у него — есть жена, ну а в будущем — будут внуки.

он умел вышивать, петь в дуэте, чуть-чуть готовить,

и по сути всегда вместо крестика ставил нулик.

Джозеф помнил о том, что ему уже двадцать восемь,

что он любит шутить, одеваться совсем простецки,

что приятна весна и тосклива бывает осень.

но не помнил одно — как скитался по миру в детстве.

как крутились вокруг наподобие хрупких четок

и сгорали во тьме метеоры, кометы — космос, —

как попался ему обезвоженный смуглый летчик —

дружелюбный солдат — темноокий, высокий ростом.

бирюзовая синь солнцем гладилась, будто скалкой.

то что летчик умрет — Джозеф даже не знал, не верил.

глядя мельком в листок, Джозеф странно молчал и плакал —

солнцепек переждав, уползала змея на север.

а в английском саду выползали улитки-клецки,

выходили играть на поляну ручные лисы.

где-то маленький принц уверял себя, что вернется.

где-то маленький принц сам себе сквозь года

приснился.

нет предела в мерцающей круговерти, если сказка горит, как факел:

чародей был потомственным интровертом и учился на биофаке.

слушал джаз, неоклассику, нойс и ло-фи, собирал по лесам гербарий,

иногда по-смешному морщинил брови и, по сути, совсем не парился.

на асфальте следы оставляли шины; открывались квасные "бочки" —

чародей выдувал из-под ног пушинки и гулял до прихода ночи.

а по небу неслись корабли-святыни — проносился Террор, Эребус,

и ссыпались созвездия на простынку, как какой-то нелепый ребус.

чародей отводил от лица наушник, чтобы взять тишину в ладони —

кто-то в гнездах бетонных готовил ужин, кто-то больше себя не помнил, —

и шептал тишине той во тьме молитвы, как ребенок, нашедший блестку:

получалось, однако, немного хрипло; получалось, однако, слезно.

но ему отвечал славный бог Ганеша, отзывались Аллах и Будда,

даже боги меча источали нежность, источали любовь и мудрость;

всемогущий ему отвечал Иегова; будто вместе в бильярд играли —

откликались на зов вершители грома и опасные шинигами.

возникали забытые и сонливые: бог-земля, бог-огонь, бог-камень,

бог-нездешних овец, бог-чума, бог-ливень; приходили шуметь ёкаи.

бормотали в ответ на безумном наречии обитатели храмов Древних;

и затягивались ссадины, синяки, увечья: истирались печаль и ревность.

истончались, как нити — тоска и горе; зарастало словами ранное.

чародей выдыхал, усыпляя город,

и домой уходил

дворами.

*

а на утро, как прежде — за чашкой чая, — липтона там, ахмада, —

всё вертелось необычайно и выглядело громадным.

свои щупла тянул переросток-ясень и чирикали звонко птички.

чародей лишь немножечко ухмылялся:

чародеи вполне типичны.

(с) мглистый заповедник

I

на пороге земли безвестной, на границе послушной Всходни,

ходят те, что боятся леса, ведь тот лес у них жизни отнял.

вспотрошил, как лиса курятник, отключил, будто свет — рубильник.

и теперь они вечно рядом, обескровлены и бессильны.

а в лесу меж дубов и вязов, в толще крон, где гуляет шорох,

нависает из мышц и связок что-то страшное и большое.

сгусток плоти — живая скверна, то, что мертвое, но клокочет.

то что гложет в тиши поверхность, пожирая лесные кочки.

говорят, это всё алхимик, что забрел сюда понаслышке.

говорят, он был очень хилый, говорят,

был совсем мальчишкой.

за плечами мешок и посох, синяки цвета спелой сливы.

говорят, были ноги — босые, а глаза — словно жгучий ливень.

видно, гнали его нещадно, может камнем, кнутом, хоть чем-то.

видно, страх его мучил чадом, видно, мучили его черти.

из каких королевств — кто знает, — он тащился сквозь рвы и сели.

только участь искусства — злая, у алхимии — трижды злее:

и болит, никуда не деться — она словно дыра абсцесса.

он принес за плечами сердце,

что стучало в груди принцессы.

говорят, он любил несчастно, не взаимно, но всё же сильно.

его чувства рвались на части и глодали худую спину.

он терзался, не зная броду, ведь любить — это очень трудно.

он пытался уйти в работу, создавая, как прежде, руды.

и любил бы, наверно, вечность, безответно, легко, безмолвно.

если б как-то однажды вечером не сыграли ее помолвку.

у алхимии участь — злая, ее участь — ступень в нигредо.

кто дотронулся — замерзает; и страшнее уплаты нету.

он — убийца, он шут, воришка — вот, что магия в нем хотела.

он был просто… дурным мальчишкой; и похитил из крипты тело.

а из тела — похитил орган, что в принцессе недавно бился.

и сбежал дезертиром вскоре…

к сожаленью, он не был принцем.

II

это сердце — жуки изгрызли, но он вынес его на ветки

и пустил в него искру жизни, чтоб любить его так же крепко.

что б любить его как и прежде, что б любить его безгранично.

лес был молод, густющ, безбрежен, в нем шептались и пели птички.

сердце билось, оно молчало, не хотело его упрямо.

и тюремщик впадал в отчаянье, как в могильную чью-то яму…

в хладной плоти таилась скверна — желчь магии и опасность:

сердце было когда-то белым, но сейчас в нем цвела зараза.

III

так прошло сто веков — не быстро, — как проносится время в танце,

но по прежнему в чаще мглистой сердце жаждет хоть чем питаться.

подойти к нему стоит близко — не щадит ни зверей, ни женщин.

говорят, там плутает призрак и, как ветер скребется, шепчет:

"моя милая, мои слезы —

полюби меня,

полюби же…"

только сердце безмолвно бьется,

бестолково, как поршень,
движется.

(с) мглистый заповедник