KAKAXA.MOHOMAXA

...или история одного весёлого лета. Было дело в 2009/2010 году примерно. Был я молодой, холостой, весёлый и рьяно пьющий. И чё-то на каком-то музыкальном форуме в этих ваших интернетах (да-да, были времена) заобщались мы задушевно с девушкой со схожими музыкальными предпочтениями – и, охуеть теперь, оказалась она не только с хорошим музыкальным вкусом, но и неплохим чувством юмора, и выпить любила. То есть была почти как я. Впрочем, околорокерская тусовка всегда была такой – весёлой и уважающей обильные возлияния.

Ну я в общем закинул удочки – слушай, говорю, подруга, а пойдем пивка попьём что ли на выходных? Компашку соберём, шашлычки там, или в городе где. Ой, говорит, слушай – а ты откуда? Москва? А я, блядь, из Каунаса. Это в Литве, знаешь? Точнее, я из другого литовского городка, но русские обычно с трудом его название произносят и запоминают, и вот прям щас в Каунасе живу.

Как известно, москвичи только подозревают, что за пределами МКАДа есть жизнь, так что я сделал удивлённое лицо – во-первых, схуяли прибалты так заебись грамотно пишут по-русски, да и вообще чё за дела, пиво-то как теперь вместе попить!?

Можно было сказать «ну ладно, значит, не судьба». Но сдаваться при первых признаках возможной неудачи – позорное малодушие, недостойное сынов Одина, правда ведь? Ну и стали мы думать.

И придумали. Ну – говорит подруга моя, я вообще в школе русский изучала углублённо, нас теперь уже от универа собираются отправлять в Московскую область в какой-то языковой лагерь по обмену. Там, типа, и увидимся. Я грю – говно вопрос, ждём лета. Ну долго ли коротко ли, прибалтийский десант высадился в Подмосковье, и мы стали думать, как бы всё это обставить, чтоб было в ажуре.

В Москву студентиков одних не отпускали – как же, коварные москали порвут бедных прибалтов и ко на британские флаги. Лагерь был расположен где-то в лесистых ебенях, и добраться туда можно только на машине, которой у меня не было. Проблема «как добраться» меня волновала мало – у меня имелся пиздатый атлас Москвы и области, и путешествовал я в основном по нему, ибо мобила моя была стара, кнопочна, и ко всяким штукам типа навигации не очень приучена. Но что же делать?

Приуныли мы, но порешили разбираться с проблемами постепенно. Приехали они на месяц – так что время у нас было. Первым делом подруге был дан наказ во время очередной экскурсии разжиться местной симкой. По завершении квеста мы могли быть на связи постоянно – смски и мобильная аська были нашим всем.

Затем мы впервые встретились вживую в районе Красной площади – подговорив сопровождающих и сообщив, что мы дальние родственники, мы пошли тусоваться по Никольской, переулочкам у Кузнецкого моста, наконец, попили пивка в рыгаловке возле Таганки, и, ближе к вечеру, уставшие, но заметно повеселевшие, вернулись к автобусу, долженствующему увезти господ лингвистов обратно в лагерь.

Вышло хорошо, но мало. Душа, так сказать, требовала, а невидимая рука рынка расставила всё по своим местам довольно скоро. Однажды утром, собираясь на работу, я прочел в аське сообщение, сулящее мне золотые горы. Мол, новые друзья и собратья по заточению в лесном лагере, услышав историю, как мы охуенно погуляли по городу и попили пивка, возжелали сопоставимых по качеству удовольствий – а мы быстро сообразили, как нам можно на этом ещё и заработать. С этого момента у меня началась весёлая жизнь.

Для начала я взял двухнедельный отпуск – имея в году два учебных, обычный я почти не тратил. И каждое утро, вставая пораньше, ехал на другой конец города – увы, за давностью лет запамятовал, от какой станции ходил заветный автобус. То ли от Южной, то ли ехал в направлении Истры - вспомнить так и не удалось. Там, возле автовокзала, я закупался по полной – примерно 15 бутылок пива, сухарики/чипсы, сигареты, жвачка, и что-то по мелочи. В общем, сколько позволял добротный отцовский рюкзак объёмом литров так 60, и сколько могла выдержать спина.

Потом я ехал на автобусе почти до самого лагеря. «Почти» - потому что от трассы, блядь, нужно было ебашить по холмам и лесам почти без ориентиров ещё километров пять-шесть, а автомобильная грунтовка к лагерю шла как-то полукругом и увеличивала подлётное время минут на сорок. Ещё по ней радостно рассекал персонал на УАЗах, и приходилось, как заправский партизан при виде повозки с немцами, быстренько спрыгивать в кювет, чтобы не укатали в блин.

В один из дней по дороге я встретил грибника, который при виде меня, пыхтящего, как паровоз, и обливающегося потом, знатно подохуел, но подсказал, что рядом есть тропинка, которая облегчит мой путь. Если тот грибник читает это...ну, вы поняли. Спасибо ему.

В общем, после всех мытарств, я достигал ворот лагеря, под видом всё того же родственника проникал на территорию, а потом мы начинали наш бизнес. Посидев на лавочке, поболтав о том о сём, мы приходили в жилые корпуса, где тусили и галдели прибалтийские пацаны и девчонки, и загоняли им пиво и закуски по совершенно небожеским ценам: если мне не изменяет память, семерка от «Балтики» тогда стоила что-то в районе 30 рублей за бутылку, пачки сухариков примерно столько же.

Гости из бывших советских республик покупали их у меня по 300 рублей (прибыль почти 1000%, куда там центральным барам!), и были довольны – других возможностей добыть заветную амброзию не было, денег родители выдали, видимо, в достатке, а потратить их было некуда. Ну, разве что на магнитики и матрёшки в центре города.

Жвачку и чипсы также разбирали на ура - закусывать надобно, а жвачка должна была помочь скрыть следы преступлений. Суммарно через пару-тройку часов пребывания в лагере я становился богаче на без малого десять тысяч рублей – при моей тогдашней зарплате в двадцать тысяч в месяц это было охуительно. Я уже планировал, как сколочу первый миллион и куплю яхту, как у Абрамовича.

Так прошло несколько дней, и мне хотелось масштабировать бизнес – я предложил идею нескольким друзьям, но они не вдохновились планами брать выходные и хуярить по лесам туда-обратно, ещё и гружеными по самое не могу. Ёбаные интеллигенты! Всё приходится делать самому. Тогда я развил идею: к рюкзаку прибавил две объёмные сумки (помните такие, на рынок с ними все ходили – «сумка оккупанта клетчатая»?). Пиво в них таскать было тяжело, а вот для лёгких закусок они годились. Также я просёк фишку, что можно покупать пивас в пластиковых бутылках по 1,5 – 2 литра, одноразовые стаканчики и извлекать ещё бОльшую прибыль при меньших вложениях, разливая пенное, так сказать, по бокалам. Девчонки стали заказывать вино и сладости. Я ужасно жалел, что у меня такие унылые друзья, и что у меня нет второй спины и ещё пары рук – как у ебучей богини Кали, ну, или на худой конец – как у Горо из Мортал Комбата. Наверное, можно было придумать ещё что-нибудь – но я был юн, кровь кипела, и я делал это скорее из любви к искусству и тяги ко всякой хуйне, а корыстолюбие было всё же на втором месте.

Честно говоря, я вообще слабо понимаю, как всё это тогда работало – видимо, похуизм персонала лагеря и наша борзота сыграли, как никогда. К нашей веселой компашке прибились почти не говорившие по-русски представители других стран – удалые финны, которые пели какие-то песни на своём языке, и привносили в тусовку неповторимый шарм. Пара ребят из Австрии – с ними я говорил на чистом немецком, ну, типа «хальт», «хенде хох, фриц швайн», и всё в таком духе. Они обижались, и говорили, что вообще-то они не немцы – что я умело парировал аргументом, что Гитлер вообще-то был австрийцем, и вообще нехуй мне тут, а то пива не получите. А ещё как-то зашли два ебических размеров негра. Я не понял, откуда они были, общались мы больше жестами – но они несли кэш, а кэш – это наше всё, вы же понимаете.

Мы гуляли между корпусами, и тусовка следовала за нами. Нам самим пива почти не доставалось – всё в прямом смысле вливалось в бизнес, зато в выходные мы по проверенной схеме с «дальним родственником» тусили в городе, перебравшись из дешёвых рыгаловок в пабы и пивные рестораны – а чо, юные бизнесмены могут себе позволить.

Разок к нам смогли прибиться давешние финны с подружками – и гулянка перешла в совершенно иную плоскость. Да, мы проебали обратный автобус до лагеря. Местная симка из гостей столицы была только у моей подруги – но в телефоне не было номеров никого из персонала лагеря. Смеркалось. Мы в футболках сидели на набережной Москвы-реки, недалеко от Большого Каменного моста, и смотрели на проплывающие кораблики. За рекой дымила ГЭС-1, на небе сияли звёзды, а вкус копченых сырных косичек и вина из пакета делал эту ночь незабываемой.

При помощи великого GPRS-интернета и верной Nokia E63 я не оставлял попыток выйти на сотрудников лагеря – мне нихуя не улыбалось приглашать в гости эту шоблу-ёблу, или искать им какой-нибудь хостел (кажется, я тогда и слова-то такого не знал). После масштабного гугления и звонков по всем номерам, которые нашлись на сайте, я таки сумел через непонятного чувака выйти на водителя, который должен был отвезти моих собутыльников обратно в лагерь.

Наверное, если бы не ужасы и анальные кары, которые он представил, услышав о том, что забыл пять человек в Москве и уехал – я бы получил охуительных пиздюлей. Выяснилось, что их не столько забыли, сколько проебали - отъезд задержали, искали, звонили – но то ли у потеряшек не работал роуминг, то ли ещё чего, но найти их по горячим следам не удалось, и дело шло к заявлению в полицию и международному инциденту. А всего-то надо было ставить им свой номер - очень вовремя подумал я.

В целом мне и сейчас как-то сложно представить степень дикости ситуации – не очень говорящих по-русски студентов оставляют в чужом городе с непонятным чуваком, и они где-то шароёбятся до ночи – это пиздец по всем меркам, граждане. Самое интересное, что инициатором паники оказался я сам – а гостям было как будто и до лампочки. Кажется, они, вырвавшись на свободу, вообще не особенно заморачивались мыслями о возможных последствиях.

В общем, ребята были обслужены практически бизнес-классом – на набережную за ними приехал минивэн, куда они радостно погрузились и радостно укатили в закат. Я обнаглел настолько, что попросил водилу докинуть меня до дома – а че, метро уже почти закрылось, не успею, а ехать далеко. Вот тут я уже был послан на хуй, как самая оборзевшая скотина в мире – ну и, собственно, с этим даже не спорил. Добираться до дома пришлось самому.

Это были наши предпоследние весёлые выходные – на последовавшей за этими приключениями неделе гости лагеря начали потихоньку разъезжаться, наш бизнес свернулся сам собой (но на пиво ещё оставалось), с подругой мы на прощание обнялись – обещая звонить и писать, что даже делали изредка, и через годик я совершил первое в жизни заграничное турне, попив литовского пивка и заблевав пару литовских клумб с литовскими цветами.

Но это, как говорится, уже совсем другая история.

Умеете ли вы ненавидеть так, как умеют маленькие дети?

Я вот – не уверен.

Во взрослой жизни всё это маскируется и сглаживается разными «да ладно, мы вместе работаем», «ну хрен с ним – родственников не выбирают», а вот, будучи мелким, я умел ненавидеть людей просто так. Ну, потому что они мне не нравятся.

Не знаю, было ли такое у вас – это сложно объяснить, когда человек просто не нравится, и точка, никаких шансов оправдаться. Пусть говорят, что внимание и любовь детишек можно купить сладостями и сюсюканьем – но я твердо уверен, что со мной такое не прокатывало. Если чувствуется гнильца, неискренность, излишнее жеманство или чванливость - всё, баста. Ты записан в чёрную тетрадь.

О да, я ненавидел многих. Например, жену отцовского товарища – она громко и омерзительно смеялась, и постоянно меня воспитывала. Это не делай, тут не трогай, сюда не ходи. В общем, ей, кажется, первой из взрослых досталась сомнительная честь услышать от меня три главных слова: «посла на хуй!». Мои уши несколько пострадали, но я остался убежден в своей правоте. Воспитывать меня может только мамка, а ты, тётенька, иди, куда я сказал, не задерживайся.

Я ненавидел соседа по подъезду, который мудохал своего сына – моего сверстника и товарища. Потому что мудохал просто так, а отец объяснил мне, что по жопе получаешь только за дело – и в этом была высшая справедливость.

Но больше всех я ненавидел тётку, которая ужасно и вульгарно красилась, носила химическую завивку, обладала мерзким писклявым голосом, и жила в самом центре Москвы в огромной квартире с высокими потолками. На стенах там были светильники в виде подсвечников, а переход между стенами и потолком был украшен обильной лепниной. Да, в квартире. Лепниной.

Я тогда такое видел только в музеях, и поэтому знатно охуевал. Впрочем, если бы я попал туда в зрелом возрасте – не думаю, что охуевание моё было бы меньшего размера. Лепнина в жилой квартире – это выше моего понимания, извините. За спиной отца она рассказывала матери, какой он дурак и как он её бросит с ребенком. Алё блядь, ребёнок здесь и всё слышит!

Но вернемся к нашим баранам. Апофеоз и звёздный час моей детской ненависти пришёлся на день, когда родителям нужно было поехать куда-то вдвоем – то ли в больницу, то по делам к родне, не суть. И оставить не по годам инициативного меня одного в квартире было смерти подобно. Поэтому пригласили за мной приглядеть эту самую тётушку.

А чтобы я сидел смирно, мне приготовили блюдо, которое я любил всем сердцем, и продолжаю любить сейчас – салат Оливье, строго тётушке наказав покормить меня им, если я буду хорошо себя вести, вместе с обедом.

Я чего-то тусил по квартире, тётушка втыкала в телевизор, не слишком интересуясь моей персоной. Поскольку особым уважением у меня она не пользовалась, я рассудил, что на самом деле это я должен присматривать за ней – и как бы случайно прохаживался мимо неё, приглядывая, чтоб не хулиганила.

Как ребенок, росший в девяностые, я знал цену вкусной жратве. И вот смотрю – то она чаёк попивает с конфетками, то супчик наш наворачивает. В голове моей уже сложились картины голодной смерти меня и родителей после такого нашествия. Я нахмурился, но стерпел.

Однако, в какой-то момент увидел, как она в очередной раз запустила загребущие руки в наш холодильник – и потянулась не к чему-то, а к кастрюльке с Оливье! Моим Оливье! Ну, тут душа поэта не выдержала.

Глаза мои налились кровью. Я издал рёв, которому позавидовал бы обожравшийся мухоморов потомственный берсерк. С низкого старта взял уверенный разгон, и всей своей, пусть и небольшой, массой врезался в дверцу холодильника, в котором рылась злостная расхитительница прекрасных яств.

Эффект был запоминающийся. Вопль возмущения и досады навсегда отпечатался в моей памяти. На обоих ушах у тётушки чётко отпечатался след от резинки, расположенной на дверце холодильника и его корпусе. Она, явно получив контузию не хуже, чем от крупнокалиберного бетонобойного снаряда, в ужасе пятилась от меня, не понимая, что произошло. Я же прокричал ей вдогонку – «А ну хватит нас объедать! Тебя сюда не жрать позвали!».

И, видя отсутствие повторных попыток завладеть содержимым моей кастрюльки, победно удалился в комнату.

Надо сказать, вечером профилактических пиздюлей я всё же получил, но отец от этой истории попеременно смеялся и плакал горючими слезами. То же самое касалось и матери. Оливье мне скормили на ужин, что я расценил как закрепление победы в битве с оккупантами. Не думайте, что дети не секут эти фишки, когда вы на них позлились только для виду. Уплетая заветное блюдо за обе щеки, я возмущенно рассказывал, как наши продовольственные запасы едва не были уничтожены в ходе нашествия кочевников, а родители согласно кивали с серьезными лицами.

Опять же, замечу, что в основном детские чувства со временем ослабевают – но не в этом случае. Память о попытке сожрать мой Оливье я пронёс сквозь года – и до сих пор отношения наши с этой тётушкой далеки от идеальных, хотя снова защемлять голову холодильником я бы ей, наверное, не стал. Да и других грешков у нее хватает, если уж начистоту.

В общем – не стоит недооценивать детей, товарищи. И не поворачивайтесь к ним спиной. И никогда, ни при каких обстоятельствах не покушайтесь на их вкусняшки.

Было дело лет пять назад, точнее уже не скажу, наверное. Тогда я изредка ездил на выходные в гости к товарищу на электричке – ранним утром, по субботам, с Курского вокзала. Там мы весело проводили время – костёр, шашлык, всё, как положено, и, отоспавшись, разъезжались в воскресенье по домам.

И вот – площадь перед Курским, зима. Времени – что-то около шести утра, людей почти нет. Темно. Человеческое присутствие выдают только огоньки сигарет вдоль забора, изредка рассыпающиеся искрами, ударяясь о землю. Билет уже в кармане. Вытягиваю из кармана пачку папирос – затягиваюсь. Тяжёлое небо, насупившись, висит прямо над крышами домов – и, будто бы даже цепляясь за них, задумчиво ползёт куда-то в сторону. Снег похрустывает под меховыми ботинками, и медленно оседает вокруг тяжёлыми, медлительными хлопьями.

От здания вокзала не спеша двигается мужичок с объёмистыми свёртками за плечами – ну, думаю, любитель рыбалки собрался куда-то с утра пораньше. В руках несёт два стакана кофе. Когда он останавливается рядом – становится заметно, как снежинки облетают облако теплого воздуха над стаканами, а изредка – падают в кофе, мгновенно исчезая.

Мужик сконфуженно смотрит на кофе. «Молодой человек!» - говорит. Смотрю вопросительно. «А вы, случайно, кофейку не хотите?»

«Да я, - говорю, - дома попил. А чего два купили?» «Да одно и то же каждый раз. Уж год почти прошёл – а до сих пор по два покупаю, по привычке. Раньше с другом ездили – да помер он. Во сне – сказали, вроде, сердце. Да ты, наверное, помнишь его – шапка у него была такая, меховая ушанка, мы по утрам с тобой часто в одном вагоне ездили.»

Стакан с кофе незаметно перекочевал ко мне в руки, а моя крепкая папироска – к рассказчику. «Не-а, - говорю, -не помню вас вообще. Извините.»

Я не вру – ведь не так уж и часто тут езжу – да и в основном всегда с книгой, или сижу дремлю в наушниках, благо, ехать далеко – хватает, чтобы и кемарнуть, и проснуться.

«Жаль, - говорит, - а мы на рыбалку каждый выходной в одно и то же время – всех попутчиков запоминаешь со временем…н-да. Ладно, молодой, бывай! Побегу я. Местечко занимать.»

Я постоял у входа на вокзал ещё немного, глядя сквозь проходящих людей. Кофе остывал, но снежинки всё так же исчезали в нём без следа – прямо как люди исчезают из наших жизней. Вот, было два друга, ездили куда-то, планы строили, остался один – а второй живёт только в его привычках. Два кофе, два билета, та же электричка – а человека уже и нет.

Так, думая о своём, зашёл в вагон, упал на пустую скамейку, и погрузился в лёгкую дрёму. Проснулся от того, что меня кто-то тряс за плечо.

«Эй, молодой! Не хочешь чайку?» - спрашивал, улыбаясь, мой давешний собеседник, устроившийся неподалеку от меня. Но теперь, в свете ламп, его лицо казалось немного другим. Добрее, что ли. И немного моложе. «Да не, - говорю, - спасибо! Кофе вашего хватило!» - и улыбаюсь в ответ.

«Какого кофе?» – чуть нахмурившись, удивился сосед, убиравший на багажную полку шапку-ушанку из ярко-рыжего меха.

Дело было зимой 2016 года. Морозы не лютовали – в Москве зимы в последнее время не слишком суровы, не то что в детстве – когда можно было выходить из дома только в могучих ватных штанах, иначе яйки звенели подобно колокольне Ивана Великого в её лучшие годы…ах да, о чём это я? Грустная история о бомже.

В общем, было не шибко холодно, но морозец стоял. И поселился у нас в подъезде бомж. Сидел всегда на разных этажах – то ли гоняли его, то ли он любил путешествовать по вертикали. И сидел он грустный, обнимал батарею, думал какие-то свои думы – беспросветные и бездомные, как и он сам.

И постучал он однажды в мою дверь – помоги, говорит, мил человек, кушать хочется, пить хочется, холодно мне, болят мои старые косточки, и вот это вот всё.

Ну а я что. Я же только раньше злой был – когда у меня видеокарты хорошей не было. А тогда появилась. И стал я добрый – сделал в большом одноразовом стаканчике чайку, плеснул в него белорусского бальзама (кстати, рекомендую – очень вкусная и согревающая штука), погрел пару бутербродов и вынес на не самой нужной тарелочке – на, говорю, мужик, изоленту. Только выкинь, пожалуйста, потом всё в мусоропровод – вон он у тебя за спиной. И пачкой папиросок снабдил.

Вернулся домой, и тепло так на душе – всё-таки, думаю, не совсем уж я и говно-человек – могу иногда и доброе дело сделать. Поиграл в «Ведьмака» перед сном на новой видеокарте, да и завалился на боковую.

Утром на лестничной клетке валялся смятый стаканчик, пустая пачка от сигарет, и осколки тарелки. А возле мусоропровода красовалась охуительная куча свеженького говна, которая сделала бы честь и ебучему африканскому слону. Или индийскому - я в них не слишком хорошо разбираюсь. Попросил я у соседки - любительницы собак - специальный пакетик и лопатку, убрался. Мусор выбросил. Погрустил.

В общем, концепцию причинения добра по неосторожности пересматривать не стал, но применять её стал избирательнее – например, вписал в неё пункт «не делай добра там, где живёшь». А то будешь потом ходить - пакетики для собачек просить. Добро своё собирать.

Дело было уже давненько - года, наверное, три назад. Как зомби, очухиваюсь от звонка будильника, утро, час пик - всё как надо, всё на месте, день сурка, ну, понеслась! Люди в вагонах метро, так сказать, несколько сдавлены обстоятельствами, и пошевелиться в давке толком не могут.

Я в наушниках, тогда ещё проводных, руки по швам, сжат со всех сторон, и пытаюсь наслаждаться поездкой - стою с полузакрытыми глазами, покачиваясь в такт движению поезда и колыханию однородной человеческой массы в его нутре.

На одной из станций в вагон волной вносит молодую девчонку и мы оказываемся с ней лицом к лицу - ну, разве что она вынуждена упираться носом мне куда-то в район солнечного сплетения. Осматриваю соседку. Во рту жвачка, короткая стрижка, косуха - всё, как положено юному бунтарю. Снова прикрываю глаза, пытаясь доспать то, чего не смог доспать дома.

И тут отчетливо ощущаю какое-то шевеление в области уха - лениво открываю один глаз, и опаньки, интересные дела. Новоиспечённая соседка, просунув руку меж человеческих тушек, вытаскивает у меня из уха наушник, вставляет себе, подмигивает и нагло слушает мою смесь из ранних песен "Наутилуса", "Агаты Кристи" и Элиса Купера!

Я в лёгком ахуе стою и делаю вид, что ничего не происходит, да и вообще - такое со мной каждый день. Едем мы так несколько станций - когда начинает играть новая песня, киваем головами в такт, и с пониманием так переглядываемся.

Ближе к центру места в вагоне становится чуть побольше, и на станции с переходом на кольцевую мадам вынимает наушник, вместе с проводом кладёт мне его на плечо, со смаком надувает и лопает пузырь из жвачки, смотрит на меня в упор, ухмыляясь одной стороной рта - ну чисто Хан Соло. Заебись, говорит, музыка у тебя. Спасибо за компанию! И выходит из поезда.

Хрен знает, как её звали, да и не пересекались мы больше - в Москве со случайными людьми это вообще редко случается. Но вот что странно - вроде бы такой "мьюзик-шеринг" был вторжением в моё личное пространство, и наушник был спизжен довольно беспардонно, однако, это был редкий день, когда я окончательно проснулся до прихода на работу, и уже с утра был в хорошем настроении. Спонтанный позитивчик, да-с!

Был у меня дед.

Да, был. Человек отменной закалки – если бы на гвозди железнодорожные пускали тот материал, из которого был сделан дед, по дороге этой поезда ходили бы не одну сотню лет, и в жару, и в холод. Жёсткий, принципиальный и неподатливый, как противотанковый ёж.

Он строил дома, строил заводы, дрался, матерился, бухал, когда-то за что-то сидел и был покрыт наколками. Вышел. Снова строил дома. Получил комнату в коммуналке. Рыбачил – летом с лодок, зимой – сидя на льду. Каждые выходные мотался на Волгу. Курил. На кухне, в туалете, на балконе, в тамбуре, в подъезде. Курил везде – представить его как-то иначе, нежели сидящим на табурете с прилипшей к губе беломориной, решительно невозможно. Не раз засыпал с папиросой – но, в отличие от сигарет, она тухла сама. Видимо, это и спасало. Упал со строительных лесов с высоты пятого этажа. Сломал ногу, сплюнул, и пошёл в травмпункт.

Не раз грозился взять меня с собой на рыбалку – очень интересно было мне, пиздюку, как оно бывает. Но – не успел. Рак легких, пара недель в больнице – и снова домой, умирать. Последняя стадия. Умер ночью, в коридоре, не дойдя до туалета, с пачкой «Беломора» в руке. Кровь, выплеснувшаяся изо рта, застыла на полу странным ореолом. Щели между старыми паркетинами так и остались в этом месте чёрными навсегда.

На рыбалку мы так и не съездили. На рыбалку меня, спустя несколько лет, глубокой осенью, взял отец. Они с мужиками ездили на какую-то маленькую речушку в Подмосковье – пробиться к ней по грунтовкам, припорошенным первым снегом, могли только «Нивы» и «Уазики». Я ощущал себя очень крутым, когда к школе подкатили эти машинки с прокуренными салонами, и меня-второклассника забрал с уроков отец в выцветшей камуфляжной куртке и валенках.

Студенистая речка текла медленно и как-то лениво. Поддев под гидрокостюмы по несколько шерстяных свитеров, мужики брали подводные ружья и по очереди погружались в чёрную воду – чтобы вынырнуть с жирными рыбёхами, которые тут же потрошились и готовились быть отваренными в котелках.

В багажниках «уазов» гнездились стратегические запасы самогона, котелков, лапши и специй. Два костра – один для готовки, второй для моего развлечения – горели вдохновенно. Я нашел воткнутое в землю ружьё для подводной рыбалки – и не придумал ничего лучше, чем выстрелить гарпуном в толстое дерево. Так вместо трёх ружей у мужиков осталось два. Кажется, меня даже не особенно ругали.

Целый день я занимался довольно занимательными вещами – проверял, как бензиновая паяльная лампа плавит снег, пытался поджечь ей мёрзлый кустарник, рубил отцовским ножом-бабочкой ветки на деревьях. Вскоре лезвие ножа раскололось надвое. В общем, урон экспедиции наносил в основном я.

К вечеру мужики разбрелись по окрестному леску в поисках грибов – в ноябре, несмотря на выпавший снег, ещё можно было что-то насобирать, а заодно и набрали сухого валежника. Когда начало темнеть, в отдельном котелке мне, как аллергику, отварили гору лапши со специями, нарезав в нее колбасы. Рыбу мне было нельзя. Мужики же лопали грибную похлёбку с наваленной в котелок тушёнкой.

На ночлег компания частично устроилась в машинах, а любители походной романтики накидали на землю еловых веток, накрыли это дело плащ-палатками, влезли в спальники и захрапели. Я, укутанный в свитера и телогрейки, лежал и долго смотрел на звёзды. В городе не увидишь размазанный по всему небу Млечный путь и чертящие небо метеоры.

Наутро в котелке, где отец сотоварищи сооружали своё грибное варево, обнаружилась масса качественно проварившихся и всплывших червей, и компания разделилась: морально стойкие, переглянувшись, ржали и плакали, парочка же нестойких позеленела и отправилась избавляться от ужина путём извержения оного из ротовых полостей.

Пойманную рыбу ели на второй день на обед и ужин, частично отварив, частично – пожарив. Я сидел на сухпае и чае из термоса. Под вечер засобирались и двинулись домой – отсыпаться, приводиться себя в порядок, и готовиться к новой рабочей неделе. Рыбы с собой привезли всего ничего – ну да я ещё раньше начал подозревать, что на рыбалку мужики ездят не столько за рыбой.

Помню, как не хотел перед школой мыть голову и менять одежду – она приятно пахла костром и специями.

Сейчас эти воспоминания подёрнулись дымкой – как будто и не со мной всё это было, а видел я это где-то в старом кинотеатре, в запылённом зале, сидя на задних рядах, и наблюдал все эти сцены откуда-то со стороны. Где-то была фотография, где я стою на берегу реки в отцовском непромокаемом плаще, держа ружьё с гарпуном "на караул" - найти бы её. Этот шершавый плащ, и плюющийся искрами костёр, и запах сырой хвои и валежника, и налипший на валенки снег – как застрявшие под сердцем осколки того огромного волнующего мира, который сейчас схлопнулся до размеров квартиры и рабочего кабинета.

Была у меня лет этак десять назад проблема, не особенно аппетитная – так что, если кушаете, можете дальше не читать, ну а если вы садист или поклонник мазохистских развлечений – могу пожелать приятного чтения. Проблема довольно популярная - может быть, кто-то узнает во мне себя.

В общем, я был помоложе и любил «крутую» обувь – это обязательно должны были быть боты с высокими берцами и укрепленным подноском. В принципе, ничего плохого в этом не было – но проблема была с моими ногтями на больших пальцах ног. Такая обувь сидела довольно плотно, и в какой-то момент они начали врастать под кожу, и никакое подрезание, вырезание, отмачивание, советы знакомых или рекомендации от гугла не помогали. Больно было – просто пиздец. Острый кончик ногтя, во время ходьбы шевелящийся внутри мягких тканей на пальцах, а потом – воспаление, опухоль, гной, сцуко, до сих пор передёргивает, как вспомню.

А главное – не помогало ни хрена. То есть можно было измучиться, в течение получаса сидя в виде буквы «зю», матерясь и шипя, по-живому вырезать из воспаленного пальца вросший кусок ногтя, выдавить гной, заложить мази типа «Левомеколя», какое-то время походить, подрезая отрастающий ноготь – и ранки подживали.

Но через некоторое ногти время врастали под кожу снова. Терпел я эту хуйню где-то с полгода – ну а хуле, мозгов-то не завезли, и только когда оба больших пальца распухли раза в полтора относительно обычного, непрерывно болели при ходьбе, и даже после похолодания я смог носить только очень широкие кеды - решено было действовать.

Покопавшись в интернете в поисках разных вариантов решения, вооружился я багажом знаний о проблеме, и пошёл в поликлинику к участковом терапевту – поскольку привык больше доверять профессионалам. Ну, посидел в очереди, захожу – встречает меня бодренькая женщина лет за пятьдесят, рассказываю ей о своей проблеме, показываю. Вижу, она уже куда-то полезла по ящикам шарить.

Стоп-стоп, говорю! Товарищ врач, а вы чего это задумали? Ну а че, говорит? Болит же? Давай щас тебе щипцами просто вырвем эти два ногтя, да и домой пойдёшь.

Тут я понял, что вечер явно перестал быть томным. Послушайте, милая женщина, сжальтесь. Ладно, хрен с ним, больно – потерпим. Но они же опять вырастут той же формы, и придётся эту проблему опять решать – я вот читал, что надо срезать и прижигать именно корень ногтевой пластины, придавать ей нужную форму…

Ну, говорит, у меня есть только щипцы, все так делают, ниибёт. Да чего ты, не бойся, нормально всё будет!

Короче, если бы я тогда мог уверенно бегать – бежал бы оттуда, как пленник из пыточной, а так вышло больше похоже на драп пациента из дома инвалидов.

Со страху сразу же погуглил платные клиники, где моим недугом занимаются более цивилизованно. Записался на этот же вечер. Приехал. Меня напоили чайком, и буквально через 15 минут я уже лежал на кушетке – оба пальца обкололи местным обезболивающим, ещё какое-то дали в виде таблетки, и, когда я окончательно перестал чувствовать ноги, занялись ими как следует, попутно ругая меня, запустившего процесс воспаления так далеко.

В общем, это был тот самый метод, когда ногтевую пластину подрезали, а корневую часть – прижигали лазером. Ощущения, скажу вам, странные. Ног не чувствуешь – только слегка отдает такая тупая и как будто далёкая боль, а потом самая мякотка – начинаешь чувствовать запах горелого мяса. В принципе – ничего, но в какой-то момент в голове щёлкает и ты понимаешь, что это запах ТВОЕГО горелого мяса...

Чувство странное. Но, в общем, сделали всё быстро, полчасика я отлежался, мне настойчиво предлагали вызвать такси – ну, я ж крутой, хули мне такси – поеду домой на метро. В общем, на полпути обезболивающее отпустило, и это, я вам скажу, был полный пиздец. Футболка и рубашка пропитались холодным потом мгновенно. С лица крупные капли приходилось смахивать через каждые пару минут. Боль была такая, что поле зрения сузилось до затемненного туннеля, я привалился к стенке вагона и ждал своей станции.

За 15 минут пути подошли несколько человек с вопросами, что со мной и не нужна ли мне помощь – это вселило в меня надежду, что мы все не так уж и безнадёжны. Отказавшись от помощи и поблагодарив, я не спеша, потихоньку, пошлепал к дому, лёг на спину, и поднял ноги, уперев их в стену. Кровь от них отлила, и стало полегче, но несколько дней ходить было проблематично. А потом всё стало хорошо. Предупреждали, что может быть рецидив – но прошло уже почти десять лет, и никаких проблем нет вообще.

Выводов из этой истории я сделал несколько:

1. Бесплатная медицина, скорее всего, не даст тебе умереть, но пользоваться её услугами стоит только в том случае, если других вариантов нет.

2. Если тебе станет плохо в общественном месте – тебе помогут, с этим всё не так плохо.

3. Когда опытный человек говорит тебе, что, исходя из ситуации, лучше взять такси – возьми, блядь, такси, и не выёбывайся. Сейчас это хорошо помогает на пьянках.

А обувь я с тех пор ношу довольно широкую и свободную, отчего совершенно счастлив. Всем крепкого здоровья, а если появилась проблема - решайте её, не ждите тётушку с щипцами.