GGegelya

На радостях с того, что тут мне изредка плюсы ставят, решил выкопать из недр своих старых жестких дисков, одно из ранних писанин, на ваше растерзание.


Замки. С ударением на первый слог.
Каждый хоть раз в жизни строил себе замок. Большую, неприступную крепость, в которой можно почувствовать себя огражденным от всех проблем и тревог. Если не строили, зря. Это прилично помогает расслабиться и собраться с мыслями. Замки бывают разные. От старинных средневековых замков, которые можно часто увидеть в исторических фильмах, вплоть до современных, сверхнавороченых вилл, домов и особняков.
Я называю эти замки домом. Не тем домом, куда можно прийти после работы, посмотреть телик, зависнуть в социальной сети или почитать мемы, покушать, принять душ, лечь спать и утром снова идти на работу. Это дом, куда, может и непроизвольно, но заходит каждый. Может не каждый день, но достаточно часто. Обычно такие дома имеют схожее между собой содержание. Пара этажей, холл на первом, там же камин и пара удобных кресел, книжные полки, пара тройка комнат для себя, санузел, кухня (без них дом не бывает) на втором этаже почти всегда есть пара-тройка комнат для гостей. Обычно их 4, по 4 кровати в каждой. Две из них обычно пустуют долгое время и спустя еще какой-то промежуток времени просто исчезают, а в оставшихся двух, чем дальше мы живем, тем меньше бывает посетителей. Но суть не в этом. Изначально есть (предположительно) 4 комнаты. Плюс отдельное крыло для прислуги. Ну и там удобства всякие. Дом всегда теплый и уютный, потому что это действительно крепость. Пускай и воображаемая, но крепость.
Итак, те, кто с воображением дружат, представили эту картину.
В каждой комнате люди, которые играют важную роль в жизни человека или очень близки ему. Чаще всего они располагаются на первом этаже, потому что им там удобнее. На втором этаже чаще располагаются те, кому относительно плевать на владельца дома. То есть обыкновенные, так сказать «рядовые» знакомые. Но всем всегда хорошо. Все всем довольны.
Однако бывают такие дни, когда в доме совершенно тихо. Все куда-то уходят, исчезают из поля зрения или просто растворяются в среде своих проблем. Тогда в гости приходит нечто. Я называю это воображаемым САМ-ом.
Чтобы никто не гадал что это, расшифрую: Социально Апатический Монстр. Приходит оно, садится в кресло рядом с тобой и, молча, глядит в огонь. Самым интересным феноменом присутствия САМ-а является его свойство вызывать умиротворение и абсолютное спокойствие. В такие моменты лучше всего думается. Я бы сказал, трезво думается. В такие моменты можно оценить все свои проблемы с точки зрения логики, отбросив сомнения и вмешательство посторонних шумов.
Но вернемся к людям.
Уверен, в дом каждого заходят уникумы. Те, глядя на которых хочется и смеяться, и плакать (в данном случае от разочарования). Люди, сжатые в кулак, напряженные… Они всегда держатся высокомерно и надменно. Очень часто ходят парами. Стреляют глазами друг в друга и обмениваются за спиной хозяина тихим хихиканьем о чем-то своем. Таким людям в принципе нечего делать в доме, но каждый дом в какой-то степени открыт для «неожиданностей». То есть раз или два стабильно такие «уникумы» появляются.
А есть и такие люди, которые закрывают свой дом на множество замков, в надежде защититься от всех, кто может в него зайти. Их многие называют мизантропами и циниками.
Тоже в принципе хорошее дело, но вот одно но. Все равно кто-то заходит. В жизни каждого человека, (я почему-то больше чем уверен в этом) есть хотя бы один посторонний, который войдет в дом, и, либо останется, либо уйдет.
Однако возможны негативные ситуации, которые случаются, когда человеку 21-24 года, 35-40 лет и 60-65 лет. В эти три периода возможен застой. Никто не заходит, никто не выходит, даже сам хозяин. Тишина и благодать. И только САМ сидит и ждет хозяина.
Я это собственно к чему… Не стоит запускать свой дом. Свою душу и сердце. Потому что потом, очень сложно навести порядки.

Итак, я умер.
Не скажу что это похоже на то, что часто можно услышать из экранов телевизоров или некоторых литературных произведений. Говорят, перед смертью ты видишь всю свою прошедшую жизнь. Нагло врут. Конечно, какие-то определенные моменты вспоминаются, но уж явно не вся жизнь. Мне лично увиделось несколько, несомненно, интересных, но для вас, абсолютно ничего не значащих картин. И, знаете, все россказни о том, что перед смертью люди просят и молят подарить еще немного времени пожить, тоже наглая ложь. Хотя в прочем по своей реакции сложно судить о других. Но у меня проскользнула мысль: «Неужели все, ради чего я жил, должно закончиться здесь, на кушетке в больнице?», хотя сейчас я не уверен, что нечто подобное вообще было в моих мозгах.
Итак, я умер.
Процесс перехода в… мир иной? Оказался длительным. В прочем, назвать это потусторонним миром сложно. Так же как и раем, или адом. Хотя и смерть назвать смертью очень сложно. Ощущение, будто в тебя вкололи десять кубов транквилизатора, и ты активно пытаешься с ним бороться. Но ничего не получается. ; Эффект приблизительно как при полной анестезии перед сложной операцией. Только ты смутно видишь все, что происходит вокруг тебя. Иной же мир, куда ты попадаешь после того как перестает функционировать и мозг и сердце, и другие органы, являет собой сосредоточие своеобразной темноты. Не назову это пустотой, поскольку внутри нее постоянно ощущается присутствие чего-то непонятного. Будто есть другие, такие же, как я, потерявшиеся в этой «густой» темноте. Я использовал именно этот термин, потому что ощущение, будто ты находишься в громадной банке с малиновым вареньем. Вот только вкусовых ощущений нет. Да и зрения как такового нет. И слуха, собственно, тоже. Однако все же это еще не самый конец.
После «густой» темноты начинается самое интересное. Ты вот вроде и не чувствуешь уже ничего, но что-то вокруг меняется. В принципе, это чувствуется постоянно, но спустя какое-то время все начинает меняться активно. В этот момент мои странствия по бездонной «густой» темноте закончились.
Теперь постепенно возвращались слуховые и зрительные качества. Я не знаю, сколько времени уже прошло, и сколько еще пройдет, и где я. Но события постепенно приобретали краски. Темнота со временем рассеялась, и на смену пришло нечто. Не знаю, как можно описать конструкцию, которую я увидел, но из всех знакомых слов в голову приходит только «Логово». Да, это было логово. Хотя, может, место, где я очутился, несколько изменило мои представления о красоте и правильности форм. Да, в общем, это было не так уж важно. Я потерял счет времени, хотя сомневался, что здесь время вообще существует. Однако сейчас не об этом. В какой-то момент я вдруг точно понял, что имею некую телесность. Назвать это иначе сложно. Я не был материален, поскольку не ощущал своего тела, но зато я отчетливо ощущал что та оболочка, в которой я нахожусь, сопротивляется потоку чего-то, что движется от Логова в северном… или западном… или черт его знает каком направлении. Кроме Логова вокруг больше ничего не было. Говоря ничего, я подразумеваю именно ничего. Большое черно-серое ничто, и я, плывущий сквозь «густое» нечто, к логову. Дальнейший ход событий, честно сказать, помню очень смутно. Обрывки, до боли знакомые картины, двери, дома и люди, вся жизнь, которую я помнил, только в серых тонах. А потом что-то случилось. И, знаете, я заснул. А похоже это на сон во сне.
А потом я очнулся. Точнее было бы сказать, меня вытащили. Привели обратно за ручку в мир «поэтусторонний». И знаете, я родился заново. Пускай и продолжил с точки, которую кто-то попытался поставить, но родился заново.
Смерть есть сон. А сон во сне, всего лишь новое рождение. Никто не знает, кем ты будешь после этого. Зато все прекрасно помнят, каким ты был.

Каково тебе живется, человек?
Ты, рожденный под луной и солнцем, под небом, и над землей ради великих свершений…
Что с тобою стало, человек?
Где тот мечтательный романтический и беззаботный мальчишка, коим ты был в недалеком детстве? Ты мечтал стать летчиком, пожарным, космонавтом, или президентом в конце концов. Сбылась твоя мечта? Почти уверен, что нет. Где твои великие свершения? Где подвиги, на которые ты способен, но рьяно убеждаешь себя что это не в твоих силах? Почему ты, человек, прячешься за маской из собственных иллюзий?
Что теперь?
Ты вырос, повзрослел, поумнел. И все, о чем ты можешь желать или мечтать, это теплая постель, пару ТВ-передач, мелкая работа, девушка рядом с тобой и ночи перед компом. Куда подевались твои мечты о великом? Почему со временем угас твой огонь?
Многие, с кем мне доводилось сталкиваться, без замедлений и раздумий ответят, что они выросли, поумнели, в их жизни поменялись приоритеты и цели, они стали более реально смотреть на мир и на свои возможности в нем. Без вопросов, это действительно так. Со временем многие люди переосмысливают свою жизнь, свои возможности, свой потенциал, и, как правило, уничтожают часть того, что могло бы их двигать дальше, в более хорошее будущее.
Однако, я почти уверен, что в пяти случаях из десяти, человек убивает в себе шанс стать выдающимся. Убивает возможность совершить нечто большее. И становится циничным. Безразличным, если хотите. Со временем в человеке просыпается некая скрытая агрессия, направленная против всего мира. И все потому, что «мир не дал ему шанс показать себя». Но в мире ли дело? В обществе может?
Может дело в том, что когда человек выходит в общество, он начинает подстраиваться под него? Каждый, вспоминая свое детство, может сказать, что выходя во двор играть с ребятами в мяч, он пытался быть таким же как они, похожим на них. И что в итоге случилось? Воспиталось общество одинаковых людей, общество, которое руководствуется лишь несколькими природными инстинктами: жрать, спать, размножаться, не выделяться.
При чем последнее – парадокс. После подросткового возраста и юношества, когда человек стремится не сильно отличаться от общества, возникает в его голове новая мысль. Мысль о том, что нельзя быть как все. И вот тут начинается парадокс. В своем стремлении быть не как все, человек продолжает быть как все. Поскольку его стремление достигается посредством современного потребительства.
И что потом?
Ты изобрел колесо? Внес какой-то вклад в этот мир?
Ты не думаешь об этом, потому что тебе это не нужно. Тебя не волнуют такие проблемы. А ведь ты был рожден чтобы совершать великие поступки…

Сон или явь? Пожалуй, явь.
Ненавижу поезда. Если сразу зашел, примостился, уснул, то можно. Но бывает, что не хочется. Подступает к горлу комок, выхожу в тамбур, зажигаю сигарету, смотрю в окно и думаю. Думаю, думаю, думаю…
Мерный стук колес действует успокоительно. В тамбуре как всегда прохладно. За окном мелькают деревья, дома, одинокие люди.
Зима. Время, когда все вокруг покрывается белым. И дома, и деревья, и улицы, и люди. Холодно. Голые деревья под покровом снега и в отблесках холодного январского солнца бросают устрашающие тени на землю. Будто скрючившиеся в дикой агонии старухи, сгибающиеся от ветра, от чего их тени становились более устрашающими. Покосившиеся домики, покрытые все тем же белым снегом, едва справляющиеся с напором ветра, тоже отбрасывали тени. Все это было похоже на безумный хоровод теней в земном царстве. И во всем этом виделось что-то удручающее, грустное, может, страшное. Хотя, кому как. Единственное, пожалуй, что может быть страшное в этой картине, за окном быстро мчащего поезда, это ночь. Холодная, беспощадная ночь, полная несбывшихся надежд и тоски ушедшего дня.
Однако даже ночь уже не пугает. Обидно, но многие люди постепенно забывают о страхах. Настоящих, живых, необузданных. Вызванных заблудшим в сомнениях разумом. В современном мире больше нет такого понятия как «призрак». С развитием науки все необъяснимое стало объяснимым. Все вопросы получили ответы. Человек стал более реалистичен. Более жесток и кровожаден. А иногда очень хотелось бы поверить во что-то необъяснимое. В мгновение, кажущееся вечностью, как перед лицом смерти. Будто заходишь в давно опустевший дом, забытый всеми, но обладающий своей историей, и не знаешь, что здесь может ожидать. Будь то призрак, или чудовище… Но такого уже давно нет. В таких домах, максимум кого можно встретить, это бездомного человека. Наша реальность теснит мир фантазии и иллюзии. Уничтожает мечты, романтизм, веру…
Иногда, глядя на прошлое поколение, удивляюсь, почему они, живя в нищете счастливы? Но ответ приходит тут же, сам по себе, без чьих либо подсказок. Они, может, бедны материально, но они богаты духовно, и это богатство выше всего другого. А сейчас… А что сейчас? Деньги, власть, секс. Все богатство. Я не хочу чтобы это прозвучало как упрек. Но если задать кому-то из тех, у кого есть деньги и власть, вопрос: «А счастлив ли ты?», что он ответит? Да, скорее всего он ответит что счастлив. И его можно понять. Ведь он действительно счастлив. Он свободен в своих действиях. Неограничен в поступках. У него есть почти все, что можно пожелать, кроме, разве что, бессмертия. Но рано или поздно все хорошее приедается. И он начнет искать что-то еще. Что-то, чего не хватает, но хочется…
Все эти мысли приходят именно здесь, в тамбуре последнего вагона, и бесследно исчезают спустя некоторое время.
Внезапно, среди однотонного пейзажа из покрытых снегом деревьев, в глаза бросилась картина. Нечто необычное. Трое человек у костра, недалеко от железной дороги. В принципе, ничего не обычного. Это либо нищие, либо молодежь. Но не смотря на то, что картина была мимолетной, буквально несколько мгновений, мне удалось уловить два грустных взгляда в сторону поезда. Люди у костра будто сожалели о чем-то, глядя на дорогу. Словно в их душах изначально жил какой-то глубинный упрек всему человечеству, и в то же время вызов реальности. Странность. Эти люди не боятся холода. Не боятся одиночества. Видимо семья. И одиночество – их постоянный спутник. И мне почему-то кажется, что они почти не разговаривают друг с другом. Да и зачем? Странность… Но и любопытность.
От размышлений меня оторвал рокот встречного поезда. Несколько раз моргнув я будто очнулся и выпрямился. Сигарета догорела, и чуть-чуть обожгла пальцы. Упорядоченность в голове сменилась хаотичностью. Снова беспорядочный поток мыслей, смешанный с дикой болью. И, возможно, тоской. За чем? Я не знаю. Но порою, вечерами, стоя у окна собственного дома, хочется выть. Не на луну, как волки, а просто выть. От осознания собственного бессилия. Хотя, возможно, и по другим причинам. Иногда, кажется, будто я становлюсь слепым. Не вижу простейшего вокруг. Одеваю много масок, вживаюсь в образы, теряюсь среди них и начинаю верить во что-то ложное. Начинаю создавать себе новую реальность, к которой привязываюсь не потому, что она нравится, а потому, что в ней проще. И порою становится противно. Стою у окна, думаю о чем-то, с каждой новой мыслью, теряю хватку, становлюсь слабее, ищу ответы на вопросы, анализирую, сожалею, рисую новый мир и… Думаю, думаю, думаю… Глупость. Странность. А может, что-то другое. Суждения слишком разнообразны. Сон или явь?
- Молодой человек, вы выходите? – раздался голос справа.
- Да, да, выхожу, - ответил я, спохватившись, на конечной.
Видимо сон.

Как-то раз решил написать поток мыслей) из этого вышло даже что-то стоящее, надеюсь на оценку и критику) не судите строго. был молод и глуп.. о_О



Он стоял у барной стойки, невидящим взглядом рассматривая содержимое своего бокала. Длинные, черные как смоль волосы, небрежно спадали на угрюмые плечи. Он был одет просто, в потертые черные штаны, светлый реглан, поверх которого была наброшена куртка с серым капюшоном, и каким-то ярким рисунком кроваво-красного цвета. Roses de couleur sanglante , как сказал бы один мой знакомый. В правой руке у него были четки, которые он нервно перебирал, каждые несколько минут останавливаясь, когда доходил до конца (или начала?..), а после, снова начинал перебирать, рассматривая пустым взглядом темных глаз содержимое бокала. Казалось, что в этот миг он находился далеко от шумного бара, с музыкой, и множеством людей, где-то в глубине памяти, в воспоминаниях, или, быть может, в иллюзиях. Кто знает? На исхудавшем и небритом лице застыла гримаса задумчивости, а усталые глаза свидетельствовали о la vie dure . По крайней мере, на столько тяжелой, что она успела оставить неизгладимый отпечаток на его лице и осанке.
Бокал был наполовину заполнен бельгийским виски, единственный в здешних краях напиток, стоящий внимания. Он одним резким движением осушил его, поставив на стойку, и снова уйдя в себя. Это движение было каким-то неуверенным, и преисполненным горечи и отчаяния, будто человек «заливал» какую-то давнюю рану глубоко внутри, и, в то же время колебался, как палач в момент казни.
- Donc, il ne devrait pas ;tre … - прошептал он, едва шевеля губами, затем, словно очнувшись, сказал чистым и ясным голосом бармену: - Можно еще выпить?
- Да, конечно, минутку Дориан, - ответил бармен.
- А мне джин со льдом! – раздался совсем рядом звонкий мужской, или, скорее мальчишеский голос.
Дориан даже не поднял глаз в его сторону и лишь молча уставился в деревянное покрытие барной стойки.
- Держи, Дориан, - сказал бармен.
И в этот миг он глянул на него глазами, преисполненными печали, грусти и тоски. Однако это длилось всего лишь одно мгновение, после чего он снова вперил взгляд в бокал с бельгийским виски, и продолжил перебирать четки.

Я вошел в бар ближе к вечеру, когда большинство людей уже спешили домой с работы. Бармен махнул рукой, я махнул в ответ и направился к стойке.
- Bonjour, Monsieur le Mirid , - приветливо улыбнулся он.
- Вечер добрый, mon ami , - ответил я, улыбнувшись в ответ.
- Вам как обычно?
- Нет, сегодня нет. Чашку мат;, и бутерброд. Сегодня встреча…
- Одну минутку, Monsieur.
Я осмотрелся по сторонам, и заметил поникшего человека, сидевшего рядом. Угрюмые плечи, отсутствующий взгляд, спокойные, нежные руки с длинными и белыми, как мрамор, пальцами, одет просто, но в то же время со вкусом. Этот человек буквально приковал мое внимание. На стойке перед ним стояло 8 пустых бокалов, и от него здорово несло перегаром. Лишь только губы едва шевелились, повторяя одну и ту же фразу:
- Donc, il ne devrait pas ;tre…
- Quae eo melius , - сказал я, услышав его шепот.
- Что?? – переспросил он охрипшим голосом, не поднимая глаз.
- Quae eo melius, - повторил я более громко и отчетливо, чтобы он услышал.
- Что вы сказали? – спросил он и бросил в мою сторону испытывающий взгляд.
- Я сказал, все, что не делается, все к лучшему. Старинное выражение, сказанное Вольтером в своей книге «Кандид», 1759-го года.
- Откуда вам знать, – чуть ли не с вызовом произнес он, - что лучше, а что хуже??!
И осушил очередной бокал виски, с грохотом опустив его на барную стойку.
- Вам… Вам, всем, не дано знать что лучше, а что хуже! – выкрикнул он, окинув бар полубезумным взглядом, и снова уставился прямо перед собой, будто над ним сомкнулись волны бушующего океана сознания.
Несколько человек обернулись в его сторону, кто с удивлением, кто с презрением, и сочувственно покачав головами, вернулись к своим делам. Я достал пачку с сигаретами и положил рядом, на стойку. Дориан не обратил на это никакого внимания.
- Вы курите? – спросил я.
- Уже нет, - ответил он на удивление трезвым голосом.
- Правильно, - сказал я, и добавил: - тоже не курю, но пачка всегда со мной. Как вас зовут?
- Дориан, - ответил он сухо, осмотрев меня с ног до головы, будто оценивая мою стоимость на рынке рабов в Кефе (Каффа) .
- Очень приятно. Жерар де Мирид, - представился я.
- Мне не интересно ваше имя, - сказал он грубо и отвернулся, уставившись в пустой бокал.
Бармен принес мат; с бутербродом, и поставил рядом.
- С вас…
- Это не все. Принеси мне коньяк, пожалуйста, а этому молодому человеку налей еще виски, за мой счет.
- Да, Monsieur, - ответил бармен.
- Это последняя рюмка виски на сегодня для вас, Дориан, - произнес я строго, сидящему рядом человеку, но на мои слова он никак не отреагировал, будто даже не слышал их.
Бармен принес джин и виски. Я осушил свой бокал и, достав сигарету, медленно затянулся.
- Вы же не курите, - бросил в мою сторону Дориан.
- И вы поверили? – спросил я.
- Думаю… - он запнулся, не зная, что ответить, затем взглянул в мою сторону с интересом, пытаясь понять, где допустил промах.
- В этом мире, - сказал я многозначительно, - нельзя верить никому. Даже собственной бабушке.
Дориан с шумом втянул воздух и выпил виски, слегка прищурив глаза от горечи.
- Кто вы? – спросил он совершенно другим, спокойным и уверенным голосом.
- Жерар де Мирид, палеонтолог, архитектор и скульптор. Вы должны были хоть раз в жизни да слышать мою фамилию.
- Да, что-то припоминаю такое… Вы часто здесь бываете? – спросил Дориан, окинув взглядом бар.
- Почти каждый будний день. А вы?
- Я здесь почти все время, однако…
- Занятно, весьма занятно, - пробормотал я, и отхлебнул мате.
- Iniquum mundi , - сказал он с тяжестью в голосе.
- Не вам судить, mon ami, жесток ли этот мир. Мы всего лишь гости, и, рано или поздно, покинем его. Дело в том, что жестокость мира напрямую зависит от нас самих; наших поступков, решений, деятельности и амбиций. Как известно, многие войны, как малых, так и мировых масштабов, разгорались только на основе неугомонных человеческих амбиций. А вы говорите, мир жесток… Люди в мире – вот основополагающая жестокости! Люди и их желания, которые чаще всего ставятся превыше всего остального! Разве можно жить в обществе, где каждый человек печется только о собственном благе? Разве можно нести добро туда, где его растопчут и запятнают? А вы, Дориан, что вы доброго сделали в жизни? Какими поступками можете гордиться и сказать с уверенностью «Да, я сделал этот мир чуточку лучше»? Знаете, что самое обидное?
Я замолчал, переводя дыхание и вытирая проступивший пот со лба.
- Что же? – спросил совсем протрезвевший собеседник.
- Самое обидное, - продолжил я уже на несколько тонов ниже и спокойнее, - что это невозможно изменить. Нельзя поменять вековую структуру. Невозможно изменить направление мысли каждого человека на земле. Один не сможет направить орду, если она, в свою очередь не будет поклоняться ему. Нужно быть Господом Богом, чтобы совершить такое!
Я закашлялся, и, проведя платком по лбу, пробормотал:
- Maledictus eloquentia …
- Не хотите пройтись? – предложил Дориан, пребывая в каком-то приподнятом настроении, что показалось странным.
- Да, не откажусь, mon ami.

Было шумно. Люди, кто-то шумными компаниями, кто-то парами, кто-то в одиночестве, все спешили побыстрее добраться домой. И не удивительно, ведь была пятница. Шумная, суетливая, безгранично уставшая пятница. Многие из прохожих наверняка собирались уезжать на выходные, кто на природу, хотя погода в последнее время не ахти, кто к родственникам в пригород. Недалеко от Лувра столпилось немало людей, в ожидании, судя по всему, гида. Эйфелева Башня как обычно бывало в пятницу, светилась ярче обычного, за счет чего смахивала на огромный столп света.
А вообще, если я заговорил о красоте Парижа, то многие из живущих на земле людей мечтали хоть раз в жизни оказаться здесь. Побродить вдоль Сены, послушать мелодичную, и немного путанную французскую речь, окунуться в мир любви и благополучия… Разумеется, не без изъянов. Но сейчас не о них. Лувр, Лебединый остров, Версаль, различные соборы, замки и дворцы Парижа – ходить и рассматривать это все можно бесконечно долго, и вряд ли кому-нибудь хватит одного дня, чтобы увидеть и узнать об этом городе ВСЕ. Скажу даже больше. Мне, за всю свою жизнь здесь, в этом прекрасном городе, так и не удалось познать его до конца. Каждый день открываю для себя что-то новое.
Кафе, в котором обычно я бывал, и в котором в этот вечер встретился с Дорианом, находилось на улице между Роденом и Эйфелевой Башней в окружении двух антикварных лавок, библиотеки и Дома Инвалидов, где хранится гробница великого полководца – Наполеона Бонапарта. Так же как и на других улицах, тут было шумно и людно. А когда мы вышли, толпа буквально чуть не захлестнула нас. Сквозь окна витрин, отсвечивающих светом первых фонарей и закатного солнца, просматривались продавцы книг, которые, суетясь, стремились обслужить всех клиентов и побыстрее отправиться по домам. Пройдя несколько домов, мы свернули в темный, ничем не освещенный переулок, ведущий прямиком к Монмартре. Монмартр, вообще-то, целый район, но наш путь лежал именно на холм Монмартр. Когда-то здесь было древнеримское поселение, а сейчас же на вершине холма расположилась замечательная и очень красивая церковь Базилика Сакр-Кер. Некоторые считают ее главной достопримечательностью этого города. Однако, я лично считаю что это не так.
Дориан шел рядом молча, понурив голову и накинув свой капюшон на глаза. Его слегка качало из стороны в сторону, видимо алкоголь не совсем выветрился из организма.
- Как вы, mon ami? – спросил я, скорее чтобы хоть как-то начать разговор, чем из интереса.
- Bene… - пробормотал он.
- Ваши слова не внушили мне доверия. Но, я вижу, ваши познания в латыни выше среднего. Вы изучаете её?
- Мне положено её знать. Я по профессии медик.
- Вот как? – я был рад что мы затронули хоть какую-нибудь тему.
- Именно так.