FitzroyMag

Гуру Грантх с символом Хальсы | Обработка от Александра Воронина | Fitzroy Magazine

Через Хайберский проход армии завоевателей и проникали на субконтинент. В 326 году до н.э. проходом воспользовался Александр Македонский, но глубоко в Индию он не пошёл — не хватило ресурсов и желания. А вот исламские захватчики страну покорили практически целиком и правили там до середины XIX века. Только англичанам удалось с ними покончить.

Пройдя через горы, оккупанты оказывались в северо-западном регионе Индии — Стране пяти рек — Панджабе. Именно там и жил Нанак, Первый Гуру сикхов, сказавший “нет ни индуиста, ни мусульманина”. Он проповедовал равенство людей перед Богом, вне зависимости от богатства и касты. Он говорил, что Бог един, абсолютен, не постижим для человеческого ума и не воплощаем ни в каком образе. Тут уже не апостол Павел вспоминается, а автор Пятикнижия.

Впрочем, с иудаизмом параллель чисто умозрительная. Скорее корни проповеди Нанака ведут к индуистскому понятию бхакти — причастность к Богу через любовь и эмоции. Бхакти-йога — это 7-я глава Бхагавад-Гиты, один из трёх путей единения с Ним (ещё есть карма — деяния и гьяна — знания). Но Бхагавад-Гита — персоналистское учение, требующее поклонения верховной личности Бога. У бхакти имеется другая трактовка — единение с безличным и абстрактным Абсолютом. Эту религиозно-философскую концепцию “Бога без качеств” проповедовали индуисты-санты (постигшие истину), обосновавшиеся в Панджабе ещё в XIII веке.

Ну и сам Аллах — также абсолютный Бог без качеств. Ислам был официальной религией властителей Индии — делийских султанов, а затем Великих Моголов. Причём распространялся он в Индии во многом через свое мистическое течение — суфизм, который индуистам было легче принять. Суфии тоже делали акцент на приближении к Богу через любовь, отрицали ритуалы и не требовали знания Корана. Так что у Нанака имелось достаточно материала для синтеза своего учения.

Теперь вернёмся из божественных сфер к материальной реальности. Каста — данное при рождении непреодолимое свойство, определяющее судьбу каждого индуиста. Если ты низкой касты, никакой социальный лифт тебя из неё не вывезет. Родился джатом-землепашцем — будешь пахать до смерти. Нанак, к слову, принадлежал к достаточно высокой касте кхатри, относящейся к варне кшатриев.

Нанак дал возможность низкокастовым индуистам повысить свой социальный статус, приняв его учение. И придумал весьма эффективный инструмент — лангар, место для совместной трапезы. Индуист не может принимать пищу совместно с человеком, неравным ему по касте. В лангаре же все ели вместе, без кастовых различий. Одна такая трапеза сразу обнуляла кастовые запреты, демонстрируя превосходство идей Нанака. Нанак сломал кастовые перегородки и дал каждому возможность подняться сколь угодно высоко в обществе сикхов. Хотя сикхизма как религии ещё не было, но уже был Нанак — Первый Гуру. И были его ученики, которых становилось всё больше. Слово “сикх” и означает “ученик”.

Ещё один интересный нюанс зарождавшейся веры сикхов. Нанак отказался от фундаментального, формирующего индийский менталитет понятия — майи. Майя — это космическая иллюзия. Реальный мир не существует, это лишь наваждение, галлюцинация, спецэффект омрачённого невежеством индивидуального сознания. К чему социальная активность и стремление иметь больше, когда весь мир — иллюзия? У индуиста есть лишь одна достойная задача — разрушение майи через духовные практики.

Нанак сказал — мир реален, он есть обиталище Бога, выражение Его морального закона. Поэтому сикх обязан жить в миру активной жизнью, созидать и бороться. Отказ от концепции майи оказался могучей пружиной, вытолкнувшей сикхов на вершину индийской политической жизни. При всём при этом сикхи верят в реинкарнацию души и почитают коров. Если ты живёшь в толще индуистского общества, связь с его традициями просто так не разорвать.

Ну и, пожалуй, последнее о Первом Гуру. Предчувствуя смерть, в 1539 году Нанак передал власть над общиной самому достойному своему последователю, предварительно испытав его веру. Этим он нанёс страшную обиду собственным сыновьям, рассчитывавшим получить власть по наследству. Вторым Гуру стал Ангад Дэв, он руководил сикхами 13 лет и тоже передал власть достойному члену общины. Но на этом всё. Четвертый Гуру оказался зятем Третьего и создал династию. Все дальнейшие Гуру сикхов, включая последнего, Десятого, передавали власть своим потомкам. Одиннадцатый Гуру правит по сей день, но он не человек.

Нанак. Первый Гуру сикхов.

Империя наносит первый визит

Заложенные Нанаком религиозные принципы и общественные установления работали прекрасно. Община росла и укреплялась. Сикхи активно проповедовали не только в Панджабе, но и в других областях Индии, обретая всё новых сторонников. Третий Гуру Амар Дас ввёл новые обряды жизненного цикла, отличные от индуистских, — церемонии при рождении, бракосочетании и прощании с умершим. Сикхи так же, как и индуисты, используют кремацию, но поминальные обряды у них запрещены как идолопоклонские. Сикхская община всё чётче отделялась от индуистского общества.

Пожалуй, важнейшее достижение Амар Даса — изменение статуса женщины. Следуя идеалам любви и ненасилия, заложенным Нанаком, он запретил индуистский ритуал сати — самосожжение вдов на погребальном костре мужа. Третий Гуру боролся с крестьянским обычаем убивать новорожденных девочек, чтобы избавиться от лишних ртов. Женщины и мужчины у сикхов принимают равное участие в религиозных обрядах. Эти реформы имели настолько мощный эффект, что и сегодня в Индии несложно отличить сикхскую женщину — она держится с достоинством и уверенностью, хорошо образована, активна в общественной жизни, часто занимается бизнесом. Не всякая монотеистическая религия может этим похвастаться.

При Амар Дасе сикхи получили первое политическое признание. В 1567 году с Третьим Гуру пожелал встретиться сам падишах Акбар Великий, властелин Могольской империи, охватывавшей большую часть Северной и Центральной Индии. Падишах сам приехал в городок Гоиндвал, где жил Гуру, и ел в лангаре вместе с подданными низкого происхождения. После длительной духовной беседы с Амар Дасом Акбар подарил сикхам большой участок земли, на котором они построят свой главный священный город — Амритсар.

Акбар Великий был, пожалуй, мудрейшим из могольских правителей. Он отказался от агрессивного и насильственного обращения индийцев в ислам, строил не только мечети, но и индуистские храмы. Он финансировал даже христианские церкви — к этому моменту португальцы уже высадились в Гоа. Акбар пытался создать синкретическую религию, объединив идеи ислама, индуизма, зороастризма и христианства. Возможно, тот разговор с Третьим Гуру оказал на его поступки определенное влияние.

Однако придворные брахманы отлично понимали, какая опасность исходит от сикхов, проповедовавших равенство и ненасилие, отвергавших касты и не имевших института священнослужителей. Их интриги при могольском дворе заставили Акбара вызвать к себе на допрос главу беспокойной панджабской секты. Амар Дас сослался на преклонный возраст и прислал к падишаху своего зятя. “Не является религией запрещать большинству людей читать священные тексты”, — сказал тот падишаху, имея в виду санскрит, который знали только брахманы. Падишах согласился. Брахманы превратились в лютых врагов сикхов, а зять Амар Даса стал Четвертым Гуру по имени Рам Дас и за семь лет своего правления преуспел во многих начинаниях.

Акбар Великий

Ирод садится на трон

В 1581 году Рам Дас умер, и Пятым гуру стал его сын Арджан Дэв. Он был первым Гуру, родившимся сикхом, и первым сикхом, принявшим мученическую смерть. Правил Арджан Дэв 25 лет. В этом тексте не перечислить всех его свершений, но есть два главных.

Первое: на земле, подаренной Акбаром, он выстроил город Амритсар, а в нём — главный и единственный храм сикхов, Хари Мандир. У иудеев тоже единственный храм: первый раз его снёс Навуходоносор, второй раз римляне. С третьим храмом вопрос открыт. Хари Мандир враги разрушали так часто, что сикхи перестали давать храму номера. Они просто отстраивали его заново и продолжали свою борьбу.

Второе свершение Пятого Гуру — создание священного писания сикхов, книги Ади Грантх. Книга содержит гимны, написанные Нанаком и последующими гуру, стихи бхактов и суфиев. Открывает книгу молитва Мул Мантра, символ веры сикхизма. Первые слова мантры — догмат Ик онкар, “Бог един”. Сегодня Ади Грантх читают в Хари Мандире всегда, 24 часа в сутки. Более того, в Индии есть круглосуточный телеканал, который транслирует это чтение в прямом эфире. Полное прочтение священной книги вслух занимает примерно двое суток.

Ади Грантх написана на панджаби, языке простого народа. Её понимают все. А вот Веды написаны на санскрите, и брахманы совсем не желали их перевода, сохраняя монополию на трактовку священных текстов. Да что тут говорить: в России Библию перевели с церковнославянского на русский только в 1876 году, спасибо митрополиту Филарету. То же и у католиков с латынью. Власть над словом повсеместно ценится очень высоко.

Община разрослась, став по факту княжеством, и Пятый Гуру провёл реформы. Он отказался от личной скромности Нанака, облачился в дорогие одежды, завёл двор, внедрил налоговую систему, параллельную могольской, сформировал прообраз армии. Можно сказать, Арджан Дэв создал государство, пусть пока и маленькое. Трудолюбивые сикхи работали, благосостояние росло. Но тут умер Акбар Великий. Его наследники устроили драку за власть. Этим воспользовались придворные брахманы и обвинили Гуру в поддержке проигравшей стороны.

Ставший могольским падишахом Джахангир счёл клевету брахманов полезной. Властителю пора было окоротить молодое пассионарное княжество с его опасной идеологией. В 1606 году Пятого Гуру схватили, месяц держали на цепи под палящим солнцем, пытали, а потом убили. Арджану было 43 года. Он стал первым мучеником за сикхскую веру. Увы, не последним.

Период правления Шестого, Седьмого и Восьмого Гуру длился около 60 лет. Время относительного мира и покоя — так вкратце можно описать эти годы. Община окончательно стала княжеством в составе могольской империи. Хотя сикхи не вели больших войн, нечто вроде армии у них появилось. В 1659 году после двухлетней войны с конкурентами на трон Великих Моголов сел Аурангзеб, кровавый мусульманский фанатик. А в 1664-м Девятый Гуру Тег Бахадур возглавил княжество сикхов.

Для неверных, будь то сикхи или индуисты, у Аурангзеба было одно предложение — прими ислам или умри. Империя Моголов прошла пик могущества и трещала по швам, ослабленная годами междуцарствия. Падишах и его войска метались по провинциям, приводя их к покорности силой оружия. Аурангзеб подавил восстание в Кашмире, а его брахманов решил либо обратить в ислам, либо уничтожить. Лучшие из них бежали в Панджаб, к сикхскому Гуру.

Гуру сказал брахманам: “Передайте падишаху: “Мы примем ислам, если ты заставишь Тег Бахадура сделать то же”. Падишаху передали. 12 июля 1675 года глубокой ночью Гуру схватили в мусульманской деревне, где он остановился у одного сикха. Тег Бахадура отвезли в Дели и продержали в клетке почти год. Затем в столицу империи вернулся падишах.

История их встречи абсолютно документальна, и она удивительно напоминает историю встречи Христа с царем Иродом. Аурангзеб потребовал от Девятого Гуру сотворить чудо. Тег Бахадур ответил, что творить чудеса означает вмешиваться в деяния Творца. Только шарлатаны творят чудеса, а люди божьи покоряются воле божьей. Отверг Гуру и предложение принять ислам. Его пытали, а затем на старой рыночной площади Дели Бахадуру отрубили голову. И вот тогда на сцену индийской истории вышел первый лев.

Аурангзеб

Львы выходят на арену

Сын мученика Бахадура Гобинд стал последним, Десятым Гуру. В момент смерти отца ему было всего 9 лет. Мальчик-гуру понял, что время всепрощения и любви закончилось, наступило время жестокости и силы. Он вырос воином и сделал воинами всех сикхов. Но начал этот мудрый и бесстрашный человек не с сабли, а со слова.

Одаренный поэтическим талантом, Гобинд написал для сикхов новый завет — Дасам Грантх, книгу Десятого Гуру. Если ветхий завет Нанака Ади Грантх говорил о непротивлении злу и любви к ближнему, то новый завет Гобинда призывал к вооружённой борьбе с тиранией. Бхакти — любовь и преданность Богу — пришлось отодвинуть, для сикхов наступила эра шакти — жизненной силы.

Внутри сикхского общества Гобинд создал военный орден. Эта новая теократическая, безкастовая и предельно милитаризованная общность называлась хальса — братство чистых. Каждый её член добавлял к своему имени слово лев — Сингх. Гобинд тоже принял “львиное” имя, с которым и вошёл в историю. Особое внимание Гобинд Сингх уделил внешнему виду нового братства. В знак приверженности идеалам хальсы каждый её член соблюдал “правило пяти К”: кеш — нестриженые волосы, кангха — деревянный гребень в волосах, кара — стальной браслет на правом запястье, каччха — короткие штаны не ниже колен, кирпан — стальной кинжал для защиты истины.

В 1699 году боевая машина хальсы прошла первое испытание. 7 тысяч сикхских воинов разгромили 20-ти тысячную армию моголов. Война с империей длилась годы. И всякий раз львы Панджаба угощали её муджахидов щербетом мученичества. В этих битвах и столкновениях Гобинд потерял всех четырёх своих детей, но не пал духом и со смирением продолжал руководить народом. В конце концов моголы подослали к Гобинду убийцу. Спящий Гуру получил два удара кинжалом, но вскочил со своего ложа и одним взмахом сабли отрубил убийце голову.

Перед смертью Гобинд успел провести свою самую главную реформу. Он объявил, что эпоха наследственных Гуру завершена, и он не назовёт преемника. Одиннадцатым и окончательным Гуру становится священная книга Ади Грантх и называть её следует Гуру Грантх. Светская же власть переходит к общему собранию сикхов. Последние слова Гобинда, по преданию, звучали так: “Хальса будет править. Хальса принадлежит Богу, победа за Богом!” Гобинд Сингх умер в 42 года, он стал третьим Гуру-мучеником сикхов.

Гобинд Сингх создал нового сикха-воина. Борьба с несправедливостью, угнетением и мирским злом была возведена им в религиозный долг. Сикхи получили мощный духовный импульс к действию, что обеспечило выживание общины и предопределило её победы. Священную книгу Гуру Грантх сикхи считают личностью. По сей день ей воздают те же почести, что и живым Гуру, например, обмахивают опахалом. Верховный суд Индии признал Гуру Грантх юридическим лицом.

Раз уж мы начали проводить аналогии с Библией, то Нанака следует назвать Авраамом сикхов, а Гобинда Сингха — Моисеем, выведшим народ из пустыни к берегам Земли Обетованной. Власть у Моисея принял полевой командир, а не духовный лидер — Иисус Навин. Сикхского Навина звали Банда Бахадур, он тоже принял смерть мученика от рук моголов. В 1716 году его казнили в Дели. Хальса передала власть следующему вождю.

Политическая система работала, государство сикхов состоялось, но о централизованном управлении речь не шла. Принадлежащую сикхам часть Панджаба поделили между собой 11 князей. В периоды мира с моголами они дрались друг с другом. Когда враг приближался, хальса сжимала свой стальной кулак, и сикхи сражались единым фронтом. Период раздробленности и междоусобиц длился 80 лет, а затем явился великий воин.

Ранджит Сингх подчинил себе все 11 княжеств и объединил страну. Он выковал непобедимую армию, обучил её по европейским стандартам и снабдил лучшими пушками в Индии. Он напал на соседей и отобрал у моголов контроль над территориями — весь Панджаб, Кашмир и другие земли. Львы-сикхи отбросили уставшую могольскую державу и сами построили империю. Но с юго-востока приближался лев покрупней — империя британская.

Англичане захватили всю Индию кроме Панджаба. Сикхи покорились последними. Для этого британцам пришлось сразиться с ними дважды, и в первый раз они оказались на грани поражения, да такого, что будь во главе хальсы воин, равный Ранджит Сингху, их отбросили бы к самой Калькутте. Но не сложилось. Британский лев в конце концов съел льва Панджаба.

Гобинд Сингх. 10-й Гуру.

Новомученики просят огня

Индия обрела независимость в 1947 году, а уже в 60-х штат Панджаб, населённый преимущественно сикхами, стал главной житницей страны. Трудолюбивые и сильные потомки Нанака внедряли новые сорта сельскохозяйственных культур и технологии обработки почвы. В 60-е годы площадь посевов выросла вдвое, а урожайность впятеро. Панджабский крестьянин владел каждым пятым трактором в стране. Дели смотрел на Панджаб как на источник доходов, забирая деньги в федеральный бюджет и тормозя развитие региона. Сикхам это не нравилось.

В 1973 году сикхская партия Акали Дал потребовала полной автономии для Панджаба — и получила отказ. Тогда на первый план выдвинулись радикальные политики, произошли стычки с властями. Центр упорствовал, и в конце 70-х сикхи взялись за оружие. Началась террористическая война, её возглавил Джарнаил Сингх Бхиндранвале.

Премьер-министр Индии Индира Ганди натравила на сикхов всю полицейскую и военную машину государства. Бхиндранвале сравнивал её с Аурангзебом, а себя считал новым героем-освободителем сикхского народа. В 1984 году армия загнала Бхиндранвале с товарищами в Амритсар, они укрылись в храмовом комплексе Хари Мандира и отчаянно оборонялись. Тогда Индира пустила в ход танки и шесть пехотных батальонов. Штурм удался, но его последствия были ужасны. Вместе с группой Бхиндранвале в храме погибли более 400 паломников, в том числе пятеро детей. Общество испытало шок.

31 октября 1984 года в 9 часов 20 минут утра Индира Ганди вышла из своей резиденции в Нью-Дели, её сопровождали два телохранителя-сикха. В этом нет ничего удивительного. Сикхи считались и считаются лучшими солдатами индийской армии. То, что они охраняли премьер-министра, было абсолютно естественно. Телохранителей звали Беант Сингх и Сатвант Сингх. Беант достал револьвер и трижды выстрелил в Индиру. Сатвант разрядил в неё рожок пистолета-пулемёта Стерлинга. Сикхи положили оружие на землю, и Беант Сингх сказал: “Я сделал то, что должен был. Теперь вы делайте, что хотите”.

Беант Сингх был застрелен в тот же день при не вполне понятных обстоятельствах. 6 января 1989 года Сатвант Сингх и ещё один участник заговора — Кехар Сингх — были повешены в тюрьме Тихар в Нью-Дели.

Беант Сингх. Убийца Индиры Ганди

Конец наступает в начале

В этом тексте достаточно аналогий с Библией, но самое главное не совпадает, точнее, совпадает с точностью до наоборот. Ветхозаветный Иегова сказал “око за око”, затем Христос сказал “любите врагов ваших”. Сикхи прошли обратный путь. Первый Гуру проповедовал любовь и смирение, но Последний Гуру призвал к воздаянию злом за зло, и его завет никто не отменял. Сегодня 25 миллионов человек в Индии и по всему миру принадлежат к религии сикхов, их история продолжается.

Юрий Гусаков специально для Fitzroy Magazine

Фото: Евгений Халдей | Обработка от Александра Воронина | Fitzroy Magazine

Концерт на краю катастрофы

В одном из советских военных фильмов раненый у Зееловских высот немецкий офицер говорит окружившим его красноармейцам — “Мы стояли у стен Москвы, а вы верили, что дойдёте до Берлина. Вот и мы знаем, что обязательно вернёмся под Москву”. Отчасти это объясняет фанатичное упорство Германии — но не полностью. Зимой 1941 года у СССР в тылу были заводы, производившие танки, на фронт поступал бензин для самолётов с нефтепромыслов Каспийского моря, а свежие дивизии из Сибири ехали к подмосковным рубежам. У нацистов ситуация к тому времени была много хуже: военная промышленность наполовину уничтожена англо-американской авиацией, нефтяные промыслы в Румынии потеряны, пенсионеры и подростки из “фольксштурма” со старыми винтовками остановить советские войска не могли. При этом, в нацистской Германии вплоть до самой капитуляции (!) исправно выплачивалась зарплата на предприятиях (задержек жалованья никогда не было), письма и посылки педантично доставлялись почтой по адресам в разрушенных городах, в кинотеатрах шли фильмы, а 12 апреля 1945 года симфонический оркестр Берлина выступил с концертом, и билетов было не достать. Неужели немцы серьёзно думали за три месяца до капитуляции, что способны выиграть войну?

Виселица перед освобождением

Именно так. Я расскажу вам про один знаковый инцидент. 18 апреля 1945-го девятнадцатилетний студент-богослов Роберт Лимперт из Ансбаха перерезал телефонные провода у штаба, дабы оборвать связь с позициями вермахта. К городу приближались американцы, и Лимперт хотел, чтобы Ансбах не стёрли с лица земли. Роберта заметили два подростка из “гитлерюгенда”, и немедленно сообщили в гестапо. Студента арестовали. Комендант города — полковник Эрнст Мейер — приказал собраться “трибуналу” из трёх человек, и за две минуты Лимперта приговорили к повешению. Его отвели к ратуше, накинули петлю на шею. Парень вырвался, побежал — “преступника” схватили полицейские: били студента ногами и тащили за волосы к виселице. “Добропорядочные граждане” рядом не сказали ни слова сочувствия: напротив, они плевали в приговорённого и старались пнуть побольнее. Верёвка оборвалась, несчастный упал на мостовую — палачи скрутили новую петлю, и повесили Роберта заново. Через 4 часа (!) полковник Мейер скрылся (уехал из Ансбаха на велосипеде), а в город без единого выстрела вошли американцы. Полицейские знали, что Ансбах обречён, но никто не сделал попытки спасти юношу. Горожане помогли убить “предателя”, не испытывая мук совести. Они действовали, как роботы, отказываясь соображать: ведь власть сменится за считанные часы, и им придётся ответить за всё.

20 000 казнённых солдат

Ларчик открывается просто — даже за минуты до своего падения режим Гитлера имел поддержку 90% жителей Германии. “Машина смерти” нацистов продолжала функционировать в некоторых городах даже после капитуляции Рейха — смертные приговоры за “трусость” и “пораженческие настроения” выносились вплоть до 23 мая 1945 года. 15 февраля “наци номер два”, шеф рейхсканцелярии Мартин Борман объявил о введении военно-полевых судов: предположительно, ими было осуждено и казнено 20 000 (!) “паникёров и дезертиров”. Для сравнения — за всю Первую мировую войну осудили на смерть лишь 48 (сорок восемь!) немецких военнослужащих. Едва Красная Армия приблизилась к городу Бромберг (ныне Быдгощ), оттуда сбежало полицейское и партийное руководство. Расправа не заставили себя ждать. Гиммлер приказал публично расстрелять начальника полиции Бромберга — штандартенфюрера СС Карла фон Залиша, а мэра города и главу региональной администрации отправить на фронт в штрафные батальоны. Комендант города Шнайдемюль лично убил из “вальтера” четверых отступавших солдат вермахта, а потом приказал повесить на шеи трупов таблички с надписью “Трусы”. 16 апреля 1945 года РККА пошла на штурм Берлина, и из канцелярии фюрера тут же прозвучал приказ — если над любым городским зданием появится белый флаг, будут расстреляны все жители дома. Так что помимо повиновения, работал элементарный страх — захочешь сдаться, тебя уничтожат.

Собрание НСДАП в Мюнхене | Фото из открытых источников

Удар умирающего льва

Присутствовала и слепая вера в Гитлера.

Он гений, — писал жене в марте 1945-го с Восточного фронта обер-лейтенант Хайнц Кемер. — Он говорит правильно — в 1918-м году мы ещё могли воевать, но позволили украсть предателям нашу победу. Если сейчас мы будем сопротивляться до конца, враг выдохнется”. “Фюрер привёл нас в Париж, сжёг Лондон, вернул земли, откушенные Польшей, — вторил ему в письме домой унтер-офицер Бертольд Шмидт. — Надо просто верить, и тогда всё получится. Большевикам не сломить целый народ.

Руководители нацистской партии полагали: если сопротивление станет ожесточённым, каждая деревня превратится в крепость, и каждый шаг врага будет полит кровью — союзники понесут огромные потери, остановятся и запросят о мире. А там можно будет попытаться вбить клин между Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем, и наслаждаться плодами раздоров. Геббельс приводил в пример Сталинград — мол, русские устроили нашим солдатам могилу в одном-единственном городе, а у нас таких городов полно. Эта тактика не сработала — Красная Армия брала гарнизоны “крепостей” вроде Бреслау в окружение, и шла дальше.

Лидерам НСДАП казалось смехотворным, что большевики возьмут Берлин, — отмечает в своей книге “Конец Германии Гитлера” британский историк Иэн Кершоу. — Они исступлённо считали — Запад такого не допустит.

В своё время сын Бормана Мартин Борман-младший в 2004-м году заявил мне в интервью: “В марте я спросил отца — проиграет ли Германия войну? Он ответил — даже умирающий лев может нанести лапой смертельный удар”.

Но, пожалуй, только Борман и Геббельс действительно собирались умереть за Гитлера. Тот же рейхсфюрер СС Гиммлер искренне считал — ему найдётся место в правительстве послевоенной Германии, ведь он (пусть и за цену в твёрдой валюте) помог перевезти в Швейцарию пару тысяч евреев. Был спокоен за своё будущее и рейхсмаршал Геринг.

Шампанское на краю могилы

Фактически, бесполезное сопротивление держалось лишь на одном человеке — Адольфе Гитлере. Этот контуженый, поседевший, сгорбленный 56-летний безумец с трясущимися руками и сумасшедшим взглядом гипнотически действовал на немцев. 21 апреля 1945 года фельдмаршал Вальтер Модель приказал солдатам своей разгромленной армии разойтись по домам. Гитлер заочно приговорил его к расстрелу — хотя самому фюреру оставалось жить чуть больше недели. Что сделал Модель, узнав о приговоре? Он… застрелился. Гауляйтер НСДАП в Баварии Пауль Гислер 28 апреля 1945 года за сутки (!) до самоубийства Гитлера подавил два заговора “врагов” — казнил всё руководство города Пренцберга, собиравшегося капитулировать, и подавил “мятеж” в Мюнхене, расстреляв около сотни офицеров вермахта и гражданских лиц, решивших сдать город без боя американцам. Восторженный Гитлер назначил Гислера министром внутренних дел Германии, и тот отметил назначение с женой, распив бутылку шампанского. Новый министр пробыл в должности… три дня — 29 апреля он бежал из Мюнхена, спасаясь от американцев, а 1 мая 1945 года застрелил жену и пустил себе пулю в голову.

…Так что же это всё-таки было? По-моему, попросту обычное сумасшествие.

Георгий Зотов специально для Fitzroy Magaine

Отношения “оябун — кобун”

В традиционной Японии это вылилось в пару “оябун” (буквально, отец) — “кобун” (буквально, сын). Эти отношения совершенно не обязательно предусматривают физическое родство — отцовство может быть и приёмным, и даже чисто метафорическим. Это может быть — и часто бывает — наставничество, в любой сфере. В современной Японии оно по большей части символическое, о нём нередко говорят даже с известной долей иронии (хотя всем японцам сама концепция знакома). Например, это может быть старший, опытный сотрудник на работе и молодой, “зелёный” новичок. То есть, это “учитель” и “салага”. Когда-то эти отношения были куда серьёзнее, о них говорили практически как о реальном отцовстве (даже его приёмный характер часто был неочевиден). Отношения оябун-кобун подразумевали весь классический конфуцианский набор взаимных обязательств отца и сына. Вплоть до того, что “если оябун сказал, что ворона белая, кобун обязан с ним согласиться”, как гласит поговорка. Сегодня в подобном “идеальном” виде эти отношения сохранились в Японии только среди якудза.

На них держится всё устройство мафиозных кланов — а нередко и взаимоотношения между ними. Они скрепляются соответствующими обрядами, причём обряды могут отражать не только отношения между рядовым членом и боссом, но и между двумя независимыми боссами и двумя кланами в целом. В базовом виде эти ритуалы предусматривают совместное распитие саке, причём количество напитка в чашках отражает взаимный статус участников. У того, кто старше — саке больше, причём пропорции точно регламентированы, для этого разработана сложная градация. Положим, сегодня точному соблюдению деталей уделяется меньше внимания (если конкретный босс не традиционалист, конечно), но ритуалы существуют. А когда-то они были жизненно важны.

К моменту выхода Японии в “большой мир” — открытию страны и началу форсированной модернизации (сейчас известной историкам как “революция” или “реставрация Мэйдзи”) — страна уже имела вполне узнаваемый зародыш организованной преступности.

Теперь — как и всей Японии — якудза предстояло очень серьёзно потрудиться. Модернизация, тем более — столь радикальная, означала, в первую очередь, очень большое строительство (до 1914 года промышленное производство страны удвоилось, а количество заводов утроилось

Коррупция — новый инструмент якудза

Те, кто имел на практике малейшее дело со строительством, представляют себе, насколько это дорогое, капиталоёмкое дело, насколько быстро тратятся, насколько легко теряются и насколько гарантированно превышаются выделяемые на него бюджеты. Эта сфера требует контроля, как никакая другая — и любой контроль, даже самый жёсткий, оказывается в итоге недостаточным. Строительство открыто к злоупотреблениям самого разного сорта — и потому оно является идеальной областью для организованной преступности. Это, наверное, самая “мафиозная” из всех отраслей экономики. Поэтому нас не должно удивлять, что именно здесь якудза в первую очередь развернулись в полную силу. Первое, что якудза сделали “своей”, подконтрольной им сферой — и что в немалой степени осталось таковой и до наших дней, своеобразной “вотчиной” японских мафиози — это строительные подряды. Именно в эпоху Мэйдзи в Японии за строительными бригадами закрепилась репутация разнузданных, трудно управляемых и беззаконных сборищ. Вплоть до того, что найти бригаду строителей проще и быстрее всего было через местного босса якудза.

Тем не менее, традиционные сферы деятельности — азартные игры для бакуто и уличная торговля для текия — оставались важными источниками дохода для многих кланов. Только они претерпели изменения — в некотором роде “цивилизовались”, упорядочились. В новой Японии появилась полиция, активно вмешивавшаяся в дела якудза, и с ней приходилось считаться. Крупномасштабный игорный бизнес теперь часто приходилось уводить дальше в подполье, прятать в тени, иногда создавая “внешний” легальный бизнес для маскировки. Текия было легче, потому что основная их деятельность была вполне законной, прятать нужно было лишь “мафиозную” её составляющую.

Тем не менее, и у бакуто, и у текия в арсенале рано появился новый инструмент для защиты их криминальных интересов — коррупция. Взятки чиновникам и (особенно) полицейским превратились в постоянную примету жизни. Репутация Японии как “страны без преступности” очень легко распространяется и на её полицию, которой начинают приписывать необычайную эффективность и неподкупность. Но это в значительной степени миф, что и было продемонстрировано многочисленными и громкими скандалами — по уровню коррупции Япония, наверное, даст фору любой другой развитой стране.

Эффективность японской полиции исторически во многом строилась на том факте, что она не столько боролась с якудза, сколько “работала с ними”, сотрудничая в определённых пределах (иногда весьма широких) с группировками и полагаясь на их помощь в обуздании “низовой” преступности. Подобные методы неплохо знакомы правоохранительным органам во всём мире, но в Японии они были доведены до настоящего совершенства.

Когда дело всё же доходит до расследования преступлений, японская полиция исторически всегда была склонна полагаться на признательные показания (которые иногда банально выбивались). В Японии признание традиционно было “царицей доказательств”. Ну, не они первые и не они последние, подобный подход всегда очень соблазнителен. Вот только когда он становится основным и почти единственным, то в долговременной перспективе это весьма негативно сказывается на качестве работы полиции вообще. Да, в Японии, наверное, в силу специфики японского общества, это проявляется не так быстро (японская полиция попросту лучше знает, из кого нужное признание имеет смысл выбивать), но это работает на “низовом” уровне, а вот конкретно борьбе с организованной преступностью точно не помогает.

Влияние мафии на политику в Японии

Кроме полиции, якудза оказались очень рано втянуты в перипетии японской политики. Некоторые из группировок более активно проявляли себя в этой сфере, чем другие. В этом была несомненная логика — если мафии удалось наладить неплохое сотрудничество с полицией, почему бы не попробовать заручиться поддержкой государства и на более высоком уровне? Ведь это помогло бы решить очень многие проблемы, если не легализовать “теневые империи”, то хотя бы защитить их от действий власти. Якудза определённо было, что предложить — и чисто людской, и силовой ресурс. В японской политике он играл важную роль.

Группировки рано и прочно связали себя с политикой правого — зачастую, радикально правого — толка, не просто патриотической направленности, а радикально-националистической (а в Японии эта грань часто была призрачной), нацеленной на агрессивную внешнюю экспансию. Для японской политики конца XIX и начала XX века было характерно большое число всевозможных тайных обществ, союзов и групп, преследовавших политические цели — как правило, националистические и экспансионистские. Отчасти они выполняли функции политических партий, отчасти — разведки, иногда — террористически-диверсионных групп, часто — агентов влияния. Читателю достаточно мельком пролистать ВУЗовский учебник истории, чтобы увидеть эти бесконечные “Общества Чёрного дракона” и “Союзы реки Амур”. Так вот, многие из них были тесно связаны с влиятельными группировками якудза, если вообще не представляли собой их отделения (или наоборот). Во всяком случае, они плотно взаимодействовали, особенно по кадровой и экономической части.

Гэнёся — тайное общество Мицуру Тояма

Первой крупной фигурой на стыке двух миров был Мицуру Тояма (1855–1944), уроженец города Фукуока (на той оконечности острова Кюсю, которая ближе всего к азиатскому континенту). Выходец из мелкой самурайской семьи, Тояма в возрасте 20 лет принимал участие в одном из последних восстаний самураев против новой власти (и получил за это 3-летний тюремный срок). Выйдя на свободу, он сразу вступил в Кёсися, “Общество гордости и патриотизма”, первую группу японских националистов. Тогда же Тояма начал собирать вокруг себя последователей. В основном это была неустроенная молодёжь Фукуоки, и очень быстро группа приобрела известность, с одной стороны, как дисциплинированная рабочая бригада, а с другой — как надёжная боевая сила, боровшаяся с рабочими волнениями на угольных шахтах региона. При этом группа часто позиционировала себя как защитников бедноты. Вскоре Тояма приобрёл репутацию “императора трущоб”, этакого местного Робин Гуда, помогавшего нуждающимся и сорившего отобранными у богатых деньгами.

Мицуру Тояма с женой, 1927 год

В 1881 году он основал Гэнёся, “Общество тёмного океана”, федерацию различных националистических организаций, которая действовала уже в масштабах страны. Устав общества был довольно туманным, члены должны были почитать императора, любить нацию и защищать права простого народа. Буквально — “за всё хорошее и против всего плохого”. Важно было, что члены общества делали, а не что они провозглашали. Идеалами Гэнёся были военная экспансия вовне и авторитарная власть в самой Японии. Для достижения этих целей оно развернуло широкую кампанию террора, включая шантаж и убийства. Особое влияние общество приобрело в среде офицерского корпуса и правительственных чиновников. Его члены нередко служили охранниками у известных политических фигур своего времени. Одновременно с этим, многие из них работали вполне легитимно — как столяры, каменщики или водопроводчики. Общество даже создавало свои собственные профсоюзы, разделявшие его идеалы.

С самого начала оно рассматривало себя в духе якудза, следуя их принципам. Только это были якудза “нового поколения”, которые свысока посматривали на традиционных бакуто и текия, считая себя своеобразной гангстерской элитой. Обычные якудза разгоняли митинги недовольных рабочих, потому что им за это заплатили, а якудза “политические” — ещё и руководствуясь высокими идеалами, хотя и деньги никто не отменял. Связь с политикой облагораживала.

Представители Гэнёся вскоре отправились и на континент — в Корею и Китай, где развернули активную шпионскую деятельность. В самой Японии общество занималось модерированием общественных волнений (их можно было как раздувать, так и гасить, в зависимости от направленности), запугиванием неугодных кандидатов и давлением на избирателей. Общество могло и выполнять заказы конкретных владельцев предприятий, чаще всего — угольных шахт, заводов и фабрик. Эти заказы охватывали банальное штрейкбрехерство при забастовках, запугивание или физическое воздействие на активистов, противодействие политической деятельности в рабочей среде. Не надо забывать, что “приметой времени” рубежа XIX и XX веков был подъём левого движения во всём мире, в первую очередь — в среде промышленных рабочих. Новые индустриальные страны, вроде Японии, были этому особенно подвержены. Именно эти явления и вызывали больше всего страха в правящих кругах. В Японии, однако, им нашлось вполне эффективное средство противодействия. Вообще-то, якудза изначально часто занимались подобными вещами — к ним нередко обращались, чтобы разогнать забастовщиков или запугать их лидеров. Отсюда уже был один шаг до политики, и делали его легко и быстро.

Поле для подобной активности было весьма широким. В 1892 году в стране состоялись первые всеобщие выборы. В этой ситуации Гэнёся развернулись не на шутку, устроив настоящую кампанию террора против неугодных им политиков. Активисты общества бросили бомбу в экипаж министра иностранных дел Сигэнобу Окума (взрывом ему оторвало ногу), устроили покушение на либерального политика Тайскэ Итагаки и убили ещё одного видного государственного деятеля, Тосимити Окубо. Финансировался весь этот терроризм за счёт вполне мафиозной экономической деятельности Гэнёся, которую в этом плане была трудно отличить от обычного клана якудза.

Когда собственных сил не хватало, Тояма обращался за помощью и к “классическим” боссам мафии. Так, оябун группировки из Кумамото прислал 300 своих людей в Фукуоку в качестве подкреплений. Они выступали единым фронтом с силами не только самого Гэнёся, но и с местной полицией. Полицейские получили приказ министра внутренних дел, предписывавший им оказывать всемерную помощь тем, кто борется с противниками правительства. На практике такими союзниками оказались люди мафии — но приказ есть приказ. Выборы 1892 года стали самыми кровавыми в истории Японии, с десятками убитых и сотнями раненых.

Но это было лишь начало. Теперь, когда самые неотложные проблемы внутри самой Японии были решены, можно было перейти и к внешней арене. В 1895 году агенты Гэнёся проникли в хорошо охраняемый корейский королевский дворец и убили там королеву Мин (при проникновении они использовали классические методы японских ниндзя). Так начался кризис, который в итоге привёл к японскому вторжению в Корею. В свою очередь, это вторжение станет одной из причин русско-японской войны, да и вообще, японцы останутся в Корее на полвека.

Чан Кайши (второй справа), Мицуро Тояма (слева) и Цуёси Инукаи (в центре), 1929 год

С этого момента мода на тайные общества ультраправой экспансионистской направленности расцвела в Японии пышным цветом. В следующие годы на сцене появился целый букет таких организаций, с названиями типа “Ассоциация небесного действия”, “Общество клятвы на крови” и даже “Крестьянский корпус бесстрашных”. Все они использовали Гэнёся как образец. Кого-то из них, конечно, финансировали богатые спонсоры, но основная масса существовала за счёт классических источников дохода якудза — азартных игр, проституции, вымогательства, взимания платы за защиту и т. п.

“Чистые” якудза, бакуто и текия, поначалу пытались держаться в стороне, но, по правде сказать, это было невозможно. Само время было такое — политика поглощала всё и вся. Боссы мафии один за другим втягивались в политические игры. Это сулило прибыль, к тому же деятельность “обычных” и “политических” групп во многом пересекалась, у них были общие враги — ведь левое движение угрожало устоям традиционного японского общества в целом, а якудза тоже были его производной. Кадровая “текучка” между группами того и другого сорта была постоянной. В итоге это привело к тому, что спустя сто лет в глазах большинства японцев понятия “якудза” и “ультраправый” стали почти идентичны. Во всяком случае, очень близки. Наверное, это не всегда соответствует истине, но миф такой существует.

Кокурюкай

“Золотой век” политических якудза продолжался вплоть до конца Второй мировой войны. Некоторые политические группы оказались более привлекательны для мафии. Например, такой, судя по всему, оказалось Кокурюкай — “Общество реки Амур”, основанное в 1901 году одним из сподвижников Тоямы, Рёхэем Утидой (1874–1937). Это название говорило само за себя — Амур был границей между Манчжурией и Россией. Общество, таким образом, выступало, в конечном итоге, за аннексию Манчжурии, как часть всеобъемлющей идеологии “Хакко-ити-у” — “Восьми сторон света под одной крышей”, т. е. максимальной экспансии Японии в Азии и достижения ей доминирующего положения.

Китайский революционер и основатель партии Гоминьдан Сунь Ятсен в Токио в 1900 году (крайний справа). Рёхэй Утида — второй слева.

Это общество более известно под другим названием. Японские иероглифы имеют два чтения — собственно “японское” и “китайское”, поэтому любое записанное ими слово может быть прочитано двумя разными способами. Альтернативное прочтение в данном случае давало “Общество Чёрного дракона”. Это название показалось западным журналистам более ярким, поэтому они именно его и начали тиражировать. Так общество и запомнилось за пределами Японии. Именно оно было тем мозгом, который стоял за следующим витком японской экспансии — “Чёрный дракон” сыграл большую роль в подталкивании Японии к войне с Россией (в необходимости которой были сильные сомнения у обеих сторон), а затем — к распространению агрессивной политики на Китай. По сути, “Общество Чёрного дракона” совершило применительно к Китаю примерно то же самое, что “Общество тёмного океана” в своё время — в отношении Кореи: подготовило почву для прямого японского вмешательства. Общество просуществовало 30 лет, играя центральную роль в японской политике. Одной из главных его фигур всё это время был, наряду с Утидой, всё тот же Тояма.

Кокусуйкай

Между тем, 1920-е годы, известные в японской истории как “эра демократии Тайсё”, были эпохой расцвета. Политический климат страны, несмотря на регулярные убийства, полицейские репрессии и влияние ультраправых течений, в целом становился всё либеральнее — расширялось избирательное право, развивались профсоюзы. Экономика процветала, а как следствие — рос японский средний класс. Но за всем этим маячила фигура Тоямы — даже не сказать, чтобы “в тени”. Влияние его росло, его обхаживали знаменитые политики, в какой-то момент он получал финансирование даже от представителей императорской семьи.

В 1919 году Тояма вышел на новый уровень в своей карьере — он встал во главе общенациональной ассоциации “теневых” организаций самого разного толка, от ультраправых политических групп до “чистых” якудза. Организация называлась Дай Ниппон Кокусуйкай — “Общество национального духа Великой Японии”. К её созданию приложил руку Такэдзиро Токунами, в то время бывший министром внутренних дел, который формально и возглавил Общество (Тояма стал его советником). Устав организации по традиции был очень туманным — “почитание императора”, “рыцарственный дух”, “древние японские ценности” — весь тот набор, который можно было увидеть ещё в уставе Гэнёся.

На практике, однако, группа прямо подражала итальянским чернорубашечникам Муссолини. Пользуясь практически открытой поддержкой полиции и части армейских кругов, Кокусуйкай громила забастовщиков, а также любые течения, которые Тояма и его окружение считали “подрывными” или антиправительственными. Например, в 1920 году они (вместе с отрядами полиции и военных жандармов) атаковали участников большой забастовки на сталеплавильном заводе Явата (которых было, ни много ни мало, 28 тысяч).

Со временем Кокусуйкай превратилась в силовое, военизированное крыло одной из двух главных политических партий довоенной Японии, Сэйюкай. Их конкуренты не остались в долгу — они обзавелись собственными отрядами подобного же рода, набранными из числа якудза и рабочих строительных бригад. Таким образом, Япония пошла по тому же пути обострения политической борьбы, по которому шли многие демократические страны того времени, например, та же Веймарская Германия (где свои вооружённые отряды были практически у всех партий).

1930-е годы прошли под знаком тотальной нестабильности. Умеренных политиков, пытавшихся остаться независимыми, часто просто убивали — побуждая оставшихся в живых поскорее присоединяться к кому-нибудь. По данным японской полиции, за период с 1930 по 1945 год в стране произошло в общей сложности 29 серьезных “инцидентов” с участием ультраправых группировок — включая силовые выступления, вооружённые столкновения и даже попытки переворота. Были убиты два премьер-министра и два министра финансов. Из этого хаоса постепенно рождался новый режим — антидемократический, милитаристский, нацеленный на внешнюю экспансию. В Японии не было одного “знакового” переворота, как в той же Германии или Италии, про который можно было бы сказать, что “с этого момента всё изменилось”. Всё происходило постепеннее и менее организованно. Здесь не было какой-то одной открыто “фашистской” партии — но все составляющие фашизма присутствовали, хоть и в более разбросанном, рассредоточенном виде. Япония оказалась в “Оси” не случайно — для неё это был органичный выбор, и шла она к нему долго.

“Рыбку в мутной воде” ловили в основном якудза — теперь у них всегда было наготове очень удобное прикрытие, они могли в мгновение ока превратиться в силовое крыло одной из политических сил и тем самым приобрести этакий “квази-легальный” статус, при этом продолжая в том числе и всю свою обычную, не слишком законную деятельность. Якудза необходимо было найти своё место в новой Японии — и они его нашли. Движение было двусторонним — с одной стороны, мафия была с радостью готова сотрудничать с властью, отвечавшей её идеалам, а с другой — власть была готова опираться на якудза, находить в них поддержку и активно их использовать. Совпадение интересов привело к глубокому синтезу натуры — “настоящих” якудза было уже непросто отличить от политических боевиков. Да это нередко и были одни и те же люди, разве что в разное время суток, а то и одновременно.

Деятели этого смешанного “мафиозно-политического” движения принимали активнейшее участие в жизни японского государства. Например, в проводимой им колониальной политике в Восточной Азии. Вчерашние якудза — в одночасье ставшие вполне легитимными государственными служащими — участвовали в деятельности известного Бюро опиумной монополии, которое, с одной стороны, делало деньги на поставках наркотиков, а с другой — ослабляло местное население, поощряя зависимость (по оценке военных, чистая прибыль от этой деятельности составляла до 300 млн долларов в год — разумеется, по курсам того времени). К этому надо прибавить прочие доходы от экспансии, немалую часть которых составлял банальный грабёж. В Японию хлынул поток денег, и не требуется проявлять чудеса сообразительности, чтобы понять, кто эффективнее всех освоил эти потоки.

Основатели университета Кокусикан, Мицуру Тояма — крайний слева

Тояма не увидел крушения своей мечты — он умер, когда она ещё была в зените, хотя тревожные “звоночки” уже вовсю звучали — в 1944 году. Поражение Японии имело в основном чисто военную природу — и здесь, как и во всём остальном, якудза шли следом за государством, к которому они присосались, словно моллюски к днищу корабля. Когда корабль выкинуло на берег, судьба слишком плотно присосавшихся моллюсков была очевидна и неизбежна.

Но наследие эпохи осталось, и выжившие к нему неоднократно обращались — не случайно якудза и до сих пор в глазах рядовых японцев ассоциируются с политикой определённого сорта. Как это наследие можно было использовать — другой вопрос, и ответить на него могли лишь те, кто остался на плаву. Они и ответили.

Антон Попов специально для Fitzroy Magazine

Однако если разобраться в предмете чуть внимательней, выясняется, что вне зависимости от степени “дружбы” Леона Нагана с господами генералами, особой альтернативы у русской армии в тот момент и не было. В разработке винтовок наши офицеры за время “несчастной оружейной драмы” сумели получить хоть какой-то практический опыт — что и позволило противопоставить конструкции того же Нагана будущую “трехлинейку”. Но в случае с короткоствольным оружием опыта было куда меньше, так что основная борьба в любом случае развернулась между иностранными системами. При этом победивший образец Нагана для тех лет выглядел вполне адекватным образцом. Аналогичные револьверы, под “уменьшенный”, по сравнению с предыдущими вариантами, калибр и патроны на бездымном порохе имелись на вооружение многих европейских армий — Гассер и Раст-Гассер в Австро-Венгрии, “Рейхсревольвер”, знакомый нам по экранизации Конан-Дойля, в Германии. Что касается зарядки по одному патрону с последующим выбиванием одиночных же гильз, то именно так перезаряжались не только вышеописанные армейские револьверы, но и, например, знаменитый Кольт 1873 “Миротворец”, который мало кто посмеет назвать плохим револьвером. Увы, надёжно работающие схемы с откидным барабаном под мощные патроны удалось “довести до ума” значительно позже. Более того, даже деление на “офицерский” самовзводный вариант и сознательно ухудшенный для нижних чинов придумали тоже не в России.

И конечно, в то время вряд ли кто-то мог предположить, что “наган” продержится на вооружении армии целых полвека. Ещё перед Первой Мировой войной перспективность нового типа короткоствольного оружия — пистолетов-самозарядчиков, как их называли тогда — вполне осознавалась, и военными Российской императорской армии был даже проведен ряд испытаний… но в тот момент однозначного преимущества перед “наганом” испытываемые образцы не показали, поэтому было решено ограничиться разрешением для господ офицеров закупать ряд образцов “на свои”. Дальнейшее развитие событий остановила начавшаяся Великая Война, когда России очень быстро стало не до выбора личного короткоствольного оружия. Вновь заняться этим вопросом смогли офицеры уже новой, Рабоче-крестьянской Красной Армии в 20-х годах. При этом ясности относительно того, какой пистолет нужен армии или хотя бы под какой патрон его надо создавать, на первом этапе не было. Первые кандидаты на роль советских армейских пистолетов, Коровина и Прилуцкого, создавались под довольно слабый патрон 7,65х17 мм. И лишь после принятия решения, что новые отечественные пистолеты и пистолеты-пулемёты должны будут использовать советский вариант “маузеровского” патрона 7,63х25 мм, фаворитом стал пистолет, разработанный бывшим есаулом Донского казачьего полка Фёдором Токаревым.

Тем не менее заменить “наган” на вооружении армии ТТ полностью не смог. В частности, танкисты просили дать им оружие с “голым” стволом, позволявшее вести огонь из амбразур танка. Во второй половине 30-х годов в СССР провели ещё один конкурс на новый пистолет, победителем которого стал образец конструктора Воеводина. Но и в этот раз принятию на вооружение армии нового образца помешала война — Великая Отечественная. Во время войны бойцы и командиры Красной армии активно использовали как “наган”, так и ТТ — а также многочисленные трофейные пистолеты и ленд-лизовские М1911. И не просто использовали, а также в многочисленных рапортах и ответах на опросники ГАУ подробно расписывали достоинства и недостатки различных систем. И хотя вопросы личного короткоствола в ходе большой войны были далеко не самыми важными, внимание проблеме уделялось. Испытания в апреле 1945-го стали одним из этапов — пусть и важным — длинного и сложного пути.

Поставленные испытателям задачи выглядели так:

7 1. Проверить боевые и эксплуатационные качества самозарядного пистолета образца 1933 г. и револьвера обр. 1895 г. 2. Установить преимущества и недостатки одного образца перед другим. 3. Дать заключение о целесообразности иметь параллельно пистолет обр. 1933 г. и револьвер обр. 1895 г. на производстве и вооружении офицерского и сержантского состава Красной Армии.
из отчётов НИПСМВО по индивидуальному стрелковому оружию за 1945 год

Для проведения испытаний из имевшихся револьверов и пистолетов было отобрано по три лучших образца.

Первым этапом стало испытание на “кучность боя”, причём стрельба велась на дистанции 25, 50, 75 и 100 метров — хотя две последние дистанции многим современным стрелкам, как спортсменам, так и “служивым”, часто кажутся совершенно запредельными для короткоствольного оружия. Тем не менее, тогда считали иначе — и не просто стреляли, но и вполне попадали. На 100 метрах 50% лучших попаданий уложились в 18,4 см для пистолета и 16,2 см для револьвера. Схожая картина была и на других дистанциях, что позволило сделать вывод о том, что в условиях тировой стрельбы (в спокойной обстановке) ТТ уступает по кучности “нагану”.

Зато “тульский токарев” отыгрался на следующем этапе, где рассматривалась практическая скорострельность обеих систем. Хотя испытатели и отметили, что в ближнем бою порой нет времени даже для смены магазина, не говоря уж о зарядке патронами, пистолет всё равно показал по скорострельности заметное преимущество над “наганом”.

Схожая картина была и при выполнении упражнений из КОП (курса огневой подготовки) — средний балл по трём задачам составил 4,9 для пистолета и 4,35 для “нагана”. При этом отмечалось, например, что по противнику, наступающему на окоп стрелка с 50 метров, пистолетчик успела “отмагазиниться” дважды, а стрелок с “наганом” либо расстреливал все патроны на дальней дистанции и не успевал перезарядиться, либо был “в чрезвычайно напряжённый момент боя вынужден рассчитывать расход патронов в барабане”.

Казалось бы, нужный ответ получен — оставляем пистолет, снимаем с вооружения “наган”. Но впереди ещё был этап испытаний на стрельбу в затруднённых условиях, ведь как показал опыт войны, применять оружие приходится вовсе не в тире и даже не на открытом стрельбище.

И вот здесь сторонников пистолета ждал сюрприз. Во-первых, “наган” при всех условиях показал значительно большую надёжность первого выстрела. А во-вторых, “тульский токарев” провалил испытания с густой смазкой… и стрельбу при низкой температуре. И это было уже не просто плохо.

Если можно мириться с малой надёжностью пистолета при стрельбе с густой и обильной смазкой, как с наименее вероятным условием его эксплуатации, то с малой его надёжностью при стрельбе в низкотемпературных условиях мириться нельзя, т.к. они являются одними из наиболее вероятных условий эксплуатации оружия в Красной Армии
из отчётов НИПСМВО по индивидуальному стрелковому оружию за 1945 год

Полученные результаты стали предметом специального совещания офицеров стрелкового полигона. Кстати, через несколько лет они практически в том же составе будут разбирать итоги финала “автоматного” конкурса, остановив свой выбор на образце Михаила Тимофеевича Калашникова. Сейчас задача была в чём-то сложнее — было понятно, что и “наган” уже устарел, и вместе с тем прозвучавшее предложение вооружать им “танковые и арктические части”, а остальным оставить ТТ выглядело не очень подходящим. Поэтому в заключении полигона было сказано, что хотя пистолет образца 1933 года значительно превосходит револьвер по мощности, а револьвер, в свою очередь, является “оружием пройденного этапа оружейной техники”, до устранения проблем с надёжностью при низких температурах “наган” целесообразно оставить на вооружении.

Напоследок можно сказать, что на том совещании вспоминали также и про техзадание на разработку нового пистолета для офицеров и генералов Красной Армии. Правда, в тот момент ещё никто не смог бы уверенно предсказать, что именно из него вырастет будущий образец, который заменит на вооружении и “наган”, и ТТ — пистолет Макарова.

Андрей Уланов специально для Fitzroy Magazine