HeRcbITb

Значит так!

Жена утром говорит, давай это самое... в попу!

Я вообще в этом деле первый раз, ну не было у меня такого !

НУ вообщем расчехлил инструмент, начал делать, она мне говорит:

- я нечего не чувствую!

- А я уже все !

Смотрит на меня так странно, говорит вообще абсолютно нечего не почувствовала.

А я что, плечами пожал, оделся и поехал на работу!

Вообщем я пришел к такому выводу, что рука у меня очень легкая и придется теперь мне всегда уколы ставить.

Хотя тыкать в человека иголкой... довольно странное ощущение.

Я понял, что это колено, но не сразу

В конце восьмидесятых в наши края занесло, каким–то ветром, несколько семей ногайцев. Чего–то побежали они с Кавказа в наши равнины. Ну да ладно. Живут себе – и живут, особо не пытаются гонор показать и свои порядки установить – в калужской деревне в те годы это чревато могло быть, и они, видимо, понимали расклад.

Дети в школу пошли. Надо сказать, что учились как и все – кто лучше, кто хуже. Акцент, опять же. А вот социализировались с трудом, больше тяготели друг к другу.

Я классе в восьмом был уже. Была у нас с дружком, Ванькой Брусовым, светлая ему память, подсобка, где мы ваяли всякие приблуды для школьных дискотек, типа самопальной светомузыки – пульт из восьми выключателей, припружиненных в положение «Выкл». С пульта шли провода к восьми лампочкам, цветным лаком крашенным. А за пультом, обычно, находился гордый доверием четвероклассник, лупивший по клавишам в своё разумение ритма музыки. Глобус обшили черной тканью, оклеили битыми зеркалами и подвесили на потолок спортзала с мотором от проигрывателя… А уж без школьного стробоскопа ни одна дискотека не обходилась, ага.

Так вот, значится. Сидим мы в своей каморке, что–то ваяем в очередной раз к субботе. Заходит Мурзик. Это ногаец такой, Мурзабек его полное имя. Две сестры у него старшие тоже в нашей школе учились, и отношения у них были… в силу гадкого Мурзикова характера, весьма натянутые.

А по школе, как раз в это время, шла очередная волна конденсаторная. То ли лампы поменяли в классах, то ли кто–то склад надыбал, не помню. И вот, значит, озвучивает Мурзик просьбу сделать ему конденсатор, чтобы сёстрам, сукам таким, сладкую жизнь устроить. Озвучивает весьма своеобразно: «Мнэ каденсатар нада!» Ванька с ходу ему – нет, мол, у нас конденсаторов потребных тебе, отвали. А мне поржать… погоди, говорю, Мурзик. Сейчас придумаем что–нибудь. Беру вилку сетевую с куском провода, зачищаю провода, скручиваю меж собой и начинаю обматывать скрутку чёрной изолентой. Объясняя попутно, что чем больше изоленты, тем заряд лучше. И наблюдая за выпученными Ванькиными глазами.

Ага. Намотал преизрядно изоленты, и вручил «конденсатор» Мурзику, со строгим напутствием в школе никому не показывать, а использовать исключительно дома. И выпроводил за дверь.

— Зачем? – спрашивает Ванька.

— Дык… а чо… пусть физику постигает на практике, а то ишь… конденсатор ему.

На следующий день Мурзабек рассказал о своих приключениях. Пришел домой, и решил подзарядить «конденсатор». Почему–то сгорели пробки, видимо, мощный слишком получился. После того, как отец пробки починил и электричество вернулось, Мурзик решил продолжить зарядку девайса. В общем, не третий раз отец понял, что дело нечисто, и начал искать причину столь регулярного выхода из строя пробок. Нашел. Отобрал девайс и выдал порцию воспитательных пестюлей.

Зачем, думаете, Мурзик пришел и рассказал всё это? Он попросил сделать ему ещё один... мнэээ... конденсатор, взамен того, что отец отобрал. Практическое постижение основ электричества, бля.

Сквозь веки просачивался невыносимо белый свет. Как будто очередное похмельное утро началось тем, что солнце нещадно светит из окна, заставляя непослушные мысли собраться хоть в какую-то удобоваримую конструкцию. Колян обречённо вздохнул, приоткрыл один глаз и вместо знакомых стен увидел хлопья белой ваты.

Так. Какая к чертям вата? Куда это его вчера занесло? Попытка сосредоточиться на воспоминаниях не принесла ничего, кроме приступа головной боли. Ладно, потом разберемся. Главное, чтобы был на этом ватном заводе стакан воды. А лучше два. Остальное по ситуации.

Усилием воли Колян открыл второй глаз, принял вертикальное положение и огляделся вокруг. Вата была везде, насколько хватало взгляда. Белая и невероятно мягкая, она клубилась вокруг ног и уходила до линии горизонта. Единственной выдающейся деталью пейзажа были огромные кованые ворота, около которых за небольшой конторкой сидел длиннобородый старичок в белой рясе.

- Уважаемый, - Колян решительно направился к деду, - водички попить не найдётся у тебя?

Старик одарил пришельца укоризненным взглядом и молча достал из под конторки графин с водой.

- Вот спасибо, выручил, - кивнул парень и незамедлительно приложился к горлышку графина. Пустой стакан, который старик протянул следом, остался невостребованным.

- А что, дед, не подскажешь, где это я оказался? Ничего со вчера не помню, хоть убей, - признался Колян, ставя на стол пустой графин.

Старичок скептически усмехнулся:

- Да куда ж тебя убивать-то опять... Одного раза хватит, пожалуй. Это Врата Рая, а я Архангел Михаил. А тебе, раб божий Николай, теперь нужно доказать, что ты во Врата эти войти достоин. Жизнь твоя земная закончилась вчера. Полётом из окна третьего этажа в состоянии тяжелого алкогольного опьянения.

Колян удивлённо поднял брови, ещё раз внимательно оглядел местность и заулыбался:

- Да ты упал, дед? Я атеист вообще! Мне твои Врата вместе с Раем в рог не упёрлись! Даже если всё это правда, и я действительно вчера с жизнью расстался - так и не велика потеря. Никто не заплачет, да и сам давно хотел. Вот только что я здесь-то делаю?

Архангел пожал плечами:

- Ну, атеист - не атеист, а представление о загробной жизни-то у тебя какое-то было? Отец тебе всё детство Библию читал, вот и сформировалось. А здесь каждый получает то, что ждёт увидеть. Ну, как и в земной жизни, собственно.

- Хм, вон как? А чего ж тогда я не в аду? Котлы, черти и прочие развлечения? Так вроде логичней было бы.

- Нет, Николай, не логичней. Человек ты хороший, хоть и в себя не верующий. Так что давай, вспоминай свои поступки благостные, я их запишу и в Рай тебя пропущу за Врата.

Колян искренне рассмеялся, после чего окончательно пришёл в себя.

- Не, уважаемый. Мне твой Рай ни в одни Врата не стучал. Вот в Вальхаллу бы предложили - это другой вопрос. А здесь я зачем? От одной тоски да к другой - вот так подарок! Да и доказывать кому-то что-то я устал. Думал, хоть после смерти отдохну, а здесь... А впрочем, здесь и отдохну. Составлю тебе компанию, дед.

Колян в очередной раз осмотрелся и попробовал взять облака в охапку (то, что никакая это не вата, теперь стало совершенно очевидно). Облака послушно сбивались в комья, будто сырой ноябрьский снег. Вдохновленный, парень принялся за работу. Архангел следил за его действиями, растерянно нахмурив брови. Закончив, Колян удовлетворённо оглядел результат и уселся на мягкое белое кресло.

- О, вот так нормально. Ну что, дед, чем ты тут себя развлекаешь в минуты грусти? Шахматы хоть есть? Или карты? В дурака бы, а?

Архангел в ужасе схватился за голову:

- Ты что мне тут вытворяешь, раб божий...

- Да какой я тебе раб, уймись, дед! Я свободный человек! Крепостное право в 1861 году отменили. Я когда-то учителем истории мечтал быть, тут ты мне не рассказывай, - Колян сосредоточенно похлопал себя по карманам и выудил из спортивных штанов мятую пачку сигарет, - Ха, дед, живём! А я думал, к вам со своим нельзя!

- За Врата нельзя... - проворчал Архангел, - А здесь обычно никто подолгу не задерживается...

- Ну так я и не обычный! Всё сходится! - Колян захохотал, запрокинув голову на спинку облачного кресла, - Слушай, а неплохо тут. На душе легче как-то. Давно такого не чувствовал. С тех пор, как... - он замолчал, разминая пальцами сигаретный фильтр.

- Как жена ушла, - подсказал Архангел.

- Ага... - Колян всё ещё вглядывался в измятую сигарету, - Так а что, дед, если ты и без того всё про меня знаешь, зачем вопросы глупые задаёшь?

- Работа у меня такая, - вздохнул старичок.

- Увольняться не пробовал? - Колян с улыбкой посмотрел на собеседника.

- Как это - увольняться?... - не понял Архангел.

- Ну так, уважаемый. Твоя жизнь - только твоя, что хочешь с ней, то и делай.

- Но... Так же запутаться можно...

- Вот тут ты прав. Так я и запутался... - Колян наконец поджег сигарету и затянулся. – А нравится мне у тебя. В чем там твоя работа заключается? Врата охраняешь? Давай помогу! Тоже буду… Вратарь! – и парень снова громко рассмеялся, глядя на опешившего Архангела.

В этот момент невдалеке от Врат заискрились клубы серебристого дыма, и спустя пару секунд из них выпал растрепанный мальчишка, упираясь в облака ладонями и разбитыми коленками...

Колян вскочил с кресла и в считанные секунды оказался около нового гостя. Однако, тот тоже мог похвастаться завидной быстротой реакции, и уже стоял на ногах, сжав кулаки и волчонком озираясь вокруг. Колян понимающе отступил на шаг и чуть поднял руки ладонями вперед:

- Всё нормально, пацан, все свои. Ты как сам-то?

- Сойдет. Я где? – мальчишка был по-взрослому сосредоточен и явно готов обороняться от новых врагов до последней капли крови.

- Слушай, тут такое дело… - Колян бросил быстрый взгляд на Архангела и решительно продолжил. – В общем, я тебе снюсь. Тут небо, Врата райские –не по-настоящему всё, видишь же?

- Ну, вообще да… - мальчик еще раз огляделся и заметно расслабился. Кулаки разжались и руки привычно нащупали карманы на драных шортах. – А ты кто?

- Я? Вратарь, - уверенно представился парень.

- Ого! Настоящий? Футбольный? А где ты играл? Я всех игроков нынешних знаю! А тебя вроде не помню… Ты, наверно, из старой команды какой-то? Или совсем неизвестной? - мальчишка горящими глазами уставился на Коляна, забыв, что еще минуту назад готов был от него защищаться.

- О, наоборот, очень известной. Но в твоем мире такой нет, вот ты меня и не узнал. Мы во сне же, забыл? – Парень обезоруживающе улыбнулся, - Меня, кстати, Колей зовут.

- Данила, - мальчишка с готовностью вытер ладошку об штаны и пожал протянутую руку.

- Отлично, братан. Пошли, нас там вон дедок у Врат дожидается, переволновался поди. А ему нельзя, старенький уже. Даже думать боюсь, насколько… - усмехнулся парень и, взяв мальчишку за плечо, направился к Архангелу.

Хранитель Врат, нахмурившись, восседал за своей конторкой, ожидая, пока к нему подойдут.

- Ты, Николай, новопреставленного Данилу в заблуждение не вводи… - начал было он, но споткнулся о строгий взгляд парня.

- Цыц, дед, - прошипел тот, - успеешь еще со своей божественной хренью! Пацану и так плохо, ты тут еще… - и, обернувшись к мальчику, добавил уже громче: - Ты, Дань, не слушай его, заговаривается старый. Лучше расскажи, что последнее помнишь, перед тем, как здесь оказался? И что это на тебе такое?

На этих словах Колян внимательно всмотрелся в потрепанную кофту мальчика, которую в районе груди опоясывали многочисленные ленты скотча. Колян молча, но настойчиво развернул гостя, и его глазам предстал накрепко примотанный к детской спине лист бумаги, на котором большими красными буквами было написано «КРЫСА».

- Рассказывай, - потребовал Колян.

- Я не крыса, понял? – Данила исподлобья злобно взглянул на собеседника, но, увидев, что его, кажется, ни в чем не обвиняют, продолжил: - Это Серый всё. Ему бабка конфеты прислала, а он делиться не хотел. Сам сожрал все, а мне обертки подкинул. Ну и вот…

- А почему тебе?

- А кому? Я самый мелкий, меня побить легче всего… - вздохнул мальчик.

- Ясно. А где это вы были? В лагере, что ли?

- Ага, в лагере! В фашистском! – Горько усмехнулся Данила. – В детдоме, не хочешь? У Серого просто бабка есть. Ну и у некоторых еще тоже. Пьют, в основном. Но иногда вспоминают и вот, карамельками откупаются, как в этот раз.

- Понял, - Колян кивнул и настойчиво продолжил допрос: - А дальше что было? Когда обертки нашли?

- Ну что… Понятно что… Поймали, клеймо прилепили… Потом побить хотели, как обычно, а я вырвался и побежал. У нас стройка рядом, думал, там спрячусь. А дальше не помню… Под лестницу вроде провалился… Моргнул как-то долго… А потом здесь вот, у вас оказался. – Данила пожал плечами и растерянно посмотрел на Коляна.

Парень вопросительно взглянул на Архангела, но тот устало вздохнул и уткнулся в свою огромную книгу.

- Ну вот что, - Колян решительно подошел к мальчишке и схватился за край скотча, - Давай-ка мы для начала ерунду эту отклеим, а потом… Потом я тебя драться нормально научу. Потому как самый мелкий и самый слабый – это, братан, как говорится, две большие разницы.

- Николай!..

- Молчи, дед. У него еще вся жизнь впереди. Ему себя уметь защитить надо. А с тобой мы позже пообщаемся, - отмахнулся Колян и потянул за клейкую ленту. Но вместе с отрывающимся скотчем затрещала по швам старенькая Данина кофта, и солидный ее кусок остался у парня в руках.

- Ах ты ж… Да, хорошо же вас там одевают… Снимай этот мусор. - Скомандовал Колян и, не раздумывая, сдернул с себя футболку и протянул мальчику.

Задыхаясь от восторга, Данила судорожно сменил свою рваную одежду на новую, в которой утонул чуть ли не целиком – по крайней мере, колени и локти теперь были надежно укрыты.

- Ух ты! – Протянул мальчик, восхищенно оглядывая свой новый наряд, - Настоящая вратарская футболка! И драться научишь! Вот это сон! Всегда б так!

- Научу, - кивнул Колян. – Сейчас вот с дедом обсудим кое-чего и научу.

Он направился к Архангелу, по дороге захватив со своего облачного кресла куртку и накидывая прямо на голый торс. Но в этот момент справа от Врат вновь образовался знакомый уже искрящийся вихрь…

Вратарь, не раздумывая, подбежал к порталу, и на этот раз успел подхватить появившегося гостя под руки, не дав ему упасть. Материализовавшийся в объятиях Коляна старик сосредоточенно хмурился и одной рукой держался за сердце, а в другой крепко сжимал полную кружку кофе.

Растерянно поморгав, дед взглянул на Вратаря, окинул взглядом пространство, на секунду задержавшись на Архангеле и Вратах, усмехнулся и бодро поинтересовался:

- О как! Чё, всё, что ли?

Впервые Колян не нашелся с ответом. Зато Архангел заулыбался:

- Проходи, раб Божий Георгий. Правила знаешь?

Дедок картинно сморщился:

- Ёшкин кот, да неужто и правда собеседование – достоин ли я за Врата пройти?

Архангел демонстративно поджал губы:

- Представь себе, да. И деяния твои мне известны, как благостные, так и не очень. Но твою версию выслушать правила обязывают.

- Тьфу ты, - дед Георгий сплюнул прямо в искрящиеся облака и тоскливо вздохнул. – Никакого настроения нет все эти деяния вспоминать, только кофе попить собрался! – Старичок довольно посмотрел на свою кружку. – Ишь ты, пронес! Успею, значит! А вот сигареты не успел взять… Знал бы, где соломки подстелить… А?.. – Обернувшись, старик увидел, что Колян протягивает ему почти полную пачку сигарет вместе с зажигалкой.

- Вот те раз! А мож и правда рай у каждого свой? – Весело подмигнул Вратарю дед, принимая подарок.

- В Рай со своим нельзя, - строго напомнил Архангел.

- Ну так я и не тороплюсь, - закуривая, пожал плечами дед. – А что до деяний моих… Я вот думаю, ежели расскажу те, что в памяти моей сильней отпечатались, то как раз это ваше собеседование с треском и провалю! – и Георгий захихикал, периодически заходясь кашлем.

- Мда. Ну и день выдался… - вздохнул Архангел, уныло листая свой огромный фолиант.

Тем временем старичок, освоившись, подошел к Даниле:

- Э, ну и наряд у тебя, пацан! Никак спортсмен!

Даня гордо зарделся:

- Начинающий! Меня вон Коля научит! И драться, и в футбол, и вообще!

- Хм, ну если «и вообще», - дед Георгий пронзительно глянул на Коляна. – А кто он тут, Коля этот?

- Он Вратарь! – Данила не отрывал от парня сверкающих глаз.

- Вратарь? – старик вопросительно поднял левую бровь. – Ну, свезло тебе. Жаль вот, не РыбНадзор. Мне на рыбалку бы еще в Карелию… А в остальном сойдет, в принципе. Неплохая жизнь получилась.

На этой фразе Колян, не привыкший так подолгу молчать, наконец не выдержал:

- Так какие проблемы, уважаемый? Сгоняем на рыбалку!

Георгий удивленно взглянул на Коляна, а Архангел возмущенно вскричал:

- Николай! Одно дело - ребенок! Но здесь!...

- Спокойно, дед! – Колян поднял руку ладонью вперед, собираясь сказать что-то еще, но в этот момент портал снова начал выплескивать снопы искр.

- Ну и проходной двор же у тебя, а! – На бегу договорил парень, в последнюю секунду подбегая к светящемуся облаку.

Колян подставил руки, на которые спиной вперед упала девушка в цветастом сарафане, и парень бережно помог ей встать на ноги. Оглядевшись, она ойкнула и тут же зажала рот рукой.

- Спокойно, мадемуазель, Вас тут никто не обидит, - попытался быть вежливым Колян.

Но гостья уже увидела Врата и Архангела и из глаз ее закапали крупные слезы.

- Да как же так-то! Да я ж не хотела! Я просто так на окне сидела! Честное слово! Просто грустно мне было… - Девушка заревела навзрыд, не собираясь успокаиваться. Колян молча снял с себя куртку и накинул ей на плечи.

Гостья замерла от неожиданности и подняла голову. Рыжие кудряшки обрамляли веснушчатое лицо, а глаза, застланные слезами, доверчиво уставились на Вратаря.

- А чего грустно-то? – спросил Колян голосом, который почему-то стал непривычно хриплым.

- Ну… Меня.. Меня… Жених бросил… - с трудом выдавила гостья и вновь отчаянно разревелась. Колян вздохнул и покрепче обнял ее хрупкие плечи, скрытые под массивной кожаной курткой.

За конторкой около Врат Архангел удрученно покачал головой, а Даня и дед Георгий лишь смущенно переглянулись.

- Это не к нам. – Припечатал Архангел, с громким хлопком закрывая книгу.

- В смысле? – не понял Колян.

Но внезапно на противоположном конце облачного пятачка заискрился незнакомый до этого портал. Среди огненно-красных всполохов материализовался молодой человек в очках и строгом деловом костюме. От типичного офисного сотрудника его отличало лишь наличие небольших рожек на голове и длинного черного хвоста, заканчивающегося красным треугольником.

- Смирнова Мария Сергеевна сюда попала, как я понимаю? - Уточнил новоприбывший, сверившись с документами и поверх очков взглянув на девушку.

Никто из присутствующих не проронил ни звука, и лишь Архангел неопределенно дернул плечом. Гость вполне принял это за согласие и уверенно направился к девушке. Но дорогу ему неожиданно преградил Вратарь.

- Простите? – вежливо уточнил прибывший.

- Ты чего от девушки хочешь? - Колян исподлобья совсем не по-доброму глядел на собеседника.

- Хм. Не знаю, кто Вы, да и не особо заинтересован узнать, но данная гражданка попадает под статью суицида, а соответственно, по недосмотру попала не в ту контору, и я здесь для того, чтобы ее перенаправить. Будьте так добры, уйдите с дороги. - Всё так же вежливо уточнил офисный чёрт.

- Ты не слышал, видимо, но девушка сказала, что с окна она упала случайно. Слу-чай-но. Понял, рогатый? – Вратарь предупредительно сжал кулаки.

- Я чувствую, конструктивный диалог здесь неуместен, - вздохнул гость и попробовал было обойти Коляна стороной.

Никто из присутствующих даже не успел заметить, что произошло, но, спустя мгновение, черт уже сидел в куче облаков, потирая разбитый до крови нос. Даня восхищенно присвистнул, дед Георгий хихикнул и прихлебнул кофе, Архангел горестно вздохнул, а Смирнова Мария Сергеевна лишь поглубже спряталась в огромную не по размеру куртку.

- Это что еще.. Да что Вы себе.. Да как это… - захлебывался от возмущения черт. - Мы с Вас еще по полной спросим, Вы не думайте, что это всё безнаказанно останется! Нападение на сотрудника при исполнении - это как минимум лишение имущества!

- Чего лишение? - Колян весело расхохотался и демонстративно вывернул наружу пустые карманы спортивных штанов. - Была у меня еще куртка, футболка и сигареты - и того имущества уже не имею! Хочешь - прям сейчас тебе штаны отдам?!

Черт презрительно фыркнул, махнул рукой, и, раскидав облака, прыгнул в образовавшийся проход.

- Смотри-ка! Не хочет штанов! А зря, брючки-то у него - херня полная! - Усмехнулся Вратарь и заглянул в дыру, оставшуюся за чертом. Открывшийся его глазам вид показался до ужаса знакомым. Быстро сориентировавшись, Колян обернулся:

- Даня, Георгий, Маша, все сюда! Живо!

- Николай!.. – возмущенно взревел Архангел.

- Да уймись ты, уважаемый, в самом деле! Что у тебя, план, что ли, до конца года горит? Успеешь еще про деяния наслушаться! – отмахнулся Вратарь, взял за руку подошедшую к нему Машу и подвел к краю открывшегося портала.

- Узнаёшь? – Колян указал на видневшиеся внизу крыши многоэтажек.

- Конечно! – Маша радостно ахнула. - Это же дом мой! Только как же я туда? Высоко… И можно ли? – Девушка робко посмотрела на Архангела. Тот упорно хранил молчание, уставившись в свою книгу.

- Не, дед, так не пойдет, - Вратарь покачал головой, - позиция невмешателства – это последнее дело вообще. Ты уж раз не останавливаешь, так помогай! Пропусти мадемуазель через таможню - должны быть и в твоей работе выходные, а? – и парень весело подмигнул.

- И откуда взялся ты на мою голову… Вратарь… - проворчал Архангел и поднял глаза на Машу, - Прыгай давай, мягко приземлишься. На окне ей сидеть не высоко было, а тут высоко, тоже мне… Прыгай, и аккуратней там, не торопись сюда больше. – Архангел вздохнул и быстрым движением перекрестил девушку.

- Спасибо, - прошептала Маша, неловко поцеловала в щеку Коляна и решительно шагнула в портал.

Вратарь еще какое-то время молча смотрел на крыши домов, потирая щеку, пока вдруг не заметил, что одно облако уже наполовину вернулось обратно, и дыра стала на треть меньше. Опомнившись, Колян обернулся, ловким движением подхватил на руки Данилу и бережно опустил на край портала.

- Давай, пацан. Ты там на стройке уснул случайно, так бывает. Так вот проснешься – кричи громче. Тебе помощь нужна будет. Ее попросить не стыдно. А с фантиками твоими позже разберемся.

- Я уже понял, как разобраться! Я запомнил, как ты черта этого!.. – Даня восхищенно улыбался. - А ты мне еще приснишься, Коль?

- Обязательно, - кивнул Вратарь и с улыбкой проследил, как мальчишка исчез в портале, который в этот момент стал еще на одно облако ýже.

Торопливо обернувшись, Колян увидел, что дед Георгий всё еще стоит около Архангела.

- Эй, дед. А ты чего? Ты ж на рыбалку хотел, в Карелию? Давай скорей, портал-то закрывается!

- А вот ты, Коля, в него и прыгай. Молодой еще, Врата охранять – уж Архангел тут поди как-нибудь сам справится. А Карелия… Да хрен с ней, с Карелией, чего я там не видел, - усмехнулся Георгий. – Сколько ж еще бегать, мне и правда пора, наверно. Ты сам давай, живи!

- Да я-то выживу… Да только зачем. Здесь я нужнее – помочь могу... - Колян растерянно смотрел на Георгия.

- Не слышишь меня, парень. Не надо выживать-то. Живи, говорю! И помогать надо не всем подряд, а тем, кому это нужно. А в первую очередь – себе. А насчет того, зачем… Смысл всегда есть, только оглядись. Ты там, кажется, кое-кого драться научить обещал. И вообще… – Старичок весело подмигнул, внезапно открыл створку Врат и скрылся за ней, не забыв выкинуть перед входом пустую кружку из-под кофе.

Колян еще секунду постоял, глядя в закрывшиеся Врата, потом посмотрел на Архангела, улыбнулся и, взмахнув на прощание рукой, решительно прыгнул в исчезающий портал.

* * *

Сквозь веки просачивался невыносимо белый свет. Как будто очередное похмельное утро началось тем, что солнце нещадно светит из окна, заставляя непослушные мысли собраться хоть в какую-то удобоваримую конструкцию. Колян обречённо вздохнул, приоткрыл один глаз и вместо знакомой комнаты увидел белые стены больничной палаты.

- Эй, брат, ты как?... - раздался шёпот над ухом.

Колян усилием воли сосредоточил взгляд и увидел взволнованное лицо младшего брата Витьки.

- Живой, куда я денусь, - прохрипел Колян, не узнав собственный голос, - А ты откуда здесь?

- Ну а где мне быть... Сказали, ты с третьего этажа выпал.... Еле откачали... - Витька судорожно вздохнул и всмотрелся в брата.

- Ну выпал и выпал. Не трясись. Я бессмертный, ты же знаешь, - привычно пошутил Колян, и тут его внимание привлекла соседняя койка, - А кто ещё здесь? Я что, не один в палате?

- Не, брат, тут девушка какая-то. Тоже из окна. Народу много, вот вас и в одну палату положили, сказали – буквально на полчаса, но пока вот… - замялся Витька.

Колян скосил глаза влево. С подушки вздымались рыжие кудряшки, а на стуле около соседней кровати висела его куртка.

- А чего, Витёк, как она? Что врачи говорят?

- Да нормально вроде... Не знаю... А тебе какая разница? - Витька настороженно посмотрел на брата.

Колян откинулся на подушке и заулыбался:

- Да так.... Есть разница.... Есть. И это… Позвони еще в детдом… Не знаю какой… Там стройка рядом. Найди. Там парня одного драться научить надо. Ну и вообще. Жить...

Конец

© Надя Бурлуцкая

Я женщину познал в 22 года. Тогда же, кстати, впервые увидел свою зал*пу. Познаваемая женщина мне ее и показала. Столь долгий срок мое целомудрие хранил мой идиотизм. Вот три истории.

1.Однажды мой кореш заболел какой-то что-ли дизентерией и что-то вроде того. Я решил навестить его в больнице, а в спутницы мне навязалась старшая сестра кореша Наташа, симпатичная девушка. После посещения мы вышли на крыльцо и она говорит вдруг:

- А пойдем ко мне?

- Зачем? – спрашиваю.

- А я тебе на флейте поиграю.

Мне еще ни разу на флейте не играли и я согласился. Пришли мы к ней – дома никого. Провела она меня в центр комнаты, сама вышла, потом зашла с флейтой и сыграла мне из Орфея и Эвридики. Я похлопал, Наташа поклонилась и посмотрела на меня этак странно.

- Ну, - сказал я, - я пойду.

- Хочешь уйти?

- Ну да, ты же сыграла уже.

Тут Наташа посмотрела на меня еще более странно, и я ушел. И пока шел, все думал – надо же, как здорово, услышал живую флейту! Наташу я больше никогда не видел.

2. Дружил я с одной девчонкой, Оксаной. Она мне очень нравилась, а я ей хуй пойми. Тихая она была, короче, слова не добьешься. Мы только пару раз поцеловались. И тут она меня позвала в гости. Я пришел, Оксана отлучилась на кухню и я увидел на кресле девчачий дневник. Я его раскрыл, полистал и на последней странице увидел – РАХМАН, РАХМАН, РАХМАН, рахман, рахман и всюду сердечки, LOVE, цветочки всякие. Тут зашла Оксана, вырвала у меня дневник.

- А кто такой Рахман? – спросил я.

- Так, знакомый один, - ответила Оксана.

Я подумал – «Вот те раз, какая неожиданность - мой тезка. Очевидно, мне ничего не светит» и ушел. И потом представлял, как встречу этого Рахмана и набью ему рожу. А с Оксаной мы больше не встречались.

3. Потом начал ухаживать за замужней женщиной из видеопроката. Звали ее Лена и была она на удивление начитанна. Как раз «Парфюмер» вышел в Иностранной Литературе и мы его обсуждали. И однажды за обсуждением накидались Балтики 9, вышли покурить и она меня спрашивает:

- Скажи, ты хотел бы со мной переспать?

И глядит ласково.

А я думаю – «Да это проверка на вшивость. Скажу да – и окажусь мужланом, которому только секс и нужен. И кончатся отношения».

- Нет, - говорю, - не хочу.

Тут её взгляд изменился. Короче, послала она меня нахуй. Я и пошел.

Вот с тех пор прошло уже много лет, по части ума я не слишком продвинулся, а целомудрие растоптано напрочь и не вернуть его уже никогда.

© Рахман Попов

В ресторане шумели. Юбилей генерального прокурора города Подольска подходил к концу. Уснувший за столом именинник блестел лысиной между фужеров. Над руинами банкета горланили песни хозяева провинциальной жизни. В окружении коньячных войск они то и дело сдавали позиции. Зампрокурора талантливо копировал начальство, двое судейских боролись на руках, главврач обнимался с фикусом. Музыканты уже разошлись – гости пели акапельно и бестолково, забывая слова и вступая невпопад. Из угла доносился женский хохот, густо перемешанный с матерщиной. Оттуда иногда подпевали про «рюмку водки на столе».

Андрей заглянул внутрь, сделал украдкой пару снимков и вышел на улицу. Работал он в местной газете недавно, попал туда сразу после института. Но профессию журналиста осваивал бойко, с напором, и древнейшей ее не считал. «Честный журналист продается только раз», – так говорил им один доцент-взяточник на кафедре философии. Покупателей особо не было. Мечтал он не о романе, но о славе, а пока набивал руку и шишки в «Нашем вестнике». Перебиваясь поденщиной, рыскал по захолустью в поисках сенсаций, с надеждой быть замеченным в столице. Его материалы часто заворачивали.

Он задержался в дверях, глядя на стоянку. Клочья тумана блуждали между столбами-виселицами, лизали холодную землю.

– Вот уже и октябрь... – проговорил он тихо. Пар изо рта смешивался с туманом. Было зябко и тоскливо. Из трубы котельной напротив валил дым. «Когда-то и ты станешь дымом над крематорием», – подумал он.

Иномарки гостей хищными мордами поблескивали в зыбких пятнах света. Андрей попытался разглядеть, где чья. Он не видел, как за ним, расталкивая коридорные стены, вышел отец Михаил. Он встал сзади, то раскачиваясь на пятках, то отчаянно кренясь в стороны, как баркас в бурю. Без предупреждения выстрелил в затылок хриплым кашлем, выдохнув пороховое облако перегара:

– Ты – Зацепин?

Андрей, вздрогнув, быстро повернулся. Рослый священник с серебряным крестом поверх подрясника наклонился вперед, но вдруг резко выпрямился, меняя килевую качку на суровую неподвижность. Андрею померещилось, что смотревшие в упор глаза-угли были ему смутно знакомы.

– Допустим...

– Кто я, ты знаешь?

– Догадываюсь.

Об отце Михаиле ходили разные слухи. До рукоположения был Афган, работа в органах, увольнение по статье, гражданская жизнь, безумие обыденности. Потом – трагическая смерть жены, дочка перестала говорить, неожиданное воцерквление, синдром активного прихожанина, работа в общине глухих при монастыре. В лихие девяностые – семинария, литургии с сурдопереводом, скромный приход, кожаные куртки и бритые затылки паствы, проповеди о войне. Сейчас – храмовое строительство, песнопения не без кагора и благолепие сигаретного бизнеса на пару с прокурором.

Болтали, будто-то под рясой он таскает афганский нож тридцати сантиметров. Однажды пьяного пастыря остановили гаишники. Заморышами капитан и старлей не были, имели опыт... Сначала он изломал их, как хворост, потом достал нож и призвал к смирению. Заставлял каяться в мздоимстве и молиться о спасении души по рации... Когда его взяли, порвал наручники и выпрыгнул на ходу из «бобика», не прощаясь. Дело с божьей помощью замяли.

– Это ты... Ты это сам придумываешь или помогает кто? – в тоне вопроса слышалась издевка.

– Что именно?

Священник вытащил из-за пояса газету и развернул ее, большую и светлую, как пододеяльник.

– А вот... гляди-ка... – он приторно улыбнулся, шагнул ближе и положил руку на плечо Андрею, поворачивая того к свету.

– «Приход на приходе. В Никольском храме торговали марихуаной», – отец Михаил с трудом прочитал заголовок и вопросительно уставился.

– Ну, сам писал. А что? – он вспомнил, как долго уговаривал редактора пропустить этот материал, как унижался и просил.

– Экий ты проныра, – ухмыльнулся пастырь, и Андрей почувствовал, как огромная ладонь легла ему на горло. Пальцы впились глубоко в плоть, ухватили кадык и сдавили. Боль была такой, будто кто-то клещами рвет ему зубы и вставляет банник в трахею. Андрей обеими руками повис на душившей его каменной кисти. Рот открылся, но крикнуть не получалось. Андрей хрипел и пытался вывернуться.

Второй рукой отец Михаил стал запихивать ему газету в рот. Андрей задыхался. Казалось, его загарпунили и тащат на берег с неодолимой силой. Боль парализовала волю, он перестал сопротивляться. И вдруг понял, что умирает. От внезапного ужаса у него покатились слезы. На волнах раскатистого баса до угасающего сознания долетали слова:

– И увидел я отверстое небо, и вот, конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, который праведно судит и воинствует. Очи у него как пламень огненный. Был он облечен в одежду, обагренную кровью. Имя ему: слово Божие!

Хватка ослабла. Куски газеты разлетались в стороны. Андрей согнулся пополам, откашливаясь, оперся рукой о стену, выплюнул пахнущую краской бумагу. Отец Михаил шумно и с облегчением выдохнул:

– Напраслину на ближнего своего не возводи… Грех это. И еще. В книге Екклесиаста так сказано: «Время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру». Все люди братья. Повоевали и будя... Ступай.

Андрей вытер ладонью лицо. С неба посыпалась редкая морось. Вспомнились недавние слова Веры: «Дождь – это слезы для равнодушных». Ему захотелось прижаться к ней.

***

Познакомились они на перекрестке. Он несся по тротуару, озадаченный делами, она шла по другую сторону дороги, задумчивая и хрупкая.

Каждое утро он гадал по лицам прохожих, как на картах. Если попадались страшные трефовые рожи – бомжи-бородачи или курящие на ходу женщины – день будет похож на климакс старой девы: нервный, затяжной и бестолковый. Если шли бубновые девятки с румянами доброты на лицах или зализанные валеты-хипстеры – все будет сносно. Пиковые дамы в начале уличной колоды – брюнетки с высокой грудью – почти всегда были к деньгам...

Издали он увидел соломенную детскую челку, беззащитный изгиб шеи – ничего особенного, десятка бубей лет двадцати. Девушка шла, размахивая руками, как подросток на перемене, не глядя под ноги. На пешеходном переходе в его сторону медленно качнулись ресницы. Когда зажегся зеленый, в ее глазах мелькнул интерес, сменившийся меланхолией. Изломанная линия губ очертила в воздухе быстро исчезнувший силуэт улыбки. И гадание покатилось к чертовой матери – такой карты в его колоде не было. После Андрей не мог объяснить даже себе, почему он остановился столбом на «зебре» и достал удостоверение сотрудника газеты.

Вера, едва не врезавшись в него, рассеянно слушала околесицу про интервью, глядя мимо, и... не уходила. Им сигналили матом, визжали тормозами, материли клаксонами. Когда она рассмеялась, Андрей понял, что влип. Будто кто-то дунул на шаткий одуванчик его существования, и оно разлетелось на иллюзии.

Они гуляли по неприкаянному пыльному городу. Андрей старался понравиться, Вера неумело скрывала то, что ему это удается. Казалось, даже горбатый и чумазый тротуар улыбается им грязными трещинами. Солнце путалось в показаниях и обещало то бессрочную весну, то бабье лето уже на завтра. Они поцеловались в безлюдной забегаловке, где повар, похоже, ненавидел еду и человечество. Вкус у шашлыка был такой, будто его жарили паяльной лампой, нанизав на логарифмическую линейку. В глинтвейне плавали какие-то ветки, корица и обломки рухнувших надежд на опьянение. Но было хорошо.

Сошлись они быстро и легко, словно щелкнул хорошо смазанный затвор. У обоих были терпимые странности и схожие ценности. Вера не любила выказывать чувства на людях. Просто не переносила публичных лобзаний и слюнявых нежностей, на прогулках всегда держалась немного отстранено. И тем горячее прорывалась ласка наедине, чем дольше она сдерживалась.

Андрей тихо ревновал ее ко всему миру. Ему казалось, она скрывала их отношения. Он не видел ее друзей-студентов, она не приглашала его к себе, не разрешала заезжать за ней в институт, где на последнем курсе изучала педагогику. Он ничего не знал о ее родителях, кроме того, что они люди не бедные. Вера уходила от него всегда без десяти девять, и останавливать ее было бесполезно.

...Тем вечером время опять просочилось сквозь пальцы. На руках осталось минут пятнадцать с копейками. Андрей потратил их на уговоры, Вера расплакалась. Он с удивлением смотрел на нее.

– Ты чего? Все же было хорошо.

– Даже слишком… Чем мы рассчитаемся за это «хорошо»? Бездетностью, раковой опухолью, нищетой? Скажи, почему одни чувствуют, что за все надо платить, а другим многое дается даром? И еще самая гнусная гнусь сходит с рук.

Андрей долго подбирал слова.

– Одни – дающие, другие – берущие. Так все устроено. Рай не работает без ада, это все одна контора. Отмени зло, и райские кущи закроют на переучет мучеников...

У нее был большой талант – молчать. Когда они ссорились или что-то ее тревожило, это молчание было не перекричать. Андрей говорил, убеждал, взывал к логике. Вера не произносила ни звука, надолго впадая в задумчивость. Пока скопление неясных слов не перетапливалось на ручей отрывистых сентенций.

После его ответа Вера замолчала.

– Почему ты не знакомишь меня с родителями? – нарушил он тишину. Со своими Андрей познакомил Веру сразу. Мама в ней души не чаяла.

– Боюсь, – почти серьезно ответила она. – Мне кажется, отец тебя убьет. Представь, будто у тебя впереди всего полчаса. Что бы ты делал?

– Я бы танцевал перед ним и плакал, – он изобразил танец маленьких утят.

– Почему ты все время шутишь? – улыбнулась она.

– Потому что я – грустный человек.

– Нет. Ты – «испуганный, возлюбленный и нищий».

– За что же ты меня любишь?

– Не знаю. Больше всего любят, когда не за что… В книжках пишут, что любовь – это дар божий. А я так никогда не думала и не чувствовала.

– Почему?

– С чего бы это он разбрасывался такими подарками? Ревнивому богу нет места в занятых сердцах. И потом, в бога я не верю: у меня отец – священник.

– Атеист что ли? – он снова попытался шутить.

– Нет, но религия – уже давно не стремянка на небо. Через отца люди пытаются сливать свои нравственные нечистоты богу в ушную раковину. Но единственное, чем он может приблизить их встречу, это – торговля сигаретами.

– И тем не менее, он смог вложить в тебя главное – нравственный закон.

– Его занесло туда ветром подзатыльников...

– Ты идешь по скользкой дорожке Берлиоза. Думаешь, все зависит только от тебя?

– Возможно, моя Аннушка уже где-то разлила масло. А может, и нет. Что если у твоего бога нет для меня индивидуального плана? Он знать обо мне не знает. Я на это очень надеюсь и хочу прожить жизнь, как можно незаметней. Пусть все люди плывут по течению или против него. А я хочу сидеть на берегу и ощущать безмятежность. Мне не нравится быть артисткой, которая из раза в раз завязывает сюжет, чтобы развлечь вечно скучающее одиночество бога. На самом деле, у тебя ничего нет и никогда не будет, кроме самого себя. И меня... – она положила голову ему на колени и закрыла глаза.

– Тогда обязательно нужно познакомиться, – не сдавался Андрей.

– Ты так сильно этого хочешь? Ладно... Приходи завтра к шести. Шевченко 22, красные ворота, – прошептала Вера и, не сказав больше ни слова, ушла.

Андрей оделся и поспешил к ресторану…

***

Туман густел. Ослепленные им фонари беспомощно ощупывали контуры промокшей улицы. Вера продрогла, пока ждала такси. Нерадивый водитель долго блуждал в желтой темноте подворотен, но кое-как нашел пассажирку. Она опаздывала и страшно волновалась. Таксист, услышав стук зубов, включил печку на полную. Не помогло.

Свет в доме не горел, отца не было. Она обрадовалась отсрочке разговора, как помилованию, и, войдя в комнату, упала в кресло. Немного успокоившись, задремала. Снился отцовский нож. Окровавленный узкий клинок был изъеден ржавчиной. Рукоять с резными костяными прикладками загибалась на конце птичьим клювом, сквозь который была продета бечевка с узелком и нательным крестиком. По ней на пол стекала кровь.

Отец протягивал ей нож и почти кричал, тряся бородой:

– Если вспомнишь чего в ночи, отходя ко сну, тот час же пойди и убей!

– Кого? – недоумевала она.

– Лентяйку в себе! Доделай несделанное! Посуду почему не помыла? И где чугунное платье, что я тебе подарил!?

– Пап, я не могу его больше носить, оно тяжелое...

– Значится, это твоя благодарность?!

Она открыла глаза. Перед лицом качалось распятие. В темно-сером полумраке комнаты отец нависал над ней шатающейся глыбой.

– Почему, спрашиваю, посуду не помыла?! У тебя было два часа!

– Где ты был так долго? – спросила она в ответ, услышав кислый запах перегара.

– У прокурора праздновали, – он попятился и плюхнулся на диван. –

Поди сюда. Сядь, Маша, – в подпитии он часто называл ее именем матери.

Вера покорно села, хотя знала, что за этим последует. Сердце, измятое тревогой, загромыхало в груди. Отец запустил руку ей под юбку.

– Н-н-ет! Не надо, пожалуйста! – она вскочила и включила свет. – Нам нужно все это прекратить.

– Та-а-ак... Опять за свое? Что уже случилось?

– У меня есть парень. Он завтра придет знакомиться с тобой, – выпалила она, будто прыгнула в прорубь.

– Что? Какой еще парень?

– Его зовут Андрей Зацепин, он журналист.

– Этот королобый недоумок из газеты?!

– Не говори так. Ты же не знаешь человека.

– Как не знать? Знаю... Сегодня поручкались. Выгоню его завтра взашей. Да он сам побежит, когда меня увидит.

Вера рухнула на колени:

– Благослови нас! И отпусти меня, прошу. Господом богом твоим заклинаю!

Обняв его ноги и глядя снизу вверх, она видела, как чернеют глаза, как наползают на переносицу брови, как сжимаются добела кулаки-гири. Он двинул ногой, и Вера отлетела к стене, как собачонка.

– Бог уже только мой?! А ты теперь со своим писакой Мамоне служишь? Как же я не доглядел-то?! Такую змею на груди пригрел, прости, Господи!

Вера чувствовала, как он наливается яростью, будто вздувается река от ливней, но не могла остановиться. В ней заговорил нрав, спрятанный за кротостью.

– Бога нет. Нет! А даже если есть, такие, как ты, его только компрометируют. Ты торгуешь вечной жизнью на развес, а хочешь казаться великомучеником. Спишь со мной, а корчишь из себя страстотерпца. Да тебе сам Сатана завидует!

– Бесы в тебе вселились, Иудино семя?! Все, что я делаю, это ради тебя! Я хотел уберечь тебя от погани мирской. От неверия, от лжи, от предательства людского! Я всегда желал тебе только добра.

– Разве не ясно, что твоей борьбой за добро можно оправдать целую пропасть зла?

– Дела рук Его – истина и суд; все заповеди Его верны. А я лишь длань его ничтоже сумняшеся, которую он направляет, – он взял рабочие ноты.

– Не верю! Все лицемерие! Ненавижу! Я уйду из дома! – Вера уже не говорила – кричала каким-то чужим, хриплым голосом.

– Куда?

– К Андрею.

– Ты хорошо подумала?

– Да! – она бросилась в свою комнату собирать вещи.

Отец Михаил рывком встал, приподнял подрясник и вытащил нож...

***

Утром Андрей вспомнил, что смертен. Но сосущая пустота, что всегда стоит за страхом неотвратимости, заполнилась шепотом сознания: до смерти еще далеко, есть еще время, есть… Он ощупал горло, и вчерашняя обида укрыла его с головы до ног черной тоской. Планы мести, которые он изобретал полночи, при дневном свете выглядели жалкими и нелепыми.

Весь день он не мог дозвониться Вере – хотел перенести встречу. Он почти наверняка знал, чьи глаза на него смотрели там, у ресторана. Потом редакционная суматоха захватила его, то и дело отвлекая от тяжелых мыслей.

Вечером снова опустился туман. Андрей пришел ровно к шести и в диком волнении нажал на звонок. Его худшие ожидания оправдались – ворота открыл отец Михаил.

– А, зятек! – пьяно ухмыльнулся он. – Ну, заходи.

Андрей медленно прошел к мрачному двухэтажному дому, едва освещенному сутулым фонарем. Хозяин пропустил гостя вперед. За спиной дважды повернулся ключ в замке.

– А где Вера? – не оборачиваясь, спросил он, оглядывая обстановку.

– Там, – кивнул отец Михаил на закрытую дверь. – Ждет тебя. Настоящее мужское счастье это – когда тебя где-то ждут. Правильно я говорю, боец?

Андрей осторожно толкнул двери. В комнату вместе со скрипом вползла тусклая полоса света. Посреди стоял открытый чемодан с кучей вещей внутри. Возле тумбочки ощетинился ножками перевернутый стул. На полу валялись осколки фоторамки и железный торшер со слетевшим абажуром.

Андрей включил свет. В кровати на груде смятого белья лежала Вера. Из-за неестественности позы и восковой бледности она походила на упавшего манекена. Задравшийся подбородок, раскинутые в стороны ноги и перекошенный болью рот сомнений не оставляли – она была мертва.

Он сделал три шага через комнатный бурелом и встал у изголовья, не решаясь ни к чему притронуться. Гладил взглядом по ее волосам, откинутым со лба, по матовой коже с едва заметным пушком на скулах, отчаянно запоминая каждую черту. Потом опустил глаза к сургучовому пятну на животе. Прижатые к ране руки были перепачканы кровью. Он представил, как сквозь эти пальцы толчками вытекала жизнь, и Вера пыталась ее удержать.

Сердце подпрыгнуло к горлу, руки одеревенели от адреналина. Он хотел что-то сказать, но пугающие домохозяек словечки из заголовков, вроде «чудовищно», «ужасно», «непоправимо», были неуместны. А других готовых слов нигде в мире не было.

– Кто ее убил? – шепотом прохрипел он.

– Ты! Кто ж еще?! – взревел отец. – Зачем девку мне испоганил? Безверие в ней посеял, гордыню? Вот Господь и осерчал. И наказал нерадивую моими руками. Теперь твоя очередь. Вот так и косит Он человеков, чтоб они продолжали расти. Ей в раю всяко лучше будет, чем здесь.

– Что за бред?! – Андрей схватился за телефон, но священник резким ударом выбил трубку из рук, и она улетела куда-то под кровать.

Бежать было некуда – на окне белела решетка. Перед ним с крестом на груди стояла спятившая смерть с глазами Веры. Внутри закипала дикая, замешанная на животном страхе, злоба. Он перестал соображать и, как загнанная в угол крыса, бросился головой вперед. Отец Михаил промахнулся по нему кулаком, не устоял, и они с грохотом повалились на пол.

Андрей не понял, как оказался на лопатках. Оскалив желтые, похожие на лошадиные, зубы, служитель божий уперся локтем ему в шею. Затрещали хрящи и одежда. Сдирая ногти, Андрей пытался рвать поповское горло, впивался пальцами в лицо. Но тот выкручивал ему запястья и давил с неумолимостью гидравлического пресса. Андрей чувствовал гнилое дыхание, видел, как опускается кулак, и ничего не мог сделать. На секунду сознание провалилось в черноту. Он раскинул руки и, почти угасая, нащупал торшер. Крепко сжав металлическую подставку, ударил ею, как копьем.

Цоколь с обломками лампочки угодил точно в висок. Тело священника обмякло. Андрей, тяжело дыша, выбрался из-под него, перевернув на спину, и стал наносить частые удары, будто дробил ломом асфальт. Лицо превращалось в безобразную мешанину. Пульсирующие кровавые выбросы заливали кашу из зубов, волос и рваной розовой мякоти. Несколько раз он промахнулся, и в дощатом полу остались вмятины. Они наполнялись кровью, как маленькие круглые бассейны. Он бил без остановки, пока не обессилил. Решив, что все закончилось, перевернул стул и откинулся на спинку, чтобы перевести дух.

Вдруг отец Михаил захрипел, выдувая на поверхности месива малиновые пузыри, и попытался встать. Андрей смотрел на живучую тварь, не понимая, как такое возможно и что делать. Из-под задравшегося подрясника выглядывала рукоять ножа. Андрей опустился на колени и вытащил его из кожаных ножен. Ухватив двумя руками, с замахом воткнул в грудь, прикрытую распятьем. Спустя полминуты, он подавил рвотный спазм омерзения, с усилием провернул нож, выдернул и еще раз ударил.

Андрей встал, осмотрел побоище. Кровь была везде. Он ужаснулся и, шатаясь, пошел искать умывальник. Ботинки противно липли к полу. Слабость была такой, что он с трудом передвигал ноги, за ним тянулись длинные следы. Из рассечения сочилась кровь, заливая глаза, окрашивала все в багровые тона.

Вода освежила его. Он опомнился и подумал про последствия. Намочил тряпку и заставил себя вернуться. Тщательно вытер выключатель, нож, торшер, и ножки стула. Потом протер дверные ручки. Страх быть пойманным гнал его прочь. Андрей накинул капюшон, вышел за ворота и, оглядев пустынную улицу, скрылся в тумане.

Только он ушел, под кроватью загудел разбитый телефон. Звонила мама…

© mobilshark