Наверное, стоит начать с его рождения. Хотя, нет. С его зачатия. Нет. С его матери.
Катька – маленькая, толстенькая бабешка, отличалась невероятно дебильным, но от этого не менее заразительным, смехом. Внешне она походила на Человека-Пингвина из саги о Бетмане, только в женском исполнении.
Ее отец (во дворе с незапамятных времен его звали Кабачком), мог бы запросто дублировать того самого Пингвина. Без грима. За ящик настойки боярышника.
После школы Катька умотала в Елабугу, где поступила в торговое училище, а потом вышла замуж. Через 5 лет, замучившись летать на мужниных пиздюлях, она развелась и вернулась домой. Открыв точку по продаже овощей-фруктов на рынке, она начала работать.
Будучи обладательницей, более чем округлых телес, и голубоглазой блондинкой, ее появление на рынке вызвало ажиотаж у работающих там же азиатов. Ко всему прочему она была неприхотлива и незлобива. Больше всего меня в ней радовало то, что она была неунывающей оптимисткой. И ко всему прочему – дремучей невеждой, что позволяло мне ржать над ней постоянно. Она никогда не обижалась и весело реготала со мной.
Ее перлы можно перечислять долго. Вот некоторые ее фразы:
- Лелька, у меня же скоро ебулей! (юбилей)
- Как ты ходишь с этими помпонами? (тампонами)
- Я заебалась отмывать эти флаконы. (плафоны)
- Че там на улице так стреляет? Эти дети заебали уже своими пикардами. (петардами)
- А че, у нас этот год высококостный? (високосный)
Моя мама никогда не забудет Пасху, благодаря Катьке. Она зашла к нам, притащив куличи и крашеные яйца.
- Христос воскрес, Катенька, - поприветствовала ее мама.
- Воинственный воскрес, - ответила она.
После развода Катька кинулась во все тяжкие. Ей хотелось мужского внимания и домашнего очага. Она металась от одного к другому, и наконец-то нашла ЕГО.
Невысокий, щупленький узбек. Они стали жить вместе. У нее. Вместе с ее родителями. Он переехал со своим набором кастрюль и строго-настрого запретил всем домочадцам готовить в них свинину. Он пытался отучить Катьку курить и материться. Кстати, материлась она виртуозно. Мне он не нравился, но я не высказывала свое мнение. Любовь зла, полюбишь и козла. И раз уж этот козел полюбился Катьке, значит, было в нем что-то такое, чего не разглядела я.
Он часто жаловался мне на нее.
- Леля, - гундел он. – Ну, вот почему она так делает?
- Как?
Катька прервала его и начала ржать.
- Да у меня месячные, и я для него грязная. Меня трогать нельзя, - она заливается, и я непроизвольно ржу вместе с ней.
Прочухав такую хуйню, Катька жестоко издевалась над Рустемом. Утром, дождавшись, когда он примет душ, она, голая подкарауливала его у двери, и насильно приговаривала его к минету. Сопротивляться он не мог. Это его сильно угнетало. Мало того, после этого ему приходилось заново мыться, что отнимало время. Но это еще не все. Выходя после очередной помывки угадайте, что он видел? Правильно. Голую Катьку. В итоге, после третьей помывки, Рустем сидел безвылазно в ванной, костеря Катьку и весь женский род. Так продолжалось до окончания критических дней.
Кабачок тоже не упускал своего. Когда Рустем совершал молитвы, Кабачок тихо подвывал из-под двери, чем необычайно нервировал зятя.
В общем, жилось ему несладко.
Как-то раз они повздорили, и Катька по секрету рассказала мне, что перемазала все его кастрюли свиным жиром, потом испугалась и отмыла, и теперь не знает, что делать. Но испуг совсем не мешал ей каждый раз ржать, когда он что-нибудь готовил в своей посуде. Это его тоже немного пугало и нервировало.
Раз в год Рустем ездил в родной Узбекистан, проведать родителей, жену и четверых детей. Этот обычай он не оставил даже живя с Катькой. Он обещал вернуться через месяц. Дело было в начале ноября.
Через месяц Катька начала тосковать. Рустем не приезжал и вообще никак не давал о себе знать. Еще через месяц она на все наплевала, и снова начала искать свое счастье. После долгих поисков она его нашла. Очередное счастье было таджиком и звалось Хушвахтом, для удобства переделанное Катькой в Колю.
Коля нравился мне больше, потому что когда Катька ржала, (я называла это действо «закатилось в жопу яблочко»), он также задорно похохатывал. Коля переехал жить к Катьке. Вещи Рустема были сложены в мешок и убраны в кладовку. Коля был неприхотлив в еде, дружелюбен с соседями и нравился Катькиным родителям.
К тому времени я уже заработала на отдельную квартиру, и появлялась у родителей пару раз в неделю. Выходя из машины, я увидела во дворе подруг.
Первая новость, которую они мне сообщили – Катька беременна! Я в ахуе. Катьке еще в Елабуге поставили диагноз – спаечные процессы в трубах. Что, даже если их и пробивать, то шансов на зачатие почти нет. Помнится, Катька как-то говорила, что нужно сходить к гинекологу. Очень уж ей хотелось родить Коле сыночка.
Тут на горизонте появилась сама Катька. Увидев меня, она залилась своим фирменным смехом. Она шла с УЗИ. Срок беременности оглушил меня. 5 месяцев. Получалось, что она залетела после отъезда Рустема, но до появления Коли.
Я отвела ее в сторонку и спросила, кто отец?
- Рустем, - на голубом глазу пиздит Катька.
Я молча проглотила вранье. Это ее право, не отвечать.
- А Коля как же?
- А Коле похуй. Он сказал, что он воспитает ребенка, как своего.
Я прониклась к Коле еще большим уважением.
Ходить к Катьке в роддом было интересно. Она перехаживала уже две недели. Врачи стонали от нее. Она всех донимала своим смехом и нежеланием отучаться ругаться матом. Когда к ней приходили, она раскрывала настежь окно (был октябрь), заворачивалась в одеяло, кидала на подоконник подушку, ложилась, и громко залупалась, рассказывая о врачах и тех, кто лежит с ней в палате. В итоге она заебла всех и ей сделали кесарево.
Так, 31 октября, на свет появился Борька.
В тот день, когда на свет появился Борька, Коля напоил весь рынок. Он кричал, что у него родился сын, и не ебет!
Когда Катьку выписали, она охуела. Коля запиздюрил ремонт в детской и накупил всяких детских безобразий.
Я же охуела, когда увидела Борьку. Катька произвела на свет свое подобие. Борька был белобрыс и голубоглаз.
- Надо же, - кудахтала над младенцем новоиспеченная бабушка, - совсем не похож на Рустема.
Катька стыдливо гасила в глазах ржач, а я удивлялась тому, что бабушка не умеет считать.
Кабачок увидел внука только через неделю, когда его отпустила очередная белочка, и он в очередной раз был выписан из больницы.
Рустем нарисовался через год и два месяца после своего отъезда на историческую Родину. Борьке шел третий месяц. Напиздев, что там его посадили (за что, он так и не смог внятно сказать), он, по освобождении, узнав, что у него родился сын, сразу же приехал сюда. Былая любовь вспыхнула в Катьке, и она, выставив за дверь Колю, начала жить с Рустемом.
У Рустема начались трудные семейные будни. Он требовал от всех, что бы его сына называли не иначе, кроме как Батырхан (уеблан, всегда ехидно добавлял Кабачок), и, брызгая слюной усерался, что Борька к году станет смуглым и черноволосым (если ты его гуталином измажешь, глумился Кабачок).
Родители делали все, чтобы выжить бедного узбека из дома и заменить его таджиком. Кабачок подсыпал в ведерко с водой, которое стояло в туалете специально для Рустема, каустическую соду. Мать каждый день готовила свинину, иногда путая свои кастрюли с Рустемовскими. Война шла по всем направлениям.
Борька же рос, не собираясь темнеть, и смотрел на мир выпученными бессмысленными глазенками, с ужасной быстротой набирая вес.
Терпение Рустема лопнуло в день, когда Борьке исполнилось полгода. Войну развязал Кабачок.
Он был в ударе, и во время утренней молитвы подвывал особо виртуозно, вставляя в подвывания легкие матерки. Затем, уже достаточно психованный джигит застукал тещу на месте преступления. Она самозабвенно сморкалась в его шурпу.
Самый же болезненный удар, можно сказать, в спину и исподтишка, нанес ему Коля, не забывший, что его сыну Борьке исполнилось полгода, о чем сам Рустем почему-то (и, правда, странно, почему?) совсем забыл. Коля явился домой с кучей подарков для ребенка. А Рустем явился домой без подарков.
Катька обиделась, и выставила Рустема вон. Через неделю победитель Коля заселился обратно.
Жизнь налаживалась. Борька рос. Его ждало безоблачное детство. Иногда его омрачало поведение Кабачка.
Белочка посещала Кабачка с периодичностью раз в полгода.
Я приехала к родителям, Катька торчала в окне (она жила на втором этаже). Обрадовалась она так, что чуть не вывалилась.
- Лелька! Айда к нам! Кабачок ебнулся!
Я не могла упустить такое событие.
Кабачок сидел в прихожей, сжимая в руках тяжелую стеклянную пепельницу.
- Че это он? – спросила я.
- Да пиздец, опять скоро в больницу, - проворчала Катька. - Снова ножи и вилки прячем. Так он пепельницей вооружился. Никого из дома не выпускает.
Мы прошли в комнату, Борька резво ползал по комнате, собирая в одну кучу кубики. Он так и остался блондинистым пацаном. И его глаза так же не выражали никаких мыслей. Он смеялся и плакал с одинаковым выражением лица.
Я (в который уже раз), опять начала выпытывать у Катьки, кто отец ребенка. Она (в который раз) твердила, что это Рустем. Когда я уже начала материться, в комнату ворвался Кабачок.
- Лелька! Что там про меня пишут?
- Пишут, что Кабачок ебнулся, - ржет Катька, пытаясь его вытолкать из комнаты.
- Лелька! – орет он. Я начинаю нервничать. – Ты знаешь, что они меня караулят? Если вы выйдете из дома, они вас повесят!
- А меня-то за что? – теряюсь я.
- А хуй его знает! Они мне так и сказали: «Повесим всех! И Лельку!»
- Кто они-то? – осторожно спрашиваю я.
- А я знаю?!?
Тут Катька орет:
- Кабачок! Смотри! Они, бляди такие, в окно лезут!!
- Где???
- На кухне-е-е-е!! – орет Катька.
Кабачок, крича что-то нечленораздельное, несется на кухню. На улице слышится звон разбитой пепельницы. На этом Кабачок успокаивается, садится в прихожую и вооружается зонтом.
Пробыв еще полчаса, я собралась домой. Кабачок встал в дверях, держа зонт, как шпагу, и тыкал в меня, не подпуская к выходу.
- Ты, блядь, Гартаньян ебаный, отойди! – упрашивала Катька.
Кабачок стоял насмерть.
- Ща я его отвлеку, - заржала Катька.
Она зашла в комнату. Через некоторое время из нее выкатился грецкий орех, и весело подпрыгивая, скрылся в комнате напротив. Кабачок насторожился. Второй орешек метнулся следом за первым.
- Что это? – сдавленно прошептал Кабачок.
- Они зде-е-е-ес-с-с-с-сь, твои враги-и-и-и-и, - загудела я. – Они пробираются в твою спа-а-а-а-альню-ю-ю-ю….
Третий орешек покатился криво – Катька залихватски билась в истерике.
- Сейчас они пробираются в твою посте-е-е-е-ель, - продолжала я, стараясь не вестись на Катькин смех. – Ночью они нападу-у-у-у-у-ут…..
Закончить я не успела. Кабачок, завизжав так, что заложило уши, понесся убивать орехи.
- Беги! – крикнула Катька.
С облегчением я свалила.
В тот вечер Кабачок не пустил на прогулку старушку-соседку, и я из окна наблюдала, как его повезли в больницу.
Борьке 1, 5 года.
Я смотрела из окна, как он гуляет с бабушкой. Он весело шлепал по лужам. Бабушка, сидя на лавочке, лениво грызла семечки. Борька ни фига не растет. Он мал ростом, толст, но очень подвижен. Он плохо говорит, но при этом очень внятно матерится. Я приоткрыла окно и закурила.
Борька шурудит по луже веткой. Грязь разлетается в разные стороны. Мне слышно, как он напевает.
- Хо-хо-хо-о-о-о-о, - ширк веткой вправо. – Хэ-хэ-хэ-э-э-э, - ширк веткой влево. – Ху-ху-ху-у-у-у-у, - он поднял ветку над головой и с криком, - Ху-у-у-у-у-й-й-й-й-й, - со всего маху опустил ее в лужу.
- Боренька, сынок, - остепеняет его бабушка, - ну зачем же ты так? Нельзя ругаться.
- Хуй! Хуй! Хуй! – Борька лупит лужу, и я слышу его смех. Один в один, как у Катьки.
Катька чешет с работы, ее вопли слышны издалека.
- Борька, блядь! Ну-ка выброси ветку быстро! – орет она. – Мама, блядь! Быстро веди его домой, он промок весь!
Она подошла к подъезду, увидела меня в окне и радостно заржала.
- Лелька, блядь! Пошли в гости!
- Лучше ты ко мне! – крикнула я. – У меня тут бутылка вина есть, посидим.
- Ща, пожру и приду!
Я поставила вино ненадолго охладиться, нарезала сыр и помыла фрукты. Чтобы скоротать время, вытащила с книжного стеллажа первую попавшуюся книгу и прилегла почитать. Катька явилась почти через два часа, в приличном подпитии.
- Лелька, пошли к нам, - заканючила она. – Мать ушла, Кабачок пьяный, Борька вам тут все обоссыт, да и курить дома мать твоя не разрешает.
Я согласилась, и мы поднялись к ней. Кабачок оккупировал большую комнату и лежа в центре что-то бормотал, вскрикивая и матерясь. Коля сидел на кухне и пытался читать газету. Я первый раз видела его пьяным. Он выглядел тихим и безобидным.
- Леля пришла, - обрадовался он. – А я вот только вспоминал тебя. Как твои дела?
- Спасибо, хорошо, Коля, - я присела за стол.
- Катьюша, угости Лелю пловом. Я пока с Борьей посижу.
Он вышел.
- Смотри, че я нашла у него, - прошептала мне Катька, закрывая дверь.
На протянутой ладони лежал бумажный пакетик, узнаваемо завернутый. Я развернула его, внутри шмаль, как я и думала.
- Че это? – спросила она.
- Шмаль, - пожала я плечами.
- Ух ты-ы-ы-ы! Это ее курят?
- Ах-ха, - ответила я, накладывая ароматный плов.
- А давай, покурим, - ржет она.
- Кать, ты водку пила?
- Ну…
- Хуй гну, дура. Какую тебе еще шмаль?
- А ты ее курила когда-нибудь? – не дождавшись ответа, она начала ржать и сквозь смех выдавила, - а давай Кабачку дадим покурить? О! – ее посещает очередная гениальная идея. – Жри пока.
Я с упоением уплетала плов. Катька лихорадочно сколупывала со спичек серу, затем начала потрошить сигарету. Вытряхнув наполовину табак, она забила серу, и добавила остальной табак.
- Это Кольке, - захихикала она. – А как шмаль курят?
Я отставила в сторону тарелку и начала забивать косяк. Она смотрела с интересом и комментировала каждое действие смехом.
- Теперь бы не перепутать, - откладывая сигареты, пробормотала она и пошла за мужиками.
Кабачок ввалился на кухню, убивая запахом перегара и нечистого тела. Гыкнув, завалился на стул, налил полкружки водки, выпил и взял сигарету. Я молча наблюдала, гадая, какую сигарету он взял. По кухне, перебивая телесную вонь, разлился запах травы. Я приоткрыла окно, чтобы не попасть под маяки. Кабачок затягивался, шишки громко потрескивали, он слегка покашливал.
- Блядь, - приспел он, - что за хуйня?
Но докурил до конца. Я боялась крикнуть Катьку, чтобы не пугать Кабачка, и так и стояла у окна. Он докурил, по своей босяцкой привычке, до фильтра, кинул бычок в раковину и замер. Глаза его постепенно стекленели. Наблюдать за ним было интересно. За несколько минут он впал в полную прострацию. На кухню зашла Катька, ворча на Колю, который задрых и не захотел сидеть с нами.
- Чем воняет? – заорала она.
- Шмалью, - ответила я и показала на Кабачка.
Она смотрела на него удивленными глазами. Кабачок смотрел мимо нее пустыми. Она пощелкала перед лицом пальцами. Кабачок даже не моргнул. Катька заржала, метнулась из кухни и вернулась с черным маркером. Через минуту Кабачка было не узнать. В Катьке погиб художник.
Кабачок все так же, с остекленевшими, и обведенными в круглую оправу глазами, не шевелился. На одной щеке было написано: «Здесь был Коля», нос был полностью черный, лоб венчала косая челка, а над верхней губой кокетливо притаились гитлеровские усики-щеточки. Всю картину завершали кудрявая борода и разрисованные под мишень соски.
- Кабачок! – заорала ему в лицо Катька. – Курить будешь?
Он, не меняясь в лице, взял вторую сигарету, Катька поднесла спичку, Кабачок затянулся. Мы, замерев, ждали, чем все закончится. На шестой затяжке сигарета зашипела и вспыхнула ярким пламенем.
Кабачок заорал, отбросил сигарету и начал метаться по кухне, натыкаясь на стулья, стену, мойку. Катька забилась за холодильник и истерически гоготала. Метания подсевшего на измену Кабачка напомнили мне кошку, которой однажды мы, детвора, растянули позвоночник и отпустили. Она так же тыкалась в стену, пока ее не отпустило. Кабачка же, похоже, не отпускало. Случайно попав в коридор, он начал метаться там.
Коля выскочил из спальни и, увидев Кабачка, тоже заорал, видимо не признав в нем тестя. С опаленными ресницами и бровями он выглядел неузнаваемо (если не считать его татуированное маркером лицо).
- А-а-а-а, шайтан! - гаркнул Коля и утихомирил Кабачка мощным ударом в ухо.
Они с Катькой потащили его в спальню, а я, с болевшим от смеха животом высунулась в окно, ибо мне не хватало воздуха.
Отвлекли меня непонятные звуки, исходящие из Катькиной комнаты. Слышались возня, пыхтение и короткие вскрики. Все смахивало на то, что Катька с Колей решили покохаться. От нечего делать я решила помыть посуду. Когда я уже домывала последнюю тарелку, из комнаты послышался грохот и громкий Колин крик. Я охуела. Вот это да. Вот это у них ебля, так ебля.
Завидовать я перестала в ту же секунду, когда на кухню вбежала залупающаяся Катька. Она была всклокочена, красноморда и в разорванном на груди халате. На лбу наливалась лиловая шишка, одно ухо сильно оттопыривалось, и полыхало алым цветом.
Я уронила тарелку в раковину. Катька, тяжело дыша села за стол, и продолжала гоготать.
- Истерика? – осведомилась я.
- Ни хуя-я-я-я-я, - ржала она. – Мы с Колькой подрались, - она заржала еще громче, увидев мои вылупленные глаза и отвисшую челюсть.
Катька с дуру сказала, что забила остатки шмали в сигарету Кабачку, за что и была бита пьяным Колей. Я поняла, что за звуки доносились из комнаты. Это они молча боролись.
- И что теперь? – испуганно поинтересовалась я.
- Хуй знает, - пожимает плечами Катька. – Наверное, его надо в травматологию свозить.
- Кого? – не вкуриваю я.
- Кольку! – Катька опять начинает ржать.
В пылу драки, устав закрываться от разъяренного Коли, Катька толкнула его, и не удержав равновесия, полетела следом. Прямо перед ее лицом оказалась Колина нога. Не мудрствуя лукаво, она просто вцепилась в нее зубами.
- Поехали, у меня переночуешь, - решила я.
Катька быстро собрала Борьку, и мы свалили. У меня она упилась в дым и свалилась спать.
Утром я думала, что сдохну. Умерший накануне в Катьке художник, по ходу, смердил всю ночь. Дышать было нечем. Я включила кондер, но он, странно крякнув, тут же перестал работать. По ходу, задохнулся. Я открыла настежь окно, пнула Катьку, чтобы она покормила Борьку, и завалилась досыпать.
Катька свалила, когда я еще спала. Проснувшись, я обнаружила на прикроватной тумбочке записку: «Уехали. Извени што нагадели. Звони. Катя»
Я подъезжала к дому. На углу меня встречал радостный Борька. Ему уже 4 года. Он мал ростом, но необычайно вертляв. Он бежал рядом с машиной, подпрыгивал и что-то орал. На его пути стояла клумба, замастыренная местными бабками из большого колеса.
- Борька! – я нажала на клавишу стеклоподъемника, но предупредить его не успела.
В зеркало заднего вида я вижу, как он свалился в клумбу, замяв все цветы. Он тут же вскочил и опять начал нагонять машину.
- Прокати меня, Лель! – попросил он, когда я вышла из машины.
- Борь, мне некогда. Позже, ладно? – я ковырялась в багажнике, доставая пакеты с продуктами.
- Блядь, - горестно вздохнул он. – Вечно ты так.
- Борька, я сказала позже, значит позже. Мать где?
- На работу упиздила.
- Борька, - заржала я, - будешь материться, у тебя язык отсохнет.
- У Кабачка же не отсох, - ловко выкрутился он. – Тогда я на велике пошел погоняю.
Велик у него знатный. Мне кажется, что он собран из трех разных велосипедов. У него всегда прокручиваются педали, постоянно слетает цепь, колеса нужно подкачивать после часа эксплуатации. Борька – экстремал. Он гоняет на нем с космической скоростью. Разогнавшись, он тормозит так, что его заносит, и он падает. Всегда. По другому останавливаться Борька не умеет. Из-за этого он всегда щеголяет свежеободранными коленками, локтями и ладонями.
Его боятся и ненавидят все автолюбители нашего дома. Борькина любимая игра «Кто быстрей», приучила их ездить по двору со скоростью 2 км/час. Правила очень просты: Борька прятался в кустах, поджидая машину, когда она приближалась на критическое расстояние, он с улюлюканьем выскакивал и пробегал прямо перед капотом. Инфаркт обеспечен. Один раз он проделал такое со мной. С тех пор у меня предательски сжимается сфинктер, когда я проезжаю по двору. Кто-то из жильцов предложил при въезде во двор поставить знак «Осторожно, Борька!»
Позже я сходила за пивом, и сидела на улице, медленно его попивая. Напротив, у подъезда в черном БМВ сидел парень и усиленно делал вид, что не пялится на меня. Вокруг машины шоркался зачарованный Борька. Парень открыл дверь, вытянул ноги на улицу и закурил. Борька стоял вплотную к нему и разглядывал салон.
- А это че? – спросил он парня.
Парень ответил, еще не зная, что Борька теперь с него живого не слезет.
- А это? А это? А вон то?
Парень начал заметно тяготиться назойливым пацаном.
- Твой? – спросил он меня.
- Упаси боже, конечно нет, - засмеялась я.
Борька не оставлял его в покое. Чуть помявшись, он попросил:
- А прокати меня?
Парень сразу согласился, чем насторожил меня.
- Эй! – я подошла к машине. – Борька, нельзя так делать. Мало ли куда он тебя увезет. Кыш от машины.
- Аха, - заныл Борька, - ты же меня не хочешь катать…
Парень протянул мне бумажник с документами.
- Все нормально. Я только вокруг дома его прокачу и все. Ну, хочется пацану. Можешь паспорт посмотреть, у меня у самого пацан такой же.
Они сели в машину. Борька сел за спиной парня и довольно щерился в окно.
Они проехали круг, потом второй. Радости Борьки не было границ, проезжая мимо он каждый раз неистово махал рукой. На последнем круге парень заметно поддал газу, и на приличной скорости они гнали к подъезду.
Все произошло за считанные секунды. Машина поворачивала к подъезду, когда Борька вдруг решил выйти. На повороте задняя дверь распахнулась, Борька развевался следом, крепко держась за ручку. Авто резко затормозило, Борька удачно приземлил ноги и захлопнул дверь.
- Спасибо, - заглядывая в окно водителя, крикнул он. – Пойду я домой.
Во дворе было тихо. Жара. Никого. Только я и парень за рулем бэхи. Я подошла к машине. Парняга пытался прикурить, но у него плохо получалось, руки его ходили ходуном. Он повернул голову в мою сторону, глаза его были пусты от пережитого шока.
- Блядь! Предупреждать же надо, – выдохнул он.
Я молча протянула ему документы, подумав, что поставить знак – не такая уж плохая идея.
Вечером мне позвонила Катька.
- Лелька, свози меня к Кабачку в больницу.
- Что случилось? – удивилась я. Борька ничего не говорил, что с Кабачком что-то случилось.
- А ты не знаешь? – заржала она. – Его машина сбила, и хоть бы хер – только ногу сломал. Ща лежит под растяжкой, мается. Отвезешь?
- Обязательно.
Всю дорогу Катька стебалась над тем, как хуево сейчас Кабачку оттого, что он лежит, и у него нет никакой возможности напиться. В палате нас ожидал приятный сюрприз. Кабачок лежал с задранной вверх ногой, был пьян в дымину и громко орал песни. Сердобольные соседи по палате, видя, как Кабачок страдает похмельем, решили его подлечить. Не сговариваясь и каждый по отдельности. Кабачок был очень рад и никого не выдал, горланя песни в ответ на вопросы врачей.
В машине Борька, которого мы в палату не взяли, сунул мне в лицо коробку от презервативов.
- Это че?
- Где взял?
- У тебя нашел. Так че это? Знаешь? – он хитро прищурил глаза.
- Я-то знаю, а ты?
- И я знаю. Смотри, – он вскрыл коробку, достал презерватив и попытался его распечатать. – А! Вспомнил! – и, вцепившись в упаковку зубами, лихо ее вскрыл.
Достав презерватив, он начал его надувать. Катька ржала, как дура. Я озадаченно молчала. По салону растекался аромат земляники. Презерватив выскальзывал из его рук и губ, но сосредоточенно продолжал в него дуть. Он дул и дул, и мои нервы уже начали сдавать, когда Катька ткнула в шар зажженной сигаретой. Хлопок, и куски гондона облепили все пространство вокруг. Борька заливисто гоготал.
- Это мне Кабачок показал. Он дурак! Эти шарики на письку одевают.
- Откуда знаешь? - пыхтела я, собирая ошметки резины.
- Так тут на картинке все нарисовано.
ПыСы: Кабачка позорно изгнали из больницы за несоблюдение больничного распорядка, после того, как он как-то умудрился нассать в маленький бутылек из-под зеленки, который ему дали для сдачи мокроты.
Костыли ему очень мешали, и поэтому он почти всегда носил их на плече.
© Пенка
