Время действия – конец девяностых, место – окраина Москвы. Пиздатый район недалеко от метро Выхино: пьяные туловища на детских площадках, шприцы в подъездах, еженедельные рейды товарищей милиционеров к особо рьяным борцам со злой водой – ну, вот это вот всё. И, да. Ебанутая на всю голову, но довольно мирная соседка снизу.
В общем, вопреки всему – на дворе ранняя весна. Угол комнаты перестает промерзать, и можно спать без свитера. По каскадам луж на асфальте, над которым будто бы потрудились «Летающие крепости» ВВС США, барражируют кусочки льда и бумажные кораблики, которыми мы с упоением забиваем все стоки ливнёвки в округе. Для настроения можно, наверное, читать под песню «Городок» Анжелики Варум. Помните? «Ах, как хочется вернуться, ах, как хочется ворваться…»
Я – малолетний пездюк в модной шапке-петушке, вырываюсь из коммунальной квартиры в огромное и недружелюбное пространство с целью совершать мелкие пакости и, по возможности, избегать наказания.
На лавочке курит женщина из нашего подъезда – задёрганная и тихая, с выцветшим лицом, плохо покрашенная в блондинку. У неё двое малолетних детей и сильно пьющий муж. Понимаю, что тогда ей не могло быть больше тридцати – но выглядела она на пятьдесят.
Меня это мало волновало – ведь впереди целый двор приключений, а если бабушка не будет смотреть в окно – то и другие дворы, и магазинчики с грузинчиками, где можно за пятачок поиграть в стрелялку на игровом автомате.
Из соседнего подъезда вывалилось невыспавшееся тело моего товарища. Его мать работала по ночам, и он мог играть в Денди хоть до утра. Мы двинулись на поиски пятачка. Конечно, можно попросить у родителей – но, понимаете, найти его, или насобирать мелких монеток и обменять у грузинчика на пять рублей – вот оно, приключение.
Вокруг магазинов шансы найти сокровище повышались, но на газоне вокруг дома искать интереснее. Можно бить палкой окружающие кусты, сбивая оставшийся окаменелей то ли лёд, то ли снег, ну, или вляпаться в подарок, оставленной собакой кого-нибудь из соседей – поэтому решено было искать прямо здесь. Прошлогодняя трава, осколки бутылок. Увидевшие свет ароматные подснежники, оставленные теми самыми собаками, а иногда, кажется, и людьми.
Среди этого иногда удавалось отыскать что-нибудь интересное – оторванную от куклы руку, старую плюшевую игрушку, которую можно притащить домой, постирать, попросить бабушку полечить её с помощью швейного набора – и добавить к коллекции таких же сбитых лётчиков, брошенных командирами на нейтральной земле. Но сегодня нам повезло – под ногами что-то блеснуло, и через пару мгновений мы разглядывали диковинную штуку: в руках у меня была металлическая зажигалка с кривой, явно самопальной гравировкой в виде обнажённой женщины. Слышь, зырь, баба голая – пустив слюну, констатировал мой подельник.Спорить я не стал, хотя в глубине души был против столь легкомысленной грубости в адрес дамы.
Так, в одно мгновение, я стал если не богатым, то довольно состоятельным молодым человеком. Если правильно подать находку на дворовой бирже, можно поднять цену до нескольких редких соток с покемонами, или даже выклянчить за них тяжелую биту для них. Идею об игре в стрелялку и пятачке начисто вымело из головы: я уже задумывал, как наиболее рационально распорядиться новым ресурсом.
Ну, во-первых, надо её заправить – чему поспособствовал дядька, которого я видел только в двух состояниях: бухающим и собирающимся бухать. Он, как и всегда, обитал на земле под своей машиной, которая, судя по возрасту, помнила Курскую битву, а судя по виду – ещё и принимала в ней активное участие. Во всяком случае, перемещающейся самостоятельно я её не видел, но бензин у мужика был. Он радостно окатил мою находку, руки и штаны горючей жидкостью – и, хотя я был довольно тупым ребенком, тут же проверить зажигалку мне в голову не пришло.
Вечерело, поэтому идею помыть руки дома военный совет отклонил. Больше гулять не выпустят. Да и, в конце концов, чем вода из-под крана отличается от воды в луже? В целом – ничем. Поэтому я умылся я в луже. Почему бы и нет.
Следующим пунктом программы была идея что-нибудь поджечь. Зайдя за дом, между жестяными гаражами-ракушками мы нашли пачку газет – и провели испытания на них. Пламя из облитой бензином зажигалки взметнулось резко и неконтролируемо – мой торчащий из-под шапки чубчик стал немного короче, газеты занялись – и эксперимент был признан успешным. Теперь я был готов, подобно Прометею, нести людям огонь, даже если они об этом особо не просят.
Подкидывая находку на ладони (так делали крутые парни в фильмах), я с товарищем навернул ещё несколько кругов вокруг дома в поисках подходящей цели для нового испытания, но, к счастью окружающих, мы ничего не нашли. На третьем или четвертом круге мы подметили суетящихся у гаражей мужиков – но особого значения этому не придали, потому что связать свои шалости с последствиями в виде переполоха – это причинно-следственная связь, это сложно.
Темнело всё стремительнее. Лёгкий прохладный ветерок шевелил арматуру, торчащую из стен старого детского сада, и гонял по двору пустые бутылки. На голом пока ещё дереве знаменем победы развевался чей-то красный пакет. Подхваченная ветром стая бездомных собак, поджав хвосты, трусила куда-то по своим собачьим делам.
Всех загнали по домам – и совершить выгодный бартер мне светило только завтра. Всё так же подкидывая на ладони зажигалку, я подошёл к подъезду и увидел дядьку с шестого этажа. Кажется, его звали Серёгой – во всяком случае, по воспоминаниям, он был похож на Серёгу. Серёга работал на заводе АЗЛК недалеко от нас, и курил длинные папиросы. Слышь, малец, говорит, а чё у тебя? Ебать, я ж её, на хуй, зимой где-то к хуям проебал, в пизду! Спасибо, слышь! Ты короче заходи, я тебя чаем напою.
По моим намокшим глазам он понял, что сказал или сделал что-то не так. Или что мне не так уж хочется чаю. Однако, Серёга проявил интерес и сочувствие соответственно ситуации: Слышь, грю, а ты чё, себе её хотел? Слышь, извини, мелкий, я тут вон Светку нарисовал – я-то её эт самое, а тебе нахуя? Да и от родителей получишь за такие игрушки. Иди с Богом.
Я не понял, что он совершил со Светкой такого, что вдруг сделало её подходящим объектом для изображения на зажигалке, при том, так сказать, топлесс. А ещё я был обижен, и твердо вознамерился мстить. Ну, в меру своих умений – нассать под дверь там, или тухлое яйцо под коврик, и лёг спать в весьма воинственном настроении. Исторический шанс выменять себе позолоченную биту для соток был утерян, возможно, навсегда.
Поутру я успел вточить тарелку овсянки, когда в дверь нашей коммуналки позвонили. Бабушка поинтересовалась, чего гости изволят – а изволили они выяснить, не наши ли пиздюки чуть не сожгли к хуям их гаражи. Не наши – уверенно заявила бабушка. Наши бы не додумались. Что ж, спасибо и на этом.
Наивно не подозревавший о планах моей мести Серёга потом подогнал мне пивных пробок с кодами – за них можно было получить красивый бокал с надписью «Клинское», а у него, если верить на слово, на хуй, блядь, уже есть два таких, к хуям, так что держи, малец. За это я его простил, и передумал ссать ему на дверь – хотя осадочек, конечно, остался.
Потом я даже уломал батю бокалом этим озаботиться, и съездить его получить. Бокал цел до сих пор – мамка использует его как вазу для цветов и ценит за благородную тяжесть. Всё-таки «Клинское», не хухры-мухры.
Серёга много бухал и погиб то ли в пьяной драке, то ли выпав из окна. Я помню только его тяжёлые, шершавые ладони, отсыпающие мне в карман драгоценные крышки, и взгляд из-под надвинутой на глаза шофёрской кепки. Ну и бокал, хранящийся где-то в закромах новой квартиры напоминает о том, что Серёга не ушёл бесследно – а жил и был, наверное, неплохим мужиком.
Женщина из нашего подъезда с выцветшим лицом и плохо покрашенными волосами через несколько лет повесилась на трубе в ванной комнате. Наверное, жизнь с мужем-алкоголиком её всё-таки доебала. Её дети выросли сначала в ершистых и колючих пацанов немногим старше меня, а потом – в нормальных мужичков, вполне себе устроенных в жизни.
Этого я уже не увидел, потому что родители собрались с духом и перебрались из коммуналки, прихватив и меня довеском.
Ебанутая соседка снизу ещё лет десять периодически звонила моей бабушке с просьбами утихомирить нас, пиздюков, которые бесятся и по ночам прыгают у неё на потолке. Потому что сами родители переехали, а нас с двоюродным брательником – оставили, чтобы мы портили ей жизнь. Аргументы типа тех, что мы уже выросли до дяденек, и вообще там не живём, были отметаемы – но без злобы, а так, мол, знаю тебя, Ивановна, пиздишь ты мне всё, но всё равно тебя люблю. А потом и сама соседка тихо умерла во сне, и новости из мест моего детства перестали поступать совсем.
И, знаете, сейчас, попивая на кухне чаёк с женой, или прогуливаясь по парку, который знаю с детских лет, нет-нет, а накатывает что-то такое из той весны – как будто было что-то во мне, и где-то по пути отлетело, потерялось, не разглядеть теперь в той жухлой прошлогодней траве. И даже не понять, что это было – только ощущение пустоты внутри, и иногда – нехватки чего-то.
Наверное, это было что-то важное.
