L.Aletta

Ночь всегда меняет отношение к городу, особенно в занюханной провинции. Ковыляя по сугробам, я сжимаю в кармане брелок-кастет. Дурацкое оружие скорее успокаивает, чем помогает. Ну, и то хлеб.

Я еле переставляю ноги: давит моральная усталость. От выученного смеха болит за ушами. И почему все так любят развлекать консультантов своим больным стендапом? После двадцатого: «Мне такой ноут, чтобы хорошо тянул порно, ха-ха» хочется купить монтировку и ка-а-ак… Останавливает одно: уволят.

Вдалеке слышится вой. Так мог бы выть я после рабочего дня в салоне электроники. Но молчу.

Обычная улица, не гаражи, не пустырь, не посадка. Видно тёмный супермаркет. Собаки тоже обычные: пегие, чёрные, рыжие, всклокоченные, тощие дворняги, некоторые с бирками. Стая. Смотрит недобро, приближается, рычит. Чёрт возьми, лучше б гопники!

— А ну, прочь! Давай, пошли! — замахиваюсь я, но голос дрожит.

Вожак скалит зубы; холка вздыблена. Ворча, псы надвигаются на меня с голодным блеском в глазах. Крепче стискиваю лямку рюкзака, надеясь зарядить первому в морду.

— Сказал: валите на… — пытаюсь во второй раз.

Снежинки вздрагивают в воздухе, на секунду прерывая полёт.

Рычание умолкает. Тишина ночной улицы становится абсолютной. Расширив чёрные глазищи, псы смотрят то ли на меня, то ли на что-то позади и дрожат. Чувствую за спиной движение, словно кто-то подходит вплотную.

Скуля, стая бежит прочь, и снег летит из-под лап, как от взрыва земля.

Кусаю губы. Таки гопники? Нет, что они псу. Местный Чикатило? Старуха-призрак с клыкастой пастью? Судорожно глотаю. Пальцы дёргаются назло острому желанию не двигаться, дыхание режет грудь. «Оно» ещё там. Воздух над плечом колеблется, и я круто оборачиваюсь.

— Зарежу, тварь, не подходи!

Ночь. Грязный снег, пивные банки, тусклый фонарный свет. За спиной никого. Я один.

***

Ира пьёт сидр, запрокидывая голову, и шея вытягивается так, что сводит меня с ума. Едва не ёрзаю на диване, представляя, как накинусь, сорву одежду. Держусь: надо ждать. Если я с ней сперва не побазарю, весь мозг съест.

— Смотрела сегодня «Сволочей», — говорит моя девушка, взбивая рукой кудряшки. — Ужас, и как дети живут без родных, не представляю. Ты, кстати, никогда не рассказывал.

Вздохнув, убираю руку с её плеча. Класс, лучшая прелюдия.

— Что рассказывать? Выжил, как видишь. Приют не концлагерь.

Ира участливо гладит меня по ладони. Меня бесит её любопытствующая жалость.

— Так как умерла твоя мать? Что случилось?
— Не знаю, — бросаю нехотя. — Никто не рассказывал. Сначала я спрашивал, потом забил болт. Что толку? Спасать-то поздно.
— А как же истина? Знание правды? — тихо ножом по венам. — На твоём месте, я бы хотела всё выяснить.

Ну-ну. Побывай, Ира, в моей шкуре, ещё посмотрим, чего захочешь.

Я встаю и отхожу к окну. В комнате курить не люблю, хоть и тянет. Обычно иду на балкон.

— Хватит, Ир. Давай о чём-нибудь весёлом.

Сзади звучит шумный вздох. В тёмном стекле движение: девушка вскакивает.

— Так и скажи, что не хочешь со мной личным делиться! — в голосе как по команде слёзы. — Может, мне вообще уйти?

Я устало прислоняюсь лбом к стеклу. Сзади хлопает дверь. Прикрываю глаза, поддаваясь встревоженным воспоминаниям.

«Чё, Сопливчик, хочешь снег поесть? Мы устроим!»
«Не трогай его, ну нахрен».
«Не-е-ет, меня его рожа давно бесит!»

Снова вижу лицо Валька с глумливой улыбкой: то показывается, то исчезает за сугробом. Отплёвываюсь, ещё только догадываясь о скорой простуде.

Валёк погиб в своей постели — «задохнулся во сне». Он стал одним из длинной цепочки жертв приюта, который спустя пять лет в спешке расформировали.

Выжил. Да.

***

В очередной раз открываю диалог, чтобы попялиться на непрочитанное сообщение. Усмехаюсь сквозь зубы. И наш педант не идеал? Жаль, себе начальство штраф не влепит.

— Ждёшь Дракулу? – заглядывает через плечо коллега. — Давно нотаций не выслушивал?
— Наоборот как раз, — смеюсь горько. — Я вчера в такую задницу попал, приятель…
— Не похвалил новый галстучек?

Отмахиваюсь уже зло — не до веселья. Опять лезу в мессенджер. Да ответь ты, гад!

— Телик свистнули в мою смену, — бросаю с проскочившей злостью. — И консультировал я. Угадай, с кого двадцатку спишут?
— Ну ты влип…
— И я о том же.

Заходит девчуля как из ленты видосов: эльфийские ушки, юбка длины «хентай», ошейник. Иду навстречу, надеясь отвлечься, но девчуля «походит-посмотрит». Вздохнув, возвращаюсь на место.

— Увольняться надо, — сетует коллега, теребя бандану на запястье. — Я заработать хочу, а не Дракулу спонсировать.
— Думаешь, в других местах лучше? — поддеваю я. Взгляд скользит по технике стоимость в пять зарплат. — Чёрт, как же бабки нужны…

Девчуля упархивает. Входят два полицая, и, пожав плечами, я шагаю вперёд.

— Здравствуйте! Чем могу помочь? — с улыбкой по кодексу.

Тот, что помоложе, хмуро смотрит в ответ.

— Кто вчера работал в магазине?

Подходит коллега. Удивлённо переглядываемся, читая в глазах друг друга вопрос: неужели Дракула всё же накатал на вора заяву?

— Я и Олег Ефимов.

Страж порядка кивает. Подаёт знак второму.

— Нам нужны адрес и номер телефона гражданина Ефимова. А вы пока, — взгляд мне в глаза, — покажите сумку.

Я таращусь в ответ. Чего? Оборачиваюсь: приятель уже ищет номер в памятке шефа.

— Мою сумку? На каком, простите, основании? — уточняю с вызовом.

В лице полицая мелькает неприязнь. Откашлявшись, он продолжает громче:

— Вчера вашего начальника Мирзу Исмайлова жестоко избили на складе. Камеры отключили. Украли кошелёк с наличными на сумму сорок одна тысяча пятьсот рублей.

Мне становится неуютно под изучающим взглядом. Пытаюсь переварить новость: кто-то ограбил Дракулу? Олежа? Да быть не может.

— Откройте вашу сумку, — повторяет с угрозой мент.

Зыркнув в ответ, иду в подсобку. «Страж» за мной. С детства их ненавижу, больше пафоса, чем пользы! Под пристальным взглядом расстёгиваю рюкзак. Помню я лопатник Дракулы: красная кожа, золотая молния — без понтов никуда. Так и думал, что от бабла распирает.

Я вздрагиваю и роняю рюкзак на пол. Ухмыляясь, полицай наклоняется следом.

— Толян, пакуй его. Пальчики на улике не смажь.

Среди вещей тот самый красный крокодил, и к горлу подкатывает тошнота.

***

— Да мне подкинули его, отвечаю! — доказываю с отчаянием.
— Возможно, отпечатков-то нет. А может, ты их просто стёр.
— Вы сами подумайте, кто станет лопатник с собой носить?! Деньги забирают, кошелёк выбрасывают.
— У тебя из детдома такой опыт?

Я бессильно бросаю руки на стол. Не верю, что это реальность. Холодный свет допросной, суровые лица, сухие вопросы. Кто со мной так? За что? Олежа подставил? Тогда почему бабки на месте?

— У тебя есть алиби на вчера с семи до восьми вечера? — поднимает бровь следак.

Кусаю губу. Какое там алиби: после очередного выноса мозга от Ирки по улице шатался. Нашёл когда, оказывается!

— Нет. Я гулял.
— Гулял, угу. Полагаю, с этим рюкзаком. Чего ж не по магазинам? — усмехается мент.

Сжимаю руки в кулаки. Внутри всё дрожит: вспоминаю знакомых, которые закончили тюрьмой. Недалеко я от них, ой чёрт…

Мужик берёт папку и бесцеремонно вытряхивает на стол.

— Посмотри на фото, Кирилл. Узнаёшь?

Бросаю взгляд и не могу оторваться. Дрожь нарастает; меня колотит. Вывернутая рука, разбитый висок, кровь. Я смотрю на бурые пятна, закрытые глаза, подкрашенный красным рот и чувствую, что задыхаюсь. Бит в ушах всё громче: тум-тум, тум-ТУМ, ТУМ…

Меня рвёт, и полицай отскакивает с криком.

— Какого хрена, парень?!

Не могу остановиться. Стылый ужас выворачивает внутренности и буквально, и фигурально. В секундную передышку отшвыриваю фото в сторону отчаянным броском.

— Я боюсь крови, — шепчу хрипло.

Мужик кидает на меня злобный взгляд и замахивается.

— Пошёл вон! Ты у нас на карандаше, помни!

Шатаясь выхожу из участка. Мир плывёт. Пытаюсь прогнать образ Дракулы, ставшего жертвой, и бессознательно шепчу одно и то же. Лишь успокоившись, разбираю слова:

— Никто не посмеет, никто не посмеет…

Теряю сознание, едва шагнув на переход.

***

— Конечно, это Олежа! Наверняка понял, что палку перегнул, и на тебя свалить решил.

Ира массирует плечи. Сегодня она само понимание, тихая, ласковая. Я морщусь, то и дело хватаясь за ноющую голову.

— Может, и он, — ворчу безучастно.
— А ты узнай, как расследование идёт! Его наверняка проверяли.

Качаю головой. После обморока в мозгу роятся странные образы, и я балансирую между тошнотой и удушьем.

— Не хочу.
— В кого ж ты такой нелюбопытный!

Пальчики Иры давят на шею чуть сильнее. Прикрываю глаза. Вздыхаю. Была бы тут мама… Везёт другим, есть к кому идти.

Воспитательница говорила, мама любила меня.

— Коть, я с подружками погулять хочу. Ты ж не в обиде? — мурлычет между делом Ира. — Ну мась, пожалуйста!

Смеюсь, на мгновение забывая о случившемся. Так вот почему она шёлковая! Могла просто спросить.

— Иди, конечно, я справлюсь, — пожимаю плечами.
— Обожаю, мась!

Объятие душит шею, и я сдавленно крякаю. Отлипнув, кудрявое счастье закапывается в шкаф. Мы давно съехались, почти сразу. Моя однушка нравится Ире больше, чем трёшка предков — самостоятельность.

Из шкафа выныривает коктейльное платье, сверкающее, как приманка для сорок. Лицо Иры за блеском теряется.

— Побежала! — щебечет та и целует в щёку. — Хорошего вечера, милый!

Ира убегает раньше, чем я открываю рот. В комнате остаётся шлейф духов; хлопает дверь прихожей. Вздыхаю, отгоняя давние подозрения — она просто любит наряжаться. Всё в порядке, Кир. Не накручивай.

В доме тихо, даже соседи таятся, как крысы под обоями. Перевернувшись на живот, лезу в ленту — прекрасное завершение отвратного дня. Листаю видос за видосом, пялясь на глупые мини-сериалы. И я когда-то пробовал снимать. Бросил; не моё.

Палец вверх, вверх, вверх… Я моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд. Красные лайки бегут вереницей и красят палец, ладонь, руку. Бросаю телефон. Вскакиваю. На чистых руках мне чудится кровь, и снова горло дёргается в рвотном позыве.

«Никто не посмеет…» — звучит в голове безликий голос.

Вместо избитого Дракулы я вижу женщину. Красивая. Рука держится за грудь, губы улыбаются, будто утешая. Силюсь сквозь муть разглядеть лицо. Ну же! Я всегда мечтал вспомнить её!

Под ногой трескается чашка. Я озираюсь, гадая, как оказался на кухне. Воспоминание испаряется, оставляя неясную панику.

Должен поделиться!

Впервые нарушая свои же правила, лезу в планшет Иры. Её аккаунт блестяще сдаёт адрес квартиры, и я одеваюсь на скорость. Я знаю, что Ире плевать. Что закатит скандал. Что подружки, кто бы там ни были, поддержат свою. Пофиг.

Хотела же выяснить, как погибла моя мать!

Вылетаю на лестницу, едва не споткнувшись о кота из соседней квартиры. Извиняюсь, лечу вниз. Да, я хочу знать правду! В затылок дышит страх, и мне чудится, что у него есть глаза.

Квартира подруг находится на седьмом этаже, и адреналин тащит меня к ней без лифта. Взлетаю, кажется, за секунду. Налегаю на звонок. Давай, Ира, родная моя стерва, спасай беднягу! Мне нужна твоя логика! Внутри слышится копошение, шорохи, потом тишина. Звоню снова, слушая трели. Нетерпеливо дёргаю дверь.

Так не заперто.

За порогом студия в стиле «кринжовый уют». Спотыкаюсь о единственные женские туфли, наступаю на ботинки. В нос шибает смутно знакомый неприятный запах. Из прихожей виден край кровати, и я иду на тихое шуршание не разуваясь.

— Подружки, значит? — окликаю с горечью в голосе. — Шлюха ты, Ира! А я ведь тебе…

Кровать показывается полностью. Сглотнув, я смотрю на голую парочку. Бесстрастные глаза. Окоченевшие объятия. Узнаю запах…

Ира и неизвестный любовник лежат с перерезанным горлом.

Сбоку звучат шаги. Зажмурившись, я бросаюсь прочь из квартиры, натыкаясь на стены. Бегу как спринтер. Скатившись по лестнице, вылетаю во двор, несусь, наверное, целый квартал, пока не падаю без сил в сугроб. Помогите… помогите… Кислый привкус во рту нарастает с каждой секундой.

Над головой стоит лицо Валька и слышится издевательский смех. В ушах, как тогда:

— Никто не обидит Кира…

Только голос был женский, и слышал его лишь я. Теперь вспомнил.

— Никто не обидит Кира, — звучит рядом.

На плечи ложатся руки холоднее, чем снег.

***

— Вы были слишком молоды, чтобы рассказывать, — поясняет директор приюта, поглаживая личное дело. — Даже взрослым не всем такое по нраву.

Дышу хрипло, через раз — сказалась вчерашняя пробежка. Из полиции больше не звонили, и это единственное, что радует.

— Моя мать торговала наркотиками?
— Да, и… собой. — Директор мнётся, подбирая слова. — Она любила вас, Кирилл, и в те тяжёлые времена лишь этот заработок нашла ваша единственная кормилица.

Выкручиваю себе пальцы в нервном движении. Вчера я многое вспомнил. И ту ночь тоже.

— Её застрелили? — глухо под нос.

Директор с сочувствием кивает.

— На неё вышла полиция. Думаю, дилер испугался, что ваша мать назовёт имена.

Губы болят от постоянных укусов, но грызть я их не прекращаю. Сдерживаю ругательства. Говорил же, от ментов один вред!

— Вас она спасла, — ласково продолжает директор. — Себя не успела.

Я прощаюсь и выхожу из кабинета. Спускаюсь, едва замечая реальность. На улице валит снег; он целует лицо с нежностью любящей матери. Слишком любящей.

— Ты мне дороже всех, — звучит из потаённых воспоминаний. — Я всегда защищу тебя. Я знаю, как лучше.

Перед глазами проходят лица всех тех несчастных, кто меня обидел. Хулиганы из приюта, Дракула, Ира… А водители, подрезающие на пешеходниках? Не ждёт ли их за углом авария? Не умирают ли в агонии те, кто нахамил мне в магазине, не захлёбываются ли кровью воришки гаджетов?

«Никто не посмеет обидеть Кира».

У меня есть мать. И даже с того света она порвёт за сына любого.

Круто развернувшись, я иду обратно. Сойдёт и чужой участок. В тюрьме я вряд ли смогу причинять другим вред, а если и сумею — преступники не люди с улицы. Глотая слёзы, спешу к маячащей надписи «ПОЛИЦИЯ». Я должен. Я выбираю их жизнь. И это мой выбор!

Нога едет по льду вперёд. Вскрикнув, я взмахиваю руками и падаю. Колено режет адской болью, но онемевший язык не кричит.

— Я лучше знаю, как надо, — шепчет за плечом мама, и голос полон угрозы.

© Алёна Лайкова
Источник https://vk.com/wall-183463244_4102

(история полностью вымышлена)

Музыка расплёскивается, как разноцветные брызги коктейлей. Весь мир на танцполе. «Парам-пам-пам, дуди-дай, дуди-дай», — задорно в воздухе. Сидящая у бара девушка качает в такт головой, и светлые кудряшки подчёркивают алую помаду.

— К вам можно присоединиться? — слышится сквозь какофонию веселья.

Она оглядывается. Рядом уже опускается незнакомец в деловом костюме. Взгляд оценивает платье, улыбка обещает досуг или хотя бы выпивку. Девушка выше него, так что собеседник слегка задирает подбородок.

— Если месье не торопится, — усмехается она и протягивает руку. — Поля.
— Приятно. Степан.

Один танцор, не затормозив, влетает в Полю. Извиняется заплетающимся языком. Красотка смеётся, и бедолага кое-как возвращается в толпу.

— Мой муж очень занят сегодня, — кричит Поля сквозь шум. — И я ему мщу. Поможете?

Степан ухмыляется и машет бармену.

— Два «Рубиновых», пожалуйста!

Двигается ближе.

— Я весь ваш!

Бокалы они опустошают сразу, едва успевая почувствовать персик и апельсиновый ликёр.

***

В отеле тихо и слишком прилично. Портье, поджав губы, отдаёт Степану ключ и провожает пару взглядом. Качает головой. Поля чуть клонится набок, чтобы удобнее держать кавалера под руку.

Лифт. Этаж. Вензеля и дешёвая позолота не сочетаются с коричневыми обоями.

— Так что, милая, Дюма украл подвески королевы Анны у Франсуа де Ларошфуко, — продолжает разговор Степан, разглядывая цифры на дверях. — Интересная была личность. «Наши добродетели — это чаще всего искусно переряженные пороки», — его цитата.

Наконец он находит нужную дверь и прикладывает ключ. Пара вваливается в номер. Зажигается свет, Степан ставит на стол Крымское шампанское, дерзко скидывает пиджак.

— Тема морали — одна из увлекательнейших, — рассуждает он, разливая солнце по бокалам. — Особенно когда ведёшь бизнес, поверь мне.

Поля наблюдает за спутником с улыбкой.

— Мораль — единственное, что отличает нас от зверей. У каждого человека, как по мне, должно быть развитое Сверх-Я, которое уберегает от животных порывов.
— И уголок для крика, если тошно станет, — острит Поля. — Получается, наша с тобой мораль беспомощна, как ребёнок? Мы же здесь.

Степан скользит по ней заинтересованным взглядом. Подаёт шампанское.

— Чтобы бороться с врагом, его надо познать, — говорит уверенно. — К тому же я не просто желаю тебя, Поля — я влюбился. Сразу, как заметил тебя в этом баре.

Поля только усмехается. Они чокаются; Степан пафосно вскидывает бокал.

— За успешные переговоры, благодаря которым мне было что отмечать!

Поля осушает бокал и поджимает капризно губки. Отворачивается. Из глаз на миг исчезает вся игривость.

— Мой так же, весь в работе, делах, договорах, — бросает зло. — А потом я узнаю, что у вечерних собраний две ножки и третий размер.
— Вот и оно, зло жизни! Зависимость от низменных страстей.

Не отвечая Поля роняет на пол коктейльное платье. Степан шагает вперёд. Теряется в объятиях её груди.

— И правда, низменных, — с улыбкой шепчет Поля, но он не слышит.

Лифчик цепляется за раму зеркала, добавляя в серьёзность отеля немного прозы…

Степан лежит на груди Поли. Рядом с кроватью сложен костюм, на нём часы и смартфон экраном вверх. Поля смотрит в потолок усталыми зелёными глазами.

— Любовь — это всё, что у нас есть, и только любовью мы можем помочь друг другу, — говорит Степан чуть небрежно. — Как жаль, что люди не летают! Сейчас я так окрылён, что облетел бы город.

Поля долго глядит в ответ. Прищуривается. Тонкие плечи кажутся слишком бледными, словно блондинка мёрзнет.

Она встаёт и резко начинает одеваться.

— Мне это точно помогло, — говорит решительно. — Завтра же подам на развод. Терпеть не буду.

Степан пожимает плечами и, растянувшись на кровати, закидывает руки за голову.

— Уже жду новой встречи. Ты женщина с большой буквы, Поля, ты Прозерпина, ты Ева!..

Не слушая его Поля берёт телефон и набирает номер. Ехидно улыбается в трубку.

— Привет, Игнат! Ну как та фабрика, будешь вкладываться? — Она слушает, потом усмехается. — Теперь мы в деньгах не только купаемся, но ещё ими мылимся. Прекрасно.

Степан бледнеет и вскакивает с кровати. Поля сочувственно кивает в пустоту.

— Занят? Да, дорогой, конечно, мои новости подождут. Готовься, завтра будет сюрприз!

Она убирает трубку и удивлённо смотрит на любовника — кажется, тот вот-вот закричит или зарыдает.

— Игнат Витальевич Барабанов? — хрипит Степан, подавшись вперёд.

И, получив утвердительный кивок, со стоном падает обратно…

— Как?! Как во всём этом чёртовом городе я смог наткнуться на жену инвестора, как?!

Степан мечется по комнате, держась руками за голову. Поля насвистывает под нос. Её взгляд прикован к окну, где на вечереющий город валятся снежные хлопья.

— Так даже лучше, — тянет она умиротворённо. — Я собиралась рассказать об измене, я-то не лгунья, в отличие от него. Думаю, Игнат порадуется, узнав, что его обскакал партнёр.
— Даже не думай, слышишь?! Я разорюсь без его вложений!

Степан дёргает Полю за локоть. Он трясётся, как детский заводной барабанщик, по лбу струится пот. С улицы доносится весёлый мотивчик.

— Не хватало мне из-за личных обид потерять инвестора! — распаляется Степан с визгливыми нотками в голосе. — Я весь в долгах, ангел, пойми!
— Да что он тебе сделает? Ты же не знал.
— А вдруг он ревнивый?! Клеопатра моя, Афродита, молю…

Поля только машет рукой и встаёт. Она легка и воздушна и оттого похожа на лебедя. Чуть виновато улыбается любовнику на одну ночь.

— Да, Игнат собственник, и предательство его заденет, поэтому я буду честной. — Поля вздыхает. — Денег при разводе и так не видать, хоть отомщу по полной.

Развернувшись, она идёт к выходу: лёгкая, стройная, дерзкая. Кусая губы, Степан смотрит вслед. Кулаки белеют от напряжения. Глаза полны ужаса.

Поля почти выходит из номера, когда Степан кричит вдогонку:

— Я заплачу за тайну! — Он замолкает, потом с мукой в голосе стонет: — Однушку куплю, сбережения дам на первое время — уйдёшь королевой. Представь, какая месть, а, милая?

Поля останавливается. Обернувшись, поднимает чёрные брови.

— Ты серьёзно, Стёп?
— Абсолютно.

Молчание окутывает номер. Тикают часы, искрятся стекляшки люстры. Поля медленно возвращается в спальню.

— Игнат вложится в мыло, а мыло — в его бывшую, — усмехается она. — Что ж, милый… по рукам!

***

В новом жилище паркетные полы, зеркальный потолок и превосходная музыкальная система. Степан заводит любовницу с гордостью, хотя секунду назад озирался на лестнице. Поля ахает. Обрамлённое искусственным мехом личико рдеет от мороза и счастья. Она тут же бросается к центру, и из динамика звучит что-то старое, но лихое:

«Здравствуй, Джерри, это снова я,
Это снова я, это снова я,
Любовь моя!»

Пара падает на диван прямо в верхней одежде, раздеваясь на ходу. Платье и колготки летят в стороны; только костюм привычно ложится на пол аккуратной стопкой.

Степан уходит через полчаса. Поля встаёт, закрывает дверь. Танцуя в свете заката, она подносит ключ к губам и целует. Ещё раз. Ножки отплясывают твист.

«Здравствуй, Джерри, это снова я…»

Ночь застаёт квартиру без штор и света люстр. Мир цепенеет. Музыка гаснет.

В одном халате Поля сидит на полу, катая распиленные кольцо, и думает.

***

— Степан Александрович, к вам посетительница, — сообщает, заглянув в кабинет, хорошенькая секретарша. — Говорит, примете без записи.

Степан поднимает взгляд от кипы отчётов и хмурится. Кабинет отделан искусственной кожей и деревянными вставками. Навесная полка забита трудами Канта, Ницше, Аристотеля… один том, смирившись с судьбой, подпирает ноутбук.

— Кто такая? — бросает резко. — Имя?
— Полина Барабанова.

Секретарша запинается, задумчиво морщит лобик.

— Фамилия как у нашего инвестора, забавно, — хихикает девочка.

Степан секунду размышляет, а потом вскакивает. Поправляет костюм, галстук, судорожно приглаживает волосы и зачем-то смотрится в зеркальную дверцу бюро.

— Однофамилица, — бросает небрежно. — Приглашай!

Секретарша убегает. В кабинет впархивает она, Поля — вихрем кудряшек, летящей вискозы и цитрусовых духов.

— Стё-е-епа!
— Полиночка, моя Нефертити! — распахивает он объятия.

Его руки ложатся на талию, и любовники целуются: не слишком интимно, не слишком прохладно. Поля отстраняет своё розовенькое живое лицо.

— Давненько мы не виделись, милая, — щебечет Степан соловьём. — Сколько времени минуло...
— Полгода, — подсказывает Поля.
— У тебя превосходная память! Какими судьбами, цветок мой?

Степан усаживает Полю напротив и разливает бренди. Когда хозяин кабинета отворачивается, сквозь дружелюбие во взгляде проскакивает настороженность, но возвращается он всё тем же галантным кавалером.

— Знаешь, Стёп, — тянет Поля, принимая бокал, — с тех пор, как ты переселил меня, я заскучала. Дом-работа-дом — не жизнь, а беличье колесо. Скоро стану алкоголикам являться, по долгу вида.

Степан пристально смотрит в ответ. Поля делает глоток, растягивая паузу медовой жидкостью.

— Кроме того, меня гложет совесть, — жалуется надув губки. — Я же так и не сказала Игнату, с кем наставляла рога. Говорят, он пустился с досады во все тяжкие и заработал гонорею: вот ужас, да?

Поля выдерживает взгляд. Смотрит прямо, открыто, насмешливо. Вздохнув, Степан протирает лицо рукой уже без всякой любезности. Поощрительно машет второй ладонью:

— Давай-давай, продолжай. Ещё денег хочешь, угадал?

Поля качает головой. Пауза кажется звуком.

— Нет. Я хочу нового мужа.
— Чего?.. — подскакивает Степан.

Поля поднимается с кресла и скользит вокруг стола. Ламинат скрипит под элегантными туфлями. Блондинка заходит Степану за спину, кладёт ладони на напряжённые плечи и начинает массировать.

— Я скучаю, — повторяет она ласково, пока Степан беспомощно ёрзает под пальцами. — Наша ночь была волшебна, и мне нравилось, как после ты рассуждал о человеческом. Этой однушке не хватает твоей философии.

Она крутит кресло и садится Степану на колени. Тот насупившись смотрит на соблазнительно прикушенную губку.

— Я хочу, чтобы ты взял меня в жёны, Стёпа. А если откажешься, — Поля притворно вздыхает, — придётся вспомнить про мужа бывшего.
— Это шантаж, — ворчит Степан.

Поля встаёт и легко пожимает плечами. Ей весело: это читается во взгляде, танцующих движениях, лукавой улыбке.

— Всего лишь деловое предложение. Подумай, Стёп. Секретаршам и девчонкам из бара долго мил не будешь.

Она улетает из кабинета, как птица, а Степан всё так же сидит, глядя в одну точку. Тело напряжено, рука тискает подлокотник. Сжав губы, Степан встаёт и сметает со стола отчёты. Уходит к окну. Внизу снуют люди, машины, велосипедисты — и, выйдя из здания, спешит одна тоненькая яркая фигурка.

— Степан Александрович, всё в порядке? — спрашивает сзади испуганная секретарша.
— Подними бумаги! — рычит Степан.

И, прислонившись лбом к стеклу, бессильно шепчет:

— Будь у меня крылья, сиганул бы вниз и был таков. Как мало людям надо для счастья…

***

Интернет предлагает отравы на любой вкус: само собой, только в целях теории. Мышьяк, крысиный яд, метанол… Степан листает страницы, и взгляд цепко выхватывает слова. Он сосредоточен, пальцы барабанят по столу в гостиной родного дома. Наконец курсор останавливается на истории пятилетней давности с заголовком: «Соль — белая смерть». В глаза бросаются слова «нитрит натрия», «перепутали с обычной», «всё семейство»...

Губы расплываются в улыбке. Напевая под нос, Степан берёт в руки телефон.

— Поля? Да, моя нимфа, поразмыслил! Давай встретимся в отеле, проведём ещё одну чудесную ночь вместе и всё обсудим? Я хотел бы добавить к нашему великому чувству немного рациональности, если ты не против.

Он кивает, угукает, терпеливо слушает ответ. Пальцы сжимают не мышь, а горло врага, но голос, что звучит следом, сладок, как сон после суток работы:

— Улица Красного знамени сорок два. Завтра в пять. Поднимайся сразу, номер я напишу. Целую, моя Эвридика!

Отложив телефон, Степан разваливается в кресле и беспечно напевает:

— Здравствуй, Джерри, это снова я, это снова я…

Гостинишка оказывается дешёвой, похабной, с оплатой наличными. Портье лениво кидает простой ключ, записывая в тетрадь его вымышленное имя.

— Где у вас тут камеры, куда улыбаться? — напряжённо шутит Степан.

Мальчишка смотрит в ответ с издёвкой.

— К нам те, кто сниматься любят, не ходят, — тянет он. — Пятый этаж.
— Спасибо.

Лифт тащится вверх, кряхтя древним корпусом. Степан поглядывает на часы. Без четверти пять. В пакете звенит бутылка, стаканы, и невольный сосед по кабинке оборачивается с интересом. Степан прячет взгляд, задумчиво выдувает воздух, а лифт всё тащится…

Когда приходит Поля, Степан трясёт шейкер. Оглянувшись на красотку в белом, расплывается в улыбке.

— Я налью нам выпить. «Маргариту» будешь?

— Почему ты выбрал это место? — перебивает Поля нервно. — Можно было и дома поговорить.

Степан пожимает плечами и разливает по двум бокалам лимонного цвета напиток.

— Для прозы жизни прозаичное место, — с преувеличенной весёлостью.

Поля отбрасывает светлые локоны и брезгливо садится на край клетчатого покрывала. В этом царстве мелочного порока она кажется чуждой, как дворянка в крестьянской избе. Не оборачиваясь, Степан щедро посыпает ободок бокала солью. Потаённо, из рукава, украшает второй из мелкого пакетика.

— За наше счастливое будущее! — говорит, протягивая девушке «Маргариту». — Пусть все наши поступки принесут заслуженные плоды!
— Даже плохие поступки?

Поля наблюдает не мигая, серьёзно и хмуро. Льняной костюм только подчёркивает строгость лица. Она крутит хрустальную ножку, не припадая к краю, и Степан ждёт, постукивая по полу туфлей.

— Особенно плохие. Я в карму не верю, зато в последствия вполне. Однажды все наши ошибки настигнут нас, так или иначе.

Степан, не сдержавшись, вздыхает и салютует коктейлем. Поля молчит. Наклонившись, Степан целует безответные губы.

— Прости, милая, я слишком мрачен. Не хотел расстроить. Тогда выпьем за поступки хорошие! — предлагает он тост.

Подносит бокал ко рту. Останавливается.

Поля не шевелится.

— Ты хочешь отравить меня? — спрашивает с усмешкой. — Серьёзно, Стёп?

Степан нарочито смеётся. Его лицо — само удивление монашки, узнавшей, откуда берутся дети.

— Поля, ты не в себе? Зачем мне убивать ту, что дарит блаженство и счастье?

Поля смеху не вторит. Её взгляд становится снисходительным, словно она жалеет напуганного нервного человечка.

— Затем, что она тебя шантажирует, — говорит Поля. — Я не так глупа, как ты думаешь, Стёпа. Не Нобелевский лауреат, но и не девочка из твоей приёмной.

Бокал Степана со стуком опускается на столик. Мужчина дрожит; хмуря брови, он бросает в лицо красавице:

— Так ты мне доверяешь, да? Хорошо же. Я отвернусь, а ты перемешай их. Выпью любой и докажу тебе, что не врал.

Два взгляда скрещиваются: один упрямый, другой печальный. Степан незаметно тянет из кармана телефон. Идеальной чистоты стекло выхватывает отражение Поли, столика, коктейлей: смутно, но видно.

— Зачем усложнять? — улыбается Поля. — Возьми мой бокал и пей.

Издалека играет музыка — какая-то похабная частушка. Поля наблюдает за Степаном, а тот сидит и молча крутит ножку в дрожащих пальцах.

— Всё ясно, — говорит со вздохом Поля.

Встаёт. Протягивает без страха ладонь.

— Не расскажу я Игнату, расслабься. И не собиралась. Тогда, полгода назад, я подумала, что ты и правда влюблён, но ветренен. Решила подтолкнуть к активным действиям.

Она отдаёт ему в руки бокал с отравой и долго целует в онемевшие губы.

— Прощай, Стёп. Зря я это затеяла.

Шаги удаляются по коридору злачного местечка. Оставшись один, Степан хмуро смотрит в окно. Напускное спокойствие сходит, и глазки бегают в долго сдерживаемой панике.

— Она врёт, она врёт, она врёт, — шепчет Степан себе под нос и кидается к подоконнику.

Облокачивается на хлипкий пластик, высматривая силуэт. Язычок облизывает губы. Степан дрожит, и в его багровеющем лице ярость мешается со страхом, а страх с ненавистью.

— Сдаст же, сдаст! — кричит он, наклоняясь вперёд.

Низкий подоконник трещит. Опора уходит из-под прямых рук.

Степан визжит — и летит, как когда-то мечтал.

«Здравствуй, Джерри, это снова я, это снова я…»

© Алёна Лайкова
Источник https://vk.com/wall-183463244_4099

— Что ты видишь? — любопытствую сквозь тишину заката.

У Виоля глаза цвета замутнённого хрусталя. Он смотрит вдаль на кружевные кроны, и лицо друга слабо сияет.

— Будущее других. Рассказать не проси, у меня правило: не спойлерить.

— Как хочешь.

От бетонного крыльца мёрзнет попа. За спиной — закрытый «храм знаний». Я болтаю ногами, и полоски на колготках мелькают туда-сюда: оранжевая, сиреневая, оранжевая, сиреневая.

Нам по четырнадцать, а кажется, что все сто. Оттого, может, и прогуливаем классы: чему там научат?

— Какое тебе выпало зрение? — спрашивает Виоль с неловким сочувствием. — Ты видишь смерти? Страхи? Или всех голыми, как под рентгеном?

Он впервые за вечер смеётся, и мне от этого тепло, как от солнечного света. Невесело улыбаюсь в ответ.

— Правду. Смотрю на человека и понимаю, лжёт или нет.

Чувствую, как Виоль заглядывает в лицо, отвернувшись от манящего горизонта, но взгляд не поднимаю.

— Так классная же способность! — восклицает друг.

— Неплохая, — соглашаюсь.

— Тогда почему ты вечно закрываешь глаза?

Звуки улицы далеки. Люди снуют по ним кто на двоих, кто на великах. Безмятежность бытия, обрывки фраз и улыбок, иногда выкрики чьих-то ссор… Слова, слова, слова.

Я люблю Виоля, моего лучшего, единственного друга, и поэтому его лицо избегаю с особым старанием.

— Что ты выберешь: разочарование или неведение? — спрашиваю вместо ответа.

***

Родя мучит джойстик, закусив слишком пухлую для парня губу. Пальцы дёргаются, плечи напряжены, тело наклонено к экрану, где буйствует сублимированная в искусственных людях жестокость. Я наблюдаю за Родей поверх книги.

— Чёрт, опять слил! — злится он и швыряет джойстик в сторону.

Поворачивается. Я перебрасываю взгляд в книгу, не замечая страниц и букв, и Родя шумно встаёт с дивана.

— Опять? — цедит вполголоса. — Ты когда-нибудь начнёшь на меня смотреть, а, Светла?

— Прости. Привычка.

Щёки рдеют смородиновым цветом — чувствую это по жару. Красные страницы плывут перед глазами. Родя рычит как зверь, и мне нечем защититься от его гнева.

— Я ещё молчу, а ты мне уже не веришь? Дорого стоит твоя любовь! — кричит он. — Тебе лечиться надо, Светла, иначе так и проживёшь одна, пялясь в пол!

Хлопает дверь. Я вздрагиваю, наконец поднимаю голову с очевидным облегчением. Комната купается в радугах от хрустальных подвесок на шторах. Всё сияет... как лицо Виоля. Любуюсь резным камином, мохнатым одеялом на кровати, синими листьями комнатных растений. У Роди уютная квартира. Только с ним не сочетается.

Говорят, бери то, что есть, выбирай тех, кто любит. Паршивый совет.

Родя не возвращается, и я этому даже рада. Вечер становится тёплым и томным, так что я зажигаю свечи, включаю джаз и качаюсь под ароматно-хаотичные флюиды. Привыкаю быть одна. Роде не понять, его дар — видеть, что нравится людям. Любому угодить способен. Хмыкаю: повезло.

Виоль пишет внезапно, словно чувствует, что мне плохо, и я срываюсь к нему в гости, как путник мчится к оазису.

Последний курс. Пиво искрит вишнёвым, пока мы сидим на балконе и считаем огни города.

— Чего ты ждала? — вздыхает Виоль. — Родя твой — импульсивный нарцисс. Он никогда не примет твою особенность.

Я делаю глоток и морщусь — терпеть не могу алкоголь. От пива во рту неприятное послевкусие, а завтра наверняка разболится голова. И всё же Виолю нужна «собутыльница»: что ему нравится, я знаю и без зрения Роди.

— Наверное, нам стоит расстаться, — признаю очевидное. Украдкой смотрю на Виоля, пока тот молчит. — Он разлюбил меня… такое не проходит.

— Сложно любить ту, кто никогда не отвечала взаимностью! — фыркает друг. — Могу его понять.

Небо темнеет, как ткань, которую уронили в воду. Я опускаю веки. Приоткрываю губы навстречу ветру.

— Не так уж сложно, — возражаю в темноту.

От Виоля тянет задумчивой грустью, и, не открывая глаз, я задаю очевидный вопрос:

— Как с твоей? Всё в порядке?

Виоль молчит, и я жмурюсь сильнее. Одёргиваю платье, словно это может спасти от наступающей прохлады, но за пледом не иду.

— Вроде да, но… — тянет друг. — Понимаешь, Светла, когда познакомились, я такое будущее у неё видел! Симпозиумы, научные открытия, имя в журналах и на досках почёта…

— А теперь?

Он вздыхает.

— А теперь всё тускнеет. Боюсь, я мешаю ей. Задерживаю.

Мы пьём молча, объединённые этой совпавшей неустроенностью в личной жизни. Где-то рядом, в нескольких сантиметрах, лежит ладонь друга, так что я могу коснуться пальцами его ногтей.

— Значит, придётся расстаться обоим, — полушучу я.

Виоль смеётся, зажигая посреди ночи солнце.

— Придётся, — говорит он, и я задерживаю дыхание.

Вот сейчас, сейчас…

Но ничего не происходит.

***

— Ты когда-нибудь задумывался, мог бы ты жить без лжи? Наверняка да: поменьше трепать языком, не бояться истинных мотивов и нести ответственность — весь рецепт. Тяжело, но выполнимо.

Свидетель пожимает плечами. Ему непонятна моя откровенность, но это не останавливает — меня несёт, и сгодятся любые уши, чтобы выплеснуть ушат накопившихся мыслей. Все пьют (не моё развлечение, не моё!), Виоль целует невесту, а я тереблю дурацкую ленту, на которую подписалась по дружбе.

— Гораздо сложнее с самообманом, — продолжаю задумчиво. — От него люди отказаться не готовы. Попробуй отними у человека право лгать самому себе, и ты его уничтожишь.

— Никогда себе не лгал! — самоуверенно заявляет свидетель и по совместительству коллега Виоля.

Я усмехаюсь. Его лица не боюсь, а потому прекрасно вижу даже то, в чём мужчина сам себе не признаётся. Все мы, приятель. Все…

— Го-о-орько, го-о-орько! — кричит толпа в очередной раз.

Шум, веселье, брызги светомузыки ввинчиваются в мозг шурупами. Новобрачные снова целуются, и мой проклятый взгляд приклеивается к этой парочке. Свидетель опрокидывает стопку, придвигается ближе. Дышит свежим перегаром.

— Хватит философии, давай потанцуем! — зовёт он.

Я, не выдержав, морщусь. Ну уж нет! Раз мне уготована судьба одиночки, я буду за неё держаться! Не разменяю на… это.

— Спасибо, ноги дома забыла, — огрызаюсь с нарочитой грубостью.

Отхожу в сторону. Сзади слышится возмущённый крик, но я уже иду к Виолю, как к неизбежному эшафоту.

— Поздравляю, — с вымученной улыбкой.

Впервые за долгие годы смотрю ему в лицо так близко и прямо. Внутренности обдаёт холодом. Я опускаю ресницы, потяжелевшие от первой капли.

— Спасибо! — кричит друг, ошалевший от веселья.

Свадьбу покидаю сразу как появляется возможность.

***

— Почему самого известного реставратора картин в городе зовут Слепой Светлой? — уточняет заказчик.

Я беззвучно смеюсь, благо по телефону не видно. Ох уж эти прозвища! Придумал Родя, подхватили остальные: кто в честь привычки жмуриться, кто… Закидываю ногу на ногу, при этом едва не перевернув ведро с растворителем.

— Это старая метафора, не берите в голову, — говорю легкомысленно. — Свою работу я прекрасно вижу.

Секундная заминка. Я оглядываю творческий хаос своей мастерской. Инструменты вперемешку с личными вещами, запачканные халаты, спящий пёс — может, и правда убраться?

— Хорошо, привезу полотно к семи, — предупреждает заказчик.

— В семь не смогу, у меня встреча. Давайте пораньше.

— Раньше?..

Уломав капризного клиента и забрав картину, я улетаю в квартирку. Собираюсь на скорую руку: пальто, ботинки, шарф, привычно волочащийся по полу. На велосипеде мчу в старое кафе, где назначена встреча. Ждёт Виоль.

Говорит, есть что обсудить.

Лавандовая пенка в чашке оседает под ударами ложечки. Посуда отливает зеленью, и мне кажется, что она заплесневела — вот глупость! Виоль смотрит на меня своим затуманенным хрусталём, способным читать будущее.

— Ты будешь всё так же успешна что через пять лет, что через двадцать, — подмечает он.

Я поднимаю брови. Его пророчество не меняется вот уже с шестнадцати лет, к чему напоминать?

— И всё так же одинока? — подначиваю я.

Виоль вопрос игнорирует. Его пальцы теребят скатерть, ногти обкорнаны под ноль, край неровный. Опять? Что же тебя так тревожит?

— Я запутался, — начинает Виоль первым. — Все говорят, что кризисы неизбежны, но слишком уж долго и слишком… стабильно, что ли. Жена у меня лапочка, только я себе всё больше уродом кажусь.

Виоль слабо стонет и поднимает ладонь ко лбу. Я верчу в руках ложечку, едва замечая капающую на скатерть пенку.

— Пожалуйста, Светла, — просит Виоль, — посмотри, люблю ли я жену? Давай я скажу, что люблю, а ты проверишь? Ты видишь правду, а мне очень надо знать, есть ли за что бороться.

В ушах нарастает пульсирующий шум, и слова друга угасают.

Я комкаю, как он, салфетку. Закусываю губу. Пора применить зрение? Решить чужую судьбу? Виоль наклоняется в ожидании ответа, а у меня дрожат руки от близости Истины. Не хочу её знать. Не желаю!

— Ты людям о будущем не рассказывал, — напоминаю я. — Правило.

— Тебе же рассказал, — возражает Виоль. — Мы друзья, Светла, уже много лет. Помоги мне… по-дружески.

Тишина за нашим столиком, кажется, поглощает все разговоры в кафе. Я медленно допиваю. Со звяканьем ставлю чашку на блюдечко, поднимаюсь, закидывая шарф за спину. Виновато пожимаю плечами.

— Нет, Виоль. Не хочу управлять твоей жизнью. Ты всё сам поймёшь и решишь.

Натянув шапку поглубже, выхожу из кафе, и тело колотит дрожь от того, что, возможно, я упустила последний свой шанс на счастье.

***

Особенно у портрета потрескались губы, так что восстанавливать будет трудно. Я морщусь — сегодня работать не хочется, а придётся, и дольше обычного. Привычно достаю из коробочки стекло для замены глаз на картине. Говорят, когда-то их тоже рисовали: не боялись ещё украсть зрение.

В мастерской тихо; приглушённо играет джаз. Я постукиваю в такт туфлёй по паркету, создавая видимость весёлой работы. Безлюдье и картины, плоды чьего-то гения — вот всё моё окружение. Случись апокалипсис, не узнаю.

Гулкие шаги на лестнице. Не оборачиваюсь — подниматься, кроме почтальона, некому. Шаги замирают у входа…

— Светла?

Знакомый голос.

Виоль проходит мимо и встаёт напротив, облокотившись на шкаф. Киваю, не поднимая взгляд от мастики. Недоумение вяжет язык.

— Я развёлся, — бухает Виоль без подготовки. — Хотел сказать тебе лично. Там давно всё летело к…

Не договаривает, машет рукой. Я пожимаю плечами и убираю от холста дрожащие пальцы.

— Надеюсь, это поможет тебе найти счастье, — отвечаю дежурно. — Ты заслуживаешь любви, как никто другой.

Виоль молчит. Я почти чувствую, как он хмурится и разглядывает меня не мигая, со всей серьёзностью.

— Давай сойдёмся?

Роняю кисть на пол.

— Что?..

Сердце колотится в груди, норовя разорвать её. Виоль приседает на корточки и заглядывает в лицо, пытаясь поймать мой взгляд. Кажется, я задыхаюсь. Кажется, умру прямо сейчас.

— Я хочу быть с тобой, — говорит Виоль. — Ни с кем и никогда не был так близок, Светла. Мы прошли через всё вместе, через всю жизнь, и я хочу продолжить одной семьёй.

— Это постразводный синдром, — слабо качаю головой. — Просто хочешь забыться. Пустая затея, Виоль.

— Проверь! — восклицает друг. — Хватит бояться правды и цепляться за шоры! Если не веришь, убедись сама, и мы наконец будем счастливы.

Солнце играет на моих голых ступнях, будто пытаясь пощекотать. Я медленно поднимаюсь. Глазные яблоки как свинцом накачаны, иначе как объяснить их неповоротливость?

Смотрю на Виоля. Сердце трепещет в горле.

— Я люблю тебя, Светла, — говорит Виоль. — Выходи за меня.

По щеке катится одна слеза, потом другая. Я натянуто улыбаюсь. Вот он, мой шанс. Долгожданный.

Без самообмана, как и боялась.

— Согласна, — шепчу в ответ.

Виоль молча гладит меня по плечу. Я всё всхлипываю и дрожу, пытаясь успокоиться.

— Ну тише, тише.

Виоль вытирает мои щёки ладонями. Целует мокрые дорожки, отчего я снова вздрагиваю, смотрит в лицо.

— Твоё будущее поменялось, — роняет он.

Солнце добирается до щиколоток, словно на пол льётся смех моего жениха.

— Конечно. Мы же теперь будем вместе.

Виоль кивает, рассматривая меня с чем-то, похожим на нежность.

— Да, — отвечает помедлив. — И то, что ты увидела, изменится. Исправится.

Несколько мгновений мы молчим. Я смотрю на него, впитывая ауру этих слов, их природу.

Дрожь отпускает.

Мы обнимаемся, и на лице тает последняя запоздалая слезинка.

Источник: https://vk.com/wall-183463244_4064

(История вымышлена)

— Максик, хочу в кино!

Макс едва сдержал истерический смешок. В кино и ему хотелось. А ещё хотелось постричься, купить новую куртку и завязать с БПшками. Лере это не объяснишь — привыкла жить на широкую ногу.

К счастью, не так давно Макс нашёл свою жилу, если не золотую, то бронзовую.

— В субботу заказ выполню, — произнёс он, гладя её музыкальные пальчики, — деньги получу и пойдём. Согласна, птичка?

Лера улыбнулась, и по-детски огромные глаза блеснули радостью. Макс полюбовался их изумрудным светом, потом пушистой чёлкой, напоминавшей есенинскую рожь. Лера определённо была ангелом и превращала в рай даже скромную комнатку общаги.

— Ну конечно согласна! — воскликнула она, распахивая тонкие руки. — Максик, ты чудо! До скольки ты в субботу?

— До ско́льких, — поправил Макс, обнимая в ответ. — Пока не знаю, как пойдёт. Думаю, в третьем часу закончу.

— А где ты всё-таки работаешь?

Макс надул щёки и с преувеличенным вниманием потянулся к смартфону, индикатор которого мигал новым уведомлением. Справедливости ради светился тот уже полчаса.

— Пфу-у, да знаешь, птичка, куда чёрт пошлёт, — ответил громко. — Я ж аниматор по вызову, забыла?

— Да-да, почти древнейшая профессия! — рассмеялась Лера.

В действительности его профессия была новейшей, хотя и с той, всем известной, чем-то перекликалась. Макс посмеялся в ответ, пряча стыд за собственную ложь. Всё же ради Леры. Не из злых намерений.

— Расскажи об учёбе, — перевёл Макс тему. — Как тот новый доцент?

Она с лёгкостью отвлеклась, и о субботе больше не вспоминали.

Когда комната погрузилась в хрупкую ночную темноту, а вместо ангела на койках расположились соседи, Макс открыл своё анонимное объявление. Пролистал отклики.

Ещё два. Макс взглянул на сообщения с гордостью.

Хоть в их паре на экономиста училась Лера, свой бизнес Макс открыл раньше.

***
Они встретились у метро и сразу приступили к делу. Катерина, пышная девушка двадцати пяти лет, взяла Макса под локоть и оглядела искоса, но пристально.

— Это вот так ты представляешь пацана с района? — усмехнулась Катерина.

Макс окинул взглядом спортивный костюм, который взял на денёк у друга. Стоптанные кроссовки, шапочка на макушке — что ещё придумаешь?

— Главное – поведение, — напомнил Макс. — Тебе же спектакль нужен, а не вечер косплея?

Девица скривилась, но кивнула. Отбросила толстую косу, шмыгнула крупным носом.

— Идём, — скомандовала она.

Макс дёрнул Катерину назад. Твёрдо взглянул в растерянное лицо.

— Это я говорю. Я в паре главный.

Катерина закатила глаза, но сдалась и отступила за спину.

— Веди, цыпа! — хмыкнул Макс.

Чуть согнул колени, пошёл широко, вразвалку. До нужного дома было рукой подать, так что роль включил сразу.

Родители жили на третьем этаже. Катерина помедлила, прежде чем звонить в дверь, и снова окинула Макса взглядом, полным недоверия. Тот вздохнул и положил ладонь ей на бедро. Ему это нравилось ещё меньше, но деньги с неба не падали, и Макс выкручивался как мог.

Дверь открылась. Интеллигентная пара взглянула на Макса с растерянностью.

— Ля, какие люди уважаемые! Мамзель, папзель, моё почтение! — закричал Макс, разводя руки в стороны. — Давно хотел скорешиться, вот и пришёл часочек.

Женщина сдавленно пискнула в сильном объятии, но Макс не обратил на это внимания. Схема давно отработана: не тем, так другим способом избавить девушку от давления на её личную жизнь. И Макс действовал наверняка.

— Я так рассуждаю: сперва с предками знакомство, потом спиногрызы, — продолжил, разуваясь. — Всё честь по чести! Ну чё, мамзель, похавать организуешь? И птичьей водички налей, за знакомство!

На скулах отца отчётливо заиграли желваки. Кажется, внуков он снова попросит не скоро…

Спустя два часа они распрощались у той же станции метро. Катерина протянула Максу шестьсот рублей тремя купюрами.

— А дорогая всё-таки цена для такого короткого шоу, — поддела девушка.

Макс только пожал плечами и поправил:

— Высокая. Дорогой может быть услуга, а цена высокой.

Он улыбнулся.

— И нет, за профессиональную помощь это нормально.

Посвистывая, Макс поспешил вниз к платформам. Катерина навсегда осталась позади, как и другие «клиентки».

Теперь на кино хватало.

***

Звонок раздался через два дня, и Макс не поверил своим ушам. Клиентки никогда ему не перезванивали. Катерину он ещё помнил, только вот в прошлый раз она говорила спокойнее.

— Ты что натворил, придурок? Как ты это сделал с моими предками?! Они ждут свадьбы!

Макс оторопел. Такого не случалось ни разу. Он прекрасно работал, использовал все свои познания в разных пластах лексики, весь природный артистизм… И не мог ошибиться!

— Молодой человек, говорят, серьёзно настроен, детей хочет, — продолжала Катерина торопливо и, казалось, глотала слёзы, — к семье с уважением относится. Если любим, то они благословят. Чё мне делать-то теперь?!

— Так, тихо, тихо, — прервал Макс. В руках начался лёгкий тремор. — Я свою часть сделки выполнил, кого просила, сыграл. Что не сработало, не моя вина.

— Не твоя?! — взорвалась Катерина. — Может, стоило хамить больше? Вести себя отвратно? Сильнее стараться?

Макс потёр глаза. Прокрутил в голове недавний вечер, пренебрежительный гогот, позу «колени навыворот» и похабный юмор.

— Я сделал всё, что мог, Катерина, — сказал уверенно.

— Да понимаю я, — признала та со вздохом. — Кто ж знал, что они уже и на такого согласятся.

Возникла неловкая пауза. Макс понимал, что если деньги попросят назад, взять их будет неоткуда: билеты куплены. И как выкручиваться? Не такая уж безопасная оказалась его жила…

— Придётся рассказать правду, — прервал он молчание. — Ну или похорони меня для них, переживу как-нибудь.

Он засмеялся над каламбуром. Катерина шутку не поддержала. Всё ещё всхлипывая, она произнесла обречённым голосом:

— Не думаю, что поможет. Мне жениха давно ищут, если уж появился, не выпустят.

— Чего-о-о?

Макс отбил звонок. Что за чушь? Хоть возврат не требовала, и на том спасибо. Только вот её угрозы… Как на них реагировать? Телефон молчал, и Макс решил, что постарается забыть о случившемся. Это проблемы Катерины, не его.

Определённо так.

***

Они нашли его около университета: как, совершенно не ясно. Интеллигентные мамаша и папаша, имён которых Макс не запомнил, придирчиво рассматривали оторопевшего парня.

— Видишь, Анечка, всё даже лучше, чем мы думали! — воскликнул мужчина. — Умный, культурный, предприимчивый. Товарищ говорит, один из лучших его студентов. Идеальная пара для Катерины.

Анечка кивнула, поправляя многоуровневую причёску. Макс так растерялся, что не сразу нашёлся с ответом.

— Прошу прощения, но это был просто заказ. За деньги, — возразил он. — Я не собираюсь жениться на вашей дочери, у меня девушка есть.

— Так ведь и мы оплату предлагаем! — возразила Анечка. — Причём регулярную, семья нашей дочки ни в чём нуждаться не будет.

— Что до девушки, — вмешался муж, — будет лучше, если вы просто расстанетесь. Не захочешь же ты, чтобы она узнала от нас про твои махинации?

Макс открыл рот и, поперхнувшись, закрыл. Мужчина смотрел на него с победоносной торжествующей улыбкой человека, который привык легко добиваться желаемого.

— Откажетесь от Катерины, — продолжил тот, — лишитесь и любимой, и места в университете, уж об этом мой товарищ позаботится. Подумайте, Максим. Судьба редко даёт такой шанс.

Впервые в жизни Максу хотелось послать в жопу взрослых людей. Нет, он, конечно, матерился при них на той пресловутой встрече, но то от лица персонажа, как бы и не он был. Теперь же ругань рвалась прямо из сердца… И застревала в гортани.

Родители Катерины уехали. Макс застыл посреди улицы, спиной ощущая махину вуза. Неужели и впрямь выгонят? Интересно, кто из преподавателей его знакомый? Да всё равно. Макс побрёл к общежитию, чувствуя, как пухнет от мыслей голова.

Допрыгался.

В первую очередь он позвонил Катерине. Та взяла на десятом гудке: надеялась, видимо, что сбросит.

— Я же тебе говорила, — простонала вместо приветствия. — Пообщались уже? Теперь понимаешь? Они не отстанут.

Девушка помолчала, а потом протянула спокойнее:

— В принципе, не худший вариант, если сразу договоримся, что брак свободный.

— Ты в своём уме? — пролепетал Макс дрогнувшим голосом. — Я не стану жениться за деньги!

— Ну с родителями за деньги-то знакомился, — усмехнулась Катерина.

Разговор не клеился — возразить оказалось нечего.

***

Из них двоих экономистом собиралась стать Лера, именно поэтому Макс рассчитывал, что его простят. Зря. Бизнес-план Макса не вызвал у ангела никакого понимания. Парень с болью смотрел на ржаную чёлку, на зелёное пламя глаз и не знал, как предотвратить ураган.

— То есть ты втихаря, — процедила Лера медленно, — встречался с другими за деньги, а теперь просишь меня стать твоей любовницей?

— Да нет же! — всполошился Макс. — Ты всё перевернула с ног на голову!

— И слушать не желаю, — отчеканила Лера.

Сумрачная комната казалась враждебной, недоброй. Лера отпрянула к двери, и блики розового заката плясали на её и так рдеющих гневом щеках. Макс, в общем-то, не понимал причину такой злости. Он же не спал с ними, даже не целовался: просто играл роль. Чем не аниматор по вызову?

— Я и пальцем их не трогал, — возразил Макс. Запнулся. Помялся. Поправил: — Никакой эротики. Мне нужны были деньги для того, чтобы развлекать тебя, понимаешь? Птичка… Прошу, выслушай…

Лера отвернулась. Вырвала локоть из его ладони. В её лице сквозило что-то похожее на отвращение, и от этого сердце Макса потихоньку наполнялось злостью.

— А мне нужен был парень, который ради денег пойдёт не в альфонсы, а в курьеры, — отрезала Лера. — На крайний случай листовки раздавать станет.

Она круто повернулась.

Дверь давно хлопнула, а Макс всё так же стоял в одиночестве посреди комнаты. Ему казалось, что он смотрит в зеркало, которое отражало и внешность, и душу. В чём-то они правы: Лера, Катерина, её родители. Он любил пути попроще.

Товарищ родителей оказался заместителем декана по воспитательной работе. Одно его слово, и вылететь из вуза действительно ничего не стоило. Ради есенинского ангела Макс, быть может, пожертвовал бы учёбой… Но Лера его отвергла. А раз так, ничто не мешало его карьерному росту.

Макс и правда всегда был прагматичным и понимал, что со своим факультетом многого не добьётся. То ли дело другие таланты. И чуть-чуть хитрости.

***

Они поженились спустя месяц после расставания с Лерой. Для фиктивного брака свадьбу устроили слишком пышную, но Макса это не беспокоило. Деньги были не его, и он не считал их.

С Катериной договорились сразу: она свободна, но и на его интрижки не смотрит. Живут вместе, спят раздельно. Всех всё устроило, и уже вскоре после свадьбы Макс вдохновенно читал стихи какой-то девочке в парке. Девочка смеялась и крутила локон: ну чисто Сильвия Плат в цвете!

Смущало только то, как активно родители Катерины просили внуков. Впрочем, не страшно, пусть просят.

Второй раз им точно его не перехитрить.

© Алёна Лайкова

(История полностью вымышлена)

Это точно был тренч от Живанши: их потёртый флис, асимметричный клапан под горлом, божественный необработанный край! Ильяр остановился и зажмурился, чтобы прогнать наваждение. Просто заработался. Очередная выставка, девять часов унизительных улыбок вместо желанного подиума, разговоры про боксёрский инвентарь, который они рекламировали за жалкие две семьсот — любой кукухой поедет! Нет, это всё чудится, обман зрения…

Потерев веки, Ильяр открыл глаза. Матюкнулся. Мираж не исчез — бомж в пальто от именитого бренда по-прежнему сидел на асфальте.

Дожили.

Ильяр взглянул поверх грязной фигуры и сморщил нос, но путь не продолжил. Плотнее запахнул на своём горчичном худи светло-зелёный бомбер. Как такая вещь могла попасть к бродяге?! Да самому Ильяру пахать и пахать, чтобы купить одежду от Живанши! К изумлению добавилась злость, и злость эта грызла внутренности с жадностью гиены.

— Эй ты! Да-да, оборванец! — крикнул Ильяр.

Бомж поднял на него безмятежный усталый взгляд. Парень вновь не сдержал гримасу — до чего же грязный!

— Откуда у тебя тренч?

— Откуда что? — переспросил бомж.

Ильяр закатил глаза.

— Пальто, пальто откуда? Отвечай!

— Пальто? — бомж пожал плечами. — Хорошая пальтишка… Да тут вот пара проехала неделю как. На дорогой машине, красивые, а ругались. Мужик её на землю кинул и крикнул, что теперь к хозяину пальты поедут. Я и вещицу-то подобрал. Холодает. Утепляться надобно.

— Утепляться?!

Ильяр поперхнулся возмущением. Везёт же всякому отребью! Окажись он в то время на улице, уж не упустил бы сокровище! И эти из машины хороши: легко сорить деньгами, когда те есть.

Бомж бросил на Ильяра сочувственный взгляд поверх красного носа.

— Понимаю, и у тебя с одёжкой несладко, — вздохнул он. — Вон штаны на два размера велики. Зато тёплые.

— Это оверсайз, дебил.

Отвернувшись, Ильяр пошёл прочь. Кеды со злостью отмеряли мостовую. Кому-то всё, а ему ничего! Ни нормальной модельной карьеры, ни денег, ни славы — ростом, видишь ли, не вышел. И тренч такой ему не видать. Этот идиот даже не понимает, что, продай он пальто, разом бы с улицей распрощался.

Продай пальто…

Ильяр остановился. Повернулся, шагнул назад, повернулся снова. Ухоженные ногти впились в нежную кожу ладоней. Нет, нет-нет-нет… Он никогда не упадёт до того, чтобы донашивать за бродягой! Но тренч шептал за спиной, как человек: «Возьми меня, возьми-и-и».

Ильяр не спеша вернулся к бомжу-моднику.

— За сколько продашь? — процедил он.

— Продам что? — опять не понял бомж.

— Пальто, пальто твоё! — взорвался Ильяр. — Говори сумму!

Парень резко провёл пальцами по выбритым вискам, больше успокаиваясь, чем приглаживая волосы. Высветленный верх модной стрижки сбился на сторону. Бомж помялся в раздумьи.

— Ох, сынок, пальту сейчас сам Бог носить велел. Но если денег дашь, можесь, и другую куплю…

— Пять тысяч хватит? — перебил Ильяр, занижая реальную цену раз в сорок.

Бомж покачал головой. В опухших глазах мелькнула хитринка.

— Не-е, сынок, мало. Да и раз тебе так вещичка нужна… Мне продавать на кой, меня и эта греет.

— Скажи уже, сколько!

Ильяр то и дело косился по сторонам: не увидит ли кто из знакомых? К счастью, улица оказалась не из многолюдных.

— Пятнадцать, — улыбнулся бомж.

Ильяр поперхнулся. Вот наглость! Стоит показать свой интерес к чему-то, как сдерут три шкуры. Он мысленно вспомнил баланс карты и вздохнул — впритык, но хватит.

— Где здесь банкомат? — бросил сухо.

— Та вон же, за углом! — просиял бомж во весь нечищенный рот.

Спустя пять минут Ильяр уронил купюры в рваную тканевую перчатку, и бомж радостно принялся раздеваться. Ильяр достал из кармана какой-то пакет. Через него взял тренч. Пальцы мгновенно начали зудеть, словно уличная грязь и вирусы проникали сквозь тонкий полиэтилен.

— Спасибо! — воскликнул бомж и поспешил прочь, ёжась в порывах ветра.

Химчистку, которая ещё не закрылась, Ильяр нашёл с трудом. К тому времени рука чуть не отваливалась — держать что-то на вытянутой всегда сложнее. Отдав последнее за чистку тренча, Ильяр вышел наружу. Улыбнулся.

Вечерний ветер растрепал длинные пряди и освежил лицо.

***
— Не пойму, почему вас до этого не допускали к показам, — проронила девушка, уважительно поглядывая на бахрому необработанных краёв. — Такой приятный молодой человек, сразу видно, что добьётся успехов.

Ильяр вздёрнул подбородок. Ну конечно, теперь он приятный! Парень расправил плечи, которые в заветной вещице ему самому казались шире.

— Говорили, сто шестьдесят восемь — рост не для модели, — напомнил Ильяр.

Девушка развела руками и взялась за бумаги. В её движениях читалась растерянность.

— Мало ли, бывает всякое. Иногда успешными становятся неформатные модели, — возразила с улыбкой. — Главное ведь как сидят вещи, а на вас, я гляжу, они сидят превосходно.

Девушка подмигнула и деловито взяла паспорт.

— Мы отправим вас на показ бренда Кьюрити. Дом молодой, но очень преуспевающий. Сейчас запишу ваши данные. Илья Михайлович Коноплёв, год рождения…

— Я предпочитаю, когда меня зовут Ильяр, — надменно вмешался юноша.

Девушка покосилась на него и рассмеялась.

— Вы что, татарин? В любом случае им нужны реальные Ф. И. О.

Ильяр поджал губы и почесал плечо. Потом ещё раз. Ещё. Девушка покосилась на него с опаской и вернула паспорт.

— Завтра в семь подъезжай на ВДНХ. Не опаздывай.

— Мы уже не на «вы»? — заметил Ильяр.

Девушка лишь улыбнулась.

— «Вы» заслужить надо, и одного тренча для этого маловато, Илья. Покажи, чего стоишь, и, глядишь, на всю страну прославишься.

Ильяр вышел из агентства. Остановившись, раздражённо почесал спину. Да что ж такое?! В химчистке тренч выстирали идеально, и всё равно парню казалось, что душок прежнего хозяина следует за ним по пятам. Стараясь отвлечься от ощущения, Ильяр поднёс к губам талисман — рыжее кольцо из эпоксидной смолы. Поцеловал его.

Завтра. ВДНХ. Кьюрити.

Судьба наконец дала ему шанс.

***
Среди других моделей, привыкших к таким мероприятиям, Ильяр терялся, а оттого только выше задирал подбородок и плотнее сжимал губы. С тренчем не расставался до последнего момента и, заняв кресло, нет-нет да бросал взгляды в сторону вешалки. На лицо легла спонсорская косметика, и парень сжался. Без новой шмотки он чувствовал себя уязвимым — сразу вспомнил про рост, про то, что с диетой «жрать нечего» скоро дойдёт до сорокового размера. На него косились с любопытством. Ильяр отвечал привычным взглядом свысока, и это помогло успокоиться: выражение лица настраивало мысли, напоминая, что он лучше любого из этих выскочек.

Попасть на показ с идеальными параметрами? Ха! Его взяли без них. И будущее за ним, за Ильяром.

— А это, Станислав, наши модели. Как видите, красим только вашим продуктом. Это будет лучшая реклама косметики FishGlore!

— И самая дорогая, — рассмеялся второй голос.

Ильяр покосился на вошедших, чуть не смазав глаз. Одного он знал, видел на фото: владелец модного дома Кьюрити. Второй, которого назвали Станиславом, должно быть, спонсировал показ. Ильяр увидел мельком седину, холёную кожу, светло-синий пиджак. Визажистка шикнула, и пришлось отвернуться, но голоса и шаги приближались.

— Хорошие модели, — признал Станислав. — Не знаю, как для вашей одежды, а некоторые лица будто созданы под мою косметику. Что-то вроде этого я представлял, когда работал над линейкой теней.

Голос прозвучал за спиной. Ильяр поднял взгляд на зеркало и столкнулся с такими же синими, как пиджак, внимательными глазами.

— Да, — добавил Станислав с улыбкой, — идеальное лицо. Как вас зовут, молодой человек?

— Иль… Ильяр, — просипел юноша осипшим голосом.

— О, вы татарин? — улыбнулся Станислав, чем вызвал судорогу в скулах Ильяра. — Рад знакомству, я Станислав Рыбинский.

— Оч-чень приятно.

— Поторопитесь, первый выход через семь минут! — прервал беседу владелец Кьюрити.

Наряды, обувь, последние штрихи — и долгожданный миг славы настал.

Ильяр потерял дыхание, осознание реальности и себя и только шёл под прицелами камер и взглядов, словно плыл по воздуху. Сердце радостно билось где-то в ушах. Он в центре событий! Один из избранных! Далеко за спиной осталась его благодетельница, и если не вспоминать, как та ему досталась, Ильяр готов был целовать флисовые рукава.

Час славы пролетел как мгновение. Перемолотый собственным триумфом, Ильяр вновь застегнул тренч и ошалело шагнул на улицу. В кармане лежала визитка Станислава Рыбинского, в уме — его предложение позвонить. Не выдержав, Ильяр расхохотался, и прохожие оглянулись на модно одетого парня. Он смог! Он сумел! Он лучше, лучше, лучше…

— Ты такой красивый! — послышался рядом восхищённый женский голос. — Подай на хлеб, мальчик? Спаси голодную.

Ильяр отшатнулся. Бродяжка протягивала трясущуюся ладонь и смотрела с мольбой. Грязный шарф дважды обернулся вокруг шеи, стоптанные ботинки разваливались прямо на ногах, но глаза светились жизнью. Женщина раза в два старше него улыбнулась, любуясь юношей.

— Помоги, — попросила она.

Ильяр стиснул кулаки.

— Как ты смеешь со мной разговаривать?! — воскликнул он. — Уйди, дрянь!

Он схватил с земли камень и замахнулся. Женщина вскрикнула. Её руки взлетели, как птицы, закрывая голову.

— Уйду, уйду, — взвизгнула она испуганно. — Жестокий мальчик!

Ильяр швырнул камень и принялся искать новый. Бить руками он брезговал, но дикая ярость, охватившая сердце, не давала успокоиться. Им, им он обязан своим взлётом! Когда Ильяр выпрямился с очередным булыжником, бродяжки уже не было — только прохожие смотрели на него с удивлением.

***
В офисе было светло, словно в раю. Попивая раф с карамельным сиропом, Ильяр блаженно жмурился. На стеклянном столе лежали каталоги с его лицом, модный журнал рекламировал новые помады FishGlore. Идеальная внешность для декоративной косметики Рыбинского! Его личная муза. Ильяр покосился на вешалку, где висел счастливый тренч, и усмехнулся. Теперь, когда с ним Станислав, в вещице не было такой нужды. Благосклонность покровителя сделала из «коротышки» звезду. Он купался в деньгах, его узнавали на улице. Всё тот показ и Рыбинский.

Чтоб его чёрт побрал, благодетеля.

— Знаешь, Илюша, — послышалось от двери, и парень вздрогнул, — думаю, нам стоит поговорить.

Рыбинский вошёл в кабинет и опустился на диван из светлой кожи. Седина, как всегда, лежала в творческом беспорядке. Ильяр пригладил свою стрижку, скользнул взглядом по синему пуловеру мэтра с декоративной строчкой. Попытался придать лицу почтительное выражение.

— Что-то случилось, Станислав?

Станислав сложил пальцы в замок и длинно вздохнул. Казалось, он был опечален. Синие глаза внимательно следили за юным надменным анфасом.

— Да, Илюш. Твоё поведение в последнее время привлекает слишком много внимания. Послушай, — Станислав заглянул Ильяру в глаза, — я ценю нашу дружбу и то, как ты работаешь. С твоим лицом продажи FishGlore возросли на тринадцать процентов. К сожалению, из-за тебя же они теперь падают.

— Что я такого сделал? — изумился Ильяр. — Раз ты всем доволен, что не так?!

— Всё, — оборвал Станислав посуровев. — Ты многовато себе позволяешь, Илья. Хамишь другим моделям, скандалишь на показах, требуешь привилегий. И главное, твои нападения на бездомных, злые шутки — это никуда не годится, милый! В сети море видео, тебя обсуждают не скрываясь. Опомнись.

Ильяр закинул ногу на ногу, взглянул на Станислава прямо. Он уже привык, что многие шепчутся за спиной — как ещё развлекаться лохам с ипотекой и в растянутых трениках? — но от Станислава упрёков не ждал.

— Подумаешь, всполошились из-за пары бродяг! — бросил он. — Я понимаю, если бы на людей кидался, а тут какое всем дело?

— Это тоже люди, — возразил Станислав. — И меня пугает факт, что ты этого не понимаешь.

Теперь свет офиса казался не райским, а больничным. Ильяр вскочил. Вскинул голову, с вызовом глядя на друга.

— Уволишь меня, да?

— Если придётся.

Ильяр скрестил руки на светлом свитере. В голове мелькнула мысль, что в этой позе он всегда получался особенно славно.

— И что дальше? — спросил насмешливо. — Где найдёшь замену? Такое лицо, такую харизму? Я делаю тебе продажи, тяну всю компанию! — Ильяр распалялся сильнее и сильнее. — Думаешь, другие модели будут так же хороши? Нет. И мужчины тоже. Я уникален, так что будь благодарен, что я…

— Довольно, — прервал его Станислав. — Мне всё ясно.

Он взял трубку внутреннего телефона. Ильяр следил за другом, теперь понимая, что стоило придержать свой поток откровений.

— Рита, — сказал в микрофон Станислав, — рассчитайте, пожалуйста, Илью Коноплёва. Он у нас больше не работает.

Внутри у Ильяра что-то оборвалось. Станислав улыбнулся и мягко указал на выход.

— Прощай, Илюша. Мне жаль, что так получилось.

…Дверь на улицу закрылась с лёгким щелчком. Какие-то прохожие, увидев Ильяра, начали зло шептаться. Юноша побрёл прочь, шатаясь и стараясь не плакать. Пресловутый тренч висел на плечах мешком, и те снова чесались, напоминая об истоках его славы. Теперь его не спасёт и Живанши.

Тормознув такси, Ильяр поехал домой, зло глядя на улицу сквозь стекло.

***
— Илюх, ты разгружать собираешься? Сколько ждать-то, баклан?!

— Иду, иду.

Ильяр побрёл к газели, на ходу разминая затёкшую спину. Ноги едва шевелились. Бесконечный круг кузов-Магнит-кузов-Магнит-кузов уже вызывал желание вырвать себе глаза. Оттащив очередной ящик с подмёрзшей хурмой, Ильяр поднял выше воротник пальто. Конечно, давно не от Живанши. Те деньги пригодились для другого…

— Давай-давай, до пенсии ещё далеко! — подгонял напарник. — Тридцать лет горбатиться будешь.

— Помню, спасибо, — огрызнулся Ильяр.

Новый ящик, новая ходка. Чёртова работа! Ильяр остановился, уперев руки в колени. Спина не гнулась без усилий, и он её понимал — сам бы сейчас лёг да подох от собственной никчёмности.

— Пардон? Сынок, обожди!

Ильяр поднял голову, тяжело дыша.

Перед ним стоял потрёпанный жизнью незнакомец. Простая дутая куртка, морщины на лбу, стрижка ёжиком. Человек щурился в лицо Ильяру, хотя непонятно, что его так заинтересовало.

— Вряд ли помнишь, — продолжил мужчина. — Даже имён не знали. Я Витька. Хотел тебе спасибо сказать, что помог. Двадцать пять лет как, получается.

— Чем это я тебе помог? — буркнул Ильяр.

Витька улыбнулся.

— Помнишь пятнадцать штук, что бродяге дал? За пальту? — хихикнул он. — Это ж я был! Я когда деньги получил, то решил это… хватать удачу. Комнатку снял, дыру, но уж не асфальт. Шмотьё купил в секонде. Я уж и не верил! И вот, работаю сейчас. Сторожу всякое…

— Бродяге?.. — повторил Ильяр, чувствуя, как из-под ног уходит раздолбанный тротуар.

Ему сделалось холодно. Драться он давно разучился, да и тело так ныло, что кулаками не помашешь. Вместо этого на глаза навернулись злые слёзы. Слёзы бессилия. Ильяр отступил на шаг, глядя в лицо Виктора с ненавистью.

— Ты! — процедил он. — Это ты, всё ты! Из-за тебя я лишился всего, из-за тебя здесь ящики тягаю! Чтоб ты подох от сытости, раз так живёшь замечательно!

Виктор растерянно похлопал глазами. Убрал ладони в карманы. Он не обозлился, не испугался, только улыбнулся с сочувствием.

— А всё ж спасибо, — повторил Виктор.

Пошёл прочь, посвистывая. Он был счастлив.

А Ильяр всё плакал и плакал, пока ему в руки не ткнули новый ящик.

© Алёна Лайкова

Вот уже третий год город трясло от основания до верхушки. Привычный уклад рушился, агрессия выплёскивалась на улицы, за невозможностью достать адресата захватывая кого ни попадя. Одни демонстрации сталкивались с другими, а статистика несчастных случаев, разбоев и убийств всё полнилась. Власти знали, чем оправдать это. Знал и народ. И всё равно были те, кого оправдания не устраивали.

Анжело шёл по улице, далёкий от всего этого безумия. Унылые лица прохожих, мрачные разговоры и злость его нисколько не трогали. Поднимая воротник пальто выше, так, что наружу торчали только уши да лысая голова, Анжело шёл дальше. У него было важное дело. Почти миссия. И если он справится, это поможет лучше всяких демонстраций.

Мимо прошла огромная толпа, потрясавшая плакатами с перечёркнутыми привидениями. В воздухе звучали лозунги: «Долой кошмары!», «Уничтожим монстров!» Через пару перекрёстков Анжело попалась другая толпа, поменьше, уже с надписями «Оставьте страшилки в покое!» Мужчина не обратил внимания и на эту кучку идейных борцов. Он спешил. Из репродуктора на углу улицы доносился унылый голос, вещавший новости дня:

«Этой ночью очередной призрак напал на прохожего. Пострадавший выжил. Подоспевший патруль оглушил привидение, и то скрылось».

Вздохнув, Анжело отвернулся. Как же надоело... Года три-четыре назад такого не было, но сейчас противостояние всё нарастало, набирало обороты, и никто не разбирался в причинах очередного конфликта.

— Это они во всём виноваты, они! — послышался откуда-то женский визг.

Анжело только поморщился. Свернув на другую улицу, побрёл дальше. Дома нависали над ним, как жестокие несправедливые судья.

— Да чего ты трусишь? Ночью в лесу будет весело! — воскликнул юный голос.

Мимо прошла компания подростков. Девушка, к которой обращались, потерянно втянула голову в плечи.

— Это не лес, а посадка, Дэн. Мало ли кто там встретится.

— А кто нам встретится? — запальчиво возразил Дэн. — Монстры вне закона, патрули их ловят. Хватит бояться, идём!

Молодёжь скрылась за углом. Анжело вздохнул. Ничего не боятся. Теперь ничего. Не оглядываясь, он продолжил путь.

Нужный дом Анжело нашёл бы с закрытыми глазами — так уже привык навещать его. В подобном районе, однако, здание не особенно выделялось. Среди обветшавших жилищ и грязных улиц обгоревшая многоэтажка казалась чем-то обыденным. Никто не обращал на неё внимания... чем и пользовались её жители. Оглядев улицу и убедившись, что никто на него не смотрит, Анжело скользнул в полуразрушенный подъезд.

В заброшке было в разы холоднее, чем на улице. Закопчённые окна едва пропускали свет солнца. Редкие пробивающиеся лучи выхватывали летающую в воздухе пыль. Пепел с грязью мешались на полу, неприятно пачкая дорогую обувь. Но Анжело не морщился — привык. Выйдет и вытрет. От волнения слегка перехватывало и так затруднённое в этом месте дыхание. Сегодня у него особенный визит. Осторожно поднявшись по лестнице, Анжело толкнул дверь одной из квартир. Вдогонку ему полетел мерзкий смех и топот маленьких ножек.

— Это я! — крикнул мужчина, входя.

Дверь жутко скрипнула за спиной, закрываясь.

Они были здесь, как всегда. Стоило Анжело переступить порог, как на него дохнуло смрадом. В этот раз мужчина почти не закашлялся — привык. Лишь невольно потерев свой широкий приплюснутый нос, он поднял в приветствии ладонь.

— Никто не тревожил? — спросил с улыбкой.

Сидящий в кресле парнишка лишь покачал головой. Поднял пустой взгляд на гостя. Из-за неестественно свёрнутой шеи его жест выглядел пугающе. Впрочем, и сам парень внушал ужас. Бледное лицо с нарисованными, как у клоуна, слезами, наигранная улыбка, вывернутая вбок рука сразу выдавали — этот человек мёртв. Не моргнув глазом Анжело кивнул ему.

— Привет, Стэн.

— Привет, — прошептал Стэн.

Жители брошенной квартиры стягивались к Анжело со всех её уголков, и от этого зрелища кому угодно стало б не по себе. Мужчина прошёл вглубь, спокойно опустился на диван. Рядом тут же пристроилась девочка с дешёвым зайцем в руках. Чёрные провалы глаз не отрываясь пялились на Анжело.

— Чьи истории ты запишешь сегодня? — с любопытством спросила девочка.

Анжело улыбнулся. Этим-то и была уникальна нынешняя встреча.

— Ничьи. Я уже записал истории каждого из вас, Лили, — сказал он ласково.

Покопавшись в дипломате, достал блокнот. Кожаная обложка и надпись «Ежедневник» не вызывали ни у кого любопытства. Этим-то Анжело и пользовался.

— В этом блокноте, — произнёс он, показывая его Лили, — собраны страшилки со всего нашего города. Все рассказы и истории, которые мне удалось услышать. Так что сегодня я пришёл не слушать, а читать. Вы, как мои соавторы, услышите эту книгу первыми.

Квартиру затопил одобрительный гул голосов. Городские монстры подобрались ближе, готовясь слушать. Улыбнувшись, Анжело лизнул палец и открыл первую страницу. Помолчал, готовясь. Как он надеялся, что это всё не зря! Хоть бы было не зря... Но именно эта книга могла перевернуть обратно пошатнувшийся мир. Откашлявшись, мужчина начал:

— Страшные истории сопровождали человечество со времён его зарождения. Чем больше эволюционировали люди, тем больше монстров рождала их история. Началось всё с предков, пытавшихся с того света предостеречь потомков об опасностях жизни. Потомки прислушивались... И так постепенно на Земле появлялась новая раса — раса чудовищ из наших кошмаров.

Диван продавился — рядом опустился мужчина в цилиндре, бабочке и пиджаке с ласточкиным хвостом. Неестественно длинные, как ветки, пальцы слабо шевелились. Анжело улыбнулся. Бумеранг. Тот, кто возвращал людям все их злые поступки жестокой кармой. Одно из его любимых существ.

— Долгое время страшилки и люди уживались вместе, — продолжил Анжело. — Монстры оберегали человечество от него самого. Через страх, лишения они учили нас ценить свои жизни, радоваться даже мельчайшим приятным событиям, беречь близких и самих себя. В этом была главная цель страшных историй — возвращать людям вкус к существованию. И, раз уж мы забыли об этом, я позволю себе рассказать вам всё заново.

Герои его единственной книги молча внимали словам человека. Воздух дышал угрозой, которую источали их когти, клыкастые пасти, жестокие взгляды. Но это не была угроза Анжело. Его, борца за правду, здесь любили. И он платил им тем же, вознося благодарность за все их прошлые заслуги.

— Многие призраки происходят из нас же самих, из людей, — читал он вслух. — Таков, например, Чёрный байкер. Эта городская легенда известна, наверное, во всех странах — в основном потому, что даже после смерти призрак не останавливается и колесит по дорогам, куда понесёт душа. Байкер разбился в юном возрасте на ночной дороге — и долгие годы мотивировал молодых людей быть осторожнее в своём желании стать круче.

Анжело перевёл дух. Все боль и потери, которые он пропустил через себя, собирая материал для книги, всколыхнулись снова со дна души. Он продолжал читать, и собравшиеся вокруг существа представали перед его взглядом каждый своим несчастьем. Стэн, решивший покончить с собой и передумавший в процессе полёта, стал вечным предостережением для тех, кто необоснованно не ценил свои жизни. Майк номер Один, трудоголик, умерший на работе от сердечного приступа, стал офисным полтергейстом, портившим жизнь всем, кто пытался сгореть в погоне за деньгами. Анжело и сам пару раз видел его в своём отделе — до того, как призраки стали вне закона. По-паучьи выкрученное тело Майка всегда предшествовало чьему-то отпуску.

— Ночной гость, одно из немногих не призрачных существ, предостерегало людей от поздних прогулок. С его появлением в городе сократилось количество изнасилований и уличных драк — избегая одной опасности, люди избегали всех.

Ночной гость подобрался ближе, переступая мягкими когтистыми лапами. Похожее на змеиное, хоть и покрытое шерстью тело извивалось кольцами, светящиеся в полумраке глаза внимательно следили за рассказчиком.

— Венди, бывшая наркоманка, умершая от передоза, преследует всех прожигателей жизни, — продолжил Анжело. — Кошмарами, пророчествами, видениями наяву она заставляет многих одуматься. Так однажды Венди спасла мою сестру, связавшуюся не с той компанией.

Анжело запнулся. Он вспомнил сестрёнку, увлёкшуюся веществами, гулянками, риском. Вспомнил и ужас в глазах девочки, когда та познакомилась с призраком. Он до сих пор был по гроб жизни обязан Венди, хоть и, увы, не знал, где её найти.

...День подходил к концу. На улице ещё больше темнело, и лишь редкие фонари да глаза Ночного гостя подсвечивали комнату. В лунном свете Анжело с трудом разбирал строчки в блокноте, но продолжал читать. Это было важно. Безумно важно.

— Лили, девочка, погибшая по недосмотру равнодушных родителей, учит нас ценить близких, — произнёс он, невольно поглаживая по голове призрака со спутанными волосами. Девочка слабо всхлипнула под его рукой. — Её плач и зов напоминают нам, что родные не вечны и их нужно беречь. Мы это часто не помним.

Блокнот почти кончился. Анжело перечислил уже всех, кого мог: и карликов, сводящих с ума любителей гулять по заброшкам, а оттого сокращавших количество свернувших себе шею на развалинах, и маньяка, каравшего за ложь и предательство, и «Грех уныния» — духа, преследовавшего лентяев. Осталась последняя. Она. Причина всего случившегося и одновременно та, кто его когда-то спасла.

— Испокон веков страшилки предостерегали нас, — тихо произнёс Анжело. Поднял на мгновение взгляд, выискивая её в темноте сгоревшей квартиры. Нашёл. Грустно улыбнулся. — Так поступала и она. Каролина. Все мы знаем эту невероятно красивую девушку, покончившую с собой из-за несчастной любви. Когда её предали, она решила, что не сможет жить без него. Без любимого. Позже, став призраком, Каролина пожалела о содеянном, но было поздно. Совершив один необдуманный поступок, она потеряла возможность познать настоящее счастье. Насладиться будущим. Дать себе другой шанс. Каролина всегда учила нас, что ни одна любовь не стоит того, чтоб из-за неё умирать. Но кое-кто интерпретировал её послание иначе.

Каролина бесшумно приблизилась к дивану. Села рядом. Анжело вновь увидел её огромные зелёные глаза миндалевидного разреза, острое личико, нежные губы. Холод от её плеча проник даже сквозь одежду, напоминая о том вечере, когда сам Анжело, сидя на полу, третью неделю заливал горе дешёвым алкоголем. Он слишком тосковал по бросившей его любимой. Не было сил даже встать. И тогда пришла Каролина, стенаниями и жалобами доконавшая его. Заставившая очнуться.

— Четыре года назад, — читал вслух Анжело, — девочка, терпевшая неудачу за неудачей в личной жизни, решила, что раз у красавицы Каролины ничего дельного не вышло, то ей и подавно надеяться не на что. Выбрав привидение своим идейным вдохновителем, девушка записала проникновенное видео о том, что любовь убивает. Что девушкам стоит быть столь же смелыми и прервать своё бессмысленное одинокое существование. Что неблагодарные мужчины ещё пожалеют о них, и это научит их быть снисходительнее к следующим. Видео было длинным и всё сопровождалось именем Каролины. Когда после смерти девушки оно вышло в сеть, по стране прокатилась волна самоубийств. И все обвинили страшилки.

Атмосфера в комнате накалилась. Послышалось шипение, скрежет, резко похолодало. Только Каролина не злилась. Опустив голову, она грустно смотрела на свои колени и молчала. Анжело взял её за призрачную руку и получил ответное пожатие.

— Призраки и чудовища резко стали врагами человечества. Мы устроили травлю на них. Забыв всё прошлое, мы убиваем материальных монстров, а бесплотных отпугиваем специальными шокерами. Говорят, в лабораториях изобретают оружие, которое одолеет и призраков. Но почему мы так агрессивно ответили на глупый поступок подростка, в котором духи не виноваты?! Мы забыли всех спасённых, образумленных, убережённых от несчастий, забыли, что страх и боль — необходимые для выживания механизмы эволюции? Без страха не бывает осторожности, а чужие несчастья учат нас ценить то, что имеем мы. Долгое время смерть и карма, сопровождавшие человечество в лице страшных историй, прививали нам любовь к жизни. Сейчас, гуляя по улице, я вижу детей, которые больше не думают об опасности. Они лишены руководящих посланий и предостережений. Я вижу взрослых, которые тонут в своих проблемах, и некому объяснить им, что дышать — уже счастье. И потому я молю вас — верните человечеству кошмары. Верните нам тот контраст, которого не хватает для того, чтобы любить нормальность. А страшилкам верните людей, без чьей благодарности их существование бессмысленно и тоскливо.

Звук его голоса замолк в тёмной квартире. Лили плакала. Каролина ласково поглаживала ребёнка по голове, обнимала, нисколько, впрочем, не осуждая Анжело. Стэн печально насвистывал какую-то мелодию. Майк Номер один стрекотал, как кузнечик, в углу. Они страдали. Они не заслужили такого. Анжело смотрел на искажённые лица, выкрученные тела, пугающие глаза, клыки, когти и продолжал защищать страшилки даже внутренне. Он был обязан им дважды — и, в отличие от других, не забыл этого.

— Это не сработает, — вздохнул Бумеранг. — Ты просто попадёшь в опалу вместе с нами.

Анжело только пожал плечами. Он и сам понимал, что такое возможно. Но риск — благородное дело, не так ли?

— Я хоть попробую, — сказал он с улыбкой. — Оно того стоит.

Бумеранг медленно кивнул. Взглянув за окно, выпрямил свои длинные, как ходули, ноги.

— Уже темно. Я провожу тебя.

Анжело благодарно кивнул, убрал ежедневник в карман. Поднялся следом. Ему нравился Бумеранг. Самый неуязвимый из всех и самый справедливый. Монстр открыл скрипучую дверь квартиры, и, игнорируя возню в подъезде, они вышли в темноту улицы.

Анжело шёл бок о бок с чудовищем по неблагодарному городу и даже не осуждал его жителей. Он не считал их ни монстрами похлеще страшилок, ни злодеями. Анжело лишь жалел об их глупости. И, проходя по улицам, полным отдалённого воя полицейских сирен, всё больше уверялся в своём желании хоть кого-нибудь образумить.

© Лайкова Алёна