BabudaiAga

Мэтью Шерптон был самым обычным человеком, и жизнь его протекала совершенно обыкновенно. Он жил в довольно уютном домике в Пенсильвании, рядом с которым стояли небольшой курятник и загон с единственной свиньёй. Возвращаясь после долгого рабочего дня домой, он немного возился с грузовиком, кормил животных и садился перед телевизором, а на следующий день всё повторялось. Мэтью редко нарушал свой обычный распорядок. Но однажды, придя домой, он обнаружил, что одна из куриц пропала. Он тщательно обыскал курятник, но смог найти только россыпь белых перьев и несколько капелек крови. Остальные куры до сих пор испуганно жались друг к другу, и он пожалел, что не завёл ещё и петуха для защиты своих девочек. Взяв ружьё, Мэтью обшарил весь участок в поисках того, кто убил его курицу, но так никого и не нашёл. Наконец, с наступлением темноты он сдался и отправился спать.

Проснувшись наутро, он с протяжным зевком потянулся, не вставая с кровати. Но утренняя нега была прервана донёсшимися с улицы резким вскриком и звуками борьбы. Мэтью вскочил на ноги и подбежал к окну как раз вовремя, чтобы увидеть, как большая кошка вцепилась в одну из его куриц. Кошка была абсолютно чёрной, а её зелёные глаза сверкали на солнце, как маленькие драгоценные камни, когда она сжимала сильные челюсти на шее несчастной птицы. Курица пыталась сопротивляться, но явно проигрывала схватку с острыми кошачьими клыками. Трепыхнувшись ещё пару раз, птица затихла, и кошка потащила её в сторону леса. Охваченный гневом, Мэтью, схватив ружьё и сумку, сбежал по лестнице и вышел из дома, поклявшись отомстить за убитых кур.

Он был зол, но не спешил и следовал за кошкой на расстоянии – ему хотелось посмотреть, куда же она несёт птицу. Если бы выяснилось, что кошка домашняя, Мэтью потребовал бы от её хозяина компенсации за убитых куриц, но на её шее не было ошейника. Тем временем кошка добралась до старого прогнившего сарая, стоявшего посреди леса. Такие развалюхи в Пенсильвании – обычное дело. Частенько охотники хранили в них свои припасы, или фермеры варили самогон, а потом просто уезжали, и сарайчики поглощал лес. К удивлению Мэтью, из сарая с громким писком выбежало четыре котёнка. Кошка положила перед ними убитую курицу и принялась осторожно выщипывать зубами перья, чтобы им легче было есть. Глаза мужчине застилал гнев из-за потери своей собственности. Вскинув винтовку, он прицелился в кошку, но та вдруг подняла голову и уставилась прямо на него своими большими зелёными глазами. Почувствовав угрозу, она раскрыла пасть и громко зашипела. Мэтью торопливо спустил курок. Но он плохо прицелился, и пуля, ударившая кошку в бок, не убила её на месте. В криках кошки и котят слышались боль и растерянность. Мэтью не желал тратить патроны на этих, по его мнению, ничтожных существ, а котята, как он думал, были так же виновны, как и их мать, так что, подойдя ближе, он схватил их всех, включая ещё живую кошку, бросил в свою сумку и завязал горловину. Так, по крайней мере, ужасные крики хоть немного приглушались тканью. С добычей в руках он направился в сторону ближайшего моста.

Подойдя к перилам, Мэтью выбросил извивающийся мешок в холодную воду. Он наблюдал, как сумка тонет, а пузырьков становится всё меньше и меньше, пока они не исчезли вовсе. Порадовавшись про себя, что эти отвратительные существа никогда больше его не побеспокоят, Мэтью отправился домой, приготовил вкусный ужин, а затем открыл бутылку холодного пива и устроился перед телевизором. Когда часы пробили десять, он отправился в спальню. Переодевшись, Мэтью завёл будильник и забрался в кровать, собираясь отлично выспаться. Накрывшись одеялом, он устроился поудобнее и задремал…

Кап…

КАП…

Среди ночи Мэтью разбудил противный, громкий звук капающей воды. Казалось, он ввинчивался ему в уши, становясь нестерпимее с каждой минутой. Застонав, он выбрался из-под тёплого одеяла и отправился на поиски источника звука. В раковине капал кран. Нахмурившись, Мэтью покрутил ручки: может быть, он просто не до конца закрутил вчера вентиль? Но сколько он их ни крутил, капли продолжали падать. Странно, он же менял смеситель всего несколько недель назад… неужели опять сломался? Мэтью решил разобраться с этим утром, а пока ему надо было поспать. Пожав плечами, он вышел из комнаты и снова улёгся в кровать, но звуки, доносившиеся из ванной, прогоняли сон. Как только он погружался в дрёму, в ушах снова начинали звенеть удары капель о фарфоровую раковину. Уже прозвенел будильник, а Мэтью всё ворочался и пытался заснуть.

Пять часов, целых пять часов он не мог уснуть из-за звуков капающей воды! Мэтью поднялся с кровати, представляя, какой скандал он устроит в хозяйственном магазине, в котором ему продали бракованный кран. Ворча, он устало проковылял к лестнице и спустился на кухню, как вдруг замер, поражённый до глубины души.

Из кухонного крана тоже капало.

Мэтью озадаченно нахмурился: этого не могло быть! Не могли два крана одновременно начать протекать. Он решил выпить кофе, а потом взяться за дело. Подставив чайник под кран, Мэтью наполнил его до краёв чистой водой, насыпал в турку кофе и включил плиту. Когда пенка начала подниматься, он принялся за приготовление завтрака. Соорудив яичницу с беконом, Мэтью налил чашечку кофе и принялся за еду. Сев за стол, он отхлебнул горячий кофе и тут же с отвращением выплюнул его на пол.

- Фууу! – воскликнул он с отвращением. Вкус кофе наводил на мысли о прогнившем куске мяса, пролежавшем под палящим солнцем не один день. Неужели зёрна испортились? Но ведь он только что их купил… Продолжая морщиться от мерзкого послевкусия, Мэтью вылил в раковину остатки кофе и вдруг замер, вглядываясь в потёки коричневой жидкости.

В ней плавали короткие… чёрные… волоски.

У Мэтью пропал аппетит. Он решил пойти на работу на голодный желудок – мерзкий кофе отбил у него всякие мысли о еде. Но работа спорилась плохо, его одолевали мысли о том, что в доме происходит что-то странное. Мэтью не мог перестать думать о волосках в кофе. Они были похожи на шерсть убитой кошки, но как они могли там оказаться? Возможно, он сам каким-то образом принёс их в дом на одежде, а потом они попали в кружку? Это казалось крайне маловероятным, но какое ещё этому могло быть рациональное объяснение?

Смена закончилась в шесть, и Мэтью, весь день чистивший оборудование на бензоколонке и менявший масло, был весь покрыт слоем грязи, да и на душе у него было неспокойно. Он поспешил домой, надеясь скорее привести себя в порядок. Подъехав, он первым делом пересчитал цыплят. «По крайней мере, не пропало больше ни одной птицы», - с ухмылкой подумал он. Похоже, курицам больше ничто не угрожало. Он открыл входную дверь и тут же наступил в лужу воды. Громко выругавшись, Мэтью прошлёпал на кухню – раковина была переполнена, вода стекала на пол. В недоумении он заглянул в слив, но ничего не увидел. Пробка, как и всегда, лежала на полке рядом, трубу, на первый взгляд, ничего не перекрывало. Должно быть, что-то застряло глубже, так что помочь могло только средство для прочистки засоров. Мэтью был в бешенстве – к счастью, думал он, у меня есть колодец, иначе счёт за воду вышел бы чертовски большим. Переодеваться в чистое не имело смысла, так что, вздохнув, он достал швабру и принялся за работу. Ковёр он смог только протереть насухо, надеясь, что тот просохнет и не покроется плесенью. Убрав инструменты, он медленно поднялся наверх и прошёл в ванную.

К счастью, наверху потопа не случилось, хотя кран продолжал капать всё с тем же противным звуком. Мэтью быстро стянул с себя потную и грязную одежду, бросил её на пол и пустил горячую воду. Когда ванна наполнилась, он взял свежий кусок мыла и мочалку и погрузился в восхитительно тёплую воду. Вздох облегчения вырвался из его груди, вода успокаивала уставшие мышцы. Но чем дольше он мылся, тем сильнее становился странный запах, наполнявший ванную. Запах старой, стоячей воды. Опустив глаза, Мэтью увидел, что вода в ванне приняла странный, зеленоватый оттенок.

Как вода в реке.

Он попытался выбраться, но тут раздался громкий кошачий крик, и поднявшиеся со дна ванны пузырьки лопнули, распространяя новые волны смрада. Мэтью с ужасом понял, что из-под воды на него смотрят глаза – крупные ярко-зелёные и четыре пары маленьких голубых. Сердце сжалось в груди, он попытался ударить по воде ногами. Глаза никуда не делись, и чем сильнее он бил, тем громче становились кошачьи крики. Внезапно из кранов начала хлестать вода. Оскальзываясь и вопя от ужаса, Мэтью выкарабкался из ванны и схватился за ручку двери. Вода успела подняться ему до щиколоток, пока он пытался выбраться. Обернувшись, он с ужасом увидел, как из воды поднимается чёрная фигура, с которой стекают потоки воды. Собравшись с силами, Мэтью распахнул дверь и выбежал в спальню. Вода уже пропитала ковры, а мельком брошенный в коридор взгляд заставил его сжаться от страха.

Лестница. О боже, лестница! Вода поднималась с первого этажа и уже достигла верхней площадки. Он подбежал к окну в спальне и потянул за ручку, но окна не поддавались. В отчаянии Мэтью попытался найти что-нибудь тяжёлое, чтобы разбить стекло. В этот момент прогорклая вода приливной волной ударила его в спину, повалив на пол. Всхлипывая от боли и страха, он ползком добрался до кровати – вода поднялась уже до середины её ножек. Он лежал, ошеломлённый и обессилевший, и смотрел в сторону двери в ванную комнату. По воде к нему шла чёрная призрачная фигура, окружённая четырьмя тёмными пятнышками поменьше.

Сверкнули зелёные глаза.

- О боже… мне так жаль, - взмолился Мэтью. – Прости меня!

Всё поглотил шум воды.

............

Бабуля закончила свой рассказ. Я поднял глаза, и мне показалось, что на её лице промелькнуло какое-то странное выражение – будто она сама видела все те ужасы, о которых только что говорила.

- Ты понимаешь, почему я тебе это рассказала?

Я кивнул.

- Надо всегда понимать: если ты делаешь доброе дело, оно когда-нибудь вернётся к тебе добром. То же самое и со злыми делами. Что посеешь, то и пожнёшь.

Я согласно кивнул – что мне ещё оставалось? Шли годы, я частенько вспоминал эту историю. Я не знал, выдумала её бабушка, или всё это произошло на самом деле. Но ведь такого не могло быть взаправду, верно? Так или иначе, я до сих пор стараюсь относиться к животным с добротой. Я аккуратно выношу пауков из дома на улицу. Мышей можно подманивать на запах мятного масла, а не ставить на них живодёрские ловушки. В общем, этот бабушкин урок запомнился мне надолго.

Я интересовался историей родных мест, и однажды в местной библиотеке мне довелось наткнуться на подшивку старых газет. Мне попалась на глаза статья 1985 года, от которой сердце ушло в пятки.

ПОЛИЦИЯ ОЗАДАЧЕНА СМЕРТЬЮ МЕСТНОГО ЖИТЕЛЯ

7 ИЮЛЯ 1985 ГОДА

Этим утром полиция была поражена результатами расследования дела об исчезновении местного жителя, который не появлялся на работе уже больше недели. Руководство заправочной станции, где работал г-н Мэтью Шерптон, забеспокоилось, когда их сотрудник, обычно отличавшийся пунктуальностью, несколько дней не появлялся на работе и не отвечал на звонки. Вызванная полиция обнаружила запертую дверь, из-за которой доносилось зловоние. По словам одного из полицейских, запах был «совершенно невыносим», и наряду пришлось надеть маски, прежде чем войти внутрь. Снаружи дом казался сухим, но внутреннее убранство оказалось сильно повреждено водой. Разлагающееся тело мужчины было обнаружено на верхнем этаже, в спальне. Он лежал так, будто внезапно ощутил сильное недомогание. Прибывший на место происшествия судмедэксперт осмотрел тело и констатировал смерть от утопления. В настоящее время эксперты предполагают, что имело место преднамеренное убийство, так как не было обнаружено никаких улик, свидетельствующих о самоубийстве. Полиция недоумевает, зачем кому-то понадобилось топить жертву, а потом класть её обратно в собственную постель. Просим откликнуться всех, кто знал жертву и может пролить свет на то, что произошло в доме. Полиция опасается, что потенциальный убийца может жить в городе, и просит немедленно сообщать о любых подозрительных событиях. Животные, принадлежавшие погибшему, были голодны, но не пострадали. Их отправили в местное общество защиты животных.

На фотографии был изображён лежащий на кровати мёртвый мужчина, окружённый полицейскими. Присмотревшись, я нервно сглотнул слюну. На влажном ковре явственно виднелись отпечатки кошачьих лап.

А следом за ними тянулись четыре цепочки следов поменьше.

------------------

Как, возможно, кто-то мог заметить, от меня очень давно не было новых постов. И немудрено: я три месяца просидел в бане, это вам не хухры-мухры (строго говоря, полтора + полтора, во второй раз я подставился под банхаммер сознательно; но это другая история). Много думал. В какой-то момент хотел даже удалить аккаунт, но, признаться, стало жалко вложенного в него труда. Семь с половиной лет - слишком серьёзный срок, чтобы вот так одним махом всё перечеркнуть. К тому же, у меня каким-то образом появилось аж 232 (!) подписчика, обалдеть. Ответственность, как ни крути. Если вы на меня подписались, то, наверное, ждёте нового контента?

Но моё неприятие нынешних порядков сайта никуда не делось. Мне хочется, чёрт побери, видеть и плюсы и минусы под своими постами, мне не нравится засранная "повторами" лента Горячего... Можно перечислять долго, по этой теме не топтался только ленивый. Так что я решил пойти на компромисс.

Если кому-то нравятся наши с @thediennoer переводы, милости прошу в мой ТГ: Сказки старого дворфа. Канал совсем небольшой, но именно там я планирую в первую очередь выкладывать новые работы. А на Пикабу... Буду раз, может быть, в неделю, что-нибудь публиковать, но уже просто по старой памяти. Такие дела.

Искренне Ваш, BabudaiAga.

-----

Сегодня я ударил свою «жену». Я не хотел, она сама напросилась. Она лежала на диване и делала вид, будто смотрит что-то на нашем вырезанном из картона телевизоре. Я подошёл и прямо спросил её – за что она так со мной поступает? «В чём дело, милый?» ‑ спросила она. Чёрт побери, она отлично понимала, в чём дело. Я схватил её за ручку и начал трясти, крича ей в лицо. Это был просто бессвязный крик, без слов. А потом я оттолкнул её. Она отлетела назад и упала на пол. Швабра-«жена» начала плакать, а я бросился к выходу.

Входная дверь была не заперта, я распахнул её и бросился вперёд. И оказался в спальне. Это длится уже чересчур долго для простого кошмара. Теперь моя «жена»-швабра не разговаривает со мной, а дети, кажется, боятся, что папа обидит и их тоже. Я бы никогда не поднял на них руку.

-----

Вчера подменили и Обри, её место заняла маленькая метёлка для пыли. У неё тот же голос, что и у моей «жены», только она притворяется, будто говорит, как маленький ребёнок. А раньше Обри говорила полными предложениями. Я игнорирую её и стараюсь не спускать глаз с Лизы. Не хочу, чтобы забрали и её.

«Жена» делает вид, будто разделывает курицу на кухне – то есть скачет вверх-вниз перед разделочной доской, на которой лежат нож и кусок сырого мяса. Кажется, у меня появилась идея.

-----

Я обрезал ей нити. «Жене», не «Обри». Даже если всё это – какой-то кошмарный сон или галлюцинация, я не хочу навредить детям. Она упала на пол, из обрезанных нитей потекла какая-то белая жидкость, похожая на молоко, а имитировавший её голос пронзительно закричал. Дом содрогнулся, и я упал на колени. Лиза схватилась за «Обри», и их обеих начало поднимать в воздух. Я схватил их и изо всех сил потянул на себя, но то, что управляло нитями, было слишком сильным. Я мог только смотреть, как Лизу и метёлочку-«Обри» втягивает в потолок. Я схватил останки «жены»-швабры, взобрался на стул и начал стучать ею о потолок, крича, чтобы они вернули моих детей, но безрезультатно.

Теперь я остался один в этом картонном доме. Я перебрал все варианты – инопланетяне, социальный эксперимент, который проводит правительство, безумие – но что толку? Что бы ни играло со мной, оно меня бросило. Еда закончилась два дня назад, я грызу картон. Может быть, моя настоящая семья находится в другом картонном домике? Жаль, что я убил «жену»-швабру. Да, это не моя настоящая красавица-жена, но даже с ней было лучше, чем остаться здесь в полном одиночестве.

- Эй, Долгая! Кажется, я что-то нашёл!

Долгий Полёт – это моё имя. Меня выронили из рук, когда я родилась.

- Что там, Плоский?

- Похоже на какое-то оружие! Оно выпало из машины.

Я бросилась вперёд так быстро, как только могла, не обращая внимания на гравий и неровности мостовой, впивающиеся в ступни сквозь мягкие подошвы мокасин. Пистолет – вот так дела! На куртке Плоского Камня появилось несколько новых дыр, пока он ползал под машиной, но в руках он сжимал настоящее сокровище: длинную изогнутую стальную трубу с утолщением на одной стороне.

- Это не пистолет, но теперь мы легко сможем его сделать, - взъерошила я волосы младшего брата. – Это называется «глушитель». Он был частью машины.

- А что он делал?

- Думаю, это было что-то вроде ракеты. Помнишь ракеты?

Он понятливо кивнул. Если у нас хватало топлива, мы иногда делали ракеты и фейерверки для праздников.

- Думаю, тут поджигалось топливо, - сказала я, показывая на утолщение, - а потом оно выбрасывалось отсюда и толкало машину. Неудивительно, что они были такими быстрыми, верно?

Он усмехнулся:

- Значит, мы сможем сделать из этого пистолет?

- Да. Думаю, сможем. Беги назад, в деревню, а я тут ещё осмотрюсь. Если повезёт, найду ещё что-нибудь полезное.

Это было ошибкой. Когда до границы города оставалось всего несколько шагов, раздался крик. Я знала, что это значит – Дочь Земли проснулась. Солнце висело низко над горизонтом – возможно, мы пропустили начало комендантского часа. Я могла только молиться, чтобы малыш Плоский Камень оказался достаточно быстрым, чтобы обогнать Дочь Земли. Достав стрелу из колчана, я одним плавным движением ударила наконечником по закреплённому на луке кремню и натянула тетиву. Я стреляла не слишком метко, и не смогла бы точно попасть в какой-нибудь из цветков, которые собирались на него напасть, но хороший выстрел проделал бы изрядную дыру в стае. Повернув за угол, я увидела, как они – тысячи их – взлетели. Цветки болезненно-зелёного цвета взмывали в воздух. Каждый завершался острым, истекающим какой-то жидкостью корнем, готовым впиться в тело нарушителя. Когда они чуть сбавили скорость и, казалось, зависли в воздухе, я выпустила первую стрелу. Она вонзилась прямо в центр облака, разбросав цветы в стороны, и часть из них вместо того, чтобы рвануться вниз в смертоносном пике, как они обычно делали, медленно и плавно опустилась на землю, где их корни погрузились в землю. Но некоторые – пожалуй, больше дюжины – всё ещё были готовы рвануть к земле, быстро и точно, как атакующая змея. Плоскому Камню почти удалось увернуться, когда один из пикирующих цветков вонзился ему в икру, тут же распустившись большим розовым бутоном. Я ринулась вперёд, перепрыгивая через пробуждающиеся зелёные цветы, слыша их тихое пение, и схватила его за стебель. Я видела, как под кожей Плоского Камня начинают прорастать корни, времени на раздумья не оставалось.

- Будет больно…

- ДАВАЙ УЖЕ!

На секунду мне показалось, что я колебалась слишком долго, но растение вырвалось наружу целиком, разрывая кожу, мышцы и царапая кости. Мой младший брат издал крик, от которого, наверное, должна была содрогнуться вся Дочь Земли, и потерял сознание. Цветок, пытавшийся им овладеть, беспомощно бился на земле. Его бессильный, мягкий корень больше не годился для того, чтобы закапываться в землю, так что он должен скоро погибнуть от недостатка питательных веществ. Это было правильно.

Рана выглядела ужасно. Разрез был длиной с мою ладонь, внутри виднелась кость, а мышцы и кожа вокруг покраснели и опухли – это действовали токсины Дочери Земли. Мне нечем было ампутировать ему конечность, так что я разорвала тунику и перевязала раненую ногу выше колена. Я не могла рисковать. Только не когда речь шла о моём драгоценном младшем брате. Я взвалила его на плечо и медленно побрела в сторону деревни.

-------

- Ты поступила очень храбро, Долгий Полёт, бросившись сломя голову через Дочь Земли.

Я уже начала жалеть, что в подробностях рассказала обо всём, что произошло.

- Он мой брат, Певчая Птица. Разве ты не поступила бы так же?

- Я не прошла Путём Воина, как ты, Долгая.

Я прожгла кузину взглядом.

- Когда мой отец не был благословлён сыном, как ему хотелось, Певчая Птица, он поклялся воспитать меня как можно лучше. Когда я стала достаточно взрослой, чтобы понимать, что означает выбор, он предложил мне избрать Путь Воина или Путь Женщины. Я выбрала Путь Воина, потому что чувствовала, что с моей травмой в качестве воина я буду гораздо полезнее. Я никогда не стала бы матерью. Когда после меня у него родился сын, он был вне себя от радости, и я поклялась помогать ему с раннего возраста идти по Пути Воина. Он настолько же мне сын, насколько и брат, Певчая Птица. Я помогала вырастить его.

- Прости.

- А теперь из-за этого цветка ему придётся проходить Обряд Охотника слишком рано. Цветок! Говорят, когда-то они были просто красивыми, яркими и сладко пахли, а не желали нашей крови.

- Я уже сказала, мне жаль, что так вышло с твоим братом.

- Мне пора идти.

Да, так всё и было. Мой «долгий полёт» закончился в камине, где на огне кипел котелок с водой. Акушерка спасла меня, да и ожоги оказались не такими уж серьёзными, но металлический шест, на котором висел котелок, ударил меня в живот. Пока я росла, та акушерка и деревенский врач наблюдали за мной и постановили, что шрамы на моей матке никогда не разгладятся полностью. Я не смогу иметь детей. Не то, чтобы я мечтала их иметь, но тогда, оказавшись перед выбором, какой путь избрать, мне не пришлось колебаться слишком долго: я стала женщиной-воином, я была рождена ей и ею воспитана. Судя по крикам, донёсшимся из палатки врача, мой брат пришёл в себя. Я нырнула внутрь, отгоняя мысли о собственных проблемах.

Нога была ампутирована чисто, а рана очень аккуратно прижжена. И то, и другое, должно быть, оказалось очень болезненной процедурой. Мы не могли рисковать и не использовали в деревне ничего, имеющего растительное происхождение – даже костровища были обложены камнями из материала, созданного ещё до Великого Посева. Поэтому для облегчения страданий больных нам приходилось искать древние лекарства, и только самые старые из нас ещё помнили, как читать этикетки на них, чтобы отличить успокоительные средства от ядов.

- Как он? – спросила я врача. Плоский Камень кричал, судорожно дёргаясь и не открывая глаз. Я подозревала, что ему снится Дочь Земли.

- Могло быть и хуже, - ответил врач, старик с обветренным лицом; его правый глаз был затянут ярко-белым бельмом. – Думаю, он поправится. У него хорошее воображение, и он неплохо владеет даром слова, так что, подозреваю, его новой ролью будет что-то вроде сказителя.

Я вздрогнула. Роли в нашем племени имели большое значение. Воин был самым главным. Сказителя будут уважать, но уважение придёт не скоро. И уж точно не раньше, чем он достигнет своих сумеречных лет.

- Это моя вина. Не стоило отправлять его одного.

- Долгий Полёт, ты не могла знать, что они устроили там засаду. Они всё чаще просыпаются раньше положенного.

-------

Я отправилась в путь с двумя мужчинами-воинами – Большим Копьём и Быстрым Шагом. У нас были с собой ножи, луки, стрелы, копья, факелы и внушительный бурдюк, полный топлива. Почти всю нашу одежду составляла ярко-синяя спиралевидная раскраска, которую мы наносили на тело, когда собирались на войну. Мы должны были напугать или убить эту Дочь Земли, а при удаче – пройти дальше и прогнать других Порождений Лозы с городских окраин, примыкавших к нашей деревне. Мы не ждали серьёзных сражений, да и по-настоящему эффективного оружия у нас с собой не было, но поселение нуждалось в новых территориях.

К поясу каждого из нас поводком была пристёгнута собака. Если бы она погибла, мы успели бы перерезать поводок до того, как сами окажемся в опасности. Псы были нашей системой раннего обнаружения и разведчиками – зайди мы случайно на территорию какой-нибудь Дочери Земли, собаки узнали бы об этом первыми, и, скорее всего, погибли, но мы были бы предупреждены.

Моя собака, Четыре-десять (собакам давали номера, а не клички: иногда за неделю приходилось сменить несколько псов, и мы не хотели к ним привязываться), завыла, подняв голову к затянутому красными тучами небу. Я обернулась к своим спутникам:

- Скиммеры. Приготовьте стрелы.

Я не была главной, но ситуация не располагала к спорам, и, пусть даже я была женщиной, они послушно выполнили приказ.

Мы зажгли огненные стрелы и направили наконечники в небо. Через несколько секунд показались скиммеры – ужасные, перевитые канатами вен существа с перепончатыми крыльями, которые скользили в нашу сторону, кувыркаясь в полёте. Они бросились в атаку, распахнув широченные, крестообразные рты с четырьмя челюстями, но их встретил слаженный огненный залп. Большая часть тварей обратилась в пепел, не успев коснуться земли. Мы пошли дальше.

Мы нашли Дочь Земли. Цветок, который укоренился в ноге Плоского Камня, был уже мёртв. Его увядший бутон походил на искажённое в гримасе скорби лицо. Я посмотрела на своих друзей:

- Готовы?

- Готовы.

- Отлично. Приготовьте топливо.

Мы сняли с плеч бурдюки с топливом. Белые, глянцевые сумки покачивались, когда в них перекатывалась смесь масла и жира.

- Кто бросит вызов?

Большое Копьё кивнул мне:

- Ты имеешь право на месть, Долгий Полёт.

Я улыбнулась.

- МАТЬ-ЛОЗА! – прорычала я. – Знай, ты перешла дорогу клану Шевроле! Знай, что ты сделала, и трепещи пред нашим гневом! В этот день одна из твоих Дочерей Земли будет принесена в жертву в отместку за молодого воина, что слишком рано покинул поле боя! Мы приказываем тебе отойти от южной границы Детройта, чтобы мы могли вернуть себе часть наследия наших предков! Да начнётся битва, Мать-лоза!

Мы забросили бурдюки с горючим в центр огромного кольца зелёных цветов. Они заинтересованно зашипели – цветы не отличались особым умом. Затем Большое Копьё снял с пояса второй факел и зажёг его от первого. С диким боевым кличем он бросился вперёд, но его тут же повалили на землю.

Мы с Быстрым Шагом в ужасе наблюдали за тем, как Большое Копьё борется со слишком быстро восстановившимся цветком, чем самым, что уже стоил Плоскому Камню ноги. Дочь Земли начала пробуждаться, цветы со свистом вырывались из земли, словно сонм нечестивых ангелов. Быстрый Шаг крикнул: «Помоги Копью!» - и бросился к сумкам, где остался лежать его собственный факел. Цветы – все до одного – бросились на него, но Быстрый, взмахнув рукой, успел поджечь бурдюки. Грянул взрыв, и кровь, мякоть растений и лепестки разлетелись во все стороны. Быстрый Шаг, Четыре-десять и Три-десять были мертвы, но и колония Дочери Земли погибла. Я как раз оборачивалась, чтобы проверить, как там Большое Копьё, но опоздала – взрывная волна прокатила меня по земле, и я потеряла сознание.

Когда я очнулась, Взятый Матерью Большое Копьё жадно пожирал плоть Пяти-и-десяти, но стоило мне пошевелиться, как он стремглав бросился ко мне и схватил за горло. Судя по тому, как быстро бледнела его кожа, а глаза заволакивала краснота, его волю, увы, сломить оказалось несложно.

- Посмотрим, действительно ли твоё чрево бесплодно, - прохрипел он. Желтоватый обжигающий ихор, стекавший с его губ, капал мне на грудь. Я высвободила ногу и резким движением пнула его между ног, вырвавшись на свободу. Он взвыл, и я, отскочив, пнула его снова, на этот раз в лицо, а потом подхватила из тлеющей травы копьё Быстрого Шага, по которому всё ещё пробегали язычки огня, и вогнала в грудь Копья. Он завопил ещё громче, когда пламя охватило его тело. А я бросилась бежать.

Но я побежала не в деревню.

Мы разбили лагерь на полпути сюда, и там оставалось оружие, топливо и глушитель – тот самый глушитель, из которого я сделала смертоносное оружие. Я наполнила… кажется, они называли это «бейс-больный мяч» топливом и набила камеру глушителя шерстью, смоченной в горючем. Так у меня получилась настоящая пушка. Я просверлила отверстие в верхней части камеры и вставила в него промасленную тряпку. Если поджечь её, через несколько секунд раздавался выстрел. С этим новым оружием я собиралась дать бой Матери Лозе.

Мчась обратно в Детройт, я знала, что придётся столкнуться с ожесточённым сопротивлением. Мандрейки и в самом деле попытались меня остановить. Я убивала их без жалости.

Я добралась до края рощи. Мандрейки были последней линией обороны Матери Лозы – самые подвижные и опасные из её слуг, но и расстреливать их было одно удовольствие. Деревья разворачивались в мою сторону, лица, ещё сохранявшие человеческие черты, почти скрылись в толще коры, и на меня смотрели лишь пустые глазницы. Их длинные когтистые руки вытягивались в мою сторону, но каждый получал огненную стрелу в лицо или грудь прежде, чем успевал приблизиться хотя бы на пару метров. После этого пронзить их насквозь уже не составляло труда.

Наконец, впереди я увидела Мать-лозу. Нас разделяло всего с десяток метров, и она, скалящаяся зубастой пастью, распахнутой на чёрном стволе, казалась удивительно маленькой для дерева, которое угрожало всему человечеству.

- ПРИССССОЕДИНЯЙССССЯ К НАМ.

- Ни за что.

Я подняла пушку и подожгла фитиль. Раздался выстрел, в уши вонзился крик Матери-лозы, и я, отброшенная взрывом, покатилась по земле, снова теряя сознание.

Я пришла в себя от острой, непрекращающейся боли в низу живота. Что-то было не так, но я не могла понять, что именно. Оглянувшись, я увидела, что мандрейки вернулись. Но они держались на почтительном расстоянии, видимо, боясь меня. Я беспрепятственно прошла сквозь их ряды и оглянулась – да, Мать-лоза почернела и обуглилась, по её стволу гуляли языки пламени. Она была мертва. Видимо, теперь у мандрейков просто не было вожака, который повёл бы их за собой. Я медленно побрела в сторону деревни. В животе урчало. Боль утихла, но не ушла полностью. Я огляделась в поисках уголка поукромнее, облегчилась, сразу почувствовав себя лучше, и продолжила путь, думая о Матери-лозе. Какое счастье, что она мертва. Но ведь растения – это часть Земли, очень важная часть. Так уж ли необходимо было её убивать?

О чём я только думаю? Разумеется, необходимо. Было бы безумием оставить её в живых. Я снова потёрла живот. Чуть ниже пупка появилась странная шишка. Я решила, что это просто прыщ, и не придала этому значения. Медленно потирая живот, я вернулась в деревню. Поглядев на своё отражение в речной воде, я обнаружила, что мои бёдра стали чуть более широкими, а живот ещё немного округлился. Хм. Кожа, кажется, стала немного бледнее. Ничего особенного.

Первым человеком, которого я встретила на пути, был мой отец. Я проткнула его копьём. Он, в общем-то, заслуживал этого. Моя мать напала на меня, замахиваясь сковородкой, и я убила и её тоже. Она должна была знать своё место.

Прибежали Высокий Прыжок и Чёрный Дрозд. Убить их оказалось совсем просто, и их кровь была такой вкусной. Сердце Чёрного Дрозда было ещё вкуснее, чем кровь, но я не успела добраться до него вовремя, и оно уже перестало биться.

Вскоре я убила всех предателей-людей. Матери новой расы нужно хорошее питание, подумала я, поглаживая тихонько толкающегося внутри меня малыша. В конце концов, я же готовилась стать матерью.

Остался последний. Хромая, опираясь на костыль, с мачете в руках, Плоский Камень бросился на меня.

- Когда-то я любил тебя, Долгий Полёт! Прости за то, что я собираюсь сделать!

Я сломала ему шею и успела вырвать сердце до того, как оно перестало биться. О, как это было здорово!

Я стояла в центре деревни, в желудке бурчало, мой малыш был голоден. Я упёрлась босыми пальцами ног в землю, и ветка прорвала кожу живота. Это была старая кожа, новая будет намного лучше. Я улыбнулась: «Хочешь поужинать, малыш?» Я подняла руки к небу, а мои корни расходились вглубь и в стороны, находя умирающих и поглощая остатки их плоти. В конце концов, мне предстояло стать матерью. И мой сын, мой драгоценный сын, узнает, каково это – говорить с лесами и видеть души цветов.

Вы когда-нибудь видели души цветов? Маленьких красных цветов? Или крошечных зелёных?

Видели ли вы когда-нибудь души маленьких красных цветов?

Бонус в комментариях.

Они все были мертвы. Лианы достигли деревни. Все растения, даже те, что обычно не цветут, даже сухие ветки, которыми были крыты хижины, да что там, даже дрова в ямах для костров, все были покрыты этими отвратительными маленькими красными цветами. Они пахли жжёной медью. Запах крови… кажется, меня сейчас стошнит.

В центре деревни росло большое дерево. Оно всё было покрыто цветами Ascarina Materna, а у его основания располагалось что-то вроде кольца из усиков, которые слегка шевелились, как от ветра. Я спросил сержанта, Мать ли это, но он ответил, что, разумеется, нет, оно было недостаточно большим. Но это не помешало ему его поджечь. Чёртов вояка, я понятия не имел, что он взял с собой бензин! Сержант сказал, что в джипе припрятано ещё две канистры, для главного отростка. А потом дерево полыхнуло. Когда огонь охватил его ветви, оно начало вопить – Господи Боже, я бы всё отдал, только чтобы никогда больше не слышать этот звук. Кажется, он раздаётся у меня в голове даже сейчас! Думаете, почему у меня всегда играет Бетховен? А потом оно взорвалось. Бум! И кровь повсюду. По крайней мере, я думаю, что это была кровь, хотя, возможно, просто остатки пигмента, которые откладывались у него в ксилеме или флоэме, или, может быть, в том, что заменяло этому растению дыхательную систему, я не знаю…

В ту ночь мы разбили лагерь. Сержант заставил меня дать обещание, что, что бы ни случилось, что бы он мне ни говорил, я сожгу эту штуку. Я обещал. Теперь, когда я собственными глазами увидел, на что она способна, нельзя было не пообещать.

А в следующей деревне всё было ещё хуже.

По-видимому, тамошние жители понимали, с чем столкнулись. Они построили огромные каменные стены, толщиной метра полтора и высотой добрых десять метров. Перед ними были прокопаны траншеи для костров, почва там прогорела до черноты. Но этого оказалось недостаточно, чтобы остановить лианы. Они прошли под землёй и вырвались на поверхность уже в кольце стен, разрастаясь, как гигантские сорняки, среди хижин, крохотных огородов и костровищ, выискивая и оплетая людей, словно были живыми, разумными существами. И, как и у тел, что мы видели ранее, в глазницах жителей деревни проросли те цветы, а из раскрытых в немом крике ртов свешивались огромные, мясистые, блестящие, влажные раздвоенные выросты, которые когда-то были языками. Господи, я не могу описать, насколько это ужасно, я никогда не видел ничего страшнее, эта картина стоит у меня перед глазами, пожалуйста, убейте меня, убейте, убейте!..

Кажется, я снова в порядке, док. Они дают мне какой-то… Ну, вы знаете. Как же он называется? Не морфий? Нет? Ну хорошо.

Так вот, в той деревне у многих тел вместо кожи была что-то вроде коры, почти как у дерева. Оплетённые лианами тела кое-где застыли в таких позах, что казалось, будто они продолжают жить обычной жизнью, будто растения переняли часть привычек убитых ими людей. Я не мог себе даже представить, что такое возможно.

Мы подожгли там всё. Нам даже почти не понадобился бензин, у них ещё оставались дрова, заготовленные для защитных костров. Мы разбросали их повсюду, и сухая, прогнившая древесина быстро занялась, стоило лишь чуть обрызгать её горючим, так что в небо за нашими спинами вздымались языки огня, когда мы отправились в путь.

Третья деревня… Если бы Ад сошёл на Землю, наверное, он мог бы выглядеть так.

Я не преувеличиваю. Там не осталось нормальных растений. Вообще. Совсем, никаких. Изменились даже тыквы. Тела людей врастали в древесные стволы, черепа местных жителей были раскрыты, будто цветочные бутоны, а цветы-глаза и красные листья прорастали между позвонков.

От деревни не осталось и следа, все хижины и следы кострищ были стёрты с лица земли. Мы даже не стали там останавливаться, просто проехали на джипе вперёд.

А потом мы нашли это.

По-видимому, когда-то, много лет назад, тут рос единственный белый цветок. Они бледнеют, совсем как люди, если не получают достаточно крови. Но теперь на его месте высился гигантский антрацитово-чёрный ствол, метров пятнадцать высотой, с кроваво-красными листьями и цветами. Все растения вокруг превратились в побеги матери-лозы, а в центре ствола находилось что-то вроде мерзкого, уродливого рыла – гигантский, похожий на цветок рот.

Я не слышал, как закричал сержант. Может, он и вовсе не успел открыть рот. Я оглянулся, а его уже раздирали эти ужасные лианы. Одна впилась ему в спину, другая в бок, а потом из земли под ним вырос ствол и нанизал тело сержанта на себя, как бабочку на булавку. Я видел, как его глаза вывалились из глазниц, повиснув на ниточках нервов и сосудов, а на их месте распустились бутоны цветов. Я видел, как его язык высунулся на добрых полметра, а череп раскололся, разбрызгивая вокруг своё содержимое. Цветы прорывались сквозь кожу повсюду на его теле, разбрызгивая капли крови. А потом я услышал это.

Доктор Аллан. Не заставляйте меня вспоминать. Не заставляйте меня!

Оно предложило мне присоединиться к нему. Я не мог. У меня был только один шанс, чтобы попытаться убить это. Я завёл двигатель джипа и направил его в сторону главного ствола, и когда машина уже почти врезалась в пасть этой твари, дал следом залп из ракетницы, но, доктор Аллан… Тварь этого будто не заметила. Только разозлилась. Я никогда не забуду, как руки сержанта, кости в которых дробились и удлинялись, тянулись ко мне, чтобы схватить и затолкать в эту чудовищную штуку. Я помчался прочь, так далеко и быстро, как только мог. Но лианы продолжали пытаться опутать меня, а цветы лопались у меня под ногами, разбрызгивая кровь, куда бы я ни бежал.

Я добрался до деревни, где мы приземлились, и потерял сознание, а пришёл в себя уже здесь, пару дней назад. Доктор Аллан. Я ведь не сумасшедший, правда? Я ещё могу помочь столь многим. Я могу помочь их душам. Я доктор Лоуренс Пауэлл… Нет, нет, я доктор Гарольд… ТОМАС! ТОМАС О’РАЙЛИ! ТОМАС О’РАЙЛИ! ТОМАС О’РАЙЛИ! ТОМАС О’РАЙЛИ! ТОМАС О’РАЙЛИ!

Доктор Томас О’Райли, доктор медицины. Я… Я могу помочь людям. Пожалуйста, дайте мне это сделать. Я не хочу остаться тут навсегда. Я могу помочь. Нельзя допустить, чтобы они распространились. Не позволяйте им распространяться. Я чувствую одного. Я не хотел говорить, но я чувствую его внутри себя. Вы должны меня сжечь. Стул или смертельная инъекция тоже могут сработать, но единственно верный способ – сжечь меня!

Сожгите меня! Сожгите меня! Сделайте это, ради Пауэлла! Сделайте это, ради Кинга, умоляю! Ради тех деревень! Ради меня! Сожгите меня!

…Вы когда-нибудь говорили с лесами? Видели души цветов?

СОЖГИТЕ МЕНЯ!..

Вы видели когда-нибудь души цветов? Маленьких красных цветов?..

Третья (последняя) часть.

- В районе Большого Пальца (прим.: полуостров на озере Мичиган). – Я должен был расследовать смерть ботаника по имени Лоуренс Пауэлл. Доктор Пауэлл когда-то был моим наставником, и, пожалуй, отчасти даже заменил мне отца.

Он вёл себя гораздо более адекватно, чем я предполагал.

- Согласно отчёту, который мне предоставили, вы вошли в оранжерею один, не дожидаясь своей команды, а через час, когда они прибыли, всё уже было объято пламенем, а вы бросали в огонь газовые баллоны. Я вижу, ожоги у вас на лице ещё не совсем зажили. Скажите, с чего вдруг совершенно нормальному и здоровому детективу из убойного отдела делать что-то подобное? Это было знаком уважения к покойному, или, может быть, вы пребывали в состоянии аффекта?

Сержант нервно провёл языком по губам.

- Я боялся, - прошептал он в конце концов.

- Боялись? Чего? Что там произошло?

Он сделал глубокий, тяжёлый вдох и продолжил:

- Всё началось лет двадцать назад. Мне было шестнадцать, родители погибли в автокатастрофе. Я пошёл жить к доктору Пауэллу – он был моим крёстным отцом. Он учил меня разным вещам, таким, от которых другие, наверное, сошли бы с ума.

- Чему же он вас учил?

- Ботанике. Я узнал, как растения разговаривают друг с другом, как мы сами можем разговаривать с ними. Я узнал, что существуют растения, которые питаются лунным, а не солнечным светом, а некоторые предпочитают исключительно поступающие извне сахара. Я узнал разные странные и удивительные вещи и искренне полюбил доктора. Он был более мужественным, чем мой родной отец, и давал мне больше поддержки, чем я когда-либо видел от матери. Я ненавидел своих родителей столь же страстно, сколь горячо любил доктора. Когда меня призвали, мне не хотелось уезжать, но Пауэлл настоял на том, чтобы я отправился на службу. Но он продолжал мне писать, а я навещал его, как только представлялась возможность. Однажды, когда у меня был отпуск, мы отправились в джунгли Африки на поиски некоего неизвестного науке таинственного цветка, который, как гласила легенда, питался исключительно кровью. Я думал, такого растения не существует, но нам удалось его найти – крошечный росток с абсолютно белыми листьями. Мы пересадили его в оранжерею незадолго до того, как мне пришла пора возвращаться на службу.

Вошедшие санитары принесли воды. Не успел я остановить сержанта, как тот жадно прильнул к стакану и сделал большой глоток, но его тут же согнуло пополам, и всё выпитое выплеснулось на пол.

- Осторожнее, вам ещё далеко до полного выздоровления. Пейте воду мелкими глотками. Вытрите здесь, пожалуйста, - попросил я санитара. Тот кивнул и вышел за шваброй и ведром.

- Простите, док. Я просто чертовски хочу пить.

- Ничего страшного, я понимаю. Итак, вы пересадили цветок в оранжерею?

- Да, точно. Доктор продолжал писать мне письма. И звонить. Но я чувствовал, что он становится всё более… отстранённым. В конце концов, всё его внимание сосредоточилось на этом цветке. Он назвал его Ascarina Materna. Доктор писал о том, как цветок усваивает кровь, которой питается, и о том, какие виды крови больше ему подходят. По его словам, другие растения вокруг него начинали вести себя странно. Они переставали реагировать на перегной и воду и тоже начинали питаться исключительно кровью. Однажды я получил от доктора сообщение на автоответчик. Вот что было на записи: «Привет, сержант. Если ты слышишь эти слова, значит, я отринул своё прежнее тело и перешёл в новую, высшую форму существования. Не нужно меня оплакивать, ибо это не смерть, но новое начало. Теперь я един с Матерью. То, что я был не в состоянии дать раньше, я преподнёс ей сейчас, и она щедро вознаградила меня. Если хочешь, ты можешь присоединиться ко мне. Я всё ещё нахожусь в оранжерее, но границы моего сознания простираются далеко за её пределы. О, если бы ты только мог видеть всё то, что вижу я, и слышать то, что я сейчас слышу! Я говорил с лесами, я слышал гул древних отцов леса, я видел души цветов! О, сержант, пожалуйста, приезжай и присоединяйся ко мне!» Затем раздался звук, похожий на выстрел. Я понял, что у старика явно случились какие-то неприятности, и немедленно выехал к нему.

- Да, я понимаю.

- Я приехал туда и бросился в оранжерею, думать об остальных членах команды было некогда. Всё внутри заросло… его лицо исказилось в гримасе боли. – О, док, это было ужасно. Лианы были повсюду! Повсюду! Они оплели дверь, так что мне пришлось её выломать. И их сплошь покрывали эти маленькие красные цветы. Они выглядели… они выглядели совсем как глаза!

Он затряс головой, будто пытаясь избавиться от слишком ярко представшей перед глазами картины.

- Расслабьтесь, прошу вас, это уже в прошлом. Если хотите, можете отдохнуть, прежде чем продолжать.

Он потерял сознание. Я списал это на реакцию на стресс и оставил его на попечении санитаров.

Вернувшись в палату на следующий день, я обнаружил, что сержант умудрился проколоть чем-то палец и пытался писать что-то на стенах собственной кровью. По словам медсестры, его рвало всё утро, пока желудок полностью не опустел, и он почти не прекращал рыдать. Кормить его пока не рисковали. После перевязки мы продолжили разговор.

- Эти глаза… Они следили за мной! Они поворачивались за мной следом! И везде, куда бы я ни пошёл, на каждом растении, на каждом дереве – везде, везде были красные листья и россыпи этих крохотных цветов. Это место больше походило на дом какого-то демона, чем на оранжерею! А потом я услышал голос… Но это был не настоящий голос, это был… Я не знаю, как его описать, в жизни такого не слышал.

- Что он говорил?

Детектив поднял безжизненные глаза к потолку.

- Это был… Это был голос доктора, - его голос надломился от волнения. – Я не разобрал, что именно он говорил. Ascarina Materna была опасна! Раз доктор мог говорить, значит, был жив, но его надо было скорее выводить оттуда! Я ворвался в соседнюю комнату и увидел… Я увидел это!

- Успокойтесь. Успокойтесь, детектив. Что вы увидели?

- Мать…

Было бы слишком тяжело и бессмысленно дословно приводить его слова. Я расскажу только самое главное. Внутри, как ему показалось, он увидел сеть лиан, покрытых красными листьями и усыпанных теми маленькими цветами. Ближе к центру помещения лианы росли гуще, формируя что-то вроде центрального ствола, в котором висело оплетённое растениями полуразложившееся тело доктора Лоуренса Пауэлла. Его руки были вытянуты в стороны, из кончиков пальцев прорастали цветы, а ноги полностью скрывались в переплетении ветвей. Голова доктора раскрылась, как бутон какого-то чудовищного цветка, так что повисшие на зрительных нервах глаза свисали на грудь. Из центра головы-цветка, как пестик, высовывался длинный язык, похожий на змею. Когда сержант вошёл внутрь, лианы, оплетавшие комнату, и висевшее в их переплетении тело доктора дрогнули, и раздался странный, не похожий на человеческий, голос: «Я един с Матерью. Присоединяйся к нам, Гарольд. Присоединяйся к нам».

Тут-то сержант, потеряв самообладание, и устроил пожар. Доктор умолял его остановиться и присоединиться к Матери, и, вероятно, именно эти постоянные уговоры довели моего пациента до психоза. Заканчивая свой рассказ, он, по-видимому, заметил выражение недоверия на моём лице и предложил поехать с ним в Африку, чтобы самому увидеть, как растёт это цветок. Я в шутку согласился с ним, сказав, что, разумеется, так и собираюсь сделать. Он принялся яростно доказывать свою правоту, зашёлся в сухом кашле, и вместе с мокротой на его кровать упал крошечный, не крупнее большого пальца, красный цветок, с бутоном, жутко напоминающим глаз.

- Я поеду с вами в Африку, - сказал я. – Мне нужно увидеть это своими глазами.

Вторая часть.

Однажды, когда мы с отцом, взяв с собой собаку, отправились исследовать лес, нам попалось кое-что странное. На маленькой полянке, буквально метрах в двадцати от нашего дома, из земли выглядывала полускрытая травой круглая бетонная конструкция. Это было плоское кольцо около двух метров в диаметре, в центр которого был вставлен круг поменьше. Отец сказал мне, что, скорее всего, это старый колодец, который давно забросили и, для надёжности, залили цементом. Мне показалось немного странным, что колодец вырыли так глубоко в лесу, но я решил, что, наверное, он просто был очень старым, и лес успел вырасти вокруг со временем, уже после того, как его забросили.

Когда мы уже собирались идти домой, я споткнулся о корень ближайшего дерева и упал, ударившись головой о край бетонного круга. Я ненадолго потерял сознание, и отцу пришлось нести меня домой на руках. Ничего страшного не случилось, я быстро пришёл в себя, но с тех пор со мной стали случаться приступы лунатизма. Иногда ночью я открывал окно спальни, вылезал наружу и шёл в лес. Наутро, проснувшись, я обнаруживал себя лежащим, свернувшись калачиком, на той странной бетонной конструкции, а рядом со мной дремала наша собака. Думаю, когда я выходил из дома, она отправлялась следом, чтобы охранять меня. Случалось это несколько раз в месяц. Родители обычно находили нас в одном и том же месте, и быстро приноровились сразу отправляться к тому колодцу, если моя кровать утром оказывалась пуста. Они даже, в конце концов, записали меня на приём к детскому психотерапевту, чтобы выяснить, что за «психическая травма» могла вызывать такое странное поведение, но в остальном я был совершенно здоровым и нормальным ребёнком, и выяснить ничего не удалось.

Однажды поздно ночью, во время очередного приступа, я проснулся намного раньше обычного. Я снова пришёл в себя на крышке старого запечатанного колодца, стояла глубокая ночь, но, как ни странно, собаки нигде не было видно. Я страшно перепугался. Конура находилась на заднем дворе, и я добрых десять минут кричал и звал, но моя защитница так и не проявилась. Сдавшись, я решил возвращаться один. В лесу была кромешная темнота, за густым пологом деревьев, скрывавшим лунный свет, едва виднелся огонёк далёкого фонаря, висевшего на заднем дворе. Стараясь не оглядываться, я побрёл в сторону дома.

Добравшись до заднего двора, я решил проверить, всё ли в порядке с нашей собакой: обычно она всегда прибегала ко мне, стоило только позвать. Но оказавшись возле конуры, я понял, что с ней что-то неладно. Я несколько раз позвал её по имени, но и теперь она не откликнулась. Медленно заглянув внутрь, я увидел, что она неподвижно лежит у задней стенки конуры, в темноте, куда едва проникал свет дворового фонаря. Она молчала и не двигалась, но её глаза были широко раскрыты, а морда исказилась в оскале. Я бросился домой и разбудил родителей. Они велели мне остаться в комнате, а сами вышли на задний двор. Кажется, в томительном ожидании прошла целая вечность, пока, наконец, они не вернулись, и отец не сказал мне, что собака и правда умерла.

Я впервые в жизни столкнулся со смертью, и это потрясло меня. Мы закопали мою любимицу на заднем дворе, выкопав могилку под конурой, и устроили небольшие похороны. Я крепился, как мог, и только несколько дней спустя маска спокойствия, которую я удерживал на лице всё это время, треснула, и слёзы полились из глаз ручьём. Я потерял лучшего друга, и теперь не мог чувствовать себя в безопасности в лесу.

Заглянув на задний двор через пару недель, отец заметил, что место захоронения потревожило какое-то дикое животное. От собачьей будки в сторону леса тянулась полоса просевшей земли. Это было похоже на следы, какие оставляют кроты на газоне, только намного, намного больше (в такой ход мог бы зарыться, наверное, волк или крупная собака). Отец понятия не имел, что за животное могло бы оставить борозду такого размера, и смог лишь предположить, что, верно, к нам на участок забрели койоты. Мы прошли вдоль следа в лес, сколько смогли, но в конце концов он оборвался в паре метров от того старого колодца, а когда мы взяли лопаты и раскопали собачью могилу, оказалось, что труп исчез. Нам не оставалось ничего, кроме как смириться и признать, что тело утащили падальщики.

Несколько лет спустя боль утраты стала слабее. Мысли о смерти любимой собаки посещали меня всё реже, и, наконец, я смог вернуться к нормальной жизни. Через некоторое время я даже перестал ходить во сне. Теперь, если это случалось, я больше не выходил в лес, а просто бродил туда-сюда по дому или даже не покидал комнату. Как ни странно, после смерти собаки я никогда больше не пытался вернуться к тому старому, залитому цементом колодцу. Приступы лунатизма случались всё реже и реже, пока, наконец, не прекратились совсем. Мне казалось, я наконец-то обрёл покой, пусть и дорогой ценой.

Затем, после многих спокойных ночей, я, внезапно, снова вышел из дома во сне. В первый раз за несколько месяцев. Но на этот раз всё походило на ночной кошмар.

Мне снилось, что я стою на заднем дворе, и вдруг почувствовал чьё-то странное присутствие. Подняв голову, я увидел, как из леса медленно выходит моя собака. Сначала я был в восторге! Мой лучший друг вернулся, и в голове сразу пронеслись мысли о том, во что мы могли бы поиграть вместе и куда пойти. Но потом я начал замечать, что что-то в ней изменилось. Разительно изменилось.

Её побелевшие глазные яблоки ввалились в череп и напоминали белки сваренного вкрутую куриного яйца. Тело лишилось всей шерсти, а кожа была бледной и полупрозрачной, испещрённой красновато-лиловыми пятнами. Она казалась дряхлой и истощённой, и медленно шла ко мне на задних лапах. Передние же конечности при этом были вытянуты в мою сторону, так что всё вместе напоминало грубую попытку подражать человеческой походке.

Я в ужасе кинулся прочь, а она помчалась следом, вихляя всем телом и пытаясь удержаться на задних лапах. Но хуже всего было то, что она говорила со мной, просила, УМОЛЯЛА искажённым, пронзительным голосом. Собака изо всех сил пыталась выдавить из своей глотки членораздельную речь:

‑ Почему ты убегаешь от меня? Ведь я же люблю тебя. Разве ты не скучаешь по мне? А я думала, ты любишь меня…

Собачья голова свесилась на грудь и с каждым шагом болталась из стороны в сторону, будто искривлённая шея не могла выдержать её веса. А на морде… на её лице была написана ужасающая смесь отчаяния и любви. Самой искренней любви, какую я только когда-либо видел.

Проснувшись, я обнаружил себя лежащим у старого колодца. Мои пальцы были все в крови, а некоторые ногти и вовсе оказались сорваны. Цемент, заливавший колодец, был весь покрыт царапинами, будто я всю ночь скрёб его голыми руками.

С тех пор каждый раз, как я выхожу на задний двор, в темноте леса мне мерещится прячущаяся за деревьями долговязая фигура.

Как бы то ни было, кто бы ни поставил его там, они действительно стремились создать образ этакого стереотипного охотничьего домика, вплоть до головы оленя над камином.

Я побывал там одним из первых. Мы с моим лучшим другом Нилом как раз отправились тогда в поход, и вот, выходим мы как-то утром из палатки, а он уже стоит. Представляете? Что? Нет, я не имею к этому никакого отношения, клянусь. Сами посудите, там были только мы вдвоём. Как, по-вашему, мы могли построить дом за одну ночь? И, в конце концов, где бы мы достали материалы?

В общем, верить или нет, дело ваше. Я просто рассказываю, как всё было.

В наших местах частенько говорят об этом. Это что-то вроде нашего Флетвудского монстра.

Некоторые скептики утверждают, что это какой-то тщательно продуманный розыгрыш, но лично я считаю, что появление этой хижины невозможно объяснить логически. Есть, видите ли, одна деталь, которую видели только мы с Нилом, и которая изменилась, когда туда добрались зеваки.

Мы никому не рассказывали об этом. Не то, чтобы мы нарочно договаривались держать это в тайне. Просто, знаете, не появлялось особого желания об этом распространяться.

Но я не могу перестать об этом думать.

Как висевшая на стене оленья голова могла оставаться живой?

Перевод другого рассказа этого автора: Рассказы водителя-дальнобойщика