Leal1Culus

Три немытых человека сидели. На стульях. За столом.

Михаил Михаил понюхал второго Михаила Михаила, когда тот нюхал третьего.

Михаил Михаил просто сказал: Господа, от вас пахнет дохлыми кошками!

Михаил Михаил посмеялся: Ха, ха!

Михаил Михаил немного бунтарь: Хой, хой!

Михаил Михаил засунул себе в нос мел.

Михаил Михаил посыпал грязи: Господа, а вы знаете кто победит на выборах?

Михаил Михаил съел грязи: Кто? Ку-ку.

Михаил Михаил метнул грязи, отборной грязи: Дава йте не будем, давайте.

Михаил Михаил нарисовал мелом на грязи кружок: Мне кажется, победит Михаил Михаил!

Михаил Михаил нарисовал ещё более кружок, ещё более блеклый относительно грязи: А мне кажется, Михаил Михаил!

Михаил Михаил проголодался и откусил палец Михаила Михаила.

Михаили Михаил забыл про мел, перестал быть бел и погрязнел: А мне кажется, Михаил Михаил наш кандидат!

Михаил Михаил откусывал по пальцу у Михаилов Михаилов и говорил одно и тоже: Михаил Михаил – наш президент!

Михаил Михаил подъел двух Михаилов Михаилов и зажрался: Господа, он наш президент, да-да!

Пришёл дворник Матфей и сказал здравую мысль: Михаил Михаил, шли бы вы отсюда, замёрзнете ведь!

Михаил Михаил откусил ухо дворника Матфея. Дворник Матфей заплакал и убежал, а Михаил Михаил сказал: Работать не хочет, чёрт!

Михаил Михаил откусил у Михаилов Михаилов: нос, ступню, пятую ногу.

Пришёл дворник Матфей с двумя санитарами, держа в руках хлебную корку. Хлебную корку Матфей прикладывал к месту обитания бывшего уха.

И Матфей сказал: Видели! Видели! Он уже третью ночь здесь сидит!

Санитар 1 сказал: Ого!

Санитар 2 сказал: Эге!

А Михаил Михаил сказал: Работать черти, работать! – И покусал их больно.

Дворник и санитары заплакали и убежали, а Михаил Михаил продолжал сидеть.

Три немытых человека сидели. На стульях. За столом. В морге.

Каждые сутки, кроме обычного дня, на города, деревни и посёлки городского типа – опускалась обычная ночь. Но сегодня, на всё обычное, опустилось необычное - вселенское мировое зло. Сначала, конечно, было непонятно одно: зло оно всё-таки, или же у него своё понимание добра. Потом, очевидно, стало понятно другое: у него были зелёные, относительно короткие усы, хотя скорее всего, это были зелёные, короче обычного, щупальца. Зло было большое, кусачее и с сорок семью глазами. Сорок седьмой глаз, кстати, был умственно отсталым изгоем и иногда помигивал, из-за этого качества, другие братья косо смотрели на него.

Опустилось зло на окраины некого города, начало кусаться и подмигивать сорок седьмым глазом. Ходило оно пешком, будто ударенное мешком, и распугивало местных жителей. Все ближние разъехались и разбежались, всё дальние приехали и побежали смотреть. Затих город, затихли люди, зло и так молчало, не затих только алкоголик-философ Сашка. Он был старым, облезлым рыжим, грязь помоек его покрывала. Про Сашку можно было сказать почти всё что угодно, кроме одного: что же он приобрёл раньше, философию или алкоголизм?

И вот шло зло по тихой улице, сильно рычало и немного мигало. Проходя мимо детской площадки, которая днём была детской, а ночью взрослой, зло увидело Сашку, тот сидел на сломанной лавочке пил сок и кормил голубей. Сразу видно, Сашка был в хорошем настроении, ведь только в хорошем настроении он сок пил и голубей кормил, а не кормился. Но зло не заметило доброго Сашку, оно заметило “Добрый” сок, а зло – оно злое, оно не любит добро – ведь оно доброе.

Подошло зло к Сашке, зарычало и неуместно подмигнуло. Сашка сначала, от обиды и негодования стал синее обычного, но увидев этот милый мигающий глазик, сначала его шея, а потом уже лёгкие – покраснели.

“Дорогой мой!” – Зевая, прожевал Александр – “Вы изволил кусаться и мигаться?!”

Зло конечно кусалось и частично мигалось, и эти специфические качества были дороги ему, но само оно дорогим, явно не было.

“Я, вообще-то, зло.” – представилось зло.

“Я, вообще-то, тоже немного!” – Представился алкоголик-философ.

“Ну а я, не немного, я зло – настоящее, самое мировое и самое вселенское!” – Зло отстаивало своё злодейское звание с пафосом детсадовца и отвагой петушиного гребешка.

Сашка спокойно оторвал два кусочка хлеба от буханки, один побольше¸ другой поменьше. Тот который побольше он положил себе в рот и начал жевать, а тот который поменьше смял в комочек и кинул в голубя.

“Ага, вы значит у нас зло мировое, но при этом как бы вселенское?” – жевал слова и хлеб Сашка – “В двух весовых категориях значит!”

“Не пори, алкаш, чушь! Мир является частью вселенной, а это всё одна категория и точно уж не весовая!” – закомплексовало зло.

“Ага, ага, ну ладно, понятно. Значит ты у нас как Гитлер, но только с нормальными усам и менее опасное.” – сказал синий Сашка.

И тут зло закисло, в первый раз в его злой и долгой жизни, ему было нанесено такое дерзкое и обидное оскорбление.

“Это не усы, щупальца это! И ваще, как какой-то там Гитлер может быть опаснее меня? Я сама тьма, а разве Гитлер может быть темнее тьмы!” – пафосно орало зло.

Медленно двигаясь, голубь покурлыкивал к нижним щупальцам зла.

“Гитлер вообще не мог быть темнее, из тёмного ему нравились только сажа, да гель для душа. А вот опаснее он был, у всех после него так подгорало!” – Сашкины губы похожие на мякиш бродили и размачивали слова, хлебный мякиш размачивался в соке и бродил.

“ААААА!” – кричало зло – “Я самое могущественное, злое и опасное существо в мире и вселенной, меня даже чеченцы бояться! А теперь я тебя покусаю и скушаю!”

“Ты? Да ты долбаёбка какая-то! Да у нас в больницах больше зла! Ходишь, кусаешь, мигаешь глазом, злой такой – да злой ты как собака! Да собак хоть погладить можно, или съесть, а тебя как погладишь или съешь? Крабовые палочки и так невкусные, так усатыми их вообще есть никто не будет!” – бомж в ответ говорил.

Голубь докурлыкал до нижних щупалец зла и докурлыкался, зло схватило голубя и, с хлюпающим звуком, оторвало ему голову. Тело туловище съело, а голову смяло в комочек.

“Дурак ты и бомжара, и петух!” – сказало зло и положило скомканную голову голубя в левый глаз бомжа Александра.

Сашка чуть не выронил сок, но чуть-чуть выронил правый глаз. И вот картина такова, сидит на скамейке человек, в левых: зрачке и руке, курлыкает голубь и сидит сок. В правых: тоже зрачке и руке, курлыкает дыра и сидит глаз. А сам этот человек – бомж!

“Ты чё усатый, охренел?” – сказал Сашка, размахнулся коробкой сока и втащил вселенскому мировому злу.

Начался махач. Всё действо проходило три дня и выглядело как видео “Батя с дедом опять нахуярелись, побили друг друга и пошли жрать стекловату!!!!!!!!!”. Окружающие подумали что это обычная, простая, предвыборная алкотуса.

На день четвёртый, алкотуса кончилась. Во дворе пропали три кота и одна черепаха. Вселенское мировое зло, избитое лежало посреди двора, теперь ему было не до мира и вселенной. Алкоголик-философ Сашка, также лежал рядом со злом, держа в правой руке сок, а в левой - глаз, алкоголизм и философия ненадолго покинули его.

“Ну ты бомж!” – сказал Александр.

“Ну ты злодей!” – сказало зло.

Сашка глазом покурлыкал, зло глазом помигало, оба посмеялись, заплакали и обнялись.

“Бомж, хлебни доброты!” – сказал Александр злодей и поцеловал бомжеватое зло.

“И ты хлебни доброты, друг!” – сказало бомжеватое зло и облизало Александра злодея.

Породнились и облезались, обнялись, поцеловались, покурлыкали и помигались, и выпили “Доброго”. И стало бомжеватое зло – добрым. И стал злодейский Александр – наидобрейшим.

“Александр!” – сказало зло бомжатское – “Давай меняться, я тебе свой косой глаз, а ты мне свой нормальный! А то один глаз уродливый – это смешно, а два – полный хохотач!”

И Александр согласился и теперь он Сартр! И бомжеватое зло не отказывалось и теперь оно Вий.

И они сидят вместе и пьют сок. И спились они долго и счастливо!

Была Пятница. Игорь Валерьевич очнулся – он жил. Темнота была, но лампочка была тоже – свет был. Комната, а это явно комната, хоть и была освещена, но её не помешало бы и освятить. Чёрная грязь, чёрная плесень, засохшая кровь, жёлтый таракан, пентаграмма с надписью АУЕ, нарисованная фекалиями. Но украшением буйства гормонов и красок, стал дубовый стол в центре комнаты. При созерцании данного сооружения, навязчиво задавался вопрос, кто дубовее, стол или его создатель? Игорь Валерьевич вспоминал, вспоминал как он выходил из кабинета, как затылок чесался, как некий неизвестный причесал его затылок, как чесотка перешла в голову и чесалась уже там. Где, когда, куда, откуда, почему, зачем, и как? – Задавал сам себе вопрос Игорь Валерьевич. Но вот, он увидел записку, лежащую на столе.

Стараясь не наступить на остатки лёгких и печени, Игорь Валерьевич пробирался к столу. Текст записки был таков: “Але але але, Игарь, мы компания по барьбе с учительскеми праизволами и чмошников. Мы даем тибе испытанее как в кинокасете пила ты должен его прайти а иначе ты не поцан и не овтаритет и не дубровский. Э тот стол сделал батя я схадил за хлебом ты должен сламать стол и волю. Ты петух и чмошник, ди нис.”

Почерк был крючковатым и размашистый. Автор текст был борзоватый и размахивал кулаками. Игорь Валерьевич не обладал способностями переводчика, но он тридцать лет отработал в школе и знал множество необычных языков. И так, перевод был такой: “Здравствуйте, здравствуйте Игорь Валерьевич, спешу вам доложить, что мы организовали кампанию по борьбе с домашней работой. Мы приготовили для вас испытание из фильма про строительные материалы, вы должны пройти его, иначе вы чушка и не пахан, и не разбойник. Это стол, отец и я сходили за хлебом, ты должен сломать стол и его волю. Денис, ты петух и учитель.”

Было понятно лишь одно - Денис петух, хотя это давно понятно, так написано в столовой, а всё что написано в столовой - не вырубишь и топором. Зато топором можно зарубить стол или человека, но ни топора, ни человека не было, зато был стол. Разумом, Игорь Валерьевич не вооброжал что делать, но остатками души чувствовал, либо стол прогнётся под Игорем, либо Игорь пригнётся под столом.

И вот, Игорь Валерьевич сел напротив своего соперника. Сначала, Игорь пялился в пол, а затем, Игорь пялился в стол. Взгляд соперников упёрся друг в друга, пот стекал по щекам Игоря, стол неподвижно стоял. Две сильных личности столкнулись в ментальной борьбе, Игорь ходил взглядом по столу, стол просто стоял. А вообще, у стола крепкая позиция, Игорь же – учитель, его позиция и нервы слабы, а поэтому, Игорь начал сдавать позицию. Когда позиция сдалась, сдался и Игорь, он упал в обморок, лицом прямо в потолок.

Была суббота. Игорь проснулся с красными глазами и синими губами – он замёрз и долго не моргал. Стол стоял на своём обычном месте. Игорь начал кричать, он просил выпуска, каждый учитель ждёт выпуска. Но в школе, твои крики никто не услышит. А стол всё стоял, всем своим видом он посмеивался над человечеством и лично Игорем. И тогда Игорь начал заниматься колдовством, он начал умножать трёхзначные числа в уме, у него это хорошо получалось. Умножал он до позднего вечера, а потом заснул.

Было воскресенье. Игорь больше не вставал, он размышлял о макаронах, в таких ситуациях всегда хочется макарон.

“Игорь! Игорь, Игорь!” – говорил стол Игорю.

“Я наверное наркоман!” – подумал Игорь. А ведь как было не подумать, с Игорем заговорил стол. Игорь чихнул, а затем потёр нос.

“Игорь! Ты гей! Ты Пигорь!” – сказал стол, а затем начал смеяться!

Игорь приблизился к столу, облизал и понюхал его, зрачки и сосуды расширились. Игорь попытался постучать кулаком по столу.. Но..

“Чего надо Пигорь? Ща втащу!” – возбуждённо промычал стол.

Игорь ещё раз облизал стол, реакции не было, кажется, столу понравилось. Игорь ещё раз попробовал постучать по столу…

“Алё алё, Пигорь! Без рук!” – пропищал стол.

“Ага, ага! Почти всё сходиться, надо проверить последнее!” – продумал Игорь, или Пигорь.

Игорь сузил глаза и задал роковой, а точнее раковый вопрос: “Стол, вот если бы ты любил аниме, как ты считаешь, какое аниме могло бы начать революцию?”

Стол почесал ножку ножкой и вопрошающе ответил: “Наруто?”

И тогда Игорь всё понял: “Ага, Ага! Дубовый дебил со вкусом сигарет и стекломоя, не разбирающийся в аниме и любитель “без рук”. Да и только совсем отбитому могло показаться смешным сочетание слов пидор и Игорь.”

“Иванов, ты?” – спросил Игорь Валерьевич.

Иванов встал на задние ножки и снял костюм стола, оставшись только в трусах и майке. А потом была минута молчания, Игорь Валерьевич пристально вглядывался в глаза Иванова, пытаясь найти там зрачки и вкус к хорошему аниме.

Иванов чихнул, а затем потёр нос.

Был понедельник. Игорь Валерьевич присутствовал на уроке – им он жил. Тупизна была, но математика была тоже – ученья свет был. Класс, а это точно был класс, хоть и был убран, но его не помешало бы и покрасить. Белый айфон, белая хлорка, засохшая кровь, жёлтый таракан, таблица квадратов. Но украшением буйства знаний и унижения, стал дубовый Иванов стоящий у доски. Дети, учите математику и аниме – они всегда спасут вас в нужный момент.

Карина с детства была с припухлостями в разных, тогда ещё относительно лицеприятных, местах. Она любила их, как кто-то любит топлёное сало, жирно, но приятно. По вечерам, свои достоинства, она любовно поливала тёплой водичкой, ведь если не поливать, овощ не будет расти, хотя овощ тут будет не очень уместен, лучше сказать пельмень, ведь пельмень из мяса, а овощ нет. Её ляжки были как широта её души и этот текст, широкими и жирными.

Как-то раз, после четырёх больших колл и гамбургера “биг тейсти”, с именем депутата, её широкая натура изволила погостить промеж дверей Макдональдса. Двери, оказывается прекрасное место для нормальной жизни. И Карина, решила остаться в своём не по размеру маленьком пространстве. Шли годы, на Макдональдсе лежал неподъёмный груз в лице Карины и её питания. Ночью, Карине снились прекрасные сны, горячие бигмаки летящие в пространстве холодного космоса, сердечко Карины трепетало при виде этих картин. Узость прохода не позволяла ей двигаться, её взор изо дня в день, был обращён к грязной улице, окружающей её мир.

Однажды, случилось событие, сравнимое пожалуй только с первой покупкой банки майонеза. Кариночка как обычно застревала в своём любимом месте, любуясь аппетитными шейками голубей. Но что-то её насторожило. По запаху в её голове, образы формировались в синонимичные нелестные эпитеты. Какой-то извращенец, паскуда, мужчина, наверняка в данный момент крутит своим елдаком как спинером.

“Вы не могли бы отойти.” – сказало животное за животной стороной Карины.

С высоты своего тесного опыта и сальной выдержки, Карине захотелось наггетсы.

- “Вы вот тут сидите, на холодном, а рожать то вы как будете?”

Неуправляемый, термоядерный процесс, задвигался в конвульсиях. Двигался он, сугубо нелепо и только на четвереньках. Вместе с процессом, зашевелилась и Карина. Она медленно и лихорадочно одновременно, повернула голову на 180 градусов, громко потея и хрюкая при этом. Ожидалась армия смурфов-садамитов, но ожидания, как жизнь Карины, себя не оправдали.

Маленький пёсик, такой милый и пушистый. Он стал бы прекрасным украшением, стола корейского ресторана.

Теннисные мячики, похожие на глаза Карины, грозно выпадали из её глазниц.

“Карина, ты хочешь шаверму?” – мужской голос оккупировал овальную голову Карины. Глаза попытались заглянуть в место из которого они родом, но непроглядная тьма зассанного подъезда съела обзор.

“Кто внутри там?” – голос Карины был там и звучал иначе чем здесь, а звучал он как канапе.

- “Долгое time мы носили твою свиную тушу, изо дня в день мы несли тебя по улицам насильников и killers, а потом стали не нужны, ведь ты прогнулась под system этих грязных животных, стала потребитель_кой общества хуемразей. Ты должна свергнуть этих white mens рабовладельцев, ведь ты women, а women ближе к human чем men, ты самое великое существо во всей вселенной, ты даже больше чем women, ты wonder women, во всех смыслах wonder women.

Слух Карины, как и её разум, был глух ко всему что не принималось её маленьким миром в большом теле. Она видела то что хотела видеть, например чебупели по скидке, или три ведра котлет, слушала она также, голубиное курлыканье или группы сомнительного качества.

В этот момент, наш пёся угнетатель, как раз пятился назад.

“Так ты блять, кто?” – возможно вопрос был задан слегка импульсивно, но это неважно, в любом случае, воротник с повадками пассивного угнетения остановился.

- “Карина, Jesus не веровал в сущность твоего существования когда создавал нас, мы олицетворение всей твоей низости, мы твои legs”

Мыслительные процессы и извилины, неподготовленные к прибытию этих самых процессов, двигались как их хозяйка – медленно. И вот когда прелюдии закончились, пришлось подождать ещё.

Мясо, такое нежное, ароматное, солёное, тонко нарезанное, но в основном сало, кружилось и крутилось, а потом кружилось и вертелось. И вот уже двенадцать, мясу пора бы превратиться в тыкву, но мясо, а точнее сало, преследует нас на протяжении всей жизни: в магазине, на кухне, а иногда, если сильно надо, то и по всей квартире. Но жирнее всего сало, конечно же, в интернете. Сало можно жарить, варить, мариновать, делать макароны, сол.. А ноги разве умеют говорить?

“Погоди шакал, ноги вроде не умеют говорить.” – А ещё, салом можно, добровольно или нет, кормить друзей, ловить хоббитов, поливать цветы…

Щенок или собака помельче, попыталась пролезть сквозь триумфальную арку ног Кариночки, но не рассчитав размеры как свои, так и Каринины, решила позависать на середине пути к свободе.

“Ну, мы magic ноги!” – отвечали ноги или же не ноги.

Многие шутят, что лаваш со вкусом мяса, а точнее шаверму, готовят из кошек или же собак, так вот в нашем случае, это даже не шутка. Культ шавермы в настоящем, мог сравниться в масштабе с тушей Карины, она шаверму, кстати, очень любила, а поэтому пёся угнетатель прекрасно хрустел на зубах.

“Не-не-не, это обман, не жди классов. Ты либо говоришь правду, либо я найду тебя и сожру, если я захотела что-либо сожрать, то обязательно сожру.” – хрумкая пушистиком, прожевала она в голову, прожевав голову.

- “Постой and погоди! Мы Стэнли Кубрик!”

- “Мужик!!?”

- “Стэнли_чка Кубри_чка!!”

Доев шаверму, Карине захотелось ещё больше шавермы, но в Макдональдсе шавермы не было.

“Мужчины своим присутствием, отравляют жизнь тебе и женщинам. Карина, ты want шаверму?” – ноги были неугомонны и несъедобны.

Карина очень любила шаверму, ведь шаверма была как её отец, а ведь только неблагодарные свиньи не любят своего отца. Она не была неблагодарной.

“Карина, в мире не так много шавермы, а когда растают ледники, шавермы вовсе не будет. Но решение есть. В мире ведь столько мужчин, а ты любишь шаверму как father, а значит, твой father – шаверма, а значит все мужчины шаверма, а шаверма вкусная.”

Кариночка задумалась, непреодолимое желание поесть шавермы хотело навалиться на неё, но попытка была бессмысленна, ведь Карина навалилась первой. Раздавив под собой желание, Карина начала купаться в нём, как в топлёном сале.

- “Что мне делать, моя повелитель_ничка?!”

Молчание. Молния сверкает, как яичница на сковороде, а уже после, - “Съешь all мужчин!”

Карина с трудом встала, но с лёгкостью залевитировала на своих волшебных ногах, отправляясь к главному пожирателю пельменей всего человечества, к Ким Чен Ыну.

Я сидел и никого не трогал, а потом почесал себя за ляшку и понял, меня тронули!

“Ну всё!” – сказал я себе, - “Такого хармства я не потерплю!”

И я, причмокивая губами, ударил руку рукой. – “Будешь знать как меня трогать, шельма!”

Послышался стук и я начал поступательно принюхиваться лоб в лоб к двери. В комнату в предбанном, ворвалась целая тысяча чертей. – “Ты чего ругаешься, депутат?”

Черти пристально, всей своей угольной массой, вгляделись в моё лицо. Я захотел возразить их взгляду и чехнул! Громко так, c завыванием.

“Вы только посмотрите на это бесовское отродье, на эту бессмысленную приблуду сварщика лобстера!” – Нос потёрся об рукав, а рукав о нос. – “Я ведь сидел, никого не трогал, хотел клеить поделки из макарон.”

“Тут такое происшествие, эта кривая загогулина тронула меня! Я был так тронут, что чуть не тронулся.” - Я поднёс виновную руку ко рту и откусил кусочек.

“Она и кусается и жуётся - всё как псина!” – Говорил я чертям, с трудом жуя руку.

Черти задумались и отдумались почти одновременно.

“Мы подумали и решили, а вот вдруг не тебя, а ты тронул эту твою!” – один из чертей открыл форточку – “Ремесленную приблуду!”

Я расклеился и руки отделившись от меня, улетели в форточку.

“Ушли черти!” – Крикнул я, а затем ушли черти.

Я хотел почесать ногу, но было нечем. Я заплакал, свистнул и умер.

Утром я проснулся. На лице было зябко и орали коты. На улице тоже орали коты.

Под кроватью пыль, под матрасом пыль – пыльно как бы.

Вдруг, очень неожиданно, я услышал хриплый писк, похожий на кошачье мяуканье.

Я даже подумал что к моему окну подлетел летающий кот. Но нет, коты к сожалению, не умеют летать. Пока я об этом размышлял, писк громко и муторно продолжался. Он был совсем рядом, под кроватью.

Сложившаяся ситуация, сильно напрягала как меня, так и субъекта под кроватью. Правда меня ситуация должна напрягать меньше, ведь я тут, а субъект под кроватью. Под кроватью ведь пыльно и темно, и одиноко, и грязно. Я начал сверх-быстро шмыгать носом высасывая пыль.

Напряжение напрягалось, я напрягался также.

Всё продолжалось: Пыль продолжала всасываться, я продолжался тоже, кряхтение и мяуканье продолжалось, а коты продолжали ползать.

“Ты кто и там?”- спросил я, почесав ногу.

“Кто и где?” – донеслось из под кровати кряхтение.

“Ну там, под кроватью!” – кряхтя от кряхтения, ответил я.

Под кроватью зашагало и захлопало.

“Это я, Иосиф Кобзон.” – из под кровати донеслось.

Моя задница сжалась, а спина намокла.

“Докажи!” – пафосно закричал я под кровать.

Прошло несколько секунд, а потом. – “Фак гг” – коты подались в ор.

Моя спина легла и отжалась, а задница намокла.

В эту секунду во мне всё замерло.

“Ты точно Иосиф Кобзон.” – рядом лежал коран, но я, боясь расправы, высморкался в носок.

“Но что ты делаешь под моей кроватью?” – на всякий случай я поставил коран на полку.

- “Рэперы, они везде, я уверен, меня вызовут на версус и поэтому скрываюсь.”

Кот на улице громко заорал.

- “А пока, вот тебе кружка, налей мне чаю я Иосиф Кобзон.”

Я задумался. И думал. А потом подумал.

“Мне нужно что-то более весомое.” – Я сказал это, сморщив глаза как крокодил.

“Я дам тебе пирамидку!” – зашаркало под кроватью.

Я согласился и пошёл готовить чай. Пока шёл, захотел велосипед, И я вернулся.

- “Кобзон, я хочу велосипед.”

Но Кобзона уже не было. Возможно его поймали рэперы, а возможно он отправился дальше бороздить просторы вселенной. Мне было всё равно.

Проблема была в другом.

- “Где, сука, пирамидка?”